Ларс III

Глава 5

Тьмутаракань, лето 827 г.

Не делите шкуру неубитого медведя. Эта пословица сейчас уместна как никогда.

На следующий день после того, как я сообщил Метику о его будущем княжеском титуле пришли вести с Крыма. Эсова разведка сообщила о бунтах на полуострове. Византийские войска вместе с администрацией городов дружно погрузились на дромоны[1] и покинули Крым.

Ушлые местные аристократы при поддержке остатков хазарских войск провозгласили независимость. Новообразованное мной крымское княжество погрузилось в пучину анархии и беззакония. Местные аристократы практически сразу начали грызню за верховенство.

С Манассией надо было срочно решать вопрос, иначе проблема Крыма могла принести большие неприятности. Раздумывая над тем, как захватить кагана, я вышел на площадь перед многострадальной башней, в которой укрылся Манассия. Сооружение за пару суток регулярного обстрела все же показало первые признаки разрушения. Обшарпанные каменные блоки выглядели печально. Пара бойниц, в которые попали снаряды, расширились до размеров приличного окна. Попытки осажденных заделать дыру, не привели к успеху. Наши спрятавшиеся арбалетчики и лучники собирали кровавую дань.

Солнце только недавно взошло, освещая разрушения. Разглядывая башню, я не заметил приближения Ходота.

— Сегодня попробуем обложить башню дровами и хворостом под покровом ночи. Если не сдадутся, то сожжем упрямцев, — заявил тесть.

— Хорошая идея. Давно пора выкурить кагана.

— Это Метик предложил после того, как подтвердились вести с его будущего княжества.

— Уже похвастался своими новыми владениями? — хмыкнув, спросил я.

— Крым — это ворота в Русское море. Это княжество очень важно для царства, — протянул полководец.

Не понял. Это зависть? Или неодобрение назначением Эдика на роль крымского князя? Я с прищуром посмотрел на Ходота. Тот, заметив мой подозрительный взгляд, нахмурился.

— Это не осуждение, царь, — вздохнул он, — думы о Милене… — Ходот махнул рукой.

Я понимаю князя. Иногда тяжело не срываться на окружающих, осознавая, что в лапах врага находится самый дорогой тебе человек. И броситься на выручку хочется, и самоубийственную погоню возглавить также хочется. И только мысли о неразумности таких действий останавливают. Триумвират именно этого и хочет. Они хотят манипулировать мной, загнать в ловушку. И пока я не найду наиболее выигрышный вариант в этой схватке, придется терзаться и переживать за судьбу жены. Поэтому, Ходота я понимаю. Так же как и он меня. Радует, что ему не нужно разжевывать последствия опрометчивых поступков немедленного преследования похитителей.

— Аршака все же надо было убить, — после небольшой паузы заявил вятич.

А вот это осуждение, судя по всему.

— Не факт, — резко ответил я, — Он, конечно, предатель, но не конченный подлец. Думаю, он не даст в обиду Милену.

— Если он считает, что из-за тебя он не может получить Эстрид, то Милена для него просто подарок, месть тебе за обиды.

С этого ракурса я не рассматривал этот вопрос. Неужели я ошибаюсь в добродетелях бывшего друга? С другой стороны, предательство — это последнее, что можно простить. Но я не мог по-другому. Как же сложно все.

Я, влекомый эмоциями, направился к башне Манассии. На мне была кольчуга, поэтому я не особо тревожился за возможное ранение. Да и приближаться на расстояние, которое позволит меткому лучнику попасть в незащищенные части тела, я не собирался. Судя по возмущенному сопению Ходота, решившего сопроводить меня, моя выходка ему не особо нравится. Плевать. Царь я или рядом пробегал⁉

— Каган! — проорал я, остановившись на середине площади, — Выгляни в бойницу! Потолкуем!

«Леопольд, подлый трус, выходи!» — промурлыкало мое подсознание.

— Чего тебе, самозванец? — донеслось из глубин башни.

Чего это я самозванец? Совсем с ума сбрендил бывший бек? Или он в курсе моего попаданства? Вот я действительно «баляба», как говорил Сокол. Он же член Триумвирата! Естественно он в курсе всей этой ситуёвины.

