Леденящая жажда

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Афганистан

З июля 200…года, 21.14

…От прикосновения острого лезвия к кадыку холодок пробежал по спине. «Да, шустрые ребята эти афганцы. Иди нас просто ждали? Замереть, секунду не двигаться, если талиб сразу не полоснул, то в запасе есть секундочка. Только бы Муха отстал на пару шагов. Приготовиться! И-и раз!»

Пастух в долю секунды чуть присел, откинул голову и одновременно с этим отпрыгнул назад.

«Так, получилось! Клинок слегка оцарапал шею. Ну теперь держись, сволочь!»

Три выстрела подряд. И прыжок вперед, на афганца.

Попал. Афганец, успев лишь слегка вскрикнуть, свалился прямо на него. Отлично.

Ничего не видно. Но за короткие мгновения вспышек выстрелов он успел заметить — три силуэта справа, два слева. Сейчас они начнут палить. А ему не страшно — у него щит.

Но выстрелов нет.

Позади, метрах в трех от него, послышалась какая-то возня. Ага, это Муха. А вот что впереди? Если там уже Билл с Трубачом, то стрелять нельзя. Можно попасть в своих.

Талибы, вероятно, используют только холодное оружие. Не хотят бить по своим. Похвально. Только как в темноте догадаться, кто свой, кто чужой?

— Муха, жив? — прошептал Пастух.

— А то как же! — долетело как раз оттуда, где только что снова раздался вскрик.

— Двигайся вперед, не стрелять.

— Есть, начальник. Я тут еще двоих гавриков замочу и догоню.

Да, такого еще не было — рубка в полной темноте. Хоть глаз выколи. Наверное, слепому даже легче, у него хоть слух обострен. Сюда бы приборы ночного видения, инфракрасные детекторы, но все эти игрушки для официальных бойцов, а они, солдаты удачи, латают прорехи в политике государства, которому за эти прорехи настолько стыдно, что даже своих благодетелей оно старается не замечать.

Пастух примкнул штык-нож к автомату и принялся прощупывать пространство впереди.

«Так, Билл с Трубачом здесь или нет? Услышали они пальбу? Если да, то они сейчас продвигаются навстречу. Который час? Прошло двадцать минут?»

Он взглянул на часы — циферблат светился зеленоватым фосфоресцирующим цветом.

«Нет, время еще не пришло. И может вообще не наступить — Билла с Трубачом вполне могли прихватить. Тогда нужно будет еще продержаться неизвестно сколько времени. А что потом?..»

Скорее по движению воздуха и специфическому запаху застоявшегося пота, чем по звуку, он различил движение справа.

Чуть присев, Пастух сделал выпад и наотмашь крест-накрест рассек воздух. Нет, не только воздух, на него через несколько секунд безмолвно навалилось тяжелое тело и съехало, как мешок с навозом, вниз, под ноги. Пастух почувствовал запах крови.

Значит, драться по запаху? Этого в его солдатской жизни не бывало, но чужой запах он различал хорошо.

Пастуху теперь уже казалось, что он может даже видеть в темноте. В абсолютной темноте, где нет ни малейшего источника света. Вот сейчас в метре от него точно кто-то есть. Снова рубящий боковой удар, и снова запах свежей крови…

Закон природы! Когда хищник чувствует запах крови, он начинает жаждать новой. Все больше и больше. Неизвестно откуда берутся силы, страх собственной смерти исчезает. И появляется жажда смерти чужой, вражеской.

Как будто прорубаясь через непроходимые джунгли, он со свистом рассекал тяжелый пещерный воздух, и снова под его ноги кто-то падал, даже не успевая выкрикнуть: «Аллах акбар!» Но вот его штык-нож встретился с кривым афганским клинком. Металлический звон, искры в темноте. Нож соскользнул вниз. Пастух ощутил резкий, горький запах стали, — значит, нож талиба находится прямо у его лица. Левая щека вдруг похолодела и тут же запылала. Он опять услышал свист лезвия и едва успел сгруппироваться. Запылало левое ухо, шею обожгла тонкая струйка крови. Клинок Пастуха машинально подался вперед и мягко вошел в живот очередной жертвы. Следующего удара уже не потребовалось. Что, неужели все? Пастух сделал еще несколько контрольных взмахов, но впереди уже было пусто.

