Борька прибежал домой, и его начало трясти.
— Бабушка, на меня трясучка напала! — закричал он. Руки у него тряслись и зубы стучали, как копыта лошадей об асфальт, — видел однажды Борька конного милиционера.
— Заболел! — ахнула бабушка и поволокла внука в комнату. — Заездили, совсем заездили! — жаловалась она.
— Кто, бабушка, кто? — отплясывая на кроватях, спросили внучки, разукрашенные синькой.
— Не буду! — кричал Борька. — Не красильщик я, а утильщик! Тряпичкина, у тебя десять килограмм — запиши!
— Бредит! — испугалась бабушка и поставила Борьке градусник.
Борька метался на кровати.
— Сорок градусов! Скорей врача!
Девочки сидели в кроватках, синие и звонкие, как летние колокольчики. Они уже выздоровели, и петь им хотелось, и смеяться.
— Сию минуту лягте, а то привяжу вас веревками!
Бабушка ушла, а девчонки — к брату. Уж они его и гладили, и целовали, и кричали ему «Боречка!» в самые уши.
— Кыш! — прогнала их бабушка, вернувшись. — Вы его заразили, бродяги. Он с вами все чикался!
— Нечаянно! — заплакали девчонки. Они были в синих болячках, как в синих звездах. Так отметил их ветер — ветрянка — стоило им выглянуть на первую дорогу в большой мир — детский сад № 8.
Приехал доктор.
— Ой, сколько больных — сколько нужно уколов! — воскликнул он.
Как услышали девчонки про уколы, снова стали петь-танцевать на кроватях:
— А мы не больные, а мы не больные! А у нас все проходит, а у нас все прошло! Один больной Борька! Один он больной!
— Не жалко, значит, брата? — спросил доктор и сделал Борьке укол.
— Он — больной, а мы — маленькие! — сказала одна.
— Я — самая маленькая-маленькая! — призналась другая.
— Ах, вот что! — засмеялся доктор. — Другим делайте, только не вам. Так?
— Так! — в голос сказали девчонки, следя большущими глазами за шприцем.
Когда шприц удобно улегся в блестящую коробочку, а иголка завернулась в тряпку, бабушкины внучки сказали:
— ХАРОШИЙ-ХАРОШИЙ! ХАРОШАЯ-ХАРОШАЯ!
Бабушка пошла доктора проводить. Она все головой качала, когда узнала, что по Борьке прошелся новый подъем волны ветрянки.
Пока бабушки не было, сестры снова полезли к брату. Борька был в забытьи. Они натянули на него одеяло, подоткнули со всех сторон, как он им делал, и сказали на ухо по очереди:
— ХАРОШИЙ!
Но Борька все равно не откликнулся.
Утром следующего дня Борька принялся чесаться.
— Нельзя, нельзя! — закричали сестренки. Они уже на пол спустились и тихо-торжественно расхаживали вокруг его головы, ожидая, когда голова проснется. Голова проснулась из-за чесотки.
— Чешется как! Что же это со мной?!
— С тобой — ветрянка! Задирай рубашку!
Борька поднял рубашку и узнал ветрянку.
— Мне в школу надо! У меня сегодня — металлолом и бумага.
— Нет, ты больной! К тебе доктор приезжал и укол делал! — сообщила Маня.
Борька ничего не помнил. Но дело звало — и он стал одеваться.
— Бабушка! — закричали сестренки. — Он в школу!
Прибежала бабушка. Назвала его миленьким и родным. Давно Борька не был миленьким и родным. Он снова нырнул под одеяло, лежавшее на кровати теплым сугробом. Вокруг него началась домашняя суета. И он забыл про дела свои — давно ему так хорошо не было.
Сестренки очень радовались, что Борька лежал в кровати. Они играли в него — и он был у них любимым сыночком.
— Отстаньте! — просил он сестренок. Но они не отставали. Тогда Борька дал щелчок Тане.
— Не буду красить. Не будешь синеньким! — обиделась та.
— Манька выкрасит, — уверенно сказал Борька. Он уже научился сети плести.
— Не! — ответила сестра милосердия. — Одна не буду!
Она взяла Таню за руку, и они, грустные, пошли прочь от больного и любимого сыночка.
Борька посмотрел им вслед, и сердце его дрогнуло.
Он тихонько свистнул. Сестренки обернулись. Он подмигнул и еще раз свистнул. Сестренки обрадовались. Они схватили пузырек с синькой и стали Борьку красить. Таких усердных красильщиков свет не видывал!
Борька лежал и стонал, как будто ему было больно. Они его уговаривали и вились над ним в розовых платьицах — как две утренние бабочки, успокаивая его нежно-розовым полетом.
— Ну как тебе? — спросили они брата.
— Хорошо! — сказал синий-синий.