Левиафан. Кровь Ангелов

Глава 12. Салава

«Парень, без которого нам не выиграть эту войну» был коренным фригийцем и всю свою жизнь длиною почти в три тысячи лет обретался исключительно в Малой Азии. Но на данный момент он уже который десяток лет жил здесь, в столице, осев, обрусев и окончательно пустив корни на, по его мнению, самой податливой из почв. Правда фамилия его теперь заканчивалась на «ман», что в определенных кругах являлось своего рода «бонусом» или даже «знаком качества».

Бог войны пояснил, что этот таинственный союзник желает видеть Адхва-Га лично. Чтобы, так сказать, убедиться в перспективности грядущих вложений. Локи и Рокеронтис были заняты приготовлением к войне (а еще – выпивкой, проститутками и онлайн-играми), поэтому у них не было решительно никакой возможности отправиться вместе с Карном. Эрра и Тот не могли покинуть митреум ни на минуту, ибо кому-то нужно было заниматься организацией Рагнарека. Вик помогал и тоже не мог отлучиться.

Идею о том, что Карна может сопровождать Арчер, отвергли сиюминутно, ибо при таком раскладе ребята могли попросту не добраться до столицы, сбежав с поезда в погоне за йети или Пикачу. К другим богам не было достаточного доверия, что бы отправить кого-то из них вместе со Странником. Они, конечно, Древние и люто ненавидят английскую братию, но в истории этого противостояния было немало эпизодов откровенного предательства, и рисковать не хотелось.

В итоге, Карн отправился один. Тот уверил парня, что никто теперь не будет затягивать его в Лимб. Еще бы, ведь он официально приглашен на аудиенцию в Гелиополис! К тому же Иные в любом случае знают о готовящейся битве, поэтому и своих дел у них в достатке. Все это позволило богу мудрости с высокой степенью уверенности предположить, что никто не докопается до Карна во время этой поездки.

А еще Рокеронтис где-то раздобыл кольцо Нибелунгов, древний артефакт, которому одноименное украшение из одноименной саги в подметки не годится. Реальное кольцо не одаривает владельца властью, золотом или особыми силами. Зато блокирует любое внешнее воздействие, даже Тот из митреума не может пробиться через его защиту при всем желании. Но, как обычно, есть нюанс – кольцо нужно «заряжать», то есть защищает оно ограниченный период времени. Однако бог мудрости пообещал, что «на пару дней точно хватит».

Что касается Охотника, то в свете недавних событий личность эта вызвала множество споров, но адекватного ответа на вопрос о том, кто он такой и какие у него цели, в наличии не имелось. Локи, кстати, долго переживал по этому поводу. Что объяснимо, ведь его, едва ли не древнейшего из богов, чуть не убила неведомая тварь с Изнанки! На этот счет он даже некоторое время пообщался с Семарглом, обучил того паре интересных трюков и сам кое-чему научился у славянского брата. Раньше им не доводилось встречаться, хотя славянин тоже был искрой Предвечного Пламени. И пусть он был младше трикстера на много тысячелетий, его умение в обращении с огнем вызывало у скандинава искреннее уважение.

Только Карна все эти игры богов мало заботили. А «серьезное задание» Эрры даже злило. Ему нужно было обозначиться у некоего типчика, который, не будучи богом в полном смысле этого слова, каким-то макаром оказался одной из ключевых фигур в грядущей битве! Но так как в его плотном графике все равно не было ни одного дела, стоящего внимания Миссии Древних Богов, парень не стал ни с кем спорить и в очередной раз послушно сделал то, о чем его попросили.

Он сел на поезд ровно в восемнадцать ноль ноль, вошел в свое купе и обнаружил там невысокого крепко сбитого мужика средних лет. Мужик был одет в стильный темно-синий костюм, под пиджаком по широкой груди растеклась рубашка насыщенно-красного цвета. «Как у Эрры», – машинально отметил Карн. Глаза у попутчика были карие, абсолютно человеческие.

Парень поздоровался с дядькой, тот сдержанно кивнул, но в его косом взгляде явно читалось любопытство. Что ж с ним не так? Хотя да, после «пробуждения» Карн стал замечать, что люди чаще смотрят на него без видимой причины. Просто смотрят и все тут! Бог мудрости объяснил – это происходит оттого, что он осознал свою суть и теперь энергетическое тело, окружающее мясную тушку (выражение Эрры, не Тота), образно говоря, начало «сиять». И чем больше Карн «просыпается», тем ярче «сияет». Так происходит со всеми, кто прикоснулся к Истине. Многие чувствуют это, поэтому непроизвольно впиваются в «сияющего» взглядом, будто светлячки летят на огонь. Хотя сами даже не понимают, что заставляет их делать это.

Но «сияние» – палка о двух концах. Одержимые Ангелами тоже чувствуют такое, и порой берут сияющих на заметку, как потенциально опасных индивидов. Если «сияющий» слаб, то он по чистой случайности попадает под машину, на него падает кирпич или что-то в этом духе. Если же он оказывается достаточно силен, Ангелам не удается воздействовать на него стечением обстоятельств, судьба такого «сияющего» полностью принадлежит ему самому. И если он перестанет развиваться, на него просто плюнут и забудут. Если же нет… тут уже трудно предсказать.

