Ларс III

Глава 15

Середина лета 827 г., Балканские горы, охотничья хижина.

Не понял! В каком смысле? Недоумение и растерянность ярко отразились на моей физиономии. И, судя по реакции Эсы, довольно сильно. Ее слабый смешок заставил меня заподозрить подвох.

— Ты прав, — повторила девушка, — прав в том, что все страдают из-за тебя. Если бы не ты, то многих из нас просто не было. Кем мы были до того, как встретились с тобой? Я была марионеткой своего отца, который подчиняется Триумвирату. А Метик? Он был отшельником-лекарем. А Ходот? Он еле отбивался от набегов хазар и притеснений киевского князя Мирослава. Про Агу я вообще молчу. Он был заточен и приговорен к смерти, — Эса от волнения начала тяжело дышать, — поэтому ты прав. Мы страдаем из-за тебя только потому, что без тебя нас не было бы здесь и сейчас. Поэтому будь любезен никогда не произноси вслух такие абсурдные вещи.

Я разглядывал воительницу. Лицо раскраснелось, дыхание сбито. Яркие глазки метали молнии. Хороша она в гневе.

— Не злись, — улыбнулся я, касаясь ее ладони, — Больше не буду, — добавил примирительно.

— Ты даже не представляешь, как сильно ты повлиял на наши жизни, — отвернулась от меня Эса.

Но руку она не отдернула. Это радует, не обижается, значит.

— Я понял, не кипятись.

— Нет, не понял, Ларс!

Она повернулась ко мне. В ее глазах застыла влага. Я был удивлен такой реакции.

— Я стала твоим вассалом. Дала тебе клятву верности, — чуть спокойнее сказала Эса, — перечеркнула все свое прошлое. Ты никогда не задумывался почему?

Я растерянно смотрел на Эстрид. Что ей ответить? Для меня это тоже вопрос всех вопросов?

— Эса, я не знаю, — мне действительно нечего было ей ответить.

Мерцающий свет от печи тревожно освещал лицо девушки, лежавшей в постели. Ее дыхание было прерывистым.

— Помнишь нашу первую встречу? — она дождалась моего кивка, — Я тогда сказала, будто…

— Случайно забралась в мой дом и ошиблась дверью, — перебил ее я, с улыбкой вспоминая нашу встречу, — потом ты извинилась и предложила мирно разбежаться в разные стороны и забыть все это как досадное недоразумение.

— Да, — хихикнула Эса, — а потом я тебе рассказывала про то, как мой брат рассвирепел, когда узнал, что ты, Ларс, выжил. Он гордился тем, что смог помочь отцу в многолетней вражде родов. Гунульф поклялся Одином, что уничтожит тебя.

— Насколько я помню, ты предложила отцу убить меня, но Улоф запретил тебе это из-за того, что Гунульф достоин славы больше.

— Я тогда сбежала из храма, из дома, из-под опеки рода. Назло ему, отцу. Я хотела спасти тебе жизнь, либо убить, если ты недостоин жизни. То, с какой легкостью ты меня поймал — впечатлило. Я решила, что подчиняться могу только тому, кто сильнее меня. Когда ты смог отбиться от меня, я решила до конца своих дней стеречь твою жизнь, чтобы доказать, как сильно ошибался отец.

— Звучит не слишком радостно для меня, — криво буркнул я.

— Да, — Эса рассмеялась, — именно так я думала, пока не узнала тебя получше. Ты смог сделать так, что я обрела смысл своего существования. Я разделяю твои взгляды на жизнь. На то, как строишь свое царство. Я поняла, что идеалы храма в сравнении с твоими стремлениями — ничто.

— И ты решила быть со мной? Только из-за этого?

— Ларс, тебе нужен был кто-то, — прохрипела она, — кто поверил бы в тебя. Кто-то, кто был бы рядом.

— Ценой своей жизни?

— Жизнь, — слабая улыбка тронула ее губы, — это всего лишь мимолетная вещь, Ларс. Шепот на ветру.

Как патетично. Я даже не знаю. Ее пробило на откровения. Но почему?

— Когда мы оказались в этой хижине, — Эса смущенно опустила глаза на мою ладонь все еще лежащую на ее тонких пальцах, — когда ты заболел, я думала, что потеряю тебя. Поэтому та ночь и произошла.

