Лицей. Венценосный дуэт

Глава 20. Лицом к лицу

– Тебе это не поможет, – спокойно сообщает, как его… Фирсов, а нет, Фурсов.

Моя выходка задержала их минут на пять. Затолкали в машину, а пять минут его напарник затратил на ту компанию. Что-то строго им втолковывал. Те усиленно кивают, мужчина садиться в джип.

– Ну, и как? Удалось? – светским тоном проявляю вежливый интерес. Меня гордо игнорируют.

– Не могли бы вы уточнить, по какому поводу дискотека? – мешок на голову не надевают, наручниками не удостоили, не лапают. Совсем другое дело, не то, что те придурки.

– На месте всё узнаешь, – не поворачивая головы, ответствует Фурсов.

На месте, так на месте. Едем довольно долго, не меньше получаса, так что есть время подумать. Северо-Восточный округ, что это значит? Карганов как-то упомянул, что папашка Алекса – важная шишка. Не оттуда ли? Ещё один намёк, они говорят по делу об убийстве. Эти двое – пока единственные, кого я убила. В этом мире. Всё вроде склеивается, но торопиться не будем. Держаться только надо настороже.

Дворик за кованой оградой, вторая линия защиты – густые кусты, обрамляющие дорожку вокруг двухэтажного здания старой постройки. Между оградой и кустами ровненький газончик. Грамотно. Преодолеть ограду незаметно невозможно, а что делается у здания и на первом этаже не видно. Хоть роту автоматчиков за этими кустами прячь.

Чуть скрипит высокая фигурная дверная створка, открывая дорогу в короткий коридор с турникетом. Конвой кивает дежурному.

– Задержанная Молчанова Дана, – ух, ты! Он в журнале отметил? Это что, они всё по закону хотят сделать? И как? Жутко заинтриговываюсь.

В отдельной комнатке, где у меня изымают сумочку со всем содержимым, – так-то они сразу забрали, но оформляют только сейчас, – устраиваю цирк с конями, и протокол отказываюсь подписывать. Охо-хо, опять мои многострадальные карточки и мобильник в чужих руках. Не подписываю протокол, потому что в нём нет двухсот рублей и мобильника. Часиков золотых, кстати, тоже нет. Их тоже заставили снять.

Вызывают ещё несколько ухарей, они изображают комиссию, которая и удостоверяет протокол. Ню-ню…

– Молчанова Дана Владиславовна, 15 лет, учащаяся Третьего Имперского Лицея, проживающая по адресу… – монотонно зачитывает мои анкетные данные крепкий, собранный мужчина с жёсткими серыми глазами под коротким ёжиком волос. Такого же бойцовского типа мужчина, что и мои конвоиры.

– Всё правильно, но откуда вам это известно? – недоумённо распахиваю глаза. Мужчина в гражданском костюме, – следователь? – упирается в меня долгим немигающим взглядом. Пытается решить, ему слышится насмешка в моём голосе или показалась. Принимаю максимально невинный вид. Мой визави принимается оформлять протокол.

– Мужчина, – добавляю немного кокетства, – а почему бы вам тоже не представиться?

– Следователь Харитонов, – почему-то недовольно изрекает мужчина, – вы вызваны для дачи показаний по делу об убийстве Алексея Прохорова и Степана Махотина.

Помалкиваю, только глазами хлопаю. Следак сверлит меня взглядом.

– Что вы можете сказать по этому поводу?

– Ничего, господин следователь.

– Почему? Хотите сказать, что не имеете к этому никакого отношения?

– Хочу сказать, что ничего не могу сказать, – глазками хлоп-хлоп, – по нескольким причинам.

– Каким? – а он терпеливый. До сих пор не гаркнул, не грохнул кулаком по столу.

– Во-первых, я несовершеннолетняя и снимать с меня показания в отсутствие лиц, которые должны следить за соблюдением порядка допроса, не имеете права.

Следак, всё с таким бесстрастным лицом берёт телефонную трубку. Через минуту после разговора имею удовольствие любоваться новым лицом. Чуть выше среднего роста, могучая дама в форме. Брюнетка с намечающимся двойным подбородком, широкими плечами, мощными руками и бронебойной грудью. Женские объёмы настолько неудержимы, что просматривается талия, хотя она раза в два-три толще моей.

– Капитан Коротких, инспектор по делам несовершеннолетних, – представляет даму следак, – теперь можете говорить?

– Нет, – мотаю головой, – потому что есть во-вторых.

– Я не очень сильна в юриспруденции, но мне кажется, что по одному поводу нельзя заводить несколько дел. По нескольким случаям можно заводить одно дело, а по одному факту больше одного нельзя. Я права?

– Мне ничего не известно о том, чтобы по факту гибели Алексея Прохорова было заведено какое-то дело.

– Сокольнический РУВД, следователь Карганов, номера дела не помню, но дело ведёт он. Именно то, в котором фигурирует Алексей Прохоров.

– Повторяю: мне ничего об этом не известно, – и глаза становятся какими-то рыбьими.

– Известно, – не соглашаюсь я, – я только что об этом вам сказала. Занесите это, кстати, в протокол.

