Легкий кораблик — капустный листок

Красномаки! Красномаки!

Когда Петина мама вернулась, мальчишки сидели на скамейке и тяжело дышали, как две диковинные рыбы.

— Это что такое? — воскликнула мама, не веря своим глазам.

— Он мне первую помощь оказал, — утираясь еле державшимся рукавом, объяснил черный от земли Петя и улыбнулся.

Борька замолчал, потому что языка лишился: надо же — «заоконник»-то драться умеет!

Во двор въехало вызванное мамой такси. Мама не знала, что делать. Он свирепо взглянула на Борьку, у того из носа капала кровь.

— Это кто тебя? — спросила она.

— Ясное дело кто — ваш сын! — проворчал Борька.

Мама беспомощно взмахнула руками.

— Что же мне делать? Что мне делать?

— Новый нос мне приделать! — сказал Борька.

— Я без тебя знаю, что мне делать! — строго сказала мама. — Ты, Петр, у меня наказан! Ты не поедешь на вокзал встречать папу. Ты пойдешь домой — вот тебе ключ! Сиди и жди нас, страшила! Мальчик, а ты беги домой. Там тебе помогут. Скажи, что я прошу извинения за своего сына, но ты тоже хорош!

Рассерженная мама села в такси и хлопнула дверцей изо всех сил.

— Полегче! — сказал шофер.

Мальчишки повернули головы вслед удалявшейся машине.

— Кровянку сделал, а притворялся нюней. Так бы и сказал, что драться умеешь. Не мог по-честному, эх ты!

— А я не знал, что умею, — оправдывался Петя. Он оторвал от рубашки рукав и, ничего не говоря, передал его Борьке. Ничего не говоря, Борька рукав взял и приложил к носу.

— Боря! Борис! — позвали из окна на седьмом этаже. — Девочки готовы. Погуляй с ними.

— Ох, как надоели! Ну чего там — выведи их сама и погуляй!

— Не могу — дел много.

— И я не могу — мне тут один тип нос расквасил!

Из окна послышался возглас большого удивления. Потом во дворе стало тихо, как по ночам. Только доносилось шуршание шин с улицы, да трамвайные стучали колеса. Минут через пятнадцать — мальчишки все тихо сидели на скамейке — вышла к ним Борькина бабушка с внучками.

— Где же тот ненавистник? — спросила бабушка.

— Это я! — смутился Петя. — Я и сам не знал, что попаду в нос!

Борькина бабушка залилась смехом, шуршащим, как скомканная бумага.

— Не все чужим ходить к нам — жаловаться на нашего! Теперь хоть мы пожалуемся на чужого! Ай-ай-ай! Как он тебя, беднягу.

Но Борька не хотел быть беднягой — еще чего!

— Я первый! — признался он честь по чести.

Бабушка так и присела:

— Погубитель ты мой безрадостный! Ну хоть руки тебе завязывай на голове! Паси девочек, пастух домашний! Пойду квартиру прибирать — страшно там, как после землетрясения! — И пригрозила: — Смотри за сестрами: чистыми тебе привела — чистыми и сдай мне!

Бабушка ушла.

— «Чистыми и сдай», — заворчал Борька, — как будто я их сам пачкаю! Чего глаза вылупили козлиные? — набросился он на сестер. — Проходите в своем песке копаться, и чтоб сдались мне чистые, кыш!

Но сестренки не ушли, они встали около Борьки, обняли его за голые коленки — каждая за свою — и заплакали.

— Я тебя съем! — сказала Пете одна.

— Я тебя съем! — сказала другая и сделала страшные глаза, как у волка.

— Ну вот здрасьте вам! — рассердился на заступниц брат. — Отлепитесь!

Петя посмотрел на девочек. Они стояли как куколки из магазина. На них сияли белые платьица с голубыми корабликами, головы закрывали белоснежные панамки. Глаза у них были закрывающиеся, а волосы густые и блестящие.

— Манька, брысь! — скомандовал Борька. И та, что побольше, оставила его ногу.

— Ей четыре, — пояснил Борька. — А другая — Танька. Той три позавчера стукнуло, а она раз — и за ухо меня кусила! — И добавил, вздохнув: — Из-за них раньше с дачи вернулись — в садик оформляемся! Скоро ли вы мне руки развяжете, прилипалы?! — закричал он.

Малышки взялись за руки — и бежать. Они залезли в песочницу и деловито развели кухню.

— Зачем ты с ними так грубо? — вступился за девочек Петя. — Они такие беззащитные!

— Беззащитные? Да они кого хошь закусать могут! И вообще ты им кто? — рассердился на указчика Борька.

— Никто, — тихо сознался Петя.