Однако дядька в элегантном и несомненно – очень дорогом костюме взглянул на Карна как-то иначе. Это было вполне осознанное любопытство биолога, что наконец-то выцепил лягушку или змейку, за которой уже две недели кряду охотился по жарким влажным джунглям и по которой планировал писать диссертацию. Парня этот момент насторожил, однако он не ощущал агрессии. Тот научил его определять ауру людей, одержимых Ангелами, и этот мужик точно не был одержим. Но и богом он тоже не был, ведь глаза у него – самые обычные.

Карн снял куртку, повесил ее на крючок. Потом раскатал матрас, разорвал пакет с постельным. И уже через пару минут растянулся на нижней полке, привалившись спиной к стене. Из вещей кроме документов у него с собой был только старенький планшет и зарядка к нему. Парень устроился поудобнее и погрузился в чтение.

Вообще, он не любил электронки. Как сказал Брэдбери, у электронных книг нет будущего, они пахнут горящим бензином. Но при всем уважении к старине Рэю, он ошибся – это у бумаги будущего нет. Потому что бумажные книжки сейчас стоят от 500-800 рублей, а Карн читает довольно быстро – в среднем 4-5 романов в месяц. Это порядка 4000 рублей, не жирно, не? На книжки то! Да и куда столько ставить… Короче, он просто позаимствовал у Эрры ноутбук и скинул себе «Энциклопедию мифов». В его положении такое чтиво могло оказаться весьма полезным.

Поезд тронулся. Карн оторвался от планшета и посмотрел в окно. Давно уже он не покидал пределы родного города. Года два, не меньше. Как-то не находилось причин. Многие из его друзей летали во всякие Египты и Тайланды, само собой – на отдых. Он же предпочитал расслабляться по-другому. Например, в прошлом году ездил в Карелию, на небольшой островок в глуши посреди безымянного озера. Они там жрали водку до одурения, танцевали у костра и ловили рыбу. А в позапрошлом парень побывал на Алтае. В принципе, там все было аналогично, только без рыбы. Хотя, нет, на Алтае он еще слазил в местные пещеры, сходил к буддийской святыне и пообщался с шаманом, всю сознательную жизнь практиковавшим тенгрианство. Шаман, надо сказать, тоже был не дурак прибухнуть. Так что отдых вышел на славу.

От воспоминаний его отвлек проводник, деликатно постучавший в незапертую дверь. Он проверил у Карна билеты, потом взялся за дядьку. Спросил, не желают ли господа кофе или чаю. Господа не желали.

Карн вернулся к планшету, и украдкой глянул на своего попутчика. Дядька невозмутимо скреб карандашом в газетке. Надо думать, сборник кроссвордов. Тоже неплохой вариант, чтобы скрасить путешествие!

Неожиданно мужик вздернул бровь и медленно повернул голову в сторону Карна. Еще месяц назад парень смутился бы и отвернулся, уставившись в планшет, но с недавних пор его привычки кардинально поменялись. Он продолжил смотреть на мужика. Более того, памятуя лекции Тота, он попытался «просканировать» его. На большинство людей это действовало безотказно, но тут парень натолкнулся на… пустоту.

Когда Карн в рамках «практических занятии» пытался сканировать Тота, его ментальный взгляд отбрасывала незримая сила. Парень отлично чувствовал мысленные барьеры, возведенные богом мудрости, но не мог через них пробиться. В случае с Эррой его встретил тягучий кровавый туман, в котором он попросту увяз и не сумел продвинуться дальше. Рокеронтис напротив, предпочитал активную оборону – он открылся Карну и позволил ему увидеть собственную сущность. Карна тогда бросило в холодный пот, и он целый вечер приходил в себя, только что не крестился.

Короче, тут у каждого свои методы. Но у обычных людей никакой защиты нет. Если у тебя достаточно времени и ты знаешь, что нужно делать, то проникнуть в чужую голову не составит большого труда. Можно уловить общее состояние человека, эмоции, которые владеют им в данный момент. Но чтобы прочесть мысли, а тем более – навязать свою волю, нужны десятилетия практики. Тем не менее, это возможно. И нет ничего проще, чем навредить ближнему своему. Например, можно визуализировать какое-нибудь оружие и ударить его. Скорее всего, это простое действие возымеет минимальный эффект – человек почешется в месте удара или его начнет мутить. Но если затратить достаточно энергии, скрупулезно продумать визуализацию, синхронизировать ее с особенностями объекта, тогда можно, что называется, натворить дел. И это действительно просто! Только без должной подготовки расплата за такие фокусы будет несоизмеримой. «Мигренью не отделаешь, – пошутил на этот счет бог мудрости. – Скорее душу подпалишь, а это даже на потомках твоих скажется».

А вот у этого странного дяденьки, попутчика Карна, не только не было никакой защиты, его самого будто не было. Карн мог бы сравнить это с ситуацией, когда группа захвата оцепляет здание, ломает дверь, входит с пушками наголо, а внутри – ни души. Разочарование? Это слабо сказано!

– Богиня истины в Древнем Египте? – внезапно спросил мужчина. У него был по-настоящему красивый голос. Низкий, с легкой хрипотцой. «Ему бы диктором работать», – невзначай подумал Карн.

– Не понял? – переспросил он.

– Богиня истины в Древнем Египте, – повторил мужчина. – Четыре буквы.

– А, это вы кроссворд гадаете! – улыбнулся Карн.

– Именно, – кивнул мужчина и тоже изобразил улыбку. – На языке вертится, никак не могу вспомнить.

– Маат, – подсказал парень. – Так звали богиню истины египтяне.

