Лицей. Венценосный дуэт

Глава 10. Года конец – делам венец

25 декабря, вторник, время 10:00.

Лицей. Контрольная по физике.

Поразительно, как много зависит от руководства. И сразу ясно, чьими стараниями раздувался конфликт в Лицее. Лев Семёнович изменил расписание дополнительных спортивных занятий. И сразу бурленье прекращается. Юристы «уходят» во вторник и пятницу, научники в среду и субботу. А внутри этих дней устроено просто. Первыми идут те классы, из которых приходит больше народу. Всё! Немного Лев Семёныч оправдался. Бить его всё равно буду, но уже не наотмашь.

Заглядываю в тетрадку Ледяной.

– Энергию вращения не учитываешь, – критикую я. И смотрю на неё до тех пор, пока в глазах не появляется выражение «Ах, да! Точно!».

Продолжаю. Задачка простая, надо вычислить линейную скорость цилиндра, скатывающегося с наклонной плоскости. Для нас простая, а моя Юленька, например, в ужас придёт, хи-хи-хи.

У нас начинается контрольная неделя, пишем контрольные работы за полугодие по многим предметам. Сочинение надо только дома писать. Мы сейчас Льва Толстого проходим, я что-нибудь из военной области выберу. Например, противопоставление «Кутузов и Наполеон». Кое с чем я со Львом Николаевичем не согласна. Несмотря на свой военный опыт, не всё он замечает.

Ладно, что у нас там дальше? Вычисление второй космической скорости. Это просто. Потенциал бесконечно удалённой точки в гравитационном поле приравниваем кинетической энергии, отсюда вычисляем скорость по тривиальной формуле. 11,2 км/с соответствует справочнику? Да. Значит, всё в порядке.

Лет двадцать назад в России, а за ней и во всём мире, начался космический бум. И что-то застопорилось. Две наши орбитальные станции как-то быстро вышли из строя. Третья пока на плаву, там постоянно кто-то толчётся. Американцы с помпой запустили свою, но как-то она тоже быстро затухла. На шестом году сошла с орбиты. Для школьников оборачивается тем, что в выпускном десятом классе появилась астрономия. Лично я большого смысла в этом не вижу. Вполне хватило бы раздела в физике. Ну, добавили бы часок на полугодие. Всё равно ведь учителя физики ведут уроки.

Некоторые мальчишки увлечены космосом. Пистимеев, кстати, тоже с интересом вверх смотрит. Не, на первом месте у него компьютеры, но они везде применяются. Это как автомобили. Хочешь, пассажиров вози, а хочешь в строительстве работай или в армии служи, например.

Всё! Всё решено, всё проверено, можно сдаваться. Через пять минут звенит звонок. Учитель просит задержаться.

– Ребята! В пятницу проведём школьные олимпиады. Математика, физика, химия. Молчанова, Каршин, Гриндин! Вам рекомендую идти на физику. Там у вас больше шансов. Остальные – как хотите.

На физику, так на физику. Мне всё равно. Наш Лицей в привилегированном положении. По каждому предмету отправляют на район по пять человек от класса. Не от одного, конечно. От всех параллелей. Получается пятнадцать девятиклассников и столько же десятиклассников. Мне не хочется, но отказываться не по статусу. Надо пример подавать. Опять же мальчишкам огромный стимул, проигрывать девчонкам не хочется. А кто-то мне обязательно проиграет, хи-хи…

26 декабря, среда, время 14:10.

Лицей. Актовый зал.

«Ох, ты ж, ничего себе!», – именно так расшифровываю смятённое хлопанье ресницами Ледяной.

– Совсем обнаглели! – я вслух высказываюсь и оборачиваюсь в сторону нарастающего ропота, – Тихо!

– В чём дело?! – спрашиваю двух крупных мужчин в дверях актового зала. За ними распоряжается Диана Леонидовна и какой-то незнакомый плюгавый, с шустрым лицом мужчинка.

– Конти и Молчанову пускать не велено, – равнодушно изрекает незнакомый мордоворот. Второго мы знаем, охранник Лицея, в смене их человек пять.

Состояние «чешу репу» у меня длится не более минуты, даже меньше. На поле боя чем быстрее принимаешь решения, тем дольше живёшь. Тугодумы первыми ложатся под грунтовое одеяльце.

– Все назад! – отвожу всех одноклассников дальше через коридор в холл. Там быстро и кратко инструктирую. Возвращаемся. Парни, мрачно и дерзко поглядывая на охранников и секретаршу, по одному просачиваются в зал.

Министерская комиссия нагрянула неожиданно, как грабители-налётчики. Не, как полевой командир, я их одобряю. С военной точки зрения всё сделано правильно. Заходит завуч ИМ и объявляет, что после уроков встреча в актовом зале с комиссией из министерства. Они, оказывается, проверку уже провели и готовы всех ознакомить с результатами. Блеск! Если они хотя б с одним подписавшим жалобу беседовали, мы бы знали. Ни с кем они не разговаривали. С математиками точно нет.

С военной точки зрения неожиданный удар почти эквивалентен эффективному. Всё правильно. С этой точки зрения обезглавить подписантов, отделив меня и Ледяную, тоже грамотный ход. Только один неприятный нюанс всплывает. Против нас ведутся военные действия. Это не мудрые взрослые пришли успокаивать повздоривших детишек. Это враг пришёл.

