Марк Лициний Красс знал, для чего ему нужна война. Потому, когда Сулла высадился в Италии, Красс не колебался и тотчас присоединился к его войску. Он имел личный мотив отомстить Марию и Цинне, по приказу которых накануне жестоко расправились с отцом и братом Красса.
А затем было всякое. Дела Красса говорили сами за себя, и они позволили ему снискать безграничное доверие Суллы. Так, именно Крассу было поручено набрать легионы из представителей народа марсов, с чем он блестяще справился. Благодаря упорству и военному таланту, Марк Лициний буквально вырвал, выгрыз для своих войск победу у Коллинских ворот. Тогда, когда Сулла уже думал о поражении…
В благодарность и в качестве ответного жеста, Сулла доверил Крассу вычистить всех тех, кто когда-то перешел ему дорогу. Попавших в проскрипции. Марк Лициний не стал отказываться. Этого он и ждал, когда прятался от марийцев в пещере и питался пойманной мелкой дичью да листьями.
И вот сегодня Красс отдыхал в своём поместье в Бруттии. Поместье это стало принадлежать ему после казни одного нехорошего человека и после полной конфискации его имущества несколько недель назад. Стоившая миллионы сестерциев, земля перешла к Крассу за бесценок. Говоря проще — за ту стоимость, которую сам же Марк Лициний установил. Теперь сделка была оформлена юридически. Цена за имение составила всего-то несколько десятков тысяч серебряных монет.
Красс пил шикарное фалернское вино, ел сыр и слушал чудесную музыку в исполнении прекрасной полуобнаженной рабыни-флейтистки.
Но думал Красс совсем о другом. Беспокоило его то, что он оказался фигурой, подвинутой на край политической карты Рима. Красс совершенно не понимал, почему все похвалы и комплименты уходят Гнею Помпею, этому совсем еще недавно розовощекому юнцу.
Да, Помпей, по мнению самого Марка Лициния, был отменным полководцем и пользовался уважением солдат. Но все до одного опускали важный нюанс. Не будь рядом Красса, и Помпею было бы ни за что не одолеть Гая Каррину при осаде Сполеции. Больше того, именно ошибка Помпея позволила Каррине вырваться из осады и уйти. А именно Каррина затем привел к Риму самнитов, которые едва не переломили хребет войску Суллы. И им это удалось бы, не окажись там Марка Красса.
Так вот теперь все вокруг отдавали почести Помпею. Сулла наградил его титулом императора, когда Гней мало того, что не имел для этого полномочий, так еще и не успел выиграть ни одного сражения! Только Помпея единственного Сулла приветствовал стоя. Ни Пия, ни Офеллу, ни самого Красса, но этого… сопляка.
За что же?
Неужто за то, что его задачей было преследовать бежавшие легионы Карбона и Цензорина после их разгрома Пием?.. Когда те остались без командования и с этим мог справиться и мальчишка. Но самое вопиющее, что Помпей не принимал участия в решающей битве у стен Рима! Не он, отнюдь не он вершил судьбу Республики.
Марк раздраженно гонял эти мысли в голове, пытался от них избавиться, но получалось скверно.
Теперь Помпею было выделено целых шесть легионов и должность пропретора (что было неслыхано при отсутствии у Гнея магистерских должностей) для восстановления контроля за провинциями! И, если верить доносчикам, Сулла готовил Помпею триумф….
Чем больше об этом думал Марк Лициний, тем отчетливее понимал, что однажды ему придется столкнуться с Помпеем не лицом к лицом — лбами. За Гнеем была поддержка Счастливого, тогда как на Красса Сулла откровенно плевал. Достаточно сказать, что Луций Корнелий спас убийцу отца Красса своим помилованием…
Успокаивало Красса лишь то, что Сулла был нездоров, и уж верно, в момент, когда конфликт с Помпеем решит оружие, Гней и Марк останутся один на один. Но до тех пор Крассу как воздух нужны собственные легионы, а для этого требовались деньги. Много денег, чтобы платить солдатам жалованье в обход казны.
И как добыть эти деньги, Марк Лициний хорошо знал. Недрогнувшей рукой Красс, не ожидая одобрения Суллы, сам вписал в проскрипции новые имена. В Гражданской войне, растерзавшей Рим, каждый преследовал собственные цели. И от своих целей Красс отказываться не собирался.
Утро в древнем Риме начинается не с кофе.
Спалось мне настолько крепко, что я в какой-то момент попросту забыл, где нахожусь.
— Люд! Людочек, поставь чайник, — бросил я по привычке. — Кофе хочется…
Запнулся.