– Слушай, ну точно! – мужчина просиял и заскреб карандашом по бумаге. Потом глубоко вздохнул, прикрыл глаза и помассировал пальцами переносицу. – Жаль, правда? Жаль, что ее больше нет с нами.

– Маат? – уточнил Карн. Он уже не сомневался, что это не просто попутчик. А может, из-за всяких там Охотников да Ангелов у него так разыгралось воображение? Тот говорил, что у Иных много агентов среди людей. Не одержимых, простых смертных, которые ради благ – как правило, материальных – согласились работать на захватчиков. Разумеется, сами они не знают, кто отдает им приказы, но ради денег и власти готовы не задавать вопросов. Чаще всего Ангелы плетут что-нибудь про спецслужбы, в это люди верят без проблем, особенно когда им суют пачку свежеотпечатанных хрустящих купюр. Есть и другие, кому втирают какую-нибудь мистическую дичь. Те работают в обмен на «дар ясновидения» или что-то подобное. А на самом деле Ангелы просто открывают одну из щеколд, которых на людском сознании – десятки, а у кого-то и сотни. Ну да, сами же они эти щеколды и повесили во время оно!

– Да, да, ее ведь убили, – мужчина открыл глаза и вновь пристально посмотрел на Карна. – Маат, я имею ввиду. Объявили блудницей и распяли на глазах у всех. И все поверили.

– Как вы образно, – хмыкнул Карн, а сам подумал: «Кто ж ты такой?», и вновь попытался просканировать мужика. И снова ничего.

– Образно – не образно, а факт остается фактом, – с этими словами мужчина запустил руку под столик, где у него стояла сумка, пошарил в ней и выставил перед Карном бутылку «Капитана Моргана». Тут же рядом легла газетка с кроссвордами, а на нее – палка колбасы, полбуханки хлеба, пара помидоров. Не то, чтобы все эти продукты, безупречно синергичные между собой, идеально подходили к «Капитану», однако в нынешней ситуации это казалось далеко не самым необычным.

Когда мужик вытащил из сумки нож, Карн напрягся и даже на автомате позвал Хоори. Однако ножу до него не было никакого дела, он споро вскрыл герметичную упаковку на колбасе, и нарезал продукт тонкими ломтиками. Затем настал черед хлеба и помидоров. Следом мужик выудил из сумки два шота. Откупорил бутылку. Нос Карна пощекотал тонкий аромат добротного виски. И хотя парень не был особенно знаком с дорогими алкогольными напитками, точно таким же вискарем его однажды угостил Эрра (вскрыв запасы Рокеронтиса).

– Молодой человек, – начал мужик, разливая виски по шотам, – не откажите мне в удовольствии разделить с вами этот путь! Поймите меня правильно, нам еще долго ехать, а кроссворды мне уже надоели. Не думаю, что ваш планшет будет вам интереснее, чем беседа со мной.

– Да мы ведь даже не знакомы, – парировал Карн. Он всерьез сомневался, что этот мужик – агент Ангелов. Во-первых, защита у него специфическая (а это определенно защита). Во-вторых, слишком уж тонкую игру он ведет. Если это вообще игра.

– Зовите меня Салава, молодой человек, – с этими словами мужик протянул Карну один из шотов. – А еще, полагаю, мы можем перейти на ты?

– Можем, – кивнул парень, принимая шот. – Меня зовут Карн.

– Отличное имя, Карн! – улыбнулся Салава. – Что ж, за знакомство!

Они выпили. Виски был настолько великолепен, что закусывать его казалось кощунством. Тем не менее, Карн принял из рук Салавы бутерброд, ибо не имел намерения поскорее надраться.

– Так что насчет истины? – Салава тут же разлил по второй.

– А что насчет нее? – Карн бросил взгляд в окно, за которым проносился блеклый бетонный забор, а за ним – ржавые остовы бесхозных эллингов. – Ты верно сказал, ее нет.

– А почему, как думаешь? – и он жестом предложил выпить. Карн опрокинул шот. Закусил.

– Мир изменился, – сказал парень, пережевывая бутерброд.

– А может, люди изменились? – прищурился Салава.

– Одно другому не мешает, – пожал плечами Карн. – Люди изменились, потому что изменился мир…

– … который изменили люди, – закончил за него Салава. – Все так просто?

– А ты думаешь, все сложно? – Карн любил порой поразглагольствовать на отвлеченные темы в компании друзей. Пофилософствовать, порассуждать о вечном. Да, он видит собеседника впервые, но парень достаточно ездил на поездах, чтобы не счесть эту ситуацию странной.

– Я думаю, все зависит от точки зрения, – Салава прищурился и Карн тут же понял, что это своеобразная проверка на толерантность.

– Не соглашусь, – без раздумий ответил он. – Точка зрения – категория субъективная. А истина неизменна, в том ее ценность. Ведь солнце горячее вне зависимости от того, что мы с тобой о нем думаем.

– Даже так? – Салава прищурился еще сильнее. – А ну, какова температура солнца?

– Ну точно не скажу, – стал прикидывать Карн. – Миллионов десять-пятнадцать?

– Тринадцать с половиной, – кивнул Салава, – это температура ядра.

– Ты астроном что ль? – решил пошутить Карн.

– Вроде того, – Салава шутку толи не понял, толи не воспринял. – Но не будем уходить от темы. Представим существо, привыкшее жить в условиях… ну, скажем, в условиях сверхновой звезды. Гипотетически.

– Гипотетически, – кивнул Карн и принял от Салавы шот. Они выпили и продолжили беседу.