– Ты отцу позвонила? – спрашивает Ледяная. Киваю и протягиваю телефон ей.

– Ты тоже позвони, нам сейчас нужны газетчики.

Ледяная отходит с телефоном в сторону. Я остаюсь рядом с охранниками, смотрю на них неприязненно. Прислушиваюсь к бубнящему что-то голосу. Жаль, не разобрать ни слова.

– Будут не позже, чем через сорок минут, – Ледяная отдаёт телефон.

– А ты почему без мобильника ходишь? – мне любопытно. Конти могут себе, что угодно позволить.

– У моего охранника есть, – Ледяная отвечает, но задумывается. А действительно, почему?

После пятиминутного молчания Ледяная невозмутимо спрашивает:

– Дана, мы проиграли?

– Нет, – мой ответ категоричен. Киваю на равнодушную охрану актового зала от страшной опасности, нас с Викой, – это вражеские солдаты, выполняют приказы вражеских командиров. У нас свои солдаты и свои средства войны, и мы ещё скажем своё слово.

Мы разговариваем совсем рядом с охраной, и нас ни капли не заботит, что они слышат всё.

– А их нельзя привлечь к ответственности за выполнение незаконных приказов? – Ледяная включается в игру.

– Наверное можно, – пожимаю плечами, – только они мелкие сошки, на них у нас просто времени нет.

Мы говорим намеренно громко, но «мелкие сошки» усиленно делают вид, что нас не слышат.

– Пойдём вниз, – сейчас говорю тихо, – гостей надо встретить.

Спускаемся в главный холл.

То же самое время, актовый зал.

За столом на сцене сидят четверо. Только один из них преподаватель Лицея, ио директора, Лев Семёнович. За трибуной импозантный мужчина, снисходительно и по-доброму улыбаясь, вещает в зал. В зале не более трёхсот человек, математики и юристы старших классов, как противоборствующие стороны, в полном составе, научников едва ли половина. У входа в зал два дюжих охранника. Не лицейские.

– Поймите, дорогие мои, – убеждает с трибуны замминистра, – так случается очень часто. К примеру, с результатами футбольных матчей почти никогда не бывают согласны все. А уж, если разница в один гол, то «виноваты» в этом, конечно же, судьи!

Импозантный докладчик ослепительно улыбается.

– Не назначил пенальти в ворота противника вся – судейская бригада усиленно и дружно подсуживала. Так это футбол, где счёт идёт арифметический. Там не бывает такого, чтобы команда забила голов больше и вдруг проиграла. А уж субъективная оценка артистических номеров, тут оспаривать можно любой результат до хрипоты. По причине того, что нет объективных критериев оценки…

– Есть! – выкрик из зала. На крик оборачиваются учителя, сидящие на первом ряду. Между ними и остальным залом незанятый второй ряд, как санитарный кордон.

– Хотите что-то сказать? – благожелательно вопрошает импозантный замминистра, – прошу вас. Но только коротко и по существу.

Встаёт Саша Пистимеев. Несмотря на видимое волнение, излагает, как требовали, коротко и ясно.

– Мы делали замер громкости аплодисментов после каждого номера. Овации после номера «Куклы» были на двадцать децибел выше, чем после пародийного хора юристов.

По вальяжно повелительному жесту замминистра Пистимеев садится.

– Да, это объективный показатель. И всё-таки косвенный. Всегда можно в таких случаях сослаться на то, что фанаты одной команды более многочисленны и горласты, чем их оппоненты. Мы внимательно изучили все документы. Команда 10ЕН-2 выведена за рамки конкурса справедливо. Любителям невозможно конкурировать с профессионалами. Номер класса 10ЮП-2 с огромным трудом и мизерным перевесом обошёл танец от класса 9ИМ-1. Это видно из протоколов невооружённым глазом. 9ИМ-1 проиграл очень достойно…

В зале потихоньку нарастает шум. Преподаватели на первом ряду начинают оборачиваться и жестами и шиканьем призывать учеников к порядку.

– …они заняли второе место. Бывший директор, безусловно, совершил ошибку, сказав, что номер 9ИМ-1 вне конкуренции. Но вы поймите правильно его мотивы. Ему хотелось сделать комплимент проигравшим, они старались и у них всё получилось. А направление на районный конкурс тоже имело смысл. Ребята могли отличиться и там, получить свою долю славы. Они не захотели? Ну, что ж, их право…

– Почему вы их сюда не впустили?! – выкрик из зала.

– Опять-таки поймите правильно, – успокаивающе поднимает руки замминистра, – девушки нервничают, испытывают сильную обиду, я думаю, будет лучше, если вы им всё потом расскажете. В своей жалобе вы обвинили жюри в протекционизме. Не отрицаю, что такое бывает, но особо в это не верю. Они все преподаватели и для них вы все одинаково дороги. В конце концов, членов жюри, которые близки математическому или научному направлению, тоже можно заподозрить в протекционизме. Они же голосовали в пользу «своих» факультетов. Но я повторяю, в протекционизм членов жюри я не верю. Бывший директор, Павел Петрович Семенихин, виноват в том, что очень неуклюже попытался сгладить острую ситуацию. А получилось так, что он невольно раздул этот конфликт. И нам пришлось принять его отставку.

