Леденящая жажда

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Москва

29–30 июня 200… года

Похоже, и тут Трубач поспел как нельзя кстати: едва они с Пастухом вошли в офис сыскного агентства «X», как увидели Муху, безнадежно прижатого к стене каким-то холеным типом в костюме от «Бриони». Мало того что тот загадочным способом ухитрился взять верх над Мухой, так еще и тыкал ему в затылок какой-то пижонской пукалкой — «береттой», кажется. Какого черта! Только этого им сегодня не хватало! Трубач, не раздумывая, так жестко заломил типу с «береттой» руку, что тот взвыл и рухнул на колени.

Надо сказать, что появление Трубача почему-то испугало Муху гораздо сильнее этой самой «беретгы».

— Ты… ты… — забормотал он, бледнея как полотно. — Это правда ты, Дудкин?

— Я тебе дам — Дудкин! Я, я это! Не волнуйся так, оттуда тоже возвращаются, как видишь. Тем более что слухи о моей смерти, как выясняется, были маленько преувеличены.

— Точно, точно, — весело поддержал его Пастух. — Ты лучше объясни, Олег, что это тут у тебя за махновский налет. Рэкет, что ли? Может, помощь нужна?

— А-а, какой там рэкет, — отмахнулся Муха. — Коля, ты бы отпустил гражданина-то, гражданин совершенно мирный! — И вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях за свое счастливое спасение, немного даже заискивающе обратился к мужику с «береттой»: — Извините, Павел Семенович, мои товарищи нас неправильно поняли. Я думаю, можно их простить. Как вы считаете?.. Отпусти, отпусти моего клиента, — еще раз обратился он к Трубачу, видя, что тот хотя и ослабил хватку, однако человека с пистолетом все еще придерживает. — У нас, извини, практические занятия были, пока вас не принесло… — И наконец бросился Трубачу на шею: — Колька! Как же я рад, что ты опять живой!

Мужик в «Бриони», облегченно выдохнув, принялся с недовольным видом расправлять замявшиеся на пиджаке складки. Муха на мгновение отлип от Трубача.

— Ну что, Павел Семенович, довольны? Думаю, на сегодня хватит. Давайте продолжим завтра, да?.. Еще раз извините за недоразумение. Друзья, знаете ли… — Муха Посмотрел на Трубача и против своей воли счастливо улыбнулся, что мужику в «Бриони» явно не понравилось.

— Ну что ж, будем считать это наглядным практическим занятием, — важно сказал он. Его еще недавно насмерть перепуганное, холеное лицо приобрело вдруг холодное и даже надменное выражение. — Так что прощаюсь до завтра. Завтра, надеюсь, все обойдется без сюрпризов?..

— Об чем речь! — не возражал Муха, довольно энергично тесня Павла Семеновича к выходу.

С тех пор, как они собирались последний раз, Муха зря времени не терял. Агентство, конечно, сыскное, но, когда искать нечего, можно и по- другому зарабатывать. В стране появился новый вид бизнесменов, не знающих, где у пистолета находится спусковой крючок. Они деньги мозгами зарабатывают, по крайней мере так утверждается. До некоторых постепенно доходит, что для защиты умных голов современных «великих комбинаторов» одних телохранителей недостаточно. Судьба может ждать тебя даже в туалетной кабинке, а справлять нужду под прицелом чужих взглядов никому не хочется. Приходится учиться ходить и говорить, и Муха вполне мог тут выступить преподавателем по самому высшему классу.

Следующие две минуты он увлеченно рассказывал об успехах своих подопечных.

— Муха, а тебе неинтересно, почему мы без предупреждения к тебе нагрянули? — наконец перебил его Пастух.

— Конечно, интересно, но не особо. Во- первых, вы просто обязаны были заявиться, потому что Колька живой. Это раз. Во- вторых, сдается мне, что кто-то из вас вляпался в историю. И сдается мне… — Он чуть помедлил и уверенно заявил: — Что это как раз ты, Микола! А раз так — значит, время трубить общий сбор. Ну прав я?

— Прав, прав, — подтвердили оба высоких гостя, и следующие полчаса Муха слушал рассказ о путешествии Трубача в Глазов и о том, как он возвращался с того света. Но то ли с возрастом Муха становился мудрее и проницательнее, то ли у Трубача действительно все было написано на лице, а только Муху Трубачова страшилка нисколько не удивила.

— Покрутились бы вы с мое в агентстве — тоже ничему бы не удивлялись. Я здесь ко всему уже готов!

Собственно, рассказывал Пастухов — у Трубача просто не было сил заново все повторять. И слов адекватных тоже не было. До него только сейчас начало доходить, что сам факт его нахождения в потертом кожаном кресле в кабинете Мухи сам по себе очень сильно напоминал чудо. Как он уехал из родного города? Нет, он никогда не задавал себе псевдофилософских вопросов, просто когда на войне умирают солдаты — это страшно, но по крайней мере ожидаемо. А вот когда в мирной жизни ни с того ни с сего мрут обычные люди, много людей, и ты — среди них, начинаешь спрашивать себя, почему ты выжил, а они нет. Зачем? Что такое ты должен сделать? Какова причина? Она обязательно должна быть, потому что если это все просто так, слепой случай, рулетка, тогда жизнь — обыкновенное свинство, и нет в ней порядка, и можно быть сволочью совершенно безнаказанно. Да, а пока он верит в порядок, иначе и быть не может, иначе он рехнется, а раз порядок есть, — значит, сволочей нужно наказывать согласно установленным правилам…

— Да, парень, хорошо ты на родину съездил! — Из оцепенения Трубача вывел голос Мухи, который хоть и не удивился, но все же был озадачен. Если есть проблема, ее нужно решать.