– Сверхновая миллиардов пятьдесят по температуре, – проговорил Салава, запихивая в рот бутерброд с колбасой.

– Скажем проще – дохера, – подтвердил Карн. Ему было очень интересно, к чему клонит собеседник.

– Так вот для существа, привычного к температурам сверхновой, наше солнце вовсе не будет горячим, – резюмировал Салава. – Оно для него будет ой каким холодным. И где тут истина?

– Но таких существ нет, – ответил Карн, чуть помедлив. – То есть, может, и есть, но мы о них не знаем.

– А если узнаем, что это изменит? – не унимался Салава. – Температура солнца останется прежней. Для тебя оно все равно будет горячим, а для него – холодным. И кто будет прав, у кого будет истина?

– У обоих, – сдался Карн.

– Выходит, истина субъективна? – Салава расплылся в победной улыбке.

– Выходит, я привел хреновый пример, – поспешил оправдаться Карн. – То, что солнце горячее – не истина, а все же субъективное суждение. Истина – это чистый показатель его температуры.

– Но по Кельвину и Цельсию у солнца разные температуры, – парировал Салава.

– Но между ними можно провести соответствие, – нашелся Карн. – Кроме того, реальная температура солнца не зависит от системы измерения.

– То есть истина не оценочна? – Салава не отставал. – Выходит, она существует вне нашего восприятия?

– Примерно так, – задумчиво протянул Карн. – С другой стороны, истина – это ведь сугубо человеческая категория. Полагаю, дерево не в курсе насчет температуры солнца, хотя благодаря его теплу оно существует.

– Не теплу, а энергии, – поправил Салава. – Для дерева любые понятия не имеют значения. Назови солнечный свет холодным или нейтральным, фотосинтез от этого не перестанет протекать в листьях.

– Я об этом и говорю, – кивнул Карн. – Так выходит, что истины не существует? Как некоей надмировой идеи?

– Как же не существует! – хохотнул Салава, наливая по новой. – А Маат?

Они посмеялись и выпили.

– Мудрец ищет истину, а дурак уже нашел ее, так? – задумчиво уронил Карн, ни к кому, в сущности, не обращаясь. Он вновь смотрел в окно, где серый пейзаж, подернутый сумеречной дымкой, показывал ему водянистые поля с пожухлой травой и одинокие деревья, на которых больше не осталось листьев, лишь черные уродливые скривы ветвей.

Карн подумал, что точно так же совсем недавно ехал на поезде, ну точнее на электричке. И видел почти такой же мир за окном, но не закатный, а рассветный. Рядом с ним сидели его новые друзья, Древние Боги, и они вместе отправлялись спасать мир. Вот только чей это мир? Для кого нужно его спасать? Ведь Салава прав – Маат мертва.

– Это гораздо проще сказать, чем понять, – Салава тоже посмотрел в окно, устало вздохнул и вернул слегка помутившийся взгляд к столу с нехитрой снедью.

– А мне бы хотелось ответить тебе, что у каждого своя истина, – внезапно сказал Карн, плетясь в сумерках невеселых мыслей, – но мне эта формулировка решительно не нравится.

– И правильно, что не нравится! – в глазах собеседника на миг полыхнул адский огонек. – Когда у каждого своя истина, это называется толерантность. Это пидарасы, сосущиеся на площадях. Это обдолбаные нигеры в подворотнях с ножиками. Это жиды, которые зарабатывают больше только потому, что врут лучше.

– Ба! – хохотнул Карн. – Да вы, батенька, националист?

– А вы, батенька, нет? – искренне потупился Салава. – Каждый русский – националист. А если он говорит, что не националист – значит и не русский он вовсе! Если яро открещивается от национализма, значит перед вами жид. Либо опять же – пидарас.

– Ну… – протянул Карн в нерешительности. – Есть еще третий вариант.

– Ну да, есть, – легко согласился Салава. – Это может быть поп.

– Вот в чем проблема матушки России! – Карн воздел перст к потолку. Он уже был неплох. Еще не хорош, но уже неплох. Мысли текли спонтанно и легко, порой заворачивая в самые удивительные заводи. – Не дураки и дороги…

– … а попы, жиды и пидарасы! – закончил за него Салава. Они от души посмеялись и вновь выпили. Бутылка опустела. Как обычно, это произошло в самый непредсказуемый момент. Но тут же тишину коридора за пределами купе нарушила спасительная тирада.

– Вечернее леченье! Пиво, водка и печенье! – пронеслось по вагону. Ну конечно, вот эти славные ребята, готовые продать тебе все, что может понадобиться в пути! И само собой – втрое дороже, чем в магазине.

Карн собирался встать, чтобы выйти в коридор и приобрести чего-нибудь эдакого, но неожиданно обнаружил, что Салава за неуловимую долю секунду не только поднялся со своей полки, но уже открыл дверь и улыбался во все тридцать два спешившей к нему тетке с двумя огромными баулами.

– Вискарика не найдется, госпожа? – поинтересовался Салава.

– Нет, красавчик, вискарика не будет, – развела руками тетка. – Зато есть ром. И кока-кола.

– О так вот! – хмыкнул Салава. Точь-в-точь как Невский на своих чудо-тренингах. – А что за ром?

– Ром отменный! – тетка тут же ухватилась за предложение и выпалила название напитка. Разумеется, такого названия Карн никогда не слышал. Салава тоже. Могло статься, что такого рома не существует в природе, но был ли у них выбор?