Зал гудит, так рычит недовольный зверь, когда видит кого-то близко к его кормушке. Но это провожающее рычание вслед, когда подозрительный тип уже отходит. Импозантный мужчина на трибуне сам по себе не вызывает негативных эмоций. К тому же зверь получил свою добычу. Что сказала принцесса? Директор поплатится за это своим креслом! В это никому не верилось. Они вступили в бой, но в победу не верили. И вдруг она падает им в руки, и сам замминистра, непредставимо важный дяденька, им об этом говорит. Вина директора признана, шкура с него снята, победа за нами. Можно расслабиться и вложить мечи в ножны.

Замминистра Кузьмичёв не только опытный аппаратный игрок, но неплохой политик, умеющий переламывать настроение толпы в нужную сторону. Не зря правящая имперская консервативная партия постоянно мобилизует его на время выборов. Загипнотизировать пару сотен школьников? Дайте пару тысяч, да задурманенных алкоголем и разгорячённых полуголыми девчонками! Вот где настоящее искусство управления массами.

С такими козырями на руках, чтобы проиграть, надо сильно исхитриться. Переиграть решение жюри нельзя, детишки сами это понимают. Часть вины на них самих, не надо было отказываться от районного конкурса. Директора вынесли, что вам ещё? Не расстреливать же бедного Павла Петровича!

То же самое время, площадка перед корпусом.

За забором стоит микроавтобус с громкой надписью МТВ, перед корпусом группа из десятка человек, выстроившихся в форме подковы. Сердце зрелища, властно приковавшего к себе внимание, сегодня представляю я. Рядом молодая женщина чуть ниже меня в куртке с той же надписью МТВ держит передо мной микрофон. Напротив длинноволосый высокий хлыщ нацелил на меня мощную кинокамеру.

Обалдеваю от этих ребят. Я не про журналистов, я про администрацию Лицея и министерских. Не удивилась бы, если бы их в зал не пустили. Но киногруппе и другим журналистам, передо мной четыре микрофона, даже в корпус не дали пройти! А оно и к лучшему.

– Нас не пустили в зал для встречи с комиссией, перед вами даже в здание двери закрыли, – так начинаю я, – но это не тянет на сенсацию, правда?

– Вы правы, – девушка снова подносит микрофон.

– Но порочно соблазнительный запах скандала уже чувствуется, – слышу несколько смешков. – Я сначала расскажу, что случилось, и на что мы отправили жалобу в министерство. На конкурсе «Осенний бал» наш номер «Куклы» произвёл фурор. Вы, наверное, видели.

– Да, бесподобный танец, – моя журналистка возвращает микрофон. Остальные подтверждают короткими междометиями, да, видели.

– Но, как позже выяснилось, первое место уже было зарезервировано для десятиклассников юристов. Другого объяснения у меня нет. Директор Лицея, он же председатель жюри, лишил нас права на первое место с очень смехотворной формулировкой. Ваш номер, – сказал он, – настолько хорош, что не оставляет никому никаких шансов. Поэтому, – сказал он, а вы вдумайтесь, – мы выводим класс 9ИМ-1 за рамки конкурса.

– Это очень странно звучит, – комментирует моя интервьюер.

– «Странно» это слабая формулировка, – не соглашаюсь я, – представьте поединок боксёров, где один боец весело валяет противника по рингу. Так, что тот больше ползает, чем на ногах стоит. В таких случаях бой прекращают с формулировкой «за явным преимуществом». Но наш «странный» директор вдруг дисквалифицирует победителя, обосновывая это тем, что он «слишком силён». И отдаёт победу с треском проигравшему боксёру, который только с четверенек поднялся. Понимаете?

Даю паузу собравшимся, осознать остроту момента и поделиться впечатлениями. Мой папочка, что подошел чуть позже, показывает большой палец. Ледяная за моим плечом, слышу её лёгкое дыхание.

– Вот мы и послали бумагу в московский департамент образования, где требовали обратить внимание на этот факт. Признав наш номер лучшим, директор при этом лишил нас первого места. Он прекрасно понимал, насколько хорош наш номер, иначе не попытался бы направить нас на районный конкурс. Он не только нас отодвинул, десятиклассников - научников тоже. Галя Терещенкова участвовала в профессиональных конкурсах? А они что, только тогда об этом узнали? Почему тогда номер класса 10ЕН-2 допустили до «Осеннего бала». Объявили бы сразу, что они вне конкурса выступают, для украшения.

– Что ещё было в вашей жалобе?

– Обвинение в протекционизме. Юристы в жюри продвигали юристов конкурсантов. Согласитесь, ситуация скандальная?

Меня опять поддерживают междометиями и возгласами.

– Видите ли, в чём дело…

А вот теперь я нанесу нокаутирующий удар. «Бандерлоги, хорошо ли вам видно?», – обожаю этот мультик. Артподготовка проведена, Катрина выходит на ударную позицию.

– Перехожу к главному. Ради маленького скандальчика я бы не стала тревожить журналистов и телевидение. На самом деле министерская комиссия попала в ловушку. Да, наша жалоба это обычная приманка. На войне, как на войне. Тот класс юристов ведь не просто так продвигали на первое место. Возможно такое, что директору позвонили сверху, из того же министерства просвещения? А почему нет? Пусть он сделал это по собственной инициативе, но ради кого он это сделал?

– Это не тайна, – в дело вступает Ледяная, микрофон подносится ей, – в том классе учится племянник вице-премьера.