— Пастух! Ты где? — Голос Мухи прозвучал позади. И как-то слишком громко.

— Я здесь.

— Помощь нужна?

— Да вроде уже нет. А тебе?

— Тоже. Все путем?

— Да. Малость поцарапался. А ты?

— И я. Немного. Только весь мокрый. Влажность, что ли? Нет, кровь!

Рука Мухи коснулась плеча Пастуха.

— Где тебя ранило?

— Нет, это не моя кровь. Это их. Моя так не пахнет.

— Ты тоже по запаху дрался?

— Ага. Так, который час? Без пяти. Пора.

Они ощупью двинулись вперед.

— Дверь ищи. Железо.

— Есть, — сказал Муха.

Пастух достал гранату, прицепил ее к тому, что в темноте на ощупь показалось ему замком. Проволочкой обвязал кольцо.

— Отходим.

Они залегли за камнем.

Пастух смотрел на часы. Так… Минута.

Тридцать секунд.

Пятнадцать.

Он натянул проволоку.

Пять.

— Давай, — шепнул Муха.

Яркий луч света ударил в глаза, когда Пастух уже потянул за проволоку.

Американский чудо-фонарик. Но почему сбоку? Билл должен сейчас быть с другой стороны штаба.

Пастух поднял автомат.

Фонарик помигал. Что еще за дела? Они так не договаривались. Правда, они не договаривались и о том, что Билл может прийти сюда.

— Але, гараж, — раздался знакомый голос Трубача.

В ярком свете фонаря Пастух с облегчением увидел два родных силуэта. Свои!

— Вы почему не на той стороне? Мы собрались уже атаковать, — спросил Пастух.

— Проход завален, — ответил Билл.

— Ух, черт. — Трубач споткнулся о тело талиба.

Только сейчас подошедшие заметили, что темные пятна на лицах и одежде Пастуха и Мухи вовсе не грязь. Потом их взгляд упал под ноги.

— Это все вы? — спросил Билл.

— Нет, Джек-потрошитель, — сказал Муха.

— Хороший талиб — мертвый талиб. — Подмигнул Трубач.

Билл пытался просчитать наиболее удачный вариант атаки, ведь о том, что они здесь, талибы уже знают.

— Все равно надо взрывать дверь, — сказал Пастух.

— Нет, теперь поздно. Мы потеряли преимущество.

— У нас его никогда и не было.

— Было. Преимущество неожиданной атаки.

— Так ты говорил — человек пятнадцать? — спросил Муха.

— Извини.

— Все, кончай болтовню, ложись, — скомандовал Пастух. — Взрываю дверь.

Они снова залегли за камень. Это их и спасло.

Как только Пастух потянул за проволоку, прогремела автоматная очередь — и проволока в руках Пастуха ослабла. Ее перебило пулей.

За первой очередью так загремело, что, казалось, сейчас обрушатся стены грота.

Пули свистели, звякали о камень и летали по гроту как бешеные пчелы.

— Блин, сколько их там?!

— Сотня, не меньше.

Пришлось отстреливаться, но постоянный огонь держать не удавалось, так как боезапас у них было ограничен. Отбивались короткими.

Пороховой дым уже не давал дышать, а пальба становилась только гуще И громче. Так продолжалось около получаса.

Солдаты удачи положили немало талибов, но на место убитых становились новые, это был нескончаемый поток фанатиков, готовых умереть ради торжества ислама во всем мире.

Муха перебежал за свободный выступ, который находился почти рядом со входом в бункер. Это был рискованный маневр — его чуть не настигла автоматная очередь. Одна из пуль просвистела рядом с затылком. Испугаться, как всегда в таких случаях, Муха не успел. У него было задето плечо, но перевязку пришлось отложить до лучших времен. Позиция оказалась удачной, Муха наконец-то смог оценить реальные силы здешних хозяев. Их было больше сотни, намного больше.