— Слово царское даю, что не тронут тебя, — прокричал я.

— Я не боюсь умереть от стрел твоих жалких лучников, — пафосно заявил Манассия, появляясь в проеме бывшей бойницы.

Ходот сердито засопел. Согласен, обидно считать жалкими тех, кто заставил остатки немногочисленных хазар забиться в небольшой башенке.

— Спускайся, потолкуем о делах наших, — проорал я экс-кагану.

Манассия, стараясь выглядеть величественно, но украдкой поглядывая на моих не особо прячущихся лучников и арбалетчиков, скрылся в проеме и вышел из башни. Частые попадания в донжон собрали приличную кучу камней, поэтому бывшему беку понадобилось приложить усилия, чтобы отрыть узкую, обитую металлом, дверцу, являющейся единственным входом в здание. Манассия вышел вместе с еще одним воином, который держал в руках немалый щит. Видимо, они надеются спрятать за ним своего предводителя в случае непредвиденных обстоятельств.

Через пару минут в центре тьмутараканьской площади встретились гардарский царь и бывший хазарский каган. Манассия выглядел не лучшим образом. Видавший лучшие виды каганский доспех был в ужасном состоянии. Вмятины и глубокие царапины от принятых копий и мечей знатно попортили ранее красивую бронь.

Спутник Манассии выглядел не лучше. Бессонные ночи и тяжелое положение осажденных, в итоге, сыграли свою роль.

— Я готов отпустить тебя, если ответишь честно на несколько вопросов, — заявил я, когда перестал рассматривать недобитых еще врагов.

— С какого рожна такая щедрость? — фыркнул Манассия.

— Я — царь! Могу себе позволить, — оскалившись, ответил я.

Кажется, собеседников взбесил такой ответ.

— Ты — самозванец, а я — каган! — рыкнул бывший бек.

— Каган, да без каганата, — хмуро обронил Ходот.

И Манассия, и его спутник зло зыркнули на моего полководца.

— Манассия, — я обратил внимание на себя, — в любом случае остатки твоего войска погибнут в этой башне. Либо от голода — через несколько недель, либо от того, что мне надоест это недоосада и мы просто подожжем башню. Наваляем бревен у основания и спалим все. А умрете вы от огня или от удушья, — не самая лучшая смерть, кстати.

Пробежавшая по лицам оппонентов тень, сказала мне больше, чем они хотели бы показать. Видимо, такого развития событий они точно не ожидали. С другой стороны, вряд ли Манассия согласился бы общаться, если не понимал всю тяжесть своего положения.

На лице экс-кагана боролись всевозможные эмоции. Судя по всему, ему нелегко даются безальтернативные решения.

— Что ты хочешь узнать? — сказал, будто выплюнул, Манассия.

Я повернулся к Ходоту и кивком попросил оставить нас. Тесть покосился на моего собеседника и неторопливо отошел.

Сопровождающий Манассию воин повторил действия моего полководца, оставив меня и Манассию наедине.

— Почему ты называешь меня самозванцем?

— Ты и есть самозванец, — скривился бывший бек, пожимая плечами.

— Объясни. Ты не в том положении, чтобы утаивать что-то.

— Не было раньше никаких царей на севере. Ты сам придумал себе титул. А каганы были всегда! — горячо заверил Манассия.

Что-то не понятное вещает хазарин. Я самозванец, потому что придумал титул царя? Значит, он ничего не знает про гостей-попаданцев? Неужели я слишком высокого мнения о Манассии? Если так подумать, то сам бек стал каганом в результате грызни за каганский престол. Естественно некому было передавать новому правителю знания о наличии гостей и Триумвирата. Или я чего-то не понимаю?

Задумавшись, опустил взгляд себе под ноги. Что-то на краю сознания меня тревожило.

Может Манассия придуриваться? Я взглянул на экс-кагана. Может, наверное. Ведь как-то же получилось у него стать руководителем каганата. А там, я так понимаю, немаловажную роль играют интриги. Итак, что мы имеем? Бывшего кагана, который, возможно, скрывает знания о «гостях». Называя меня самозванцем, он, опять же — возможно, просто проболтался. Вопрос: зачем ему скрывать что-то? Помниться, аристократ Филипп не особо скрывал то, что знает о наличии «гостей».