– А йогурт питьевой есть? – подал голос Карн. Он по опыту знал, что питьевой йогурт – самое то после перепоя. А перепой однозначно намечался.

– Есть, конечно, родной! – тетка пришла в неистовство. Еще бы, они собирались одарить ее дневной выручкой!

– А бонус будет какой к йогурту? – прищурился Салава, принимая из трепещущих теткиных рук продолговатую бутылку «кампины» со вкусом какой-то там дряни.

– Будет, – осклабилась тетка. Она заговорщицки подмигнула Салаве и сказала вполголоса. – На дне – пакетик с героинчиком!

Все втроем честно поржали над этой несусветной тупостью, и Салава расстался с двумя тысячами рублей. Карн пытался всучить ему купюру, мол, давай пополам, но мужик наотрез отказался.

– Пустое, – сказал он, падая на свою полку. Ром мгновенно лишился крышки и будто сам собой выплеснулся в шоты. Карн нюхнул темную жидкость, не вызывающую абсолютно никакого доверия. Пахло сладко и мерзко. Салава тут же ахнул сверху колы. Пятьдесят на пятьдесят. Выпили. Ну, не «Капитан Морган», но с этим можно работать. На удивление!

Карн глянул в окно, поезд как раз притормозил. Перед зданием, на котором красовался обветшалый брусок с названием станции, сгрудилась группа «копченых».

– А их ведь все больше с каждым годом, – с нескрываемым отвращением проговорил парень. – Они теперь и провинцию облюбовали, не говоря уж о центре. Слетаются, твою мать, что мухи на дерьмо!

– И это проблема? – удивился Салава. Карн медленно перевел на него взгляд.

– Еще какая проблема! – он сделал своему визави знак рукой, чтобы тот наливал. – Мне как-то насрать на политическую подоплеку. Мне насрать на то, что они вкалывают, где только можно, потому что мы сами не хотим вкалывать. Они нас кормят, поют, одевают, убирают за нами. Но это днем. А ночью? «Вай, девушка!»

– Знаешь, – протянул Салава, задумчиво разглядывая шот, в котором с переменным успехом боролись паленый ром и ядовитая кола. – На моей далекой Родине тоже была такая проблема. Но я решил ее очень просто.

– И что же ты сделал? – поинтересовался Карн.

– Я истребил их всех, – без тени улыбки ответил Салава. – А те, кто чудом уцелел, бежали быстрее ветра. И если бы не кое-кто, они бы все полегли на том берегу.

Карну этот сумбур показался смутно знакомым.

– Все переврали, – проговорил Салава едва слышно. Он был где-то далеко. – Все переврали…

Карн не стал спрашивать, что именно переврали. Вместо этого он задал другой вопрос, ответ на который мог все расставить на свои места.

– А откуда ты родом, Салава? – спросил он с самым невинным видом.

– Издалека, – прищурился его собеседник и налил обоим еще рому. – А можно иначе сказать. Я гражданин мира, Карн! В самом прямом смысле.

– Но ты ведь не бог? – выпалил парень. Сомнения одолевали его, а алкоголь в крови заставлял говорить дерзкие вещи. И все же был некоторый шанс, что по реакции Салавы он сможет хоть что-то понять.

– Каждый из нас бог, – отстраненно заметил Салава. Карн думал, что он засмеется, обратит его вопрос в шутку. А вместо этого в пьяных глазах незнакомца вновь проскользнули адские искры. – Да только мало кто знает об этом.

– Перекурим? – внезапно предложил Карн. Если его странный попутчик не понял этого рискованного шага, то пусть все и дальше так остается. Нужно лишь поскорее сменить тему.

– А с чего ты взял, любезный, что я курю? – Салава посмотрел на него с интересом. Он уже вернулся из своих воспоминаний в реальность.

– Да ни с чего, – честно признался Карн. – Просто предположил.

И оказался прав – Салава действительно курил. Они вышли в тамбур и наткнулись на объявление, витиеватая формулировка которого сводилась к тому, что курить разрешается только в тамбуре вагона-ресторана. И это притом, что, как помнилось Карну, в поездах дальнего следования в принципе запрещено курить.

– А пепелки то не убрали! – улыбнулся парень, подкуривая от «Зиппо» Салавы. Свою сажигалку он где-то благополучно посеял.

– Так на чем мы закончили? – Салава подпер боком стену, словно решил, что без его помощи она неминуемо рухнет. – Ах, да! Я говорил о том, что каждый из нас бог и все такое.

– Ну, я бы с этим поспорил, – скривился Карн. Он то теперь неплохо себе представлял, что есть бог и чем он отличается от человека.

– Конечно, конечно! – расхохотался Салава. – Да я ведь иносказательно, не считай меня идиотом. Ты представляешь, сколько людей все чаще и чаще бегут от общества?

– В смысле? – не понял Карн. После рома он определенно соображал туже. Не хуже, а именно туже.

