Глава седьмая Н. Ф. И

Начало июня 1831 года Лермонтов провел в гостях в Москве в семье Ивановых.

С этим семейством связано одно из самых сильных переживаний молодого поэта — его любовь к Н. Ф. И., Наталье Федоровне Ивановой. Ее имя везде зашифровано инициалами или звездочками; расшифровкой их занимались многие исследователи, но в первую очередь для любителя российской словесности «загадка Н. Ф. И.» связана с именем Ираклия Андроникова, который подвел черту под многолетними расследованиями и сумел увлекательно рассказать о них.

В своем замечательном эссе «Лермонтов и Н. Ф. И.» Ираклий Андроников повествует о поисках адресата целого ряда любовных стихов молодого поэта.

«Среди юношеской лирики Лермонтова уже давно обращал на себя внимание ряд стихотворений 1830–1832 годов, объединенных темой любви и измены. Четыре стихотворения этого цикла озаглавлены инициалами какой-то Н. Ф. И.».

В первом из них Лермонтов признается:

Любил с начала жизни я Угрюмое уединенье,

Где укрывался весь в себя,

Бояся, грусть не утая,

Будить людское сожаленье…

Мои неясные мечты

Я выразить хотел стихами,

Чтобы, прочтя сии листы,

Меня бы примирила ты

С людьми и с буйными страстями;

Но взор спокойный, чистый твой

В меня вперился изумленный,

Ты покачала головой,

Сказав, что болен разум мой,

Желаньем вздорным ослепленный.

Я, веруя твоим словам,

Глубоко в сердце погрузился,

Однако же нашел я там,

Что ум мой не по пустякам

К чему-то тайному стремился…

В стихотворении 1831 года «Романс к И.» он вновь обращается к той же девушке, которая, по его мысли, сумеет защитить и оправдать его в глазах светской толпы:

Когда я унесу в чужбину

Под небо южной стороны

Мою жестокую кручину,

Мои обманчивые сны,

И люди с злобой ядовитой

Осудят жизнь мою порой, —

Ты будешь ли моей защитой

Перед бесчувственной толпой?

Интересно, кстати, сопоставить это стихотворение с диалогом, который вспоминает Екатерина Сушкова («…я для вас ничего более, как ребенок». — «Да ведь это правда; мне восемнадцать лет, я уже две зимы выезжают в свет, а вы еще стоите на пороге этого света…» — «Но когда перешагну, подадите ли вы мне руку помощи?»)

Но «И.» — не Сушкова; это совершенно другая женщина. В драме «Странный человек» главный герой, Владимир Арбенин, опять вспоминает этот разговор. «Помните ли, — спрашивает он Наташу, Наталью Федоровну, — давно, давно тому назад я привез вам стихи, в которых просил защитить против злословий света… и вы обещали мне! С тех пор я вам верю как Богу! с тех пор я вас люблю больше Бога! О! каким голосом было сказано это: обещаю!..»

Более того, стихи, в которых Владимир просит его «защитить против злословий света» Наташа носит на своем кресте — она привязала листок со стихами к нательному кресту.

Когда одни воспоминанья

О днях безумства и страстей

На место славного названья

Твой друг оставит меж людей,

Когда с насмешкой ядовитой

Осудят жизнь его порой,

Ты будешь ли его защитой

Перед бесчувственной толпой?

Вновь и вновь Лермонтов возвращается к этой теме. Почему? Чем так важна для него «защита» от мнений света? Почему он видит в этом залог взаимной и верной любви женщины? Не потому ли, что это означало бы родственность душ? Но если он пытался увидеть ее в Наталье Федоровне, то ошибался и очень тяжело переживал потом свою ошибку.

Летом 1831 года появляется новое стихотворение «К Н. И…», и там уже звучит тема перелома в отношениях между девушкой и влюбленным поэтом:

Я не достоин, может быть,

Твоей любви; не мне судить;

Но ты обманом наградила

Мои надежды и мечты,

И я всегда скажу, что ты

Несправедливо поступила…

В те дни, когда, любим тобой,

Я мог доволен быть судьбой,

Прощальный поцелуй однажды

Я сорвал с нежных уст твоих;

Но в зной, среди степей сухих,

Не утоляет капля жажды…

И вновь прощальный поцелуй в стихотворении «К ***»:

Я помню, сорвал я обманом раз

Цветок, хранивший яд страданья, —

С невинных уст твоих в прощальный час

Непринужденное лобзанье.

И снова «яд»…

В этих стихотворениях — намеренно или случайно — звучит старинная куртуазная тема «украденного поцелуя», которую так любили развивать трубадуры. И каждый раз, когда «певцу» удавалось «украсть поцелуй» неприступной красавицы, за дерзким поступком следовала страшная расплата. Не избежал ее и лирической герой Лермонтова.