— В следующий раз не поеду. Мне теперь и ехать-то не к кому.

— Ладно, не растекаемся, — решительно вмешался Пастух. — Олег, ты поезжай навести Дока, введи его в общих чертах в курс дела. А мы пока с Колей поищем Артиста. К вечеру все должны быть в сборе.

Артист висел на лонже. Вибрацию мобильника он, конечно, почувствовал, но ответить был просто не в состоянии — висел себе спокойно, раскачивался на ветру.

— Лети! Ты летишь! — прокричал в мегафон гнусавый голос.

Артист летал не по собственному почину, а корысти ради. Работал он в последнее время по специальности: когда надо — улыбался, когда просили — плакал, и на тросе болтаться, изображая радость полета, тоже особого труда не составляло. Тяжела и неказиста жизнь обычного артиста. Зато за рекламу платили неплохо, грех жаловаться. На не слишком скромные нужды холостяка с замашками Казаковы хватало с лихвой. Хотя мечтал он, конечно, не об этом.

Не обремененный муками творчества, он тратил время на некое подобие личной жизни, протекавшей в полумраке ночных клубов, на светских приемах и в лабиринте незнакомых квартир, похожих друг на друга как две капли воды потугами повторить дизайн из модных интерьерных журналов. Так же мало различались между собой объекты его донжуанской охоты. При определенном мнемоническом усилии Артист припоминал, что фотомодель Эльвира отличалась от Элеоноры — актрисы из нашумевшего сериала — более темным оттенком мелирования, а у Жанны — девушки без определенных занятий — татуировка в виде бабочки на правом плече, тогда как у Снежаны, ведущей примерно такой же образ жизни, — на левом.

Нынешняя пассия была хотя бы брюнеткой, что создавало ощущение приятного разнообразия. Как ни странно, на жизнь она зарабатывала сама, занимая в одном из модельных агентств загадочную должность менеджера по связям с общественностью. Как она с общественностью связывалась было тайной, покрытой мраком. Звалась просто Машей — обыкновенное человеческое имя ласкало слух своей непритязательностью.

Машу Артист подцепил на банкете по поводу открытия очередного фешн-фестиваля, куда он пришел совершенно с другой девицей. Уже к концу мероприятия произошла рокировка, в результате которой Маша уехала в его «альфа-ромео», предыдущая же спутница Артиста — в машине ведущего светской хроники одного из известных глянцевых журналов, а куда делся страдающий одышкой бизнесмен, с которым Маша явилась на банкет, вообще неизвестно. Он, правда, славился своей манерой часто менять смазливых протеже и, видимо, остался для продолжения охоты.

Замученная ненормированным рабочим днем и перманентным визгом истеричных фотомоделей, Маша оказалась на удивление спокойной и неболтливой. Слушала, не перебивая, не выпячивала неуемные амбиции и даже готовила вкусно, как выяснилось после состоявшегося через неделю после знакомства романтического ужина в ее двухкомнатной квартирке в Ясеневе. Это уже можно было назвать отношениями, хотя конечно же никто никому ничего не был должен. Таковы правила игры.

— Ты можешь голову поднять! — снова послышался истошный крик, усиленный мегафоном. — Это не реклама домашних виселиц!

Этот гнусавый голос уже достал!..

Муха устал. Бесперспективное слежение за чужими женами, безмозглыми прошмандовками и, наоборот, мужьями, жирными боровами, норовившими уехать за город со своими любовницами, совершенно не вдохновляло. К тому же еще всякие нудные организационные вопросы…

На липком линолеуме, покрывающем полы реабилитационного центра для ветеранов чеченских войн, шаги почти не слышны, даже стук костылей почти беззвучен. У врачей, при кажущейся монотонности работы, ни один день не похож на другой. Особенно с такими пациентами.

Мухе было не по себе. В ординаторской сказали, что у Дока обход больных. Блеклая, измученная жизнью медсестра неопределенно махнула рукой в сторону длинного коридора, предоставив ему полную свободу передвижения.

Муха шел и с каждым шагом все четче понимал, что ему самому, похоже, скоро тоже светит оказаться в подобном заведении.

Дока удалось поймать в относительно небольшой — на четыре койки — палате, залитой обманчивым утренним солнцем. Светит, но не греет. Он в последнее время задерживался здесь из-за одного недавно поступившего паренька.

У того, в общем, серьезных повреждений не было: легкое ранение в руку не давало поводов для беспокойства. Вот только было одно «но», из-за которого жить ему теперь будет непросто. Парень боялся ходить по траве.

