Левиафан. Пути Древних

Глава 10. Стрелы Перуна

Они разделились через пятнадцать шагов, Карн остался на месте, а Мидас пополз дальше к окруженной бандитами повозке. Он услышал звучный шлепок, увидел, как торговец падает на землю, а его жена вскрикивает, но не трогается с места, прижимая к себе дочек. Древний бог стиснул зубы и не отреагировал, ему нужно было подползти ближе, как можно ближе…

– Забирайте! Забирайте все! – взмолился тщедушный мужчина, его лицо заливала кровь – оплеуха, нанесенная рукой, привыкшей бить лишь женщин и стариков, рассекла ему бровь. – Только оставьте нас, оставьте…

– Поздно, дяденька, поздно, – почти ласково проговорил ударивший его бандит. Он был выше остальных, на его плечи была небрежно наброшена волчья шкура. Именно у него единственного был щит и теперь Мидасу стало очевидно, что он и есть предводитель мерзкой шайки. – Не вышло у нас с тобой понимания. Но сам ты виноват, видят боги – не хотел я…

Бандит осекся и тряхнул головой, пытаясь отогнать странное ощущение, причина которого крылась вовсе не в алкоголе, уж он то разбирался в таких вещах. В этот момент Карн прокрадывался в его разум и очень скоро понял, что зря осторожничает. Слабый интеллект, подточенный алкоголем, слабая воля, расшатанная самоутверждением за счет слабых, – все этот делало предводителя шайки идеальной мишенью, и сломить его защиту оказалось куда проще, чем справиться с имплантатом гавменнескера.

Карн сфокусировался, проталкивая свой энергетический взгляд в голову бандита, и тут же ощутил тошноту, вызванную близким контактом с аурой пьяного человека. Парень справился с неприятным ощущением и рывком ввинтился в его мозг, захватывая контроль над моторными областями. Сразу продвинулся вперед, подавляя мезэнцефалон, чтобы нарушить зрение и слух врага, и получить время для дальнейшего внедрения.

Его третьим шагом был натиск на миндалину и гиппокамп, подчинив которые, Карн с легкостью обнаружил воспоминания о других членах банды. Так как помимо консолидации памяти оба отдела выполняли функцию формирования эмоций, для парня не составило труда тут же подретушировать отношение предводителя к своим людям. Еще один легкий импульс в моторную область и тот с диким ревом выхватил клинок.

Для Мидаса это стало сигналом к атаке. Он поджал под себя ноги, а затем оттолкнулся ими от земли, направляя свое тело вперед и вверх. Дубина в его руке взмыла по восходящей дуге и угодила ближайшему бандиту в челюсть. Раздался влажный треск и налетчик с глухим бульканьем повалился на землю. Мидас, продолжая двигаться вперед, ударил следующего врага плечом в грудь и того отбросило на несколько шагов назад, он не удержал равновесия и скатился в придорожную канаву.

– Отстегивай лошадей! – взревел фригийский царь, налетая на третьего бандита. Тот успел поднять секиру и отступить назад, но вместо рубящего удара получил тычок в лицо, от которого его передние зубы раскрошились и расцарапали язык и десна. Следующим ударом Мидас сломал ему колено и отскочил, потому что остальные бандиты, наконец, начали понимать, что происходит.

– Увози семью! – прокричал он, не оборачиваясь. Торговец не мог его не услышать, так что Мидас не стал проверять – дошло ли послание до адресата. Он увидел, как лидер шайки, в котором Карн разжег лютую ненависть к собственным людям, вспарывает живот тому, с кем, надо думать, еще утром пил в ближайшем медовом зале.

Но время удивляться новым талантам парня прошло, на Мидаса насели сразу два бандита и он вынужден был отступить на несколько шагов, крутя дубиной восьмерку, чтобы отогнать их и оценить ситуацию. Первый сделал шаг вперед и замахнулся – слишком медленно, древний бог ударил его дубиной по руке и та непроизвольно разжалась, выпуская оружие. Следующий удар пришелся в шею и бандит рухнул на землю, словно подкошенный, когда его позвонки рассоединились.

Мидас хотел нанести еще удар, продолжая атакующую серию, но не успел, все же он не привык фехтовать одной левой. К счастью, его противник был не настолько опытен, чтобы воспользоваться представившейся возможностью. Вражеская секира промелькнула в ладони от его носа, фригийский царь отступил назад, затем нанес продольный удар и вывел плечо вперед для следующего замаха, но неожиданно оступился, слишком сильно наклонившись. Одно дело – драться левой рукой, и совсем другое – при этом в принципе не иметь правой. Из-за ее отсутствия изменился баланс тела и отточенные веками движения стали бесполезны.

Пытаясь исправить положение, Мидас упал на колени, пропуская секиру бандита над головой, а потом боднул противника в живот. Тот согнулся, фригийский царь вскочил, саданул его коленом в лицо и, сделав шаг назад, опустил дубину на затылок врага. Голова треснула, к сожалению – вместе с дубиной. Фригийский царь отбросил бесполезную деревяшку и осмотрелся.