— Манассия, а скажи-ка, что ты знаешь о гостях? — решил я порыбачить в мутной водице.

Реакция бывшего бека мне понравилась. Сдержать лицо у него получилось. Почти. То, как дернулся уголок рта, навевает на размышления. Или я ищу то, чего нет на самом деле? Как же не хватает Радомысла. Он в три счета раскусил бы хазарина.

— О чем ты ведешь речь? — максимально невозмутимо спросил экс-каган.

— Да брось уже, не ломай комедию, — фыркнул я, — что ты можешь рассказать о Триумвирате? Византийский член вашей шайки уже давно перестал существовать, так что сейчас вы… Двавират? — говоря это, я во все глаза наблюдал за эмоциями Манассии.

Если в начале моей фразы он еще пытался выглядеть невозмутимым, то в конце — его лицо налилось красным. Хазарин был в ярости.

— Если ты думаешь, что смог победить, то скоро разочаруешься в этом, самозванец, — прошипел экс-каган, сжав кулаки.

Я, сдерживая торжествующую улыбку, рассматривал бывшего властителя некогда огромной империи. Манассия сбросил маску, теперь передо мной был обычный вояка, потрепанный жизнью. Осталось только доделать начатое, раз клиент «поплыл».

— Да ладно тебе, Манассия, — хмыкнул я, скрестив руки на груди, — что может сделать Понтифик? Без византийского и хазарского участника своей шайки-лейки, он не более чем Папа Римский. Его максимум — объявить крестовый поход.

Судя по всему, про крестовые походы он ничего не знает. Но ехидное выражение его физиономии мне не нравится. А может ли понтифик действительно объявить крестовый поход? Эта мысль меня заставляет нервничать. Ладно, обсудим это с Метиком.

Пока я размышлял о крестовых походах, к нам подоспела Эса, ненавязчиво привлекая к себе внимание, напевая какую-то песенку. Ее присутствие заставляло моего собеседника сдерживать свой нервный тик. Воительница стояла возле Ходота и подпиливала ноготочки своим метательным ножом. Вредная девушка.

— Уверен, ей тоже понравится, — оскалившись, прорычал Манассия, кивая в сторону Эсы.

— Что понравится? — не понял я.

— Результаты твоих действий.

— Загадками говоришь, бек.

— Каган! — прошипел Манассия.

— Как справедливо заметил князь Ходот, каган, да без каганата. А раз так, то ты максимум — бек.

Нужно растормошить собеседника. Что-то он перескакивает с одной темы на другую, так ничего мне не сообщив.

— Ты освобождаешь мне путь из города и не преследуешь, а взамен я отвечаю на любой твой вопрос, — самодовольно заявил он, поглядывая сальным взором на Эстрид.

— Не в том ты положении, бек, — Манассия болезненно принимает такое обращение, судя по дернувшейся щеке, — поэтому ты сейчас ответишь на все вопросы, а взамен я отпущу тебя и обещаю не преследовать дня, эдак… — я картинно задумался, — три.

— Десять дней и три вопроса, — сориентировался экс-каган.

— Пять дней — это все что могу гарантировать. Ты не золотая рыбка, чтобы ограничивать количество вопросов, — хмыкнул я.

Манассия не понял, видать, фразу про золотую рыбку.

— Спрашивай, — нахмурился он, скрестив руки на груди, скопировав мою позу.

Я обернулся и попросил Эсу организовать здесь стол и стулья. Разговор обещал быть долгим. Эстрид, подгоняя помощников, и здесь успела пошалить. Мой стул был с удобной широкой спинкой и подлокотниками, а Манассии достался обычный невысокий табурет. Он, правда, пытался сдержать лицо и не показывать своего недовольства, но получалось у него откровенно плохо. Экс-каган сел за стол. Его локти были широко расставлены, а глаза смотрели снизу вверх. Небольшая бородка едва касалась поверхности стола.

Я с укоризной посмотрел на Эсу, но та даже бровью не повела, продолжая насвистывать песенку.

— Итак, Манассия, — начал я, когда мы уселись, — Что ты знаешь о гостях?