— Ну и молчи, раз не твое дело! — вспылил Борька и вскочил.

Петя тоже вскочил. Он не знал, как говорить с таким горячим собеседником.

Борьке от своей горячки сделалось жарко. Он плюхнулся на скамейку и замахал руками, как веером.

— Эй, давай в небо глядеть! — предложил он Пете.

И стали они в небо глядеть.

— А небо-то белое! — наглядевшись, сказал Борька. — А зовут голубым! Врут все!

— Оно — разное! И голубое, и синее, и белое, как сейчас, а иногда и черное. Ты просто в него редко смотришь!

— Есть мне время! Это ты — одиночка, а я — многодетный! — распалился Борька.

Но Петя не хотел ссоры. Чтобы переменить тему разговора, он сказал:

— А Белое море — оно тоже не белое. Так же, как Черное — не черное! Это кто-то придумал, у кого мечта была. Я знаю одну сказку…

— Много ты знаешь! — перебил его Борька. — Оно белое потому, что по нему лед ходит. А у меня мечта есть знаешь какая? Спорим — не догадаешься! Убежать из дому! Только не убегу — поймают! Всех ловят. Читал книжку? Забыл я название, там еще один убежал. Вот дырявая башка! — Борька постучал себя по макушке. — Послушай, давай скорее вырастем, а? Я, как вырасту, знаешь что первым делом сделаю? С парашюта сигану! А? Здорово! Хочешь, сиганем вместе?..

У Борьки мысли прыгали, как раскидай. Через полчаса он выболтал все, даже то, что у его лучшего друга Саши Федорова отец ушел. Тут же обнаружилось, что они будут учиться в одном классе…

— Давай сидеть вместе! — предложил Борька.

Петя согласился с радостью. Нет, он согласился с восторгом. Да так, что сделал на руках стойку, чего раньше ему никогда не удавалось.

— Да я… — сказал Петя. Но все его умные мысли куда-то подевались.

Зато одна тревожная мысль протискалась в Борькину голову, хотя та голова избегала мыслей — ей и так хорошо было. «А как же Саша?! Ведь мы три года сиделис ним?!» — подумала Борькина голова.

У Борьки, как камень, брошенный вниз, упало настроение. Как он мог забыть друга Сашку? Причина была налицо. «Она» сидела и улыбалась.

— Репей! — рассердился Борька.

— Что? — не понял Петя, продолжая улыбаться.

Борька злобно на него взглянул:

— Вот навязался на мою шею, заоконник!

И Петя стал падать. Он отвернулся и продолжал падать с той высоты, куда они вознеслись вдвоем за какие-то полчаса.

Но Борька не дал ему разбиться. Он заметил, что этот Петька, вместо того чтобы двинуть ему в ухо — как сделал бы Федоров, — отвернулся и чуть не плачет.

— Ишь ты! — гордясь и любуясь собой, сказал Борька. — Да ладно. Будем сидеть втроем! — И снова постучал себя по голове: все-таки не такая дырявая башка, как иногда могло показаться. — Пусть попробуют не разрешить, да я — завучу! Да мы с Сашкой!..

Он все уши прожужжал Пете этим Федоровым. И Петя ему поверил — каждому его слову. И вообще Петя ему поверил.

— Такси! — крикнул Борька. — Твоя мать и кто-то еще!

— Папа!

— Петрушка, привет! — закричал на весь двор папа, шагнул к Пете и принял его на грудь, пропахшую Белым морем и этим таинственным «ослаптоски».

— Папа, что же это значит «ослаптоски»?

— Это и значит! — громко засмеялся папа.

Борька не мог оставаться в стороне — никогда такого не было, чтобы он оставался в стороне.

— Счастливый! — позавидовал он Пете. — Встретил! А мои на Черном еще лежат, курортники! А вы чего такой бледный? — обратился он к походнику.

— Почему бледный? — обиделся папа, обижавшийся с большим трудом.

— Ну, незагорелый и тощий!

— А ты кто? — спросил папа.

— Я-то? — в свою очередь удивился Борька, что его можно не знать. — Я Красномак, а вон там мои сестренки Красномаки. В товарищах я с вашим сыном — почитай как полчаса!

— Да ну? Срок серьезный! А надолго?

— На всю жизнь! Иначе и не дружим!

— Правильно! — сказал папа, выгружая кой-какие вещи и помогая маме выбраться из машины.

Такси уехало. Мама бросилась к Пете. Папа принялся развязывать огромный рюкзак.

— Борь! Борь! — в ужасе закричали Таня с Маней. Им почудилось, что брата сейчас в мешок посадят и увезут.

— Да тут я! Бегите сюда, дурехи!