– Я имею ввиду тех, кто, искренне ненавидя все, что его окружает, запирается в своем до неприличия узком мирке, который одним концом упирается в монитор, а другим – в унитаз, и считает, что он выше других, выше «этого быдла», потому что он все прекрасно понимает. Понимает, как устроен мир, почему политики ведут свои нескончаемые игры, почему в ненужных конфликтах гибнут люди, почему дорожает бензин, почему вокруг все больше Макдональдсов, а в магазинах бройлеры-мутанты, обколотые антибиотиками. Они думают, что «быдло», их окружающее, настолько тупо и несуразно, что для него реальный мир – настоящий рай, где можно похавать фастфуда, нажраться паленой водяры, затусить с малолетней шалавой и вообще – радоваться жизни! Но эти кухонные патриоты со своими рассуждениями не выходят дальше вконтактовских чатов и собственных диванов. Они не смотрят «ящик», потому что он тупит, они предпочитают «свободный Интернет», в котором блогеры режут правду матку и ссут в уши подрастающему поколению сугубо заработка для. Эти, блядь, сетевые бандерлоги выдают на гора тысячи идей о том, каким ДОЛЖЕН быть мир. Они читают и слушают таких же гениев, как и они сами, ищут в мировой истории подтверждения величия своей расы и бесконечно плачут о том, что все это – в прошлом, а будущего у них нет. Потому что нынешние поколения, по их мнению, вершина не эволюции, а деградации, и общечеловеческие ценности, которые им мамка в детстве привила, удивительным образом расщепляются на атомы в горниле сексуальных революций, политических мастурбаций и прочей шушеры, к которой лично они сами никогда отношения не имели и иметь не будут. Почему? Да потому что проще въебывать сутками, считая себя самым умным, заперевшись в своей однушке-двушке, а потом к сорока… блять, пусть даже к тридцати годам выстроить собственный дом за городом и взращивать там своего единственного ребенка, имея с небольшого бизнеса. И ребенок либо вырастает таким же трусливым собачонком, либо реалии времени все же берут верх и он пускается во все тяжкие, наплевав на родительские принципы, которые (внимание, сейчас будет настоящее откровение!) попросту умрут вместе с ними. И это в то самое время, пока «быдло» хавает фастфуд, пялит малолетних шалав, подворачивает, блять, джинсы и строит будущее! Сраное, говенное, но – будущее, которое в разы хуже прошлого, но другого у них нет и не будет. Потому что никто им не объяснил, что можно иначе, что ДОЛЖНО быть иначе. Ведь мамка-папка заняты работой, дабы сына, не дай бог, не перестали уважать, а стало быть, ему непременно нужно купить какой-там-уже-по-счету айфон. Вот только они живут, понимаешь, действительно живут, в отличие от тех сетевых бандерлогов! Скотской жизнью в скотском обществе, да. Но кто-то из них, быть может, однажды протрезвеет от дурмана масс-медиа и поймет, что, еб твою мать, а ведь действительно ДОЛЖНО быть иначе. И он, будучи частью общества, попробует и хоть что-нибудь, да изменит. Это закон! Лавина начинается с песчинки. А эти сраные интеллигенты, решившие, что общество не для них, будут вымирать из-за своей трусости, которую они считают героизмом. И знаешь, мой дорогой друг, именно из-за таких вот лицемеров все и катится в жопу! Именно такие ребята, думая, что ломают систему, на самом деле становятся в ее основе и играют на руку тем, кто возводит эту дьявольскую пирамиду, на вершине которой их верховный бог – ПОТРЕБЛЕНИЕ.

Салава тяжело дышал, сигарета в его руке давно погасла. Карн курил фильтр. Такой тирады парень никак не ожидал от своего нового знакомца. Они молчали минут пять. Потом снова закурили.

– Трусы, говоришь? – неуверенно начал Карн.

– Извини, если вышло несколько сумбурно, – кашлянув в кулак, проговорил Салава. – Просто поднакипело, а поговорить, представляешь, не с кем! О трусах то и беглецах от общества.

– Ну почему же беглецы сразу, – Карн уже был в той кондиции, когда главное – спорить, и не важно – о чем и кто прав. Он не отдавал себе отчета в том, что каждое слово Салавы отозвалось в нем болезненными приступами абсолютного согласия. – Они ведь избрали свой путь. Так они борются. Эти ребята действительно что-то поняли, и общество стало казаться им настолько отвратным, что они решили отгородиться от него.

– И жить в резервации! – припечатал Салава. – Они решили жить в резервации, выстроив ее своими собственными руками! А ты не напомнишь мне хоть пару примеров из мировой истории, когда резервации процветали? И не обязательно вспоминать пресловутую Северную Америку…

– Я не собирался ничего вспоминать, – невольно перебил его Карн. – Я лишь говорил о том, что для этого нужно мужество. Чтобы отказаться быть частью порочного механизма.

– Это не мужество, а трусость! – убежденно повторил Салава. – Чтобы стать независимым, чтобы отколоться от целого, нужно априори принадлежать этому целому. Или ты будешь бунтовать против правительства Земли, находясь на Марсе? От чего могут отрываться эти твои «бунтари»? От общества? А кто они для общества? Да никто, обществу на них срать, оно их даже не замечает! Они, как все – окончили школу, потом университет-институт, да хоть хмызню, и теперь вкалывают, чтобы выжить. Пусть даже у них есть машина, квартира, шуба норковая, вся хуйня. Пусть они летают на Мальдивы круглый год. Они все равно не живут. Знаешь почему?

– Потому что машину они заводят только когда нужно доехать до магазина, до которого и пешком дойти можно, – неожиданно для самого себя сказал Карн. – А на улицу выходят только прогуляться возле дома, и думают, что если попили пивка в ближайших кустах, значит, отлично выбрались на природу.

– Именно, сынок! – Салава посмотрел на Карна по-отечески. Так на него иногда смотрит Эрра. Кстати, есть у них что-то общее, несмотря на то, что Салава… а ведь все равно не ясно, кто он такой! – Да никто из них и двух дней в лесу не протянет. Хотя у некоторых, наверное, даже есть палатки и саперные лопаты. Но они не умеют ими пользоваться, точнее – думают, что умеют, и это гораздо хуже.