А вот это вызывает шум. Это уже сенсация. Так думают журналисты, у которых глаза разгораются, как у голодной кошки, завидевшей толстенькую аппетитную мышку. Не зря мы тогда классный журнал юристов отсняли. Клановая разведка отработала по полной. Знаем теперь, кто есть кто, и кто из них ху. Но это мелочь, настоящая сенсация впереди. И её сделаю я. Пока Ледяная шёпотом называет желающим фамилию племяша, я продолжаю.

– Зря вы так напрягаетесь. Это всё ерунда, – журналисты настораживаются, лёгкого морозца уже никто не замечает, – главное не в этом. Наша настоящая претензия не в проявлении протекционизма со стороны жюри или несправедливого судейства. И требование наше вовсе не в том, чтобы снять директора Лицея с поста за эти фокусы.

Голос мой становится всё жёстче.

– Ситуацию надо рассматривать совсем с других позиций. Дело в том, что директор Лицея, председатель жюри, сам будучи юристом, в один момент дважды нарушил закон. Пусть этот закон всего лишь на уровне приказа самого директора, на уровне Положения о конкурсе, но эти документы были подписаны ИМ!

Делаю паузу.

– Вникните в суть. Директор Лицея дважды нарушает собственный приказ! Будучи юристом. Если не мы заняли первое место, то почему нас отправляют на районный конкурс?! Это первое нарушение. Почему нас вывели за рамки конкурса? Идиотскую формулировку серьёзно воспринимать нельзя! Это второе нарушение.

Пауза. Их надо делать время от времени, чтобы дать зрителю время на осознание.

– Я ошиблась. Нарушений было больше. Выведение за рамки конкурса номера Гали Терещенковой тоже нарушение. Не было в Положении запрета на участие тем, кто серьёзно занимается пением или другими искусствами.

– Вы прониклись? Полностью осознали всю возмутительность всего случившегося? Но это не всё…

Пауза.

– Ещё один член жюри, сегодня он исполняет обязанности директора, тоже юрист. И он тоже поддержал все три вопиющих нарушения законного порядка! Вы думаете, на этом всё?! Нет!

А вот теперь держите самый тяжёлый добивающий удар.

– Против этих возмутительных нарушений закона не протестовал ни один старшеклассник юрист. Ни один! Ни устно, ни письменно! Ни один юрист не подписал наше обращение в министерство. Их всё устраивает! Их устраивает нарушение закона, происходящее у них на глазах! Мнение начальника для них выше закона! Собственная выгода для них выше закона!

Долгая пауза. Судя по выражениям лиц, сенсация и уровень скандальности настолько высок, что профессиональное возбуждение меняется на шок.

– Наше требование вовсе не в восстановлении справедливости! Наши главные требования совсем другие! Все преподаватели Лицея, ведущие юриспруденцию, должны быть уволены с формулировкой «профнепригоден»! Все юристы, учащиеся старших классов, все сто человек из девятых и десятых классов должны быть отчислены из Лицея! С такой же формулировкой в личном деле! Вот наши требования! И пошлём мы их не в министерство просвещения, а премьер-министру и Президенту. Открытым обращением в газетах и телевидении!

А вот сейчас наступает тишина. Оглушительная. Все настолько примерзли, что ни словом, ни жестом не мешают нам уйти.

Да, вот так! В жалобе, что мы подали в департамент, красной нитью, хоть и подспудно, сквозила детская обида на несправедливость. Были намёки на нарушение Положения, но невнятные и слабо обоснованные. Комиссия легко вывернется при желании. А желание у них точно есть. Они даже не поговорили ни с кем, а от меня закрылись, как от чумной.

Мы едем домой, папочка за рулём. Довольный, как лев, только что откушавший свежую и вкусную антилопу.

– Тебе повезло, дочь, – рассказывает он по дороге, – министерство не успело поднять лапки кверху, иначе пришлось бы запретить тебе такую мощную волну поднимать.

Успеваю перехватить вскинувшуюся Данку. Как же, её священную свободу ограничивают!

– (Твоя свобода – штука, ограниченная со всех сторон)

– (Я – не крепостная!)

– (Конечно, нет. Ты просто дура. Защищаешь своё право вредить отцу? Нет у тебя такой свободы! Не заткнёшься – в камеру закину. И пинков навешаю), – хватило отповеди, моя малолетняя реципиентка ворчит, но глухо и вдогонку.

– Что у вас там с министерством?

– Мы им поставим условия: цена в два раза больше, предоплата в пятьдесят процентов. И жёсткий график денежных перечислений. Но пока молчат. Если они хотя бы переговоры начали, пришлось бы тебя придерживать. С болью в сердце, конечно, – последнюю фразу папахен говорит с улыбкой.

Не улыбнуться в ответ невозможно, красивый он мужчина. Повезло с ним мачехе. А мне так повезёт? Неужели мне так и достанется всего лишь Пистимеев… н-ю-ю-ю, что за дела?

– Как думаешь, пап, а ролик со мной телевидение выпустит? – мне надо выбросить Пистимеева из головы, а то разливается внутри какое-то неуместное томление.

– Тебя сильно огорчит, если нет? – папахен кидает на меня испытующий взгляд.

– Мне фиолетово, – применяю недавно вошедшее в моду словечко. Папочка сразу не включается.

– Это как?

– Фиолетово, до лампочки, по барабану, – охотно расшифровываю, – всё равно мне, короче…

С минуту папахен переваривает. Кажется, его удивляет моё отношение.