Моё пожелание игнорируется.

– Вам придётся ответить, – голосом и взглядом следак «надавил», – как вы убили Алексея Прохорова?

– Так я ж и отвечаю, – распахиваю глаза, – я всё рассказала следователю Карганову. Обратитесь к нему, у него и возьмите все мои показания.

– Обязательно обращусь, – обещает следак, – и сопоставлю с теми, которые вы мне сейчас дадите.

Ага, разбежался. Перевожу взгляд на инспекторшу.

– А вы почему молчите? Вас для чего сюда позвали? Чтобы вы молча наблюдали, как господин следователь закон нарушает? – решаю, что можно и мне приступать к наездам.

– Не вижу никакого нарушения, – размыкает каменные уста бронебойная дама.

– Как не видите? Только что на ваших глазах господин следователь принуждал меня нарушить закон. Я, между прочим, следователю Карганову подписку о неразглашении давала. Господин следователь, вам что, не знакомо такое понятие, как «тайна следствия»?

Не смущает их это. То есть, гол засчитан, но полного проигрыша нет. Так они, наверное, думают, когда переглядываются.

– Кстати, у вас ордер на мой арест есть? Покажите! – требую я.

– Вы не арестованы, а задержаны. Для этого ордер не требуется. Имеем право задерживать любого гражданина на три часа, – сухо информирует меня следак.

– Один час уже прошёл, – машинально гляжу на часики, но их – нет. Даже любопытно, вернут ли?

– И за два часа можно многое успеть, – эти слова почему-то вызывают у капитанши какую-то подловатую ухмылку.

– Никак на пытки намекаете? – удивляюсь я и перехожу в контрнаступление, – вы хоть понимаете, что даже за одну царапинку на мне очень крепко по голове прилетит. И не вам! А вашему генералу! И что после этого сделает генерал с неким следователем Харитоновым, капитаншей Коротких и вашим непосредственным начальством? Рассказать?

Вот дурень! Кивает, хоть и скептически. Хотя у меня на любую реакцию заготовка найдётся.

– Вас всех поставят на четвереньки, снимут штаны, – дёргаю головой в сторону инспекторши, – этой жирной корове юбку задерут, и оттрахают в задницу длинным и толстым дрыном с шишкой на конце. Впрочем, может быть, вы об этом мечтаете?

– С-с-с-с…– шипит спущенной шиной капитанша. Кажется, хочет обозвать меня сукой. Флаг те в руки, жирная корова.

Следак смотрит на меня остекленевшими глазами. Контрольный.

– Действуйте, господин следователь. Хотите стать пидорасом, сделайте мне что-нибудь плохое.

Капитанша опять зашипела. Этот звук почему-то и выводит следака из ступора.

– А никто не знает, что ты у нас.

– Вы в этом уверены?

– Надеешься на тех прохожих, которым ты кричала? – ехидно ухмыляется Харитонов, – они никуда звонить не будут.

– Не пытайся казаться дурнее, чем ты есть, – мой взгляд холодеет, зеркально перехожу на «ты», – единственную полную гарантию молчания может дать только секир-башка. А их оставили в живых. Так что могут позвонить в любой момент. Или уже позвонили.

Мне приходит в голову ещё одна идея. Тут же реализую.

– К тому же у меня двойная охрана. Непосредственная и наблюдатель. Так что наблюдатель знает, что случилось с моим телохранителем и мной. Разыскать вашу машину по номеру не составит проблем.

– Составит, – роняет следак. Как это понимать? Их номера засекречены? Тогда это само по себе наводка. Да весь их план – полная туфта. Открыть на меня дело, наверное, можно. Вот только оно получится жутко токсичным для всех, кто его попытается двинуть. И до суда оно не доживёт.

– Молчанова, я тебя предупреждаю, за два часа с тобой может многое произойти, – Харитонов, надо признать, держит удар, хотя я его изрядно фраппировала, изорвав в клочья все его шаблоны.

– Что, например? – дежурно любопытствую я.

– Например, неожиданно и случайно в камере, куда тебя запрут, окажется пяток мужчин уголовников. И устроят тебе двухчасовой праздник тела.

– Да-да, конечно, – издевательски поддакиваю я, – но ведь после этого придётся меня убить. Куда-то деть тело, потом ведь кто-то вам разрешил на меня дело завести? А дальше откроют трассировку мобильника… о-о-о, так вы не знаете, что это такое?

Я начинаю хохотать. Чуть повизгивая от веселья, поясняю мрачному следаку:

– Вы идиоты, которые отстают от прогресса… ха-ха-ха. И я, признаться, тоже дура, совсем забыла. Координаты моего мобильника отслеживаются постоянно. Плата за это небольшая, и после известных вам событий, мой папочка озаботился. Так что свидетелям можно и не звонить. Как только папочка узнает, что я не явилась домой, местонахождение мобильника выяснят с точностью до метра.

– Спасибо за предупреждение, – вдруг ухмыляется следователь, – мы примем меры.

– Если уже не поздно, – смотрю на него скептически. Достали они меня. Придётся их уничтожать на месте. Артподготовку беру на себя. Жить им, как полицейской структуре, осталось недолго.

