Леденящая жажда

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Москва

7 июля 200… года, 12.53

Такого Голубкова они еще не видели.

— Дайте мне на него посмотреть! На этого вашего «друга»! — Генерал был не в себе. Он грохнул кулаком по столу. — Покажите мне его!.,

Надо же было Мухе открыть рот раньше времени! Хотел как-то сгладить ситуацию, а добился того, что генерал, наоборот, рассвирепел! Обозвал их простодырыми наемниками ЦРУ, разгильдяями и раздолбаями…

— Так что, нам надо было его шлепнуть? — нахально вставил Муха.

— Я сам шлепну его вот в этом кабинете! И вас всех до одного шлепну! Вы что там все, охренели, что ли?!

— Здравствуйте! — В этот самый момент в дверях появился немного отставший Пастухов. И тут же Голубкову стало понятно, почему именно он пришел не со всеми: Сергей не то как бы конвоировал с любопытством оглядывающегося по сторонам Билла, не то решил выступить в роли экскурсовода.

Обороты генеральского гнева, явно загоняемого внутрь, кажется, пошли на убыль.

— Ну заходите, заходите. — Во все еще угрюмом голосе Голубкова проскользнули лукавые нотки. — Как говорится, мы не ждали вас, а вы приперлись. — Он уже почти весело взглянул на посетителей — теперь их было пятеро.

— Ну почему же «приперлись»? Явились как положено… Вот хотели бы вам представить…

— Ну-ну…

— Это, собственно, Билл, о котором мы вам докладывали.

— Да уж, докладывали…

Голубков прошелся взглядом по лицам, на которых отражались смущение и замешательство.

«Понимают ведь, что дурака сваляли!» — подумал полковник, но вслух только неопределенно хмыкнул.

— Здравствуйте, господин генерал. — Акцента почти не было.

«Хорошо их, засранцев, видать, учат. Серьезная контора».

— Так- так… И что вы мне скажете? — Голубков пустил в ход отработанные годами практики интонации.

Американец широко улыбнулся:

— В первую очередь скажу, что очень рад познакомиться с вами. Много о вас слышал!

— Это из каких же источников?

— Ребята, — Билл кивнул в сторону Пастухова и компании, — много о вас рассказывали.

— Ладно. Хватит лясы точить. К делу, — не очень вежливо прервал его огорчившийся Голубков. — Докладывайте.

В разговор вступил Пастух.

— Что могу сказать… — начал он. — Экскурсия в Афган оказалась небесполезной.

— Я вижу. Новые знакомства завели, — съязвил Голубков.

Но смутить кого-либо в команде Пастухова было сложно.

— Сергей скромничает, — вмешался в разговор Билл. — Нам удалось выяснить, где сейчас находятся люди, связанные с отравлениями в Глазове.

— Мы напали на след боевиков…

— А что за формулировка — мы? — поинтересовался Голубков. — Вы сами не в состоянии выполнить задание, вам нянька нужна?!

Теоретически Билл должен был оскорбиться.

— На самом деле, моя помощь была незначительной. Просто я оказался в этом районе раньше этих джентльменов и успел кое-что выяснить. А они любезно согласились на обмен информацией.

— И с каких это пор вы все стали такие любезные? В институте благородных афганских девиц стажировались?

Ситуация накалялась.

— Теперь понимаешь, почему досталось бедному Мухе? — шепнул Док Трубачу.

— А вы против благородства? — спросил в свою очередь Билл,

Полковник пристально взглянул на американца:

— А давайте-ка, сэр, и вы… товарищи… поконкретнее. Что там с боевиками?

— Нам удалось найти мобильный телефон, принадлежавший главарю. Именно на этот аппарат звонил Майсур.

— И что?

— На нем сохранился номер последнего вызова.

— Куда звонили?

— Пока не знаем, — сказал Билл.

— И это все? Ни места, ни сроков? А состав банды? А цель?

Солдаты молчали.

— И это называется «небесполезная поездка»?

— А разве не так? Лучше вы нам скажите, — перешел в наступление Пастух, — что там с ядом?

— Да, это было бы неплохо узнать, — согласно кивнул Док.