– Мы сразу узнаем, когда дойдёт до кое-кого. Если переговоры с министерскими вдруг пойдут, как по маслу, значит, они поняли, что их ждёт. Среди журналистов был один наш. Мы его придержим. Остальных, включая телевизионщиков, притормозят они.

– А если не смогут притормозить?

– Если не смогут, их трудности. Мы государственные каналы не контролируем.

Разоткровенничался папахен. Это мне плюшки за разумное и сдержанное поведение. Где-то я понимаю подростковый максимализм Данки. Не сказать, что ситуация совсем мерзкая, но лёгкий неприятный запашок есть.

– (Успокойся, дурочка!), – Данка бурчит что-то невнятное и недовольное, – (Мы сделали всё, понимаешь, всё! Всё, что могли. Дальше – дело взрослых).

– Пап, давай так, – пытаюсь нащупать компромисс, – делайте, как знаете. Но если что, в частном порядке, в рамках лицейского общения, я им врежу. Точно так же, как в интервью. Договорились?

Думал папахен долго. Мы уже приехали, а он всё размышляет.

– Хорошо. Но ни в коем случае не журналистам, – говорит он уже на выходе с парковки. – В конце концов, вы подростки, никто не ждёт, что вы будете держать язык за зубами.

– Мы с Викой держим свои языки на железной цепи, – улыбаюсь слегка надменно.

– Хорошо. Тогда до Нового года помалкивайте.

– До Нового года сама не собиралась, – мы входим в подъезд, – Здрасте, Вера Степановна!

– Надо четверть завершать, а эти скандалы сильно от учёбы отвлекают.

26 декабря, среда, время 16:05.

Квартира Молчановых.

– Умница ты моя, разумница, – в прихожей папахен трепет мне волосы и целует в щёку.

– Это что тут за нежности при живой жене?! – застукавшая нас Эльвира подпускает в голос максимальную стервозность и грозно упирает руки в бока.

– Ты тоже хочешь? – как только моя куртка и сапоги покидают меня, бросаюсь ей на шею. Поцелуев восхотелось? Щас засыплю!

– Как от тебя свежестью с мороза пахнет, – мачеха делает вид, что отталкивает меня, – ну, хватит меня слюнявить…

Самый лучший способ снять стресс – нацепить сбрую, утянутую до предела. Какой бы опыт у меня не был, но юный организм до сих пор потряхивает. А как иначе? Я, всего лишь девятиклассница, только что бросила перчатку правительству. Обычный человек будет не просто мандражировать, он с катушек съедет.

Занимаюсь у станка. Через сорок минут хруст суставов и скрип связок железной щёткой вычищают из меня все переживания. Вернее не меня, а Данку.

Вечером меня ждёт сочинение по «Войне и миру». Есть кое-какие мысли по поводу Кутузова и Наполеона. Которых, между прочим, Лев Николаевич не высказывал. Я ж говорю, он не всё заметил.

28 декабря, пятница, время 13:10.

Элитный ресторан на Кузнецком мосту.

Варданян, Молчанов, Кузьмичёв.

Владислав Олегович.

Замминистра сегодня имеет вид не такой вальяжно непробиваемый, чувствуется какая-то перспектива в предстоящем разговоре, невзирая на некоторую мрачность. Шеф сердечно с ним здоровается, я вслед за ним тоже улыбаюсь. Надеюсь, выглядит искренне.

– Заказывайте, – радушный жест, – я уже выбрал.

– Друг мой, – традиционно обращается ко мне Тигранович, – не ударить ли нам сегодня по французской кухне?

– Тогда положусь на вас, Сергей Тигранович. Я слабо в ней ориентируюсь. Только без лягушек, – уточняю свои вкусы последней фразой.

Шеф уверенно делает заказ, дальше все вместе уточняем, какое вино употребим. Чем не тема для светской беседы.

– Новый год на носу, – мечтательно вздыхает Тигранович, опуская ложку в жюльен, – ах, какой это праздник был в детстве!

– Сейчас праздник в том, чтобы радовать своих детей, – поддерживаю тему. Кстати, надо бы девочкам своим что-то подарить. Сделаю-ка я ход конём. С Даной посоветуюсь, что подарить Эльвире, а с ней, что подарить дочке. Так и выкручусь.

– Да, дети… – тяжело вздыхает наш визави, – иногда такой подарок преподнесут…

Намекает? Наверняка. Но тему не развивает, надо спокойно поесть, как учит великий Сергей Тигранович, а потом пусть желчь вскипает. Полному желудку только на пользу. Замминистра Кузьмичёв принимает такой стиль, не сговариваясь с нами.

– Зима нынче хорошо началась, – бросаю взгляд за окно, – снега не много и не мало. Как раз, чтобы не тонуть в нём и видно, что зима.

Со мной соглашаются. О погоде говорить безопасно даже заклятым врагам, давно известно. Под такие нейтральные разговоры мы приканчиваем первое, салаты, разделываемся с омарами. Тигранович сегодня решил не отставать от моды в кругах, которые, самонадеянно на мой взгляд, считают себя элитой. Среди свинопасов они элита, мысленно злословлю.

– Сергей Тигранович, зачем вы так сделали? – замминистра делает ход первым, тон его укоризненный. Он прав, мы уже потягиваем кисленькое вино, с основными блюдами покончено, можно и начинать.

– Анатолий Степанович, дорогой мой, хотите верьте, хотите – нет, но мы ничего такого не делали, – Тигранович крайне любезен. А чего бы ему не любезничать, все козыри у нас.