И опять речь идет о роковом разрыве:

Во зло употребила ты права,

Приобретенные над мною,

И, мне польстив любовию сперва,

Ты изменила — Бог с тобою!

«Ивановский цикл» включает довольно много стихотворений. Кроме озаглавленных «Н. Ф. И…вой», «Н. Ф. И.», «Романс к И…», к нему относятся еще несколько: «Всевышний произнес свой приговор», «Когда одни воспоминанья», «К чему волшебною улыбкой» (последние два включены в текст драмы «Странный человек», к чему мы еще вернемся), «1831-го июня 11 дня», «Не удалось мне сжать руки твоей» (первоначально оно тоже было включено в текст драмы «Странный человек», но затем заменено стихотворением «Моя душа, я помню, с детских лет»), «Видение» («Я видел юношу: он был верхом»). Исследования Б. Эйхенбаума и И. Андроникова расширили круг предположительно относящихся к Н. Ф. Ивановой стихотворений; всего их называют около сорока (в былые времена их относили к Сушковой, к Лопухиной). Большинство этих произведений объединены сквозной темой напрасной, обманутой «жажды любви». Часть полна надеждой увидеть в возлюбленной единственную посреди «бесчувственной толпы» родную душу, душу, оценившую дар поэта («защитницу» от мнений света). Но чаще Лермонтов разражается упреками. Обвинительный тон стихов, написанных после разрыва, связан не только с «изменой», но и с неоправдавшимися предельными ожиданиями поэта. Реальный облик возлюбленный оказался слишком «занижен»: она не оправдала своей завышенной роли, которую отводил ей поэт:

Я не унижусь пред тобою;

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою.

Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы

Для заблужденья не отдам;

И так пожертвовал я годы

Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел

В тебе надежду юных дней

И целый мир возненавидел,

Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,

Что протекли у ног твоих,

Я отнимал у вдохновенья!

А чем ты заменила их?

Зачем так нежно обещала

Ты заменить его венец,

Зачем ты не была сначала,

Какою стала наконец!

Начну обманывать безбожно,

Чтоб не любить, как я любил;

Иль женщин уважать возможно,

Когда мне ангел изменил?

Не знав коварную измену,

Тебе я душу отдавал;

Такой души ты знала ль цену?

Ты знала — я тебя не знал!

Это стихотворение вызывало упреки Лермонтову в эгоизме, в завышенной самооценке, в неумении любить и даже в демонизме. В чем он, собственно, упрекает девушку? В том, что он растратил на нее время, которое мог бы посвятить «вдохновению». В том, что она оказалась не ангелом, а обычной — и даже слишком обычной — земной женщиной. В том, что она, как ему показалось, обещала заменить ему венец (небесный) — и «обманула». Владимир Арбенин в драме «Странный человек» именно этими словами упрекает Наталью Федоровну: «Ты проклянешь свою легковерность… и тот час, тот час… в который подала мне пагубные надежды… и создала земной рай для моего сердца, чтобы лишить меня небесного!..»

Но в том-то и дело, что Лермонтов видел в женщине ангела — существо, способное спасти, вдохновить, одарить божественным небесным покоем. Н. Ф. И. оказалась не такой — поманила, пококетничала и явила свое совершенно «земное» лицо. И самое интересное, мы увидим, что упреки Лермонтова были справедливы. Быть ангелом — не в светском, а практически в прямом значении этого слова — «обязанность» женщины (идеальной возлюбленной). Недаром ведь говорят: «Дай деве крылья — и будет ангел». И точно так же узнавал ангелов в женщинах один афонский старец, который несколько десятилетий прожил в монастыре, не видав там ни одной женщины; под старость он сильно заболел, и его доставили «на материк» в больницу. И когда его окружили санитарки, он совершенно точно уверился в том, что находится в раю и окружен ангелами — так предстали ему женские лица.

Отнюдь не обладая опытом афонского монаха, Лермонтов в свои шестнадцать — восемнадцать лет «обязывал» женщин быть ангелами. А они оказывались… просто женщинами. И к тому же неспособными оценить величие плененной ими души.

Начало «Ивановского цикла» находится в тетради, которую поэт стал заполнять в июле 1831 года. К тому же времени относится и драма «Странный человек», законченная 17 июля. В пьесе выведена девушка по имени Наталья Федоровна Загорскина, которая предпочла герою драмы, молодому поэту Владимиру Арбенину, его друга Белинского. «Я решился изложить драматически происшествие истинное, которое долго беспокоило меня… Лица, изображенные мною, все взяты с природы…» — писал Лермонтов в предисловии к «Странному человеку».