Голубков грохнул кулаком по столу:

— Прекратить! Это военная, государственная тайна!

На этот раз грохнул кулаком по столу забывший всякую дипломатию Билл:

— Хватит, генерал! Что вы заладили?! У нас речь идет не о какой-то там атомной бомбе! Мы завтра все сдохнем! Понимаете, все, и вы, и мы, при своих собственных секретах!

— Хватит пугать!

— Пугать?! Да я еще и не начинал.

Пастуховекая гвардия с живым интересом наблюдала эту словесную дуэль.

— Вот. — Билл положил на стол ноутбук, раскрыл его. — Результаты анализа.

— Я ничего не понимаю в химии, — сказал Голубков.

— Я тоже. Но тут не до химии. Понимаете, ваш яд…

— Почему — наш?!

— Нет, конечно, его соорудили северные корейцы в перерывах между добыванием еды и восхвалением Ким Ир Сена! Могу точно сказать: в Штатах его не делали, не сумели!

— Не знаю, не знаю…

— На данный момент даже не это важно, — перебил Билл. — Важно то, что этот яд нельзя остановить.

— Как это?

— Атак, он сам себя воспроизводит. Это не просто отравляющее вещество, это холодный ядерный синтез!

— Что это значит? — спросил Трубач.

— Это значит, что капля, попавшая в воду, изменяет молекулу, делает ее ядовитой. А измененная молекула делает ядовитой соседнюю. И так далее.

— До бесконечности?

— Ну не совсем так. Реакция постепенно затухает. Но при желании ее можно возобновить. И это ужасно, поскольку, к сожалению, запасы воды на земном шаре небесконечны. А другого земного шара у нас пока нет. В принципе глазовские диверсанты уже почти сделали свое дело.

— Так чего мы гоняемся за этими талибами?

— Правильно, — кивнул Муха. — Берем гробы и тихо перемешаемся на кладбище.

— Только тихо, чтобы панику не создавать, — поддержал его Док.

— Хватит! — гаркнул Голубков.

— А не пошли бы вы, товарищ генерал, — вскочил Трубач. — У меня сестра погибла… — И вдруг остановился, осененный догадкой: — Вы что… вы все это знали?!

Голубков устало опустился в кресло:

— Знал.

Повисла гробовая тишина.

— Ну и хорошо, я теперь долги отдавать не буду, — мрачно пошутил Артист.

— А я набью морду…

— Хватит! — теперь сказал Билл.

— Ты не нам командуй, — сказал Пастух, — а этим гребаным борцам за веру.

— Нет, ребята, я так не могу! Я должен что-то делать! Куда-то бежать, в кого-то стрелять… — вскочил Муха.

— Не надо никуда бежать, стреляй в себя, — сказал Артист.

— И что, выхода нет? — поинтересовался Док.

— Есть, — сказал Билл. — Противоядие.

— А оно существует? Вообще, что мы знаем об этом яде?

— Вот на этот вопрос нам и ответит господин генерал, — повернулся к Голубкову Билл.

Голубков снял трубку:

— Алло, да, Голубков. Пришел? Зовите.

— Кто пришел? Мы кого-то ждем?

— Петухов, — сказал Голубков. — Ваш знакомый. — Опять бесшумно отворилась дверь, возник лысоватый Петухов. Опять быстро со всеми поздоровался за руку.

— Итак, друзья, что вам удалось узнать? Или мы по- прежнему бродим в потемках и ничего не знаем?

— Кое-что знаем, — сказа Билл.

— Простите, это кто? — насторожился Петухов, уловив еле заметный акцент в речи Билла.

— Этот господин — агент ЦРУ, — сказал Голубков.

— Кто?! — опешил Петухов.

— Это наш друг, — мягче выразился Пастухов. Петухов взял свой портфель, встал:

— Я больше ничего не скажу. Это государственная тайна.

И направился к двери.

— Стоять! Смирно! Кругом! Ко мне шагом марш! — жестко скомандовал Голубков. — Вы забыли, где находитесь?

Петухов послушно выполнял команды.

— Здесь отдаю приказы я! А я вас не отпускал.