– Владислав Олегович, – замминистра обращается ко мне, – это же ваша дочка. Будете меня уверять, что не знали, что она собирается выдвигать такие абсурдные требования?

– Анатолий Степанович, мы не говорим, что не знали. Мы говорим, что сами ничего не делали. А знать, вы тоже знали. Мы же вас предупреждали о грозящих неприятностях, помните?

Наш собеседник задумчиво смотрит на меня сквозь стекло фужера. Объясняю до элементарных подробностей, чтобы самый тупой понял.

– Конечно, я знал и начальству докладывал. Дочка у меня с характером. Её с друзьями грубо выбросили за борт, они защищаются, как могут. Перебрали через край? – еле заметно замминистра кивает, – так и с ними никто не церемонился. Я даже ничего ей не советовал, поддерживаю только морально. Обошлись с ними совершенно, простите, по-свински. Вы работайте, завоёвывайте Лицею славу, а призы и премии получать будет кто-то другой.

– Анатоль Степаныч, дорогой мой, сами видите. Владислав Олегович переживает, как отец. Не более того, – ловко закругляет мой спич Тигранович. – Более того, мы своих лихоимцев пера придержали.

– Скандал всё равно вышел за рамки Лицея. Дошли до Петербурга отголоски, – недовольно замечает замминистра.

– Но ведь во всю силу, на всю страну пока не грохнуло, – утешает Тигранович.

– А ведь всего-то и надо было, – укоряет замминистра, – ввести в ваш совет директоров нашего человека. Мы же ничего такого не просили. Одна маленькая декоративная должность…

– Ах, бросьте! – отмахивается шеф, – знакомы с такими заходами. Сначала декоративная должность, а лет через пять национализация и с днём рождения, новая госкорпорация. А всех нас – на улицу. Плавали, дорогой мой, видели.

Шеф поминает сильно нашумевшую в высших кругах историю национализации «Руссо-балта». Почти детективная история, но если кратко, то неожиданная национализация процветающей автомобильной компании в итоге привела к сдаче многих позиций на мировом авторынке.

Доля вины лежит и на бывших владельцах «Руссо-балта», но, в любом случае, нам-то зачем в нашей корпорации соглядатай со стороны? Чиновники сами ничего создавать не умеют, но поуправлять, только дай.

– И что дальше? – интересуется замминистра.

– Ничего особенного, дорогой мой, – хладнокровно заявляет Тигранович, – всё зависит только от вас. Захотите скандал на всю страну – будет скандал. Не захотите – не будет.

Вот и всё. Тигранович может разговаривать намёками и долго ходить по кругу, но не находит нужным.

– А говорите, что ничего не делали, – с чувством горечи комментирует замминистра.

– Но не говорили, что ничего не будем делать. Если экономическое общение с нами вам не интересно, то хотя бы за права своих детей поборемся. Хоть моральную компенсацию за потерю десятков миллионов получим.

Тигранович замолкает, крутит в руках фужер с остатками вина и через паузу добивает.

– Дорогой мой, разве мы не имеем на это права?

– Прямо уж десятки миллионов, – бурчит замминистра, – как только насчитали…

– Сотни людей в административном отпуске, – сообщаю с молчаливого согласия шефа, – остановленное производство, склады, забитые под крышу готовой продукцией, которая лежит мёртвым грузом несколько месяцев…

– Огромные средства заморожены, – включается шеф, – высокотехнологичное производство очень уязвимо. Это вам, дорогой мой, не деревянную тару гвоздями сколачивать.

О том, как нас министерство подставило, мы ещё помалкиваем. Сами знают. Требовали сразу огромную партию, а когда она была готова, сдали назад. Сволочи! Что там деньги? Сколько мы нервов истратили! Компьютеры оказались на удивление скоропортящимся товаром. Они не сгнивают и не плесневеют, но морально устаревают со всё более стремительными темпами. Через полтора-два года на эти компьютеры потребитель будет смотреть, сморщив нос.

Так что, молодец Даночка! Намеренно меняю ход мыслей, а то злость прямо вскипает.

– Скандала мы, конечно, не хотим, – пожимает плечами замминистра, – вопрос в том, не слишком ли дорого нам это желание обойдётся.

– Не дороже денег, дорогой мой! – с энтузиазмом провозглашает Тигранович. Замминистра морщится.

– Зачем тогда в суд подали? Так не принято…

– Не знаю, как у вас принято, – я вступаю в разговор, – в коммерции принято договора выполнять. Мы же ничего сверх оговорённого в контракте не требуем.

– Скажите прямо, что вы хотите? – замминистра смотрит то на меня, то на шефа.

– Вернуть свои деньги, – пожимаю плечами, показывая наивность вопроса, – с небольшой надбавкой за впустую сожженные нервы.

– Только если мы вернём их сами без вашего участия, то ничего вам обещать не можем, – последнее слово за шефом.

Ещё немного мы говорим почти ни о чём. Конкретный разговор будет позже. При прощании Тигранович спросил, сколько им нужно времени на раздумья. Кузьмичёв запросил две недели, сошлись на одной.

– Ты заметил, друг мой? – спрашивает на выходе шеф, – мы ему постоянно хамили, а он терпел.

Когда? Вот чего не заметил, того не заметил!

– Друг мой, прямо и в лоб излагать свою позицию таким людям считается моветоном, – объясняет шеф.