Малышки побросали куличи и — бежать к брату.

— Кто тебя?

— Вот глупыши! Все мерещится им драка! — обращаясь к Петиному отцу, сказал Борька, сокрушенно покачав головой. — А я ведь смирный, почти и не дерусь!

— Очень смирный — прямо Смирнов! — возмущенно сказала мама, с неприязнью взглянув на Борьку. Она уже забыла про разбитый Борькин нос. — Я тебе поверила! А ты что натворил с ребенком. Живого места нет! Вот пойду к родителям…

— Мама! Я первый полез!

— Молчи ты, овечка! — одернула Петю мама и потянула домой. — Я тебе приказала быть дома, а ты?

— Ну, мама, ну не надо так! — упирался Петя.

— Вот пожалуйста! Плохое к тебе липнет — не отлепить!

— А чего? — хором сказали Красномаки.

Папа вгляделся в их удивительные лица и рассмеялся от души.

— Вот молодцы, как на подбор!

Папа вытащил из рюкзака три большущие сушеные рыбины и вручил каждому Красномаку.

— Приходите к Петрушке! Будем рады вам!

Походник взвалил на себя вещи. Борька взялся ему помогать.

— В следующий раз возьмете меня на Белое море?! — неожиданно вырвалось у Борьки.

— Не знаю, не знаю! — засмеялся папа. — А ты заходи к Петрушке! При случае! Привет!

— Привет! — закричал Борька и понесся к сестренкам. — Хороший! Сразу видать! — сказал он им. И сестренки с ним согласились, потому что рыба была вкусная. Борька взглянул на них и обмер.

От хорошеньких кукол не осталось следа. Платья были заляпаны грязными жирными руками, засаленные панамки топорщились, и вдобавок руки — грязные и липкие — девчонки вытирали о волосы.

— Бандитки! Что вы наделали? О волосы-то зачем? — заплакал Борька. Только сестренки могли выжать слезы из сухих глаз Красномака.

— Не сердись, Боречка! — стали они оправдываться. — Мы — как ты!

— Я так не делаю! — всхлипывая, отпирался Борька.

— Делаешь, Боречка, делаешь! В обеде, в каше, и в конфетах!

Он перестал отпираться — с ними это было бесполезно! Голова его лихорадочно заработала в поисках оправданий.

— Я за вами глядел? — спросил он, делая страшное лицо, как у волка. Он всегда их пугал, когда приходилось сваливать на них свою вину.

— Да, — согласились они неуверенно, потому что им было страшно.

— Глаз не спускал с вас? — Они подтвердили, думая, что это все равно, — они-то глаз с него не сводили, пока сидели в песочнице.

— Боря! Борис! — закричала из окна бабушка. — Домой!

— Ну, все! — загробным голосом проговорил великий страдалец. — Щас наподдаст мне! Потопали!

— Потопали! — покорно согласились сестренки, понимая, что им тоже несдобровать.

Они втроем потопали и потащили рыбный запах по всему двору, а потом — по лестнице с этажа на этаж. Сразу чувствовалось, что идут настоящие рыбаки.

У девочек рыбы хранились под мышкой. Они осторожно переступали ступеньку за ступенькой — Борька никогда не пользовался лифтом — и наперебой повторяли, как они угостят бабушку рыбой, и, может, бабушка не будет ругаться, потому что рыба — вкусная.

Но бабушка угостила их первая. Борьке достался подзатыльник, а девчонкам — мокрой тряпкой.

Что было, что было!

Бабушка до того устала мыть внучек и ругаться, что, присев у кухонного стола, так и заснула, уронив голову на грудь.

А Борька обрадовался, что она ворчать перестала, накрыл ее одеялом, чтобы не замерзла, и положил рядом с ее локтем рыбу.

«Это ей в подарок! — подумал он. — Все-таки мне мало попало, рассчитывал я на большее».

— Тише, вы, балалайки! — набросился он на сестренок, которые спать не хотели и с шумом бегали к чайнику с кипяченой водой. — А ну спать, чтоб сейчас же, а то…

Сестренки нырнули в кроватки, положили головы на подушки и улыбнулись брату. Свет погас. Борька, побродив по квартире, руки за спину, снова зашел в комнату, включил ночник и увидел, что они вылезли из-под одеял. Он укрыл их и, не удержавшись, погладил пушистые, снова чистые, головы. Доверчиво они промычали ему что-то в ответ.

Потом он разделся и сам повалился спать. Засыпая, он вспоминал, что скоро приедет Саша, и, радостный, он уснул.

Спустя некоторое время в комнату вошла бабушка — ночной инспектор — укрыла голых и всех поцеловала.