Девушка отвернулась. Ее ушки сверкали алым цветом.

Стоп! Что⁈ «Та ночь»? Какая еще «та ночь»?

Я пытался собраться с мыслями. Нужно привести их в порядок. В голове сумбур, разброд и шатание. Так, восстановим хронологию событий. Мы нашли эту хижину, я растопил печь, Эса прибралась в домике. Потом мы перевязали друг другу ушибы и ссадины. После этого мы легли спать. И все, ничего не было. Я потом заболел и ближники меня лечили. Не было никакой «той ночи». Я уже намерился сообщить девушке, что не понял, о чем она, как меня озарило.

Сон! Русалка! Да твою ж растудыть!

У меня перехватило дыхание. Так это был не сон? Я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. По крайней мере попытки набрать кислород в рот были аналогичными.

Пауза, видимо, затянулась, так как Эса повернулась и вгляделась в мою физиономию. Я, конечно, постарался придать лицу невозмутимое выражение, но не совсем уверен в своих актерских способностях. Воительница начала смотреть на меня сузив глазки. Так смотрят снайперы, наверное.

— Тебе было холодно, знобило, — смущенно произнесла она, уводя взгляд в сторону, — я хотела согреть тебя своим теплом. А потом…

Так, не молчи, Ларс, скажи ей что-нибудь. Не сиди истуканом.

Я прочистил горло, пытаясь подобрать нужные слова.

— Эса, я ценю твою заботу, — начал я, и мой голос прозвучал немного более напряженным, чем я предполагал, — Но, хм, тебе не обязательно было этого делать. Я имею в виду…

Я неловко поерзал, чувствуя на себе тяжесть ее взгляда. Выражение ее лица слегка смягчилось, но прищур в глазах грозил превратиться в тончайшую щелочку.

— Я знаю, что теперь с тобой все в порядке, — сказала она тихо, — Но это… это инстинкт, понимаешь? Защищать, утешать. Это часть любой женщины.

Я медленно кивнул, пытаясь обдумать ее слова и стараясь найти, что сказать. Нужно сказать что-то, что могло бы снять напряжение, которое, казалось, нарастало между нами.

— Я ценю это, Эса, — сказал я наконец, выдавив легкую улыбку, — Правда. Ты хороший друг.

Глупо, но это было все, что я сумел придумать в данный момент.

Она улыбнулась в ответ, легкий румянец окрасил ее щеки.

— Спасибо, Ларс, — ответила она, — это многое для меня значит.

Она улыбнулась с веселыми смешинками в ярких глазах. Казалось, воздух между нами снова стал комфортным.

— Я просто хотел сказать… спасибо, — сказал я мягким голосом, — За все. За то, что была рядом, за заботу, за верность.

Выражение лица Эсы смягчилось, и она потянулась, чтобы нежно сжать мою руку.

— Тебе не обязательно благодарить меня, Ларс, — сказала она, — Я забочусь о тебе. Больше, чем могу объяснить.

Это признание повисло в воздухе между нами, тяжелое от невысказанных слов и невысказанных желаний. Я тяжело сглотнул, сердце колотилось в груди.

— Я тоже забочусь о тебе, Эса, — признался я почти шепотом, — наверное, больше, чем следовало бы.

Груз наших общих эмоций заполнил пространство между нами.

Девушка пристально смотрела на меня. Ее грудь вздымалась с бешенной скоростью, дыхание участилось. Она силилась что-то сказать. Мне кажется, что она изо всех сил пыталась найти правильные слова, груз невысказанных эмоций давил.

— Я просто, — она сглотнула комок в горле, — я хочу, чтобы ты знал, что я ценю нашу дружбу, — сказала Эстрид наконец, но ее голос был с оттенком неуверенности, — И я не хочу, чтобы между нами было что-то, что мешало бы.

— Я понимаю, Эса.

Меня охватило облегчение, смешанное с оттенком разочарования, от которого я не мог избавиться. Но когда я посмотрел в глаза Эсы, я понял: что бы ни случилось впереди, наша связь выдержит.