– Мудрец ищет истину… – начал Карн.

– Вот-вот, – покивал Салава. Сигарета у него опять погасла. – И знаешь, я подозреваю, никто из них не обжирался фастфуда, не набухивался в откровенное говно, становясь звездой Ютуба. Никто из них не пялил малолетних шалав и не закидывался метом. Никто из них не жил! Максимум, кому-то повезло увидеть жизнь в общаге. Или тем, кто рос в глухом жопосранске, где до сих пор волчьи законы. Да только эти времена давно прошли. Кто-то в студенческие годы занимался карате и уверен, что при случае налупит доебавшегося хулигана. Да хера там! Ебнут бутылкой в затылок и все твои черные пояса внезапно выплывают через штанину, знакомо пованивая. Потому что все – в прошлом. Как водится – дерзком и героическом!

– Ну ты, конечно, сильно утрируешь… – протянул Карн, пребывая в весьма необычном состоянии, которое он назвал бы сонно-просветленной задумчивостью.

– Само собой, утрирую! – вновь взорвался Салава. – Как утрирует Библия, как утрируют голливудские блокбастеры и литнетовские – да не буду я проклят – бестселлеры! Потому что люди с недавних пор разучились понимать нормальную связную речь. Они привыкли к жи-ши через «ы» и параду штампованных Мэри Сью.

– Ну нравы такие, – икнул Карн и они решили вернуться в купе. Там опрокинули еще по шоту, в этот раз – чистый ром, без колы. И Салава продолжил. А Карн, периодически кивая и даже вставляя какие-то замечания, думал о том, что все это так по-человечески. Так естественно. Так жизненно! А ведь надвигается битва. Возможно – последняя битва. Это если Древние Боги проиграют. А если победят, то, кто знает, может, Иные – не единственные. И будут еще битвы. Всегда ведь были? И многие называли последними…

– Вот был у меня один знакомый, – вещал тем временем Салава. – Ну, как был. Просто давно не общались. Так вот спортсмен он, родом – из ниоткуда. Из такой же жопы, как твоя.

– И даже не обидно, – хмыкнул Карн, пододвигая шот, чтобы Салаве было удобнее наливать. «А он знает, откуда я родом? – пронеслась в пьяной голове шальная мысль. – Да не, просто к слову так сказал!»

– И даже правильно, – улыбнулся попутчик. Они выпили и Салава продолжил. – Если вкратце, то в результате многолетней упорной работы над собой парень стал четырехкратным Олимпийским чемпионом по вольной борьбе. Смешно сказать, без всякой фармы. Думаешь, нереально?

– Думаю, нереально, – кивнул Карн. – Вряд ли меня можно назвать специалистом в области спортивной фармало… форлоко… тьфу, бля! Короче, я не то, чтобы спец по химии, но знаю, что на определенном этапе прогресс останавливается, ограничиваясь физиологией и объективными возможностями конкр… конкретного организма. Начинают сыпаться суставы и связки. Рвутся мышцы. Конечно, тут еще играют роль врожденные…

– Я тебя понял, дружище, – мягко перебил Салава. – Но знаешь, упорный труд – это то, что позволяет человеку преодолеть даже талант и генетическую предрасположенность. Я ведь не сказал, что мой товарищ сумел при своих достижениях сохранить отменное здоровье! Да и не это важно. После того, как он достиг пика своей карьеры, добившись буквально всего, чего хотел, он ушел из спорта. И из общества он тоже ушел. Уехал в тибетский монастырь. Ему и тридцати не было. В крайнем письме, которое я получил от него из Самье, он рассказывал, как трое суток лазал по горам в поисках древнего святилища. Думал, помрет!

– Как я понимаю, не помер? – хмыкнул Карн. – Хочешь сказать, что он сорвался в Тибет просто так? Безо всяких причин?

– Нет, не просто так, – Салава мотнул головой. – Он многое знал. Его интересовала эзотерика, но парень все никак не мог найти собственный путь. Хотя его отец был инициирован в элевсинские мистерий, и даже пытался чему-то учить сына, но ушел слишком рано. Так было нужно. Друг мой, кстати, так и не узнал, кем на самом деле был его батя.

– А ты знал, но не сказал, – констатировал Карн. – Почему?

– Потому что это повлияло бы на его выбор, – без запинки ответил Салава. – Отец уступил бы ему, ведь он отец, и обучил бы парня продвинутым практикам. Но тогда мой друг не достиг бы того, чего достиг.

– Чемпионства? – уточнил Карн. – Но кто сказал, что это было именно то, чего он на самом деле хотел?

– Никто не сказал, – согласился Салава. – Но кто я такой, чтобы решать за человека, чего он хочет? Повторяю – это его выбор. Кроме того, я не имел права раскрывать тайну отца – если он решил ничего не говорить сыну, уверен, у него были на то причины.

– Знаешь, на самом деле, это не ново, – Карн потянулся за шотом, который в мгновение ока наполнился темно-коричневой жидкостью. – Я не раз читал о бизнесменах, которые, заработав миллионы, внезапно бросали свое дело и уезжали куда-нибудь в деревню.

– Это другое, – ухмыльнулся Салава. – Ты читал лишь начало истории. И ты не знаешь, что бизнес человек не бросал, а передавал родственникам или доверенным лицам. Ты не знаешь, что через несколько месяцев, ну, может, лет, он возвращался и продолжал свое дело. Потому что бизнесменами, как бы странно это не прозвучало, не становятся. Ими рождаются. Шелковый путь в крови!