Сначала по сердцу больно резануло, что Люды со мной больше нет, а потом по вялым мыслям расползлось понимание, что я сам-то тоже не в своей квартире в Королеве…
С этими мыслями я сел и медленно помассировал виски ладонями. Со временем, наверное, свыкнется, но пока еще придется просыпаться вот так. Все-таки тяжело окончательно привыкнуть, что ты попал в прошлое, да не куда-нибудь, а аж на два тысячелетия назад. И ты… больше не ты.
Кстати, спал я абсолютно голым, трусов-то здесь не предполагалось. Зато мне удалось выспаться. Да, здесь не было пуховых перин или ортопедических матрасов, но был тюфяк, наполненный шерстью. Кровать лично у меня сегодня тоже была не простая — судя по резьбе на ножках, которую я осмотрел, наклонившись, ее привезли из Египта. Сама она была выполнена из слоновой кости, и ее особенностью было то, что ножки у изголовья были чуточку выше. Так что я спал как бы под наклоном, а вместо подушки здесь была подставка из дерева. Не знаю, почему прежний владелец виллы так заморочился, но до самого рассвета я продрых, как убитый. Почти. Пару раз пришлось разлепить глаза, когда на улице лаяли бродячие собаки. Однако неожиданные визитеры так и не явились.
Я энергично растер лицо ладонями, а убрав руки, обнаружил перед собой рабыню. Ох ты ж, как получилось нехорошо. Я инстинктивно прикрыл достоинство. Рабыня, чуть склонив голову на подбородок, внимательно смотрела на меня. Наготы она явно не смущалась. Мне так-то тоже не впервой щеголять голышом перед бабой, но все же эта была незнакомой.
— Чего желает господин? Чай-ник? Ко-фе? — она с трудом выговорила незнакомые слова.
Услышала-таки. Я тяжело вздохнул, прогоняя остатки сна, и поднялся, кое-как прикрывшись.
С женщинами, которых в поместье оказалось полтора десятка человек, тоже потребуется решать вопрос. Оставлять их на растерзание карателям я определенно не планировал — эти ни перед чем не остановятся. Но это потом, а прежде предстояло решить собственный вопрос. Да-а-а. День впереди предстоял крайне насыщенный.
— Говорю, что неплохо будет выпить чего…
— Подать вина? — мигом нашлась она.
— А… погорячее чего есть?
Выпивать с утра совершенно не хотелось. Понимаю, что особых альтернатив вину (пусть и разбавленному) в Риме не было, но так недолго и спиться. Римляне-то смолоду «фильтруются», а мне поздновато начинать.
— Травы и ягоды, господин, — поклонилась рабыня. — Какой напиток желаете?
— Давай на свой вкус. Только ты воду прокипяти как следует. Чтобы булькало, поняла?
Терпеть не могу альтернативы обычному листовому чаю, но здесь о нем придется забыть. Как и о кофе.
— Будет исполнено. Динара сопроводит вас в лаватрину.
Я покачал головой. Оденусь я как-нибудь сам, не маленький. В лаватрину, как здесь называли домашнюю баню, тоже дойду безо всякого сопровождения.
Рабыня шмыгнула вон из комнаты, исполнять поручение. Причем с явным облегчением. Сейчас, когда рабство было в расцвете, подобных ей считали за скот. И за любую оплошность (даже и надуманную) хозяин физически наказывал свою «собственность». Юридической ответственности, как и фактической, за убийство раба в это время еще не ввелось. А на спине этой красавицы я заметил кровоподтеки от ударов плетью. Что бывает, когда хозяин не в духе, девчонка явно знала не понаслышке.
Оставшись один, я некоторое время пялился на тунику. Оборачиваться ею правильно было не так просто, как может показаться на первый взгляд, и неудивительно, что многие просили помощи. А тут еще балтеус надо надеть по уму и разобраться с сандалиями. Я поскреб макушку — не зря говорят, что в древнем Риме надевание на себя одежды было искусством. И надевая ее самостоятельно, я рисковал сотворить какое-нибудь некомильфо или стать похожим на Аллу Борисовну в лучшие годы. К одежде тоже следовало привыкнуть. А заодно забыть, скорее всего, раз и навсегда, о джинсах, рубашках и туфлях.
Да, что-то многовато всего забыть надо. И это ещё про «окей, гугл» я не говорю.
На помощь пришла та самая Динара, оказавшаяся смуглой и миниатюрной брюнеткой.
— Господин изволит принять водные процедуры?
Она протянула мне кожаные штаны. А, вот это хорошо. Я покосился на нее, штаны взял. Надел их, и через пару минут мы уже стояли у бани. Париться основательно у меня особого желания не имелось, да и время не позволит, но конструкцию бани я все же осмотрел не без любопытства. Тут была прихожая, которая вела в раздевалку, теплая комната и собственно парилка — калдариум. Полы были выложены мозаикой с изображением обитателей водного мира, имелась и мраморная скамья для отдыха.