«Не остается сомнений, что в 1831 году Лермонтов пережил трагедию, связанную с девушкой, образ которой он воссоздал потом в своей «романтической драме»… — пишет Андроников и далее указывает на трудность идентификации «Н. Ф. И.»: — В то время как Е. А. Сушкова публиковала «Записки», в которых с увлечением рассказывала о знакомстве с Лермонтовым и о своей отвергнутой им любви, Н. Ф. И., сама так равнодушно покинувшая поэта, тридцать лет спустя старательно вытравляла из его биографии свое имя, чтобы будущие комментаторы «Странного человека» не смогли расшифровать его».

* * *

В ту пору, когда Лермонтов был вхож в семью Ивановых, сам pater familias, Федор Федорович, давно уже умер — это произошло еще в 1816 году. Известный в свое время автор популярной пьесы «Семейство Старичковых» и трагедии «Марфа Посадница», Ф. Ф. Иванов состоял членом Московского общества любителей российской словесности и был дружен с Мерзляковым, а из актеров — с Плавильщиковым, Померанцевым и Шушериным. В своем доме он устраивал некогда литературные вечера; в Москве слыл «занимательным собеседником, весельчаком и записным театралом». Гимн, посвященный памяти Кутузова, сочинения Иванова, исполнялся с окончания войны и вплоть до тридцатых годов девятнадцатого века… Когда драматург скончался, то оставил «в неутешной печали» супругу и «двух милых малюток». Одна из этих «милых малюток» и была загадочная Н. Ф. И. — предмет юношеской любви Лермонтова.

Впоследствии Наталья Федоровна вышла замуж за Николая Михайловича Обрескова, о котором в родословии сказано «поручик, за постыдный офицерскому званию поступок разжалован (30 мая 1826 года) и лишен дворянского достоинства; уволен из военной службы 14-м классом в 1833 году; в гражданской службе с 1836 года, титулярный советник; 14 февраля 1846 года возвращены ему права потомственного дворянства, надворный советник (1857)».

В «Алфавите декабристов» Обресков не числится; «постыдный поступок» был не политический. Ираклий Андроников подробно изложил всю историю. В 1820-х годах лейб-кирасирский полк, в котором служил Николай Обресков, квартировал недалеко от Воронежа, и господа офицеры часто бывали на балах воронежского губернатора. В один из июньских дней 1825 года полковой командир получил неприятное уведомление: по окончании бала, на котором присутствовали господа офицеры, губернатор обнаружил, что из спальни его супруги похищена золотая табакерка, изумрудный, осыпанный бриллиантами фермуар и двадцать три нитки жемчуга. «Вскоре нечаянно все вещи были замечены у Обрескова, который сознался в их похищении. Военный суд лишил его прав состояния и разжаловал в рядовые…»

«Почему Наталья Федоровна Иванова, обращавшая на себя внимание в московском светском кругу, вышла замуж за этого опозоренного человека, для которого были закрыты пути служебного и общественного преуспеяния, этого мы, очевидно, никогда не узнаем», — заключает Ираклий Андроников и переходит к другой, важнейшей части своего расследования. Его интересуют отношения Лермонтова с Натальей Федоровной и — возможно — неизвестные автографы стихотворений.

После долгих поисков и вычислений Андроников в конце концов встретился с внучкой Натальи Федоровны, рассказ которой он приводит в своем эссе:

«Что Михаил Юрьевич Лермонтов был влюблен в мою бабушку — Наталью Федоровну Обрескову, урожденную Иванову, я неоднократно слышала от моей матери Натальи Николаевны… У нас в семье известно, что у Натальи Федоровны хранилась шкатулка с письмами М. Ю. Лермонтова и его посвященными ей стихами и что все это было сожжено из ревности ее мужем Николаем Михайловичем Обресковым. Со слов матери знаю, что Лермонтов и после замужества Натальи Федоровны продолжал бывать в ее доме. Это и послужило причиной гибели шкатулки. Слышала также, что драма Лермонтова «Странный человек» относится к его знакомству с Н. Ф. Ивановой. Почему имя Ивановой никогда не было раскрыто в собраниях стихотворений Лермонтова и почему в биографии Лермонтова нет никаких упоминаний о ней — не знаю. Думаю, что из-за ревности мужа Лермонтов сознательно не обозначал ее имени в своих стихах к ней…»

Как и почти вся лирика Лермонтова, стихотворения, обращенные к Н. Ф. И., для непосвященных абсолютно таинственны — при всей их откровенной прозрачности. Чувство, которое испытывает поэт, явлено с какой-то отчаянной отвагой откровенности; но имена и факты неизменно остаются под покровом.

Загрузка...