Ладно, у всех, в конце концов, после войны развиваются какие-нибудь фобии: кошмарные сны, иногда нервный тик и так далее. Но здесь был случай особый.

Из истории болезни становилось ясно, что формально с солдатом не произошло ничего, что выходило бы за пределы так называемой нормы. Впрочем, о какой норме можно говорить на войне. Молодой мальчишка — девятнадцать лет. Видать, у него не было даже опыта дворовых потасовок. Первый же разговор показал, что он из хорошей семьи, но от армии его родные отмазать не смогли. После первого курса вылетел из института — и сразу в Чечню. Что он там увидел?

Обсуждать это Петя — так его звали — наотрез отказывался. О чем угодно мог говорить — о не так давно оконченной школе, о недолгом сроке своего студенчества, о Юле Синицыной, которая, скорее всего, его не дождалась, хотя обещала… Только не о войне.

Но что бы ни случилось на этой треклятой войне, результат был налицо. Петя мог ходить исключительно по асфальту, даже самый жидкий газончик доводил его до форменной истерики, ему повсюду чудились растяжки.

Доку не в первый раз предстояло лечить самую ужасную, так легко пускающую корни болезнь — страх. Как лечить? Как объяснить, что в мирной жизни не надо ждать подвоха от любого невинного кустика? Там нет мин, и быть не может. Мины остались позади, в прошлом, куда больше не вернуться. Хочется надеяться…

— Ну что, звезда, звездишь?

«Долетался, — подумал Артист; — глюки начинаются». Он вяло стягивал с себя страховочные веревки, привыкая к твердой земле под ногами.

Галлюцинация приобрела очертания Пастухова.

— Ну и что тебя могло отвлечь от твоих циркулярок, бизнесмен ты наш дорогой?

— Не что, а кто. Трубач ждет в машине. Вечером стрелка с Мухой. Док, думаю, подъедет с ним.

Лишних вопросов Артист задавать не привык. Одно было ясно — с рекламой на сегодня все. И возможно, на ближайшие несколько дней. И встречу с Машей тоже придется отменить.

А вот это жаль.

Муха заглянул в палату, но голос подал не сразу. Док был занят. Он через плечо смотрел в книгу, лежавшую на клетчатом больничном одеяле. Надпись на обложке оригинальностью не отличалась — «Захватывающий детектив с элементами кровавого триллера».

— Петь, может, тебе принести сказку про Карлсона, который живет на крыше? Там, насколько я помню, за всю книгу не проливается ни одной капельки крови.

— Шутите.

— Ты в жизни еще не объелся стрельбой?

— Здесь совсем другое, и сюжет такой закрученный!

— Закрученный, говоришь…

— Ну да. Тут про бизнесмена, владельца консалтинговой компании…

— Забыл, ты на каком факультете учился?

— На экономическом.

— Оно и видно. И что бизнесмен?

— В общем, у него есть жена.

— Логично. Люди иногда женятся.

— И любовница.

— Куда без нее… И кто кого убил?

— Много кто, много кого.

— Захватывающая книжка.

— Не издевайтесь, думаете, весело здесь торчать?

— Так это от тебя зависит, сколько тебе еще тут мариноваться.

— Я знаю.

— И что?

— Все вроде бы хорошо, пока я никуда не выхожу. Вот сейчас я закрою глаза и сразу увижу, как иду по улице. Ветерок обдувает лицо, шумят машины, слышатся голоса детей, женский смех. Мне хорошо. Но стоит только выйти по- настоящему, и…

— Это мы уже обсуждали. Петя, ты должен сделать над собой усилие. К тебе психолог когда приходил?

— Вчера.

— И?..

— Как будто вы сами не знаете.

— Знаю, конечно. В очередной раз никакого результата.

— Во время каждого сеанса я дохожу до определенной точки, и мне внезапно становится нечем дышать. Я просто боюсь задохнуться. Стоит только подумать об этом!

— О чем?

— Вы же были на войне, видели, вы понимаете!

— Да, я видел. Люди умирают. Но это не повод каждый раз биться в истерике при виде газона.

— Думаете, я могу с собой справиться?! Это от меня не зависит. Когда я вижу траву, у меня внутри происходит взрыв. Каждый раз я взрываюсь, не понимаю, как еще цел остался… Я рассказывал психологу…

— А знаешь что, у нас есть коса, давай-ка попробуем скосить все газоны на больничном дворе. Давно пора.

Петя, округлив глаза, посмотрел на Дока. Муха осторожно кашлянул, по-прежнему стоя в дверях.

…Через полчаса они уже прорывались сквозь московские пробки.

— Тонкая у тебя работа. Ювелирная.

— Да не то слово.

— Сейчас тебе эти навыки для Трубача пригодятся.

— Совсем ему худо?

— Сам увидишь.

— Ладно, я всегда готов.

У Дока глаз наметанный. Он ничуть не удивился чудесному возвращению Трубача. Док был реалистом. И видел перед собой человека, одного взгляда на которого хватило, чтобы понять: дело действительно дрянь. Редкостная.

И Петю долечивать в ближайшее время ему не придется.