Температуру давали трубы с горячим воздухом, а в парилке стоял бак, наполненный водой. Из него кипяток шел в ванну и лабрум — фонтан-умывальник. Ну а венчал все большой бассейн с холодной водой.
Я двинулся сразу к умывальнику. Там меня поджидала еще одна рабыня, такая же симпатичная, как две предыдущие. Луц явно не жалел денег на красоток, и рабыни на вилле были как на подбор. Симпатяшка держала в руках «зубную щетку» — небольшую веточку, смазанную «пастой». Рядом с девчонкой стоял табурет, на который мне было предложено присесть. Для чего, понятно — рабыня хотела почистить мне зубы. К хорошему быстро привыкаешь, конечно, но я все же забрал у нее веточку. Прежде чем совать это добро в рот, понюхал. Пахло так себе и внешне отнюдь не напоминало «блендамеды».
— Из чего смесь? — уточнил я.
— Мазь из раздробленных мозгов волка, — послушно пояснила девчонка и невозмутимо добавила. — Но если господин желает, есть толченный порошок из костей осла или рогов коровы.
Ну-у… выбор невелик. Драть себе эмаль дробленной костью осла не хотелось. Так-то мозги волка (волка, блин!) — тоже вариант не очень, но безопаснее. Можно попробовать, потому что оставлять зубы без ухода здесь будет затеей так себе.
— Лия чем-то провинилась перед господином? — тихо уточнила рабыня.
Пришлось заверять, что все в порядке, и никого пороть плетью я не собираюсь. Ну а паста оказалась, к счастью безвкусной, и с задачей неплохо справилась. Приноровившись, я вычистил зубы, умылся и, не отказавшись все же от помощи, оделся. А когда закончил, меня ждал сытный завтрак.
По пути увидел, что несколько невольников таскают вещи к выходу. Там уже лежала немаленькая такая кучка из столовых приборов и прочей серебряной утвари.
— А это? — я придержал за руку проходившего мимо раба, нагруженного серебряными блюдцами.
— Что желает мой господин?
— Господин желает, чтобы все серебро, которое есть в доме, оказалось продано, — я кивнул в сторону одной из статуй, одетой в доспехи из драгоценного металла. — Когда я говорю, всё, то это означает — именно всё.
— Но…
Не знаю, что он хотел возразить, я не стал слушать.
— Помимо вас, лоботрясов, у меня есть женщины, которым тоже нужно помочь. Либо я заберу сестерции из вашей доли и отдам им, либо будьте так добры, выковыривайте все, что только найдете.
— Будет исполнено, — теперь раб не стал возражать.
Я подмигнул застывшей Динаре, явно не ожидавшей от меня подобных слов. Ну извините, до сих пор в голове не укладывается, как можно делать из живого человека вещь.
Девчата подали к столу вареные яйца, кашу и небольшой горшочек, от которого струился приятный малиновый аромат. Еще от одного горшочка откровенно пахло тухлятиной. Настолько, что я даже поморщился. Тот самый гарум, на котором прежний господин поднял целое состояние.
Рабыня, встречавшая меня в покоях, взяла горшок и попыталась приправить соусом кашу, но я с вежливой улыбкой отвел ее руку.
— В следующий раз, дорогая.
От удовольствия есть в полной тишине, под неловкие взгляды рабынь, которые должны были сами угадывать, не нужно ли господину ещё чего, меня избавил вилик.
— Господин доброго утра! — шаркающей походкой старик зашел в комнату. — Все ваши распоряжения исполнены. Амфоры с гарумом отправлены на форум.
В голосе его всё ещё слышалось сомнение. А что если господин с утра передумал?
Я кивнул.
— Давай-ка ты присядешь, не люблю есть в одиночестве. Хочешь? — я подвинул старику горшочек с гарумом.
Его глаза жадно блеснули. Отказываться вилик не стал и, когда ему принесли порцию каши, вылил туда чуть ли не половину соуса, опасливо косясь на меня. Похоже, Луц дорогим гарумом своих домашних не угощал. Хотя в жизни не поверю, что рабы, непосредственно связанные с приготовлением соуса, не ели его тайком. Уф, зря только я позволил ему горшочек открыть, из его тарелки теперь воняло ещё сильнее.
— Сколько? — произнёс я, непроизвольно морщась.
— Что сколько? — старик не сразу понял, о чем я спрашиваю.
— Сколько по итогу амфор с гарумом будет продано?
— Двенадцать, господин. С вашего позволения, я распорядился брать мула, чтобы успеть на ранний торг.