– Действительно, – потупился Карн и выпил. – Но как раз с этим я соглашусь на все сто! Мне кажется, у русского человека просто нет этого скила. Делать деньги на ближнем.

– Верно, это расовый скил, – серьезно ответил Салава. – Но это уже совсем другая история. За которую, кстати, посадить могут.

– Это да, – кивнул Карн. – Но к чему был весь разговор? К тому, что своего друга трусом и беглецом ты не считаешь? Потому что он сумел не только выжить в обществе, но и победить его, достичь своей цели? И уже потом, находясь на пике, понял, чего все это стоит. И решил выбрать другой путь. Так?

– В точку, парень, – кивнул Салава. – Ты не можешь отказаться от того, что тебе не принадлежит. А общество принадлежит людям, достигшим успеха. Тем, кого знают, кого слышат и видят.

– Разумно, но шероховато. Тут можно еще долго спорить, – зевнул Карн. Внезапно он ощутил чудовищную усталость. Посмотрел на часы – без двадцати двенадцать. Полпути.

– Можно, но мы, кажется, уже допили ром, – удивленно констатировал Салава. – Что ж, это к лучшему. По прибытии тебе нужно быть в здравом уме.

– Это с чего ты взял? – удивился Карн. – Я ж тебе не говорил, куда и зачем я еду.

– А это не важно, – улыбнулся его странный попутчик. – Утро всегда нужно встречать в здравом уме. Так мне говорил отец. Пойдем покурим, да будешь ложиться спать.

Они вышли в тамбур, и Карн вновь подкурил от зажигалки Салавы. Парень понял, что ошибся – это не «зиппо». Форма характерная, но такое ощущение, что механизм действует иначе. Искра ярче, мощнее, да и пламя необычное, с тонким черным контуром по краю. Такого не бывает ни у бензиновых, ни у газовых зажигалок.

– Погоди, – севший голос Карна внезапно нарушил мерный гул постукивающих колес. – Ты сказал, «пойдем покурим, да будешь ложиться». Почему «будешь», а не «будем»?

– Потому что я не буду, – Салава глубоко затянулся.

– А как же встретить утро в здравом уме? – крякнул Карн. – Или тебя это правило обходит стороной?

– Совсем наоборот, – с улыбкой выдохнул Салава. – Но дальше ты продолжишь свое путешествие уже без меня.

– Выходишь на следующей остановке? – уточнил Карн.

– Чуть раньше, – прищурился попутчик. – Подскажи ка, сколько сейчас времени?

– Без пяти двенадцать, – отвел парень.

– Что ж, тогда мне действительно пора, – Салава протянул Карну руку, тот машинально пожал ее, все еще не понимая, что происходит. – Рад был пообщаться с тобой лично. И передавай привет моему названному братцу!

С этими словами он подошел к двери тамбура, но не к той, что вела обратно в вагон, а к той, где за мутным окошком в смазанной ночной тьме мимо проносились корявые силуэты деревьев. Салава приложил руку к замку и краем глаза Карн уловил движение воздуха между ладонью мужчины и скважиной. Замок щелкнул, Салава рывком распахнул дверь. В тамбур влетел бушующий поток ледяного ветра, мгновенно пронизавший разгоряченного Карна до самых костей. Салава подмигнул парню и нырнул в темноту, захлопнув за собой дверь и неестественно при этом выгнув руку. Замок вновь щелкнул.

Карн докуривал сигарету в абсолютной тишине. Ни одна мысль не рискнула потревожить его сознание, в котором багровым пламенем горел единственный вопрос – как? Как это вообще возможно? В последние месяцы он видел достаточно фокусов, так что мог бы и не удивляться. И тем не менее, это было уже слишком.

Хотя в действительности парня поразила не сама выходка странного попутчика, а то, как в последний момент изменился его взгляд. За мгновение до того, как Салава выпрыгнул из поезда, радужка его глаз стала огненной. Но совсем не такой, как у Эрры или Локи. Это был другой огонь, темный, почти черный.

«Все-таки это был бог», – констатировал про себя Карн. Он вернулся в купе и обнаружил, что Салава оставил после себя лишь смятую газету. Постель он не раскладывал, а его небольшой саквояж исчез вместе с владельцем. Парень взглянул на газету, лениво пролистал ее. Ничего, ни единой пометки, хотя карандашом он тут шерудил – будь здоров.

Тут же обнаружился и карандаш, он вывалился из газеты, когда Карн взял ее со стола. Парень поднес карандаш к глазам и внимательно осмотрел. От предмета исходило колкое тепло, а то место, где обычно располагается стерка, было искусно стилизовано под… Карн не совсем понял, но это определенно морда какого-то животного! А если бы он разбирался в биологии, то знал бы, что неведомый мастер с филигранной точностью вырезал на навершии карандаша голову африканского трубкозуба.

Шоты и две опустевшие бутылки взирали на него со стола. Еды не осталось. Карн хмыкнул и рухнул на кровать. Кто ж это был? «Передавай привет моему названному братцу!». И имя у него такое странное, Салава. Понятно, не настоящее, а может – одно из. По крайней мере, Карн никогда не слышал о боге с таким именем.

И он уснул, думая о том, что его неведомый попутчик однозначно был прав в одном. Наутро парню нужна трезвая голова. Ведь от завтрашней встречи зависит многое, если не все.