— Вы берете на себя огромную ответственность, — упрямо вставил Петухов.

— Молчать! Я вас не спрашивал.

— Товарищ генерал…

— Молчать! Документы на стол!

Петухов послушно достал из портфеля документы. Ребята сгрудились у стола. Понять что-либо в этих бумагах было невозможно. Они были зашифрованы.

— Разрешите идти? — язвительно спросил Петухов.

— Отставить. Докладывайте.

— Но я вас предупреждаю…

— Да, я уже слышал это и всю ответственность беру на себя.

— Мы можем разделить ее с генералом, — сказал Пастухов. — А можем и усугубить.

— Успокойся, — оборвал его Голубков. — Давайте, майор.

— А что вас, собственно, интересует?

— Все!

— Ладно. Тогда с самого начала. Это вещество произведено в Советском Союзе…

— Открыл Америку!

— Больше мне вам сказать нечего.

— Федор Яковлевич, — укоризненно протянул Голубков, — не держите нас за идиотов…

— Как яд мог быть украден? Вам удалось это выяснить? — Пастух решил не тянуть резину и начать задавать вопросы в лоб.

— Это должны были выяснить вы, — Петухов, по-видимому, мог разговаривать только в приказном тоне. — Вон у вас теперь еще и заокеанский союзник есть, вам и карты в руки!

— По нашим каналам этого сделать не удалось, — сказал Билл.

— Что же вы хотите от меня?

— Любви, большой и чистой… А главное — честной, — пристально глядя в бесцветные глаза Петухова, томно проговорил Артист.

— В первую нашу с вами встречу вы под видом бреда обрисовали нам вполне реальную историю, как препарат мог попасть в руки террористов, — сказал Голубков. — Теперь она мне представляется единственно верной. Но до сих пор остается нерешенным вопрос о том, как могла засекреченная, как вы говорите, информация попасть в руки террористов.

— Террористов? Откуда вы это знаете? Что вам еще удалось узнать?

— Сначала ответьте на вопрос.

— Понятия не имею. Та моя версия была действительно высказана только в порядке бреда, нечего вам за нее цепляться. Я думал долго над этим вариантом, но путей утечки данной информации из моего ведомства не нашел. Их и быть не может, так что закроем эту версию. Вся документация о неучтенном запасе вещества тщательно зашифрована, посторонний человек в ней не сможет ничего понять.

— А не посторонний?

— Я уже, кажется, говорил вам, что наши люди работают только с этими шифрами. Но сами препараты находятся совершенно в другом месте, куда доступ закрыт абсолютно.

— Кто еще может знать шифры?

— Еще — это вы на что опять намекаете?

— Не намекаю — спрашиваю.

— Теперь уже никто.

— Значит, цепочка окончательно разорвана?

— Да.

— то есть этот наш яд никак не может быть из неучтенного запаса?

— Никак.

— А если…

— Я же сказал, никак — значит никак. Как я вижу, вы не справились с порученным вам заданием. Мы только зря потеряли с вами время. Я думаю, что нужно, пока не поздно, передать дело в руки настоящих специалистов. Счастливо всем оставаться… А с вами, господин Голубков, нам предстоит разговор в другом месте…

Петухов решительно встал и, холодно кивнув, быстрым шагом направился в приемную. Голубков смотрел в его круглую спину…

Вдруг стоявший у дверей Трубач, во время разговора не произнесший ни слова, сделал шаг и перегородил Петухову дорогу:

— Так, хватит ваньку валять! Стой, майор.

— Что это за ненормальный? — визгливо вскрикнул Петухов. И попытался быстрее проскользнуть в дверной проем. Он был явно испуган.

— Сейчас ты мне все скажешь! — Трубач, недолго думая, достал пистолет и приставил его к залысине Петухова.

— Трубач! Прекрати! Это не метод! — попытался успокоить его Голубков.

— А как еще с этими тварями разговаривать? Да у него на лице написано, что все это его рук дело.

— Но- но, что вы себе позволяете? — только и смог выговорить Петухов и жалобно повернулся к Голубкову: — Что он несет? Он же сумасшедший!