Предводитель шайки успел заколоть двоих прежде, чем ему вспороли горло. Дубина Мидаса тоже сделала два трупа, и еще двое были ранены – один выползал из канавы, держась за живот, второй убаюкивал раздробленную челюсть.

Число бандитов уменьшилось почти вдвое, но эффект неожиданности иссяк, а значит… Мидас не успел додумать мысль до конца, уходят от колющего в грудь и смещаясь в сторону от вертикального рубящего.Древний бог выхватил скрамасакс и краем глаза заметил движение слева. Он бросил туда короткий взгляд и ужаснулся – торговец даже не пытался отстегнуть лошадей от телеги, его жена стояла рядом с побелевшим лицом, заплаканные дети льнули к ее ногам.

– Зачем? – шептал торговец и слезы катились из его выпученных глаз. – Я бы отдал им все и они…

Слова торговца оборвал метательный нож, пробивший его шею насквозь. Мужчина упал на колени, затем рухнул лицом на дорогу, из-под него во все стороны побежали кровавые ручейки.

Женщина всхлипнула, Мидас зарычал и бросился на бандитов. Пнул одного в колено, ушел от ответного выпада, нырнул под атакующую руку, сближаясь. Ткнул под ребра скрамасаксом, развернулся, перекатился и вновь его подвел смещенный баланс собственного тела. Выходя из переката, он не смог сохранить равновесие и сделал лишний шаг – прямо навстречу выставленному клинку. Фригийский царь понимал, что не успевает уклониться, острие меча бросилось к его шее.

Мгновение спустя он осознал, что клинок так и остался висеть в воздухе, а его хозяин застыл каменным изваянием, в его налитых кровью глазах читалась исступленная ненависть вперемешку с непередаваемым ужасом. Мидас не стал проверять, сумеет ли Карн побороть волю этого выродка и начисто снес ему голову одним ударом.

В этот момент парень, залегший в кустарнике у дороги, сморкнулся кровью, забившей нос и мешавшей дышать. Его будто лихорадило, пот заливал лицо, несмотря на минусовую температуру. Он изо всех сил боролся со слабостью, стараясь не отключиться.

Рано, мысленно твердил себе Карн, рано. Твердил и искал следующую мишень, скользя энергетическим взглядом от одного бандита к другому. Сначала он хотел помочь Мидасу, но потом увидел, что жена торговца в опасности. Один из нападавших шел на нее с плотоядной улыбкой, отведя секиру для удара. Парень мимолетом прочел его мысли и понял, отчего этот упырь желает крови, но не тела испуганной женщины. Он попросту не мог – портовая девка по юности заразила его какой-то хворью и теперь он ненавидел всех баб мира, желая им лишь одного – смерти.

Но мотивы бандита не интересовали Карна, парень ухватился за его разум в тот самый миг, когда он нанес удар. Секира застыла на расстоянии ладони от виска женщины. Та лишь всхлипнула, кровь окончательно покинула его лицо. Карн ощущал, что жену торговца сковал страх и она не в состоянии воспользоваться удобным моментом. Поэтому он окунулся в память бандита, стараясь поскорее отыскать нити, которые можно использовать, чтобы ослабить его волю.

В этот раз все оказалось сложнее, ярость бандита, копившаяся годами, практически выжгла его изнутри, он перекроил собственные воспоминания, превратив их в буйство кровавых отвратительных образов. Но Карн настойчиво продолжал рыться в его голове, одновременно контролируя моторную область, дабы не позволить ублюдку закончить начатое.

Парень находился на грани, его рассудок готов был в любой момент отключиться от колоссального перенапряжения, и все же он продолжал, потому что знал – он сможет, должен смочь, не имеет права сдаться. Чтобы высвободить дополнительные запасы энергии, он полностью подавил работу соматосенсорной коры собственного мозга и частично блокировал функции миндалины. Тут же исчезли все звуки, он перестал чувствовать холод и снежинки, падающие на открытые части тела. Гнев и паника отступили. На короткое время он лишил себя слуха и тактильных ощущений, втрое снизил эмоциональный фон.

В тот момент он даже не думал, как это все у него получается, парень действовал инстинктивно, буквально на ощупь. Однако отстранение от физической реальности стало ошибкой. Один из бандитов, наблюдая за странным поведением своего друга, каким-то шестым чувством уловил, что источник колдовства где-то рядом. Пока остальные пытались достать Мидаса, он двинулся вдоль дороги в ту сторону, откуда появился враг.

Он был довольно молод и неглуп, но потерял отца в далекой юности, так что почти не помнил его. Мать растила мальчика в одиночку, она разводила овец, выбивалась из сил, а он, как подрос, старался помогать ей во всем. Но однажды парень проходил мимо корчмы и что-то дернуло его зайти под ее низкие закопченные своды. Там он выпил горькой настойки и познакомился с Ибом, тем самым типом, что лежал сейчас на дороге с распоротым горлом, сжимая в стремительно коченеющих руках меч и щит.