Огонь тихо потрескивал, отбрасывая танцующие тени на наши лица, пока мы сидели в дружеской тишине, невысказанное понимание между нами вплетало новую нить в ткань нашей дружбы. И по мере того, как ночь продолжалась, я чувствовал себя благодарным этому вредному старикашке — Карнату. Я был благодарен ему за эти минуты, проведенные с Эстрид. Я даже не предполагал, что она понимает меня так, как я даже не мог себе представить. А этот старый пень — предполагал. И из-за него мы ведем себя как подростки. Мог же хотя бы намекнуть, пень трухлявый.

За окном было темно, вечер вступил в свои права. Дверь хижины распахнулась. Вошел Ага и пропустил нового гостя. Омуртаг, чуть щурясь, вошел в комнату.

— Ларс, каждый раз, как ты приходишь в Плиску, с тобой обязательно случается какая-то неприятность, — басом заявил болгарин.

Он тепло обнял меня и оглядел на предмет целостности моей царской тушки. Эстрид натянула одеяло до самого носа и скромно молчала. Омуртаг спросил о ее самочувствии, на что девушка буркнула что-то. Чтобы не смущать воительницу, мы вышли из охотничьего домика.

Свежий горный воздух наполнил мои легкие. Наместник оглядел домик, в котором я с Эсой провели долгое время. Скромная охотничья хижина с грубо отесанными бревнами резко контрастировали с полированным мрамором дворцовых залов Омуртага. Это явно читалось в его взгляде.

— Клянусь всеми богами, Ларс, — усмехнулся болгарин, хлопнув меня по плечу, — никогда не думал, что доживу до того дня, когда царь, победивший византийского императора, предпочтет крестьянскую лачугу моему дворцу.

Вечер принес холод с гор. Я вздрогнул, поправляя меховой плащ.

— Это был не мой выбор, Омуртаг. Попробуй переспать с дюжиной блох за компанию и скажи мне, насколько хорош твой дворец.

Наместник рассмеялся. Я конечно утрировал, блох в хижине не было. Но общее запустение налицо.

— Блохи формируют характер! Заставляют мужчину ценить шелковые простыни.

— Я бы предпочел шелк и блеск дворца, но обстоятельства сложились так, — пробормотал я, оглядываясь на хижину.

— Она злющая, эта Эса, — заметил Омуртаг, задумчиво поглаживая бороду, — быстрый ум, быстрые руки. Напоминает мне мою младшую жену.

Я поднял бровь. Не помню про то сколько у него жен. Он махнул рукой, закрывая тему.

— И что теперь? — спросил болгарин, — Вернёмся в Плиску и объявим о твоем чудесном воскрешении?

— Воскрешение? — я подавился смехом.

— Да, прошлый раз ведь тоже была некрасивая история со здоровьем. Я тогда придумал, что ты меня воскресил, за тобой еще тогда была слава знатного чародея-воскресателя. А сейчас, когда по столице ходят слухи, будто тебя отравили, напрашивается очередное воскрешение, — хмыкнул Омуртаг.

— И потом ждать паломничество всех болезных?, — закатил глаза, по эсовой привычке, — Я думаю, нет.

— Жаль, — вздохнул наместник, — подумай о величии! Мы могли бы убедить народ построить храм в твою честь с золотыми статуями и…

— И, если только, за счет твоей казны — закончил я ровным тоном.

— Ну нет, так нет, — улыбнулся наместник.

Этот прохиндей оказался скуп, но мне кажется, что он подтрунивал надо мной. Мы стояли у двери и смотрели на выглянувшую луну.

— Ларс, — совершенно другим тоном начал Омуртаг, — я не знаю кто тебя хотел отравить, но то, что уже второй раз в моем ханстве тебя хотят убить, наводит на размышления.

— Да брось, — я махнул рукой, — уж твоей вины здесь нет. Врагов хватает.

— Все равно, мне это не нравится, — вздохнул он.

— Князья Ходот и Метик найдут отравителя.

Омуртаг молчал.

— Я чего так поздно пришел, — встрепенулся наместник, — к тебе гонец с посылкой. Я его сопроводил, хотел проведать тебя заодно.

Болгарин подозвал воина. Я следили за размеренными шагами усталого посланника. Он нес бремя огромной важности — плетеную корзину, на крышке которой был изображен внушительный герб византийского императора. Один только вид этого вызвал интерес.