Собеседник зло зыркнул на воительницу и уставился на меня, собираясь с мыслями. Мне было неловко от выходки Эсы, ведь планировался честный и равноправный разговор, а так получается, что я унижаю бывшего кагана. Но было уже поздно что-то переигрывать, я упустил свой момент.

Размышляя об очередной эсовой шалости, я уцепился взглядом за руки Манассии. На правой руке у него был золотой перстень со смутно знакомым узором. Я разглядывал украшение, напрягая память. Манассия, заметив мой интерес, накрыл ладонью перстень.

— Гости, — начал он, — появились на нашей земле еще со времен ромейской империи, — заявил бывший каган.

История, которую он рассказал, ничем особым не отличалась от того, что я знаю от епископа Филиппа и волхва Карната. Триумвират пользовался этими источниками информации. По известным данным, которыми располагал понтифик, определялись «ветви» с который пришли гости. Волхвы, священники и прочие представители духовенства определяли инородность духа в теле гостя. Каким образом это определялось, экс-каган не сказал, якобы не знает. Я сделал вид, что поверил. Обо мне же он узнал от посланника Понтифика, который, судя по описанию, сильно смахивал на Филиппа. Манассию предупредили о том, что гардарский царь может стать угрозой для хазарского каганата, но экс-каган не ожидал столь стремительной военной компании. Хазарин не мог предположить такого разгрома. Что греха таить, я сам был первое время встревожен громадными успехами. И если бы не жестокое взятие Саркела, то маловероятным было бы столь успешное наступление на Итиль и Семендер.

По поводу самого понтифика, его замыслов и общего состояния дел Триумвирата, Манассия не мог сообщить ничего путного, так как сам Манассия был занят тем, что пытался удержать власть в руках, подкупая слабых и подавляя сильных противников каганской власти. Он банально не успел разобраться с внутренними делами. И мой поход против него был, видимо, самым лучшим моим решением за последнее время.

Касательно вопроса о наличии каких-либо документов о деятельности Триумвирата, Манассия уворачивался как мог. Говорит, что сжег все. Врет, небось, паршивец.

Интересно, что экс-каган поведал о возможных неприятностях. Якобы подробностей он не знает, но представители понтифика обещали ужасные проблемы Царству Гардарики как раз в это время, разгар лета. Манассия предполагает, что это может быть мор, поветрие и прочая гнусность. Говоря это, он осклабился, демонстрируя свои желтые зубы.

Не хватала еще применения «биологического оружия» со стороны западного недоброжелателя моего царства. Меня очень напрягло это известие.

Итак, что мы имеем? Кагана отпускаем, через пять дней его кончаем. Да, жестоко, но время такое. Если у кого-то возникнут мысли о том, что с моей стороны это не благородно, то пусть сначала посмотрит на пепелища разграбленного Хольмгарда, а потом рассмотрит труп легендарного Гостомысла. За столицу я отомстил Саркелом, а за Гостомысла цена — головы Триумвирата. Византийский патриарх был как-то буднично взят, с каганом разберусь через пяток дней. Останется понтифик.

Далее. В царстве грядет нечто ужасное, возможно мор, чума. Возможно — крестовый поход. Последнее маловероятно, так как слишком длительный это процесс — сбор такой армии. Да и не сформировались еще центры силы в виде королей, которые не хотят драться друг с другом из-за единой религии.

Нужно еще разобраться с Крымом. Подавить восставших и утвердить Метика князем. А потом дождаться Радомысла и решить как поступить с вызволением Милены из лап Понтифика.

Размышляя, я снова уткнулся взглядом в перстень Манассии, который он перестал укрывать от моих глаз. Я вспомнил, что это за узор. Трезуб. Точно такой же на гербе Украины. Неужели этот перстень что-то значит для экс-кагана, представителя Триумвирата? Что-то я слышал о хазарском трезубе. Что-то на краешке сознания. Теперь понятно, что меня смущало в начале разговора. Неужели это символ кагана или члена Триумвирата?

— А перстень тебе придется оставить здесь, на этом столе, — ровным тоном заявил я хазарину.

Лицо Манассии побагровело.

[1] Дромон — быстроходное парусно-гребное судно византийского военно-морского флота.