Леденящая жажда

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Санкт-Петербург

4 июля 200… года, 05.09

Из Веселого поселка пришлось бежать. Потом они жили в Тихвине, потом переехали в Бологое, потом вернулись в Питер. Часто менять место дислокации тоже не годится. Но из этой берлоги они уйдут только завтра. И уже навсегда.

Номер своего нового городского телефона они сообщили еще вчера. Как и было условлено. На мобильную связь надежда неважная, кроме того, ее пасут спецслужбы. А городской телефон кто станет прослушивать? И звонок не отследят, потому что нужные люди через пять, десять, сто стран проведут вызов, и получится, что звонили из соседнего дома. Звонили и сказали одно слово: «Действуйте».

— Ахмет, мне нужно выйти.

— Ты забыл?

— Да, извини, конечно… Хорошо, буду ждать. Ты скоро?

— Я ненадолго. От телефона не отходи.

— Я понял.

— Не отходи ни на минуту!

— Ясно, все ясно.

Капли дождя били в стекло. В окно можно смотреть бесконечно. Главное — не пропустить звонок.

Асланбек с остановившимся взглядом вздрагивал от каждого шороха. Он ждал.

Нет ничего хуже ожидания. Мало кто может долго сидеть в засаде. Это особая способность, почти дар. Речь идет даже не о терпении, скорее об умении сосредоточиваться, собираться в кулак. И ждать.

Ахмет вышел из подъезда. Южный человек под северным дождем. Странно все это выглядит. Вот еще люди под зонтиками. Красные, зеленые, желтые пятна на переливающемся сером фоне. В Питере темнеет поздно. Это красиво? Может быть.

Впрочем, сейчас не до красоты. О ней лучше подумать потом, когда все кончится. У каждого своя работа. У них с Ахметом — ждать. Нужно дождаться звонка, знака, сигнала «действуйте!». И сделать дело. Важное, очень важное.

Один раз им это уже удалось. Теперь будет не так сложно. А результат такой же, как тогда. Правда, о том случае, несмотря на все старания, люди ничего не узнали. Ахмет смотрел телевизор, но ни по одному каналу ничего о Глазове так и не сказали. Ничего, когда сдохнет весь этот город — они не смогут молчать.

Страшно немного. Одно дело, когда стреляешь — и человек умирает. Смотришь на него, прямо в лицо или вслед, целишься, спускаешь курок. Тело падает, человек умирает. Это понятно. Или когда бьешь ножом и чувствуешь, как судорога сковывает мышцы противника. Это тем более понятно. А вот с этим сложнее. Капнул три грамма в широкую реку — и много людей умирает. Мучаются страшно. Им хочется пить. Он помнит, как в том маленьком городе люди падали прямо на улице и пересохшими губами шептали: «Пить, пить…» Ты вроде бы ничего и не делал, а с ними вон что творится. Странно, вправду странно.

А телефон все не звонил. В квартире тихо, только половицы поскрипывали. Неизвестно, откуда в этой захудалой квартирке в спальном районе паркет, но он был. И скрипел под ногами, подчеркивая тем самым безжалостное молчание телефона.

Сколько времени уже прошло? Час? Два?

А где Ахмет? Вот он, возвращается. Сейчас войдет в подъезд. Нужно открыть дверь.

— Ну что?

— Никто не звонил.

— Будем ждать. Он сегодня позвонит. Обязательно.

В квартире колотун. Не лето, а какая-то ранняя осень. На улице уже холод, а батареи не топят. В горах тоже нежарко, но холод какой-то другой. Как эти люди могут жить здесь?

Последнюю фразу Асланбек сказал вслух.

— Да разве они живут? — с пренебрежением в голосе ответил Ахмет. Мысль, вырванная из потока, приобрела другое значение. — Ты только посмотри на мужчин! Разве это мужчины?! Так, тараканы сушеные. Они не знают, что такое мужская честь. А женщины? Проститутки, все проститутки. И обращаться с ними так и надо. У тебя ведь есть сестра?

— Да, есть.

— Ты что бы сказал, если б она вышла на люди в таком виде, как девица из соседней квартиры?

— Да, Ахмет, ты прав.

— Эти люди закона не знают! А ты спрашиваешь, как они живут. Да разве живет мужчина, у которого жена ходит в такой юбке, что едва задницу прикрывает?

— Так и есть.

Молодой человек думал не о законе, он думал о другом. Как можно жить все время в таком холоде? Но перебивать Ахмета он не стал.

Какое-то время они оба молчали, вздрагивая от каждого шороха. Телефон не подавал признаков жизни.

— Ахмет, что мы будем делать, если он сегодня не позвонит?

— Он позвонит!

— Но…

— Никаких «но»!

— Посмотри — уже утро скоро, а до сих пор…

— Он позвонит, обязательно позвонит. — При этих словах у Ахмета начал подергиваться левый глаз. Так всегда бывало, когда он нервничал.

Асланбеку стало не по себе. «Уж если Ахмет потерял спокойствие, значит, что-то действительно не так», — мелькнула мысль. Но нужно было сдерживаться.

— А ты что, сомневаешься?!

— Просто я хочу понять…

— Что?

— Если… Ну допустим…

— Ты здесь не для того, чтобы «допускать». Делай, что тебе говорят, и не забивай себе голову.