Сама корзина представляла собой произведение искусства, сделанное из тростника и украшенное замысловатыми узорами. Однако его крышка притягивала взор. Печать императора, величественный двуглавый орел, была выполнена из блестящего золота, что резко контрастировало с темным деревом. Это был символ огромной власти, не оставляющий сомнений в значении послания.

С глубоким поклоном гонец преподнес мне корзину. Умка принял корзину с рук посланца и держал ее для моего удобства.

Я потянулся к печати и с щелчком сломал ее. Когда он поднял крышку, Омуртаг чуть наклонился, стараясь разглядеть содержимое. Вот ведь любопытный какой.

Свиток пергамента лежал среди слоев насыщенного фиолетового шелка. Я осторожно снял свиток с шелкового ложа и развернул пергамент, поверхность которого была покрыта изящным шрифтом на латыни.

Когда мой взгляд пробежался по словам, я был удивлен и обеспокоен.

Император предлагал встретиться в Константинополе инкогнито. Также он выражал озабоченность по поводу моих завоевательных походов. Наверное, он хочет обсудить дальнейшую судьбу каганата. Но что больше всего меня напрягало, так это следующая фраза: «Хотелось обсудить безопасность патриарха, гардарские легионеры с его охраной не справляются».

Приглашение в Константинополь, окутанное тайной, было явным свидетельством деликатного политического ландшафта. Я понимал беспокойство императора по поводу моих кампаний. Расширение влияния Царства Гардарики, несомненно, вызвало волну беспокойства по всей Византийской империи. Будущее Каганата было предметом взаимного интереса и, вероятно, ключевой темой нашей тайной встречи. Но здесь обсуждать нечего. На месте каганата — несколько новых княжеств. Но встретиться и обозначить зоны влияния придется.

Однако именно упоминание о безопасности патриарха по-настоящему зажгло искру интереса. Обвинение в том, что его легионеры не выполняют свой долг, было вызовом авторитету и компетентности моих людей.

Такое ощущение, что это была завуалированная угроза, подразумевавшая, что император возлагал на мня ответственность за благополучие патриарха. Может он что-то подозревает? Надо узнать как дела у эсовых послушниц. Я ведь сам хотел встретиться с византийцами. Но не рассчитывал, что это обоюдное желание.

Эта ситуация требовала хитрости, стратегии, которая позволила бы утвердить власть Царства.

— Я примял его приглашение, — заявил я посланнику, — передай императору.

Гонец поклонился и ушел. Умка унес корзину и свиток в хижину.

Я вкратце обрисовал Омуртагу содержание письма, так как из него буквально перло любопытство. Естественно, умолчал роль царства в несчастных случаях новоизбранных патриархов. Там ситуация сложилась так, что патриарха в итоге нет, есть некий совет митрополитов. Такая конструкция обездвижила систему принятия решений. И это играло мне на руку. Рано или поздно византийцы спохватились бы. Так что все разумно. Жаль, что не вовремя.

— От этого приглашения, — начал болгарин тихим грохочущим голосом, — пахнет отчаянием. Император боится растущей мощи Гардарики, и стремится ее обуздать.

— Его опасения не совсем беспочвенны, Омуртаг. Иногда наши амбиции пересекаются, — на моих губах играл призрак улыбки.

Столица Византии служила жизненно важным центром торговых путей, соединяющих мое царство с югом. Эта торговля способствовала экономическому росту и процветанию зарождающейся элиты гардарского царства. Византийская империя с ее централизованной имперской структурой и сложной административной системой, раньше служила моделью для правителей Руси.

Может Император хочет насадить свою структуру управления, а заодно и принять христианство в качестве государственной религии? Возможно. Я не имею ничего против христианства, как религии. Но. Все кроется в этом «но». С точки зрения правителя, религиозный центр не может быть за пределами государства, так как это значит подчинение. Мое подчинение, подчинение всех верующих, а, следовательно, утрата независимости. А утрата суверенитета — это крах всех моих начинаний.

Значит, необходимо завоевать Византию для того, чтобы центр православия был в моем государстве. А это архисложная задача. Либо же не менять славянское язычество и иметь центр этого язычества у себя. Бирки и Рюген должны быть в моем царстве. Одно есть, а остров Рюген захватить легче, чем Византию.

Что ж, решено, быть язычеству вместо христианства. Но официально я пока не буду его утверждать. Всему свое время.