— Трубач! Отпусти его! — приказал Голубков. — Убери пистолет.

— Мне терять нечего! Я и его кончу, и себя. Нам всем нечего терять.

— Я буду стрелять, Трубач! — Голубков вытащил свой пистолет.

— А ведь Трубач прав, — вдруг спокойно сказал Пастухов. — Этот тип сам признался — больше некому. Он же один сидит на всех секретах. А пытался водить нас по пустыне.

Новая волна страха замутила глаза Петухова. Трубач это заметил. Он схватил майора за шею и чуть сжал пальцы:

— Ребята, посмотрите! Вот из-за этой сволочи умерла Светка! Я точно знаю, что это был ты! И я тебя спокойно, вот этими руками сейчас придушу!

— Товарищ генерал, умоляю, утихомирьте вашего подчиненного, — чуть слышно бормотал Петухов.

Голубков же, наоборот, проявил вдруг удивительное хладнокровие. Он спокойно спрятал свой пистолет и опустился в кресло. То же самое было и с другими — они заняли места как в зрительном зале, с явным удовольствием воззрившись на мучения Федора Яковлевича.

— Видите ли, многоуважаемый Федор Яковлевич, здесь не органы. Подчиненных у меня тут нет, мы все на равных. Так что приказать я никому ничего не могу. Могу только выразить вам сочувствие: Трубач в гневе — ничего страшнее не придумаешь.

Петухов беспомощно водил глазами в тщетной надежде получить помощь.

— Отвечай, сука! — Руки Трубача все плотнее сжимались на его шее.

— Что вам от меня нужно? — только и сумел прохрипеть Петухов.

— Правды.

— Я… я уже все сказал.

— Нет! Врешь, гадина! — И Трубач с еще большей силой встряхнул его. — Я хочу знать, зачем тебе нужно было отравить тот город?

— Отпустите меня. Я никого не хотел травить… Трубач ослабил хватку, поставил уже почти посиневшего Петухова на пол, но рук с его шеи не убирал.

— Врешь. — Пальцы Трубача снова слегка напряглись.

— Я… это не я… Это они…

— Кто — они? Кому ты рассказал о яде?

— Я не знаю… Я о них ничего не знаю, я их не видел.

— У вас остались хоть какие-то наводки? — спросил Пастухов.

— Нет, они сами на меня вышли. Они только взяли эту документацию.

— Зачем вы ее им отдали? — еще раз встряхнул Петухова Трубач.

— Они хорошо заплатили. Я не догадывался о последствиях…

— Сука! — громовым голосом прокричал Трубач, глаза его налились кровью.

На мгновение всем стало по- настоящему страшно. Такого еще с добродушным Трубачом никогда не было.

— Сколько тебе заплатили? — продолжил тот свой допрос.

— Сто… сто тысяч… баксов.

— Что это был за яд? Из неучтенного запаса?

— Да.

— Где и когда он был разработан?

— В восьмидесятые годы, в одной из научно- исследовательских биохимических лабораторий Ленинграда.

— Ее номер, координаты?

— ХР-384, — машинально, совершенно не напрягая память, выдал код лаборатории Петухов.

Билл тут же ввел код лаборатории в свой ноутбук.

— Где хранились запасы?

— На нашем складе. Я им оформил документы как на вакцину.

— Сказочник! Он ведь тогда нам почти правду сказал! — совершенно искренне удивился Голубков.

— Лучший способ скрыть правду — сказать ее, — заметил Пастухов.

Артист снял ремень, сделал петлю.

— Сейчас будем судить тебя по законам военного времени. — С этими словами Артист накинул петлю на шею Петухова.

— Подумайте, какую ответственность вы за это понесете, — пролепетал тот.

— Я думаю, скоро все встретимся на том свете, — сказал Артист, демонстративно разглядывая крюк, на котором висела в кабинете Голубкова люстра под хрусталь.

— Постойте! — взмолился Петухов. — Я… Я могу еще исправить ситуацию.

— Это каким, интересно, образом?

— Не знаю, — честно признался Петухов.

— Тогда — твое последнее слово, — сказал Трубач.

— Не убивайте!