Я мысленно перемножил всё, высчитывая прибыль. Кстати, всегда было интересно, как римляне производят исчисления со своей архаичной системой цифр. Сумма получилась внушительная, даже если ребята продадут соус с серьезной скидкой, получится несколько тысяч сестерциев.
— Второй мулл есть?
— Найдется, мой господин.
— Я тебе, кажется, говорил не называть меня так? — я изогнул бровь.
Вилик отрывисто закивал, уминая кашу, из-за обилия гарума превратившуюся в суп.
— Вот что. Рекомендую грузить на второго мула серебро. И проследи, чтобы на продажу ребята шли вооруженными. Времена нынче неспокойные, а серебра в этом доме немало. Я понятно изъясняюсь?
— Как раз об этом я и хотел с вами поговорить, мой… — вторую часть обращения вилик, спохватившись, зажевал.
— О чем? — я попробовал малиновый навар и остался удовлетворен насыщенным вкусом.
— Многое из представленного в доме является произведением искусства, и будет не лучшим решением продавать такое по цене простого серебра…
— А есть другие варианты? — я попробовал яйцо, сваренное вкрутую.
Глядя на то, с каким удовольствием старик уплетал гарум, я было подумал попробовать обмакнуть яйцо в соус. как-то же они это едят? Но эту шальную мысль я тут же отбросил. Хотя, конечно, ни от чего в этой жизни зарекаться нельзя. Глядишь, так аклиматизируюсь, что через месяц-другой буду жрать эту тухлятину ложками.
— Если знаешь, кому можно продать это барахло не по цене серебра, а дороже, но столь же быстро — флаг тебе в руки.
— Флаг? — замялся старик.
— Говорю, иди и продавай.
— Не знаю, — он даже перестал есть. — Но ведь эту коллекцию доспехов господину… хм, бывшему господину… делали под личный заказ лучшие мастера на Сицилии. И будет обидно, если мы распродадим ее по цене лома.
Я помотал головой.
— Времена меняются. Будет обидно, если завтра, когда поместье перейдет новому хозяину, тебя выпрут на улицу без сестерция в кармане. Хотя сомневаюсь, что тебя в принципе отпустят.
— Думаете, новому хозяину пригодится опытный вилик? — робко спросил старик, а в его голосе появилась надежда.
— Думаю, что под его руководством из тебя получится отличный гарум, так что давай-ка проследи, чтобы ребята вынесли все серебро, — я улыбнулся так, чтобы вилик понял, куда я клоню.
Тот понял. Побледнел, поднялся из-за стола и бросился выполнять поручение. Видимо, дошло, наконец.
Сразу после завтрака Динара занялась моим гардеробом, что называется, на гражданке. Юная рабыня обещала подобрать мне вещи из гардероба прежних господ. Я сопротивляться этому не стал. Во первых, времени на шитье у меня не оставалось. Во-вторых, как можно иначе сшить прямоугольный кусок ткани?
За замерами меня и застал вернувшийся из порта рыбак. Было видно, что рыжий так старается мне угодить, что прибежал запыхавшийся и, не успев отдышаться, сразу затараторил.
— Сегодня три корабля будут отправляться из порта, господин! Один плывет в Сицилию, второй в Африку, а третий… — раб запнулся, вздохнул, как будто разочарованно. — Третий идет в Испанию. Ни одно судно не отправляется на кудыкину гору. Увы, никто не знает этого места.
Тут он виновато повесил голову. Я же с трудом сдержал улыбку.
— Цены известны?
— Сказали, что договариваться будут лично.
— Места есть на всех трёх кораблях?
Рыбак закивал. Ну что же, отлично. Главное, что места есть, а договориться — договоримся. Народ при виде сестерциев всегда становится сговорчивым.
— Хорошо. Свободен… А, стой. Куда поедешь, когда получишь свободу?
— В море, мой господин. Это все, что я умею и что люблю.
Этот точно не пропадет. Я хотел поинтересоваться, не будет ли его на одном из отбывающих кораблей, но тут в проходе вырос Паримед. Грек только вышел из бани, и его заметно пошатывало, а под глазами расплывались темные круги, следы бессонной ночи.
Ой, горе луковое.
— Привет центуриону Дорабелле, — он вскинул руку в римском приветствии. — Готов к сделке?
— И тебе не болеть. Когда ты только успел?
— Чего? — он осовело смотрел на меня.
— Набраться.
Баня всегда была хорошим способом снять похмелье, но у Паримеда-то было не похмелье, а опьянение. Поэтому помогло ему так себе.
— Да уж больно здесь хорошее вино… — он отмахнулся. — Нам, если что, пора!