– Это кто такой порядок завёл? Они? – переглядываемся с Тиграновичем, дружно ухмыляемся.

29 декабря, суббота, время 09:05.

Лицей. Урок русского языка.

– «В войне 1812-го года столкнулись военный гений Наполеона и стратегический гений Кутузова. Постфактум мы знаем, что победил Кутузов. Но как, каким образом это произошло? Про некоторых исторических деятелей, правителей и полководцев, говорят, что они выиграли все сражения и проиграли войну. Парадоксальный тезис, не умещающийся в голову! Как это возможно?

Как раз разгром Наполеона в России ярчайший пример полководца, не проигравшего ни одного сражения и ухитрившегося проиграть войну.

Между прочим, если спросить любого француза, кто победил, он без капли сомнений ответит, что Наполеон. Русские на это хохочут, привёл в Россию шестьсот тысяч войска, через несколько месяцев оттуда, поджав хвост, успело удрать всего тридцать тысяч. Но победил Наполеон, ха-ха-ха!

Так говорят русские, но ведь французы правы! Мы можем сколько угодно спорить, возмущаться и открывать удивлённо глаза нараспашку, но они правы! Наполеон действительно одержал победу в той войне.

Одержал победу в понимании любого европейца. Что испанец, что чех или француз, все европейцы обладают схожими психологическими установками. Общие традиции и взгляды складывались веками. Всё это началось с самого раннего средневековья. В войне двух феодалов побеждал тот, кто овладел замком противника. После этого война прекращалась на условиях победителя, который назначал побеждённому репарации, контрибуции и прочие условия. Спорные земли, обычно из-за них и начинались войны, отходили победителю.

Когда в Европе сложились национальные государства, в основе ничего не изменилось. В войне между странами победа присуждалась тому, кто сумел завладеть столицей противника. Взятая столица – вот главный приз и символ безусловной победы – гордо развевающийся флаг над главным столичным зданием. И с этим соглашаются все. Главное, что с этим соглашаются побеждённые. Любой рыцарь будет сражаться насмерть до последней капли крови в любой битве. Но самый храбрый из них сразу опустит меч, как только будет оккупирована столица. Как только её берут, все опускают оружие и сдаются на милость победителю. Рыцарская средневековая, в чём-то симпатичная и гуманная традиция.

Весь фокус и весь конфликт России и наполеоновской Франции как раз в этом. Наполеон вошёл в Москву с чувством победителя. Военная кампания успешно завершена, – думает он. Так он думает и ждёт делегацию от русского императора, которой он выставит уже заготовленный список требований.

Не дождался. А ждал долго, мучаясь сомнениями, начиная испытывать нехватку фуража и продовольствия. Русские крестьяне почему-то не спешат снабжать его припасами даже за деньги. Отряды фуражиров постоянно пропадают.

Не дождался. Русский – не европеец, для него потеря столицы не более, чем удар по самолюбию и повод разозлиться. Никакая это не победа, подумаешь, в столицу вошёл, – заявляет русский и продолжает всеми способами уничтожать оккупантов. Отказывается складывать оружие и заканчивать войну. Вот варвары! – думают цивилизованные французы перед тем как сбежать из России.

Именно поэтому Наполеон, а вслед за ним историки, государственные деятели и все европейцы считают, что Россия воевала неправильно и не цивилизованно. В чём-то они правы. Мы воюем совсем не по-европейски. Победу над собой можем признать только мы сами. Но мы никогда этого не сделаем».

Татьяна Владимировна, симпатичная невысокая дама, останавливает чтение. Перелистывает несколько страниц.

– Дальше зачитывать сочинение Молчановой не буду. А то весь урок на это уйдёт. Молчанова, ты не будешь против, если я отдам по рядам на прочтение всем желающим?

– Если пятёрку поставите, то не буду, – пожимаю плечами. Учительница весело хохочет.

– За литературную часть меньше нельзя. А за русский язык, поговорим после урока.

Это не первая моя пятёрка по литературе, так что этот предмет у меня тоже за полугодие закрыт отличной оценкой. За русский будет четыре, даже если получу пять за это сочинение.

Контрольная неделя завершается. Пузатым забором из пятёрок за все мои контрольные завершается. Так что финиш мне удаётся. Интересно, что мне папахен за это подарит. Сегодня мы идём с ним выбирать духи для мачехи. Я насоветовала. С косметикой я не подскажу, Эльвира в ней лучше разбирается. Со всем остальным тоже не угадаешь, а вот духи мы выбрать можем.

– Смотри, Молчанова, в трёх местах ты неправильно запятые расставила…

Одну запятую я выспорила. Она интонационный характер носит. Ещё одну, поглядев по сторонам с забавной шкодливостью, Татьяна Владимировна ставит моей ручкой.

– Остаётся одна, да с учётом двойного объёма, с лёгким сердцем ставлю пять, – подводит она итог. – За полугодие всё равно четыре, а за четверть могу и пять поставить. Внатяжку, но могу. Невзирая на то, что столицей Российской империи тогда Петербург был. Но это пусть тебе историк выговаривает, – хихикает она напоследок.

Вчерашний день посвятили школьным олимпиадам. По три часа дали и от остальных уроков освободили. Летучий классный час ещё провели. Наша англичанка в целом довольна, троек по разным предметам в классе очень мало. Четыре штуки на весь класс по всем предметам. Классная «вину» за это возлагает на нас с Викой. В прошлом году было полтора десятка за год.