Иб взял его на дело и парень понял, что можно жить в достатке, не копаясь в овечьем дерьме. Он поругался с матерью, которая не желала сыну стези лихого человека, и ушел из дома, с тех пор не встретив ни единого дня без кружки в руке. Вскоре мать умерла и он возненавидел себя за это, но уже не мог остановиться.

С тех пор прошло больше трех лет, минувшие годы вытравили из его некогда честной и доброй души все хорошее, что там было или могло бы быть. Он давно привык отнимать – жен, товары, жизни. О, особенно жизни! В эти короткие мгновения, глядя в глаза, из которых по каплям вытекала освобожденная душа, он чувствовал что-то непередаваемое. Что-то еще более всеобъемлющее и непостижимое, чем истекающая черным ихором дыра в его собственной груди.

Его карие глаза всегда отличались особой остротой, за что Иб часто называл парня беркутом. Он почти сразу разглядел в кустарнике под старым буком залегшего мужчину. Мужчина лежал неподвижно лицом вниз, но определенно дышал и порой даже издавал сдавленные едва различимые стоны. Не нужно было великой мудрости, чтобы понять – это и есть тот самый колдун.

Ему оставалось пройти всего пять шагов, он уже отводил руку с секирой для размашистого удара сверху вниз. Исковерканный разум в конвульсивном экстазе предвкушал, как зазубренная подернутая ржавью сталь вопьется в спину колдуна и оборвет его жизнь…

В этот самый момент Мидас пропустил колющий в плечо, отмахнулся скрамасаксом и отступил на шаг, не удержался, скатился в канаву. За эти минуты он сумел отнять еще две жизни, но сам едва мог продолжать схватку – в его боку зияла рваная рана, он подволакивал правую ногу, а теперь левое плечо при каждом движении пронзала резкая боль, будто невидимый кузнец с размаху опускал на нее свой молот.

Древний бог с хрипом поднялся, взглянул на тройку бандитов, которые спускались к нему с оружием в руках, и понял, что это конец.

Он не услышал свиста стрелы, хотя еще раньше его слуха должен был коснуться топот конских копыт. Позже Мидас мысленно вернется к этому моменту и поймет, что всему виной –барабанный бой взбесившейся крови в ушах. Тогда он уже не воспринимал мир в естественном ракурсе, для него существовал только окровавленный скрамасакс, зажатый в левой руке, и три глотки, которые нужно было чудом вскрыть.

Но стрела опередила его намерения, войдя в глазницу первого бандита и покинув его голову через затылок. Второму точно в нос врезался стальной клюв метательной секиры на коротком древке. Затем перед лицом Мидаса промелькнул круп черного жеребца, а потом он вновь увидел третьего, последнего бандита, но уже – обезглавленного.

Фригийский царь не мог этого знать, но первая стрела была не одинока в своем смертоносном полете, ее сестра-близнец покинула тетиву другого лука в тот же самый момент. Она легко вошла в спину молодого убийцы, который уже занес секиру над Карном, и поразила бандита точно в сердце, навеки остановив его ход.

Обездушенное тело завалилось на «колдуна», тот рефлекторно вздрогнул от неожиданности и потерял контакт с бандитом, вознамерившимся убить жену торговца. Ржавая секира продолжила движение по вектору, заданному почти полторы минуты назад, и раздробила женщине висок. Ублюдок не успел насладиться содеянным – отточенный до бритвенной остроты клинок начисто снес ему голову.

– Нет, нет, нет! – быстро зашептал Карн, возвращая своему мозгу украденные функции и силясь понять, что произошло. Ведь он почти добрался до цели, почти нащупал слабое место в разуме бандита и уже готов был сломить его волю!

Парень катался по земле, ничего не соображая, теряя остатки сознания, проваливаясь в бредовую пустоту беспамятства. Он не видел, как перед ним остановился черный жеребец и с него спрыгнул высокий статный воин в блестящей кольчуге, остроконечном шлеме и с широким багряным плащом за спиной. Он не видел могучих рук, что потянулись к нему в попытке помочь, он замолотил по дощатым наручам, разбивая пальцы в кровь и срывая ногти. А потом отключился.

Мидасу повезло больше, он сохранил сознание, а потому отлично разглядел своих спасителей. Две дюжины воинов на черных жеребцах, все как на подбор – здоровые и широкоплечие. На них были начищенные кольчуги, отражающие солнце мириадами бликов, и однотипные высокие шлемы, каких не используют на севере. К седлам были приторочены вытянутые каплевидные щиты алого цвета, точно повторяющего тон плащей.

Фригийский царь сразу понял, кто перед ним, но последние сомнения покинули его лишь когда он разглядел изображения на щитах. Две черные молнии, расположенные строго вертикально на одном уровне. Здесь этот символ называют Стрелы Перуна. А значит воины, что носят его – Стражи рассвета, легендарные витязи Арконы.