— Я просто хотел спросить…

— Ну!

— Ведь все назначено на завтра?

— Да. Мы ждем сигнал, подтверждение.

— А если его не будет?

— Ты упрямый как осел. Твой отец тоже такой!

— Он и твой брат.

— Он мне не брат! Он предал нас. И тебе он не отец! Он предатель.

— Он в тюрьме…

— Там ему и место.

Асланбек не стал спорить. Помолчал, поиграл желваками.

— Я думаю…

— Ты здесь не для того, чтобы думать…

— Оно, конечно, так. Но если там какие-нибудь проблемы и он не может позвонить, что тогда? Мы сделаем это завтра?

— Как я скажу, так и будет.

Нервный тик усилился. Лучше было не спорить. В комнате опять воцарилось тягостное молчание.

За окном стемнело, дождь не прекращался. В свете фонарей и мигающих реклам на другой стороне было видно, как пешеходы снуют туда- сюда под неизменными зонтиками. Все ходят быстро: то ли спешат, то ли бегут от холода. Интересно, здесь всегда так промозгло?

Вот все эти люди бегут куда- то, торопятся — зачем-то им все это надо. Им кажется, что ничего важнее на свете нет.

Но если два человека в холодной квартире дождутся звонка, то завтра всех этих людей не будет. Страшно.

Асланбек украдкой глянул на дядю — тот мрачно смотрел прямо перед собой, тик вроде бы прекратился.

«Хорошо, что он не может залезть мне в голову. Этого он бы точно не одобрил. Врагов жалеть нельзя».

Надо было как-то разрядить обстановку.

— Ты сегодня куда ходил?

— Не твоего ума дело. По делам!

— Понятно. Слушай, завтра… Если все пойдет как надо, где бросать будем?

— Я приглядел одно место.

— Все сделаем, а потом? Сразу сматываемся?

— Да.

— Мы же знаем, как эта штука действует.

— Это уж точно, знаем.

Они разговаривали, не глядя друг на друга. Оба думали только о телефоне, и ни о чем другом. Для человека, привыкшего подчиняться приказу командира, принимать решение — всегда испытание.

— Уедем сразу?

— Да. Как можно быстрее. Здесь совсем другое дело. Город большой. И если уж перекроют выезды, то намертво.

— На чем поедем?

— Удобнее на поезде. Контроля меньше. С проводницей всегда договориться можно.

— Как знаешь.

Разговаривать, собственно, было не о чем. И мысли тоже ничего, кроме предстоящего звонка, не занимало.

Они привыкли молчать, сосредоточившись на выполнении одной-единственной задачи. Молчание их не тяготило. Настоящий мужчина много не говорит, настоящий мужчина должен уметь молчать. Настоящий мужчина должен уметь ждать.

Все нестерпимее становился холод. Асланбек озябшими пальцами вытащил из пачки сигарету. Чиркнул спичкой — звук сухим треском прорезал тишину.

Ожидание становилось осязаемым — это было нечто вязкое, липкое, заполнявшее всю комнату.

И вдруг — звонок! Ахмет ринулся и замер с поднятой трубкой. Асланбек, не отрывая глаз, наблюдал, как меняется выражение его лица — от возбуждения до недоумения, смешанного с беспокойством.

— Что, что он говорит?! — не выдержал Асланбек.

— Не понимаю…

— Что? Что?

— Сразу отключились…

— И что это значит?

— Не знаю, замолчи!

— Подожди, может, связь оборвалась?

— Я же сказал, заткнись!

Ахмета лучше было не трогать, он явно был не в себе. В комнате снова воцарилось молчание, но уже какое-то зловещее.

— Он сейчас перезвонит, не нервничай так, — сказал наконец Асланбек.

— Не знаю, что там случилось.

— Откуда он должен звонить?

— Если бы я знал! Наверное, из главного лагеря.

— Значит, все будет нормально. Это связь, дело только в связи.

— Он даже ничего не сказал.

— Как — ничего? Сразу гудки?

— Да.

— А он ли это?

— Кто еще может сюда звонить?

— Не знаю. Вчера были какие-то звонки, ошибочные.

— Странные ошибки, подозрительные.

— Ведь дата звонка была назначена?

— Да. На сегодня.

— Подождем еще. Если он должен позвонить, то позвонит.

И снова два взгляда вонзились в старый телефонный аппарат. На этот раз молчание было долгим.

Через два часа стало яснее ясного, что другого звонка не будет.

— Что же мы будем делать?

Ахмет не ответил, видимо, его самого терзали сомнения. Да и что можно было ответить.

За окном рассвело. Асланбек еле сдерживал зевоту. После такого нервного напряжения, после бессонной ночи невыносимо захотелось спать.

Что за ерунда такая с телефоном? Кто это был? И почему звонок прервался? Что им делать?

Ахмет, не произнеся ни слова, встал и подошел к окну. Он стоял там долго, вглядываясь неизвестно куда. Что он там видел, в этом чужом, холодном городе?

Затем он развернулся — и стало видно, что его глаза закрыты. Он смотрел куда-то внутрь себя.

— Все ясно, — наконец произнес Ахмет. — Это был он,

— Значит…

— Значит, акция будет сегодня. Собирайся.