В Лицее всё спокойно, жестокий взрыв, который я учинила, никто не заметил. Мы с Викой помалкиваем, кроме нас лицейских на интервью не было. А журналистам кто-то плотно рот прикрыл. Юристы косятся на нас с опаской и как-то пришибленно. Ну да, они же посмеивались, когда я говорила, что директору конец, и что теперь? Кому смеяться?

Есть тонкий момент. Подозреваю, что слухи потихоньку расползаются. Не очень-то верю, что племянник вице-премьера ни сном, ни духом, ни о чём не слышал. Что-то должно было до его ушей дойти. В сильно урезанном виде, но всё-таки.

Это они так смотрят, а я гляжу дерзко и нагло. С выражением лица «Давай, попробуй что-нибудь вякнуть». Сразу глаза отводят.

29 декабря, суббота, время 14:45.

Любимое кафе.

Охранник Вики уже прибыл, но парней мы не отпускаем. Их сегодня с нами целый десяток. Оргкомитет по проведению новогоднего общего праздника. Записалось тридцать пять человек из двух классов. Проведён сбор денежных средств, как официально подал записку Дима, королевский секретарь. Собрали по пятьдесят рублей, нечего мелочиться. Обсуждаем программу и меню. Шампанское в небольшом объёме взрослые нам разрешили, но только в момент боя курантов.

– Мальчики, давайте без нелегального проноса спиртного, – просит Ледяная, – а то мой папочка вас больше никогда не пустит.

– Ваше величество, ну, хоть на посошок можно? – с нескрываемым разочарованием спрашивает Паша.

– За воротами особняка хоть под забор падай, – заявляет Вика.

Я названиваю девчонкам.

– Юляш, кроме парадного наряда возьми домашнее. Мы же с ночёвкой будем.

Юля соглашается присоединиться, хотя опасения у неё есть.

– А вы там про меня ничего не рассказывали?

– Рассказывали, конечно, – я даже удивляюсь, – я всем рассказала, что ты – сногсшибательная блондинка. Ой, я не подумала… ты может со своим мальчиком хочешь отпраздновать?

– Нет, он куда-то с родителями в гости уходит, – в голосе подружки испаряющееся разочарование. Понятно, почему оно испаряется. Компания лицеистов считается элитной, попасть туда не всякий может.

– Слушай, никак не могу до девчонок дозвониться. Куда они делись?

– А кто тебе нужен? – на её вопрос перечисляю волейбольную команду за исключением Маринки, она не впишется, и с добавлением Алёнки.

Юля берётся за переговоры с ними. Гора с плеч.

– Только предупреди меня заранее, кто будет. И ещё одно, мы складываемся, но вы – нет, вы приглашённые.

– Девочки будут, – кладу телефон в сумку под заинтересованными взглядами, – Юлька за себя обещала. Поговорит ещё с четырьмя одноклассницами. Там не знаю, должны согласиться.

– Симпатичные? – спрашивает Паша.

– Очень хорошенькие и даже красивые, – опровергаю я.

После этого мы с Викой уходим, а мальчишки остаются. Что-то им обсудить надо. А на мне кулинария. Но у меня Эльвира есть, так что не вижу трудностей.

29 декабря, суббота, время 16:05.

С папочкой в магазине.

– Вот эти духи чуточку лучше, – папочка строит из себя эксперта.

– Нет, эти возьмём, – показываю на конкурирующий пузырёк.

– Почему?

– Флакончик намного красивее…

– Это важно?

Даю понять взглядом, насколько неуместен его вопрос. Мужчина, что с него возьмёшь. Но покупает безропотно, хоть меня за авторитет в таких делах держит и то хорошо.

– Уходим?

– Вот эти еще купи, – показываю на махонькую сапфирового цвета бутылочку с аристократически скромной надписью «Ив-Делинь».

– Не слишком ли для одного раза? Ох, ничего себе! – это он цену увидел. А что такого? Только что триста двадцать рублей отстегнул, а меньше на сорок рублей уже чересчур? Догадываюсь, в чём дело.

– Папулечка, это мне. Ты же не откажешь своей любимой дочулечке? – умильная улыбка не нужна, он всё равно купит, но это так забавно.

– Не откажу, – папахен смеётся и снова уходит к кассе. Подозреваю, с чувством облегчения. Подарки выбирать труд тяжкий и часто неблагодарный. Пока он ходил туда-сюда, я ему одеколон купила. За двадцать рублей с хвостиком. Нравится мне такой расклад, хи-хи-хи…

29 декабря, суббота, время 18:35.

Квартира Молчановых.

Ужинаем. Лёгкую тень озабоченности вижу на челе любимой мачехи.

– Не морщи лоб, Эльвира, – одёргиваю её, – всё нормально. Я подарок папочке купила. За целых двадцать два рубля, так что успокойся.

– Он нам за шестьсот рублей духи, а мы ему за двадцать одеколон? – скептически кривится мачеха. Папахен молча улыбается.

– Ты не понимаешь, мамочка. Хоть за рубль, это же всё равно его деньги. Он наоборот похвалит нас за экономию. Правда, папочка?

– Правда, Даночка.

– И тебе никто не мешает вознаградить его ночью дополнительно. Правда, папочка? – папахен ржёт, Эльвира неожиданно краснеет. Чего это она? А, точно. Я давно так не шутила, отвыкла.

Конец главы 10.