Только затихала очередь, враги моментально перескакивали к ближайшим укрытиям, и расстояние между воюющими неумолимо сокращалось.

— Пастух, нам с ними не справиться! Их сотни три. У меня кончились патроны.

— Нужно вызвать подмогу. Еще есть время, — сказал Билл.

— Ваш американский взвод?

— Да.

— Нет.

— С американцами можно найти компромисс, с талибами — нет.

— А я говорю, нет!

Пастух откатился в укрытие к Мухе, в сполохах выстрелов рассмотрел дверь в бункер, увидел свою гранату, вскинул автомат, выстрелил.

От взрыва гранаты дверь наконец слетела. И тут же шарахнуло еще раз.

Яркий белый свет.

Звон в ушах. Кажется, от него сейчас разорвется голова. Невыносимый жар, проникший во все живые клетки. Наверное, это смерть…

Пастух лежал на полу пещеры, над ним продолжали трещать автоматные очереди. «Значит, дверь была заминирована. Ну что ж, повезло».

Волна взрыва лишь слегка задела его, не было никаких ожогов, ни ранений. Но почему он не может встать? Почему какая-то сила тянет его вниз? Где Муха, он только что был рядом. Как остальные?

— Билл! Трубач!

Нет ответа.

Взрыв был сильный и… Неужели они?.. Нет, нет, не может этого быть… Нужно встать, найти их… Нет, прежде нужно войти в эту дверь…

Он сжал кулаки, собрал остатки сил и по- пластунски подполз к заветной двери.

Бункер был пуст. Обугленные, но нисколько не разрушенные стены. Видать, крепко строили. В воздухе еще парят тлеющие клочки какой-то ткани и бумаги. Но останков человеческих тел не наблюдается. По-видимому, талибы перед взрывом сбежали через черный ход, выставив перед дверью в бункер заслон.

Это первая комната. Вот на потолке качается фонарь, удивительным образом уцелевший при взрыве. Старый, чуть ли не антикварный. Свет от него, дрожащий, неровный, слабо обрисовывал сгоревшую пустоту. Никого и ничего здесь нет.

Вот вход в другую комнату, дверь, вероятно, тоже сорвало взрывом.

«Взрыв произошел, когда рванула граната. Может, это была мина на растяжке? Но бомба находилась здесь, в центре комнаты. Где логика?»

Пастух не мог понять смысл маневров талибов. «Восток — дело тонкое!» Судя по всему, это взрывное устройство действовало в радиусе сорока метров. Правда, стены бункера должны были смягчить удар. Это могло означать, что в следующих комнатах разрушений должно быть поменьше и там могут остаться живые.

Комната номер два.

Разрушений гораздо меньше. На полу — куча хлама. Пустые магазины. Бутылки валяются… Разве мусульманам можно пить? Тоже мне, правоверные…

Сначала ему показалось, что в ворохе тряпок, лежащих в углу, кто-то может еще прятаться. Он проверил ногой — нет, никого. Снова пустая надежда. Это были просто тряпки…

Вдруг снова закружилась голова, перед глазами все поплыло, и Пастух рухнул на этот пестрый ворох у него под ногами. «Талибами пахнет», — промелькнула мысль, и сознание почти отключилось. Слух еще продолжал функционировать.

Сквозь гул в ушах еле-еле просачивались другие звуки, оттуда, из пещеры. Сухой треск автоматной очереди, какие-то страшные, непонятные крики, а потом…

Потом вдруг резкий удар по барабанным перепонкам, странная вибрация по всему телу и — ужасающая тишина…

Ничего не слышно.

Что это?

Глаза не открывались. Тишина звенела.

Пастух потряс головой. Тихо. Щелкнул пальцами — слышно. Значит, не оглох. Куча тряпья зашевелилась — Пастух еле успел отпрянуть. Откинулся люк, и из него полезли люди с автоматами…

Пастух обернулся — в развороченную дверь бункера еле успели вбежать Муха, Трубач и Билл. А следом за ними тоже рвались талибы…

Все, это конец, добегались, их заманили в ловушку и теперь перебьют, как куропаток.

Лампа! Эта чертова керосиновая лампа. Хоть небольшой, но свет, а им свет ни к чему. Они уже успели привыкнуть к темноте, воевать по запаху.

Пастух вскинул автомат — лампа разлетелась, облила керосином нескольких нападавших, они вспыхнули, заметались по бункеру. Их добили свои же.

И вновь стало темно. И снова Пастух шел по запаху.

В этой черной кутерьме он успевал отличать своих от чужих. Он уложил пятерых или шестерых, но пули летели все гуще, клинки свистели все ближе.

— Билл! Трубач! Муха! Спиной к спине! — крикнул Пастух.

Они тут же оказались рядом.

Встали спиной к спине и теперь махали штыками и отстреливались уже без разбору.

Под ногами было скользко от пролитой чужой и своей крови.

Трубач только злобно хрипел.

Муха при каждом ударе резко выдыхал.

Билл рубил молча. Только иногда шептал: «О, мой бог».

Это было отчаяние. Это была последняя схватка.

— Кто выживет… — начал Пастух.

— Молчи, командир! — просипел Трубач. — Береги силы.

— Не надо о грустном, — бодрился Муха.

— О! Мой бог!

Четырехствольное, четырехштыковое, восьмирукое орудие мести крошило врагов на все четыре стороны.

Но уже присел на колено Муха, его ранили в ногу.

Уже выронил автомат Билл.

Уже кончились патроны у Трубача.

Уже Пастух чуял зловонное дыхание талибов перед собой.

— Ребята! Черт вас дери! Я вас люблю! — закричал Муха.

— И я! — выдохнул Трубач.

— Я тоже! — сказал Пастух.

— О мой бог, и я вас люблю!

Они уже все стояли на коленях. Уже отбивались машинально, уже вспоминали то, что человек должен вспомнить перед смертью.

..И вдруг загремело где-то в стороне. Раз, другой, третий. Куда-то отлетели черные люди, бросились в сторону, потом метнулись назад.

Пастух успел выхватить из коченеющих рук талиба автомат и пустить несколько очередей вслед убегающим.

И Муха застрочил. И Трубач кинул гранату, которую тоже успел найти у мертвого.

— Американцы! Наши! О черт! — закричал Билл. Талибы бросились в развороченную дверь.

Пастух перекатился к люку, запустил туда две гранаты.

— Своих не перебей, Пастух!

Нет, не послышалось. Док! Артист!

— Вы откуда взялись?

— Повстречали несколько талибов, пришлось отбиваться… А вы, торопыги, не могли нас подождать!

Пастух бросился за талибами, но пробраться через кучи мертвых тел не успел.

Выстрелы разом смолкли.

Из развороченной двери показался слабый свет.

— Русский, не стреляй! — закричал кто-то из грота. — Русский, не стреляй!

Показался белый платок на дуле автомата.

— Русский, говорить!

— Прекратить стрельбу! — скомандовал Пастух. — Они сдаются.

— Ты что?! — закричал Трубач. — Хороший талиб — мертвый талиб!

— Отставить!

И в дверь:

— Заходи с поднятыми руками. Они вошли гуськом. Человек сорок.

Впереди шел, держа в руках белую тряпку, седой старик.

— Русский, говорить.

Ну ясно, бывший моджахед. Помнит еще русских.

— И куда мы их денем? — все горячился Трубач.

— Американцам оставим. Пусть хвастают.

— Иди сюда! — подманил пальцем старика Пастух. Тот отделился от толпы и пошел, перешагивая через трупы к солдатам.

Билл включил свою чудо-лампочку. И в этот момент Пастух увидел…

— Ложись! — крикнул он. — Ложись!

Старик бросил платок, соединил руки и разлетелся на куски.