– Вас уничтожит ваше же МВД. Потому что предателей не любят больше всего, – мой голос сух и холоден, – если к врагам могут проявить милосердие, то изменников уничтожают на месте, без суда и следствия. С вами именно так и поступят. В военное время вас перевешали бы на ближайших столбах, а так с вас просто сорвут погоны и выбросят на улицу. Без выходного пособия.

– Деточка, ты не много на себя берёшь? – подаёт голос капитанша.

– Заткнись, – небрежно бросаю в её сторону, – вы обязаны защищать закон, вы принимали присягу. Вы охраняете Закон, а Закон защищает вас. Но сейчас вы этот Закон на моих глазах топчете и насилуете. И вы что, всерьёз думаете, что Закон вам всё простит? Вы – клятвопреступники и предатели, вы подняли руку на то, что обязаны защищать. Мало того, вы защищаете серийных убийц, на совести которых дюжина изнасилованных и убитых девочек. И что с вами будет, когда я выйду отсюда и всё журналистам расскажу?

Харитонов невозмутим, но на дне глаз мелькает-таки тень. Достала я его, пусть не прикидывается непробиваемым. Не бывает такой защиты, которую нельзя пробить. А против калибра, какой сейчас в моём распоряжении, слабовата у них броня.

Во многом я блефую, но ведь не во всём. И знать точно они не могут, где я привираю, а где – нет. Про мобильник соврала частично, его местонахождение установить – нет проблем. Но вот постоянное отслеживание, про это я не знаю, возможно такое или нет. Вероятность, что те молодые люди, свидетели моего задержания, позвонят в РУВД, всё-таки не нулевая. Тоже надо учитывать.

И как бы они не ерепенились и не запугивали, какой-то политес им придётся соблюдать.

Немного раздражает эта ситуация, но в принципе всё нормально и естественно. Нарабатываю репутацию в этом мире. Меня уже многие знают, теперь узнают и генералы. И как бы некоторым из них икать, заслышав моё имя, не пришлось. В том мире уже было так. Выход против Катрины – серьёзнейший шаг. Шаг, требующий вдумчивой и долгой подготовки, что, однако, не гарантирует даже ничьей. Бывало, я проигрывала, особенно в юности. Но после редкой победы надо мной враг очень долго зализывал раны. О, Катрина! Карающая длань Мессира.

Харитонов и Коротких резко подскакивают от звука распахнувшейся двери. Чуть поворачиваю голову, больше никаких движений. Вошедший сразу становится центром комнаты. В форме, но без кителя, по той же причине, почему я в лёгком сарафанчике. Жарко. На погонах две крупные звезды, подполковник. Лицо, как из гранита высечено, короткая причёска, волосы чуть тронула седина. На пару сантиметров выше и можно назвать высоким, а так, просто крупный мужчина. Крупный, но без выпирающего живота и распирающих брюки телес.

Снова отворачиваюсь, не желаю показывать, что мужчина абсолютно в моём вкусе, вкусе Катрины. Сильной и уверенной аурой на патриарха похож. Мне такие нравятся, но возраст, как бы не за пятьдесят. Великолепен, но не для меня, к сожалению.

Это новое действующее лицо. И как мне быть теперь? Может так?

Эпизод.

– Господин Харитонов, это третий? – на мой вопрос следователь только смотрит удивлённо: какой ещё третий?

– Двое, это вы с капитаншей, а третий – господин подполковник. Это вас троих скоро поставят на четвереньки, снимут штаны и оттрахают длинным и толстым дрыном…

Хрясь! Бум-к!

– Господин подполковник! – отчаянный вопль Харитонова.

Что это у меня перед глазами? Кое-как фокусирую глаза на поверхности стола, оказавшегося от них в нескольких сантиметрах. С трудом отрываю голову, на столе небольшое красное пятно.

Только сейчас понимаю, что мне прилетел мощный подзатыльник от подполковника. Офигеть! И что дальше? А дальше так…

Держу голову наклонённой, якобы пока не очухалась. Чуть подгибаю левую ногу вверх, инстинктивно зажимаясь от полученного удара. Пора! Наношу резкий и хлёсткий удар, целясь каблуком в мошонку. Не получается! Подполковник поднимает правое бедро с лёгким поворотом вбок. Хватает меня за шею, сжимает железными пальцами.

– Не надо, господин подполковник! – Харитонов явно стремится нас растащить, но не может. Держит капитаншу, которая тоже рвётся в бой. А в ушах шум и в голове сгущается туман, мне сонную артерию передавили.

Конец эпизода.

Бр-р-р-р! Стряхиваю морок. Нет, это, конечно, весело, но я неизбежно получу травмы при таком преимуществе у противной стороны. Синяков и шишек не боюсь, но вот рисковать внешним видом не готова, могут выбить зубы или сломать нос. Если придётся защищать свою жизнь или честь, плата небольшая. Но не ради развлечения.

Судя по выражению глаз подполковника, он на оскорбления в свой адрес среагирует рефлекторно. Так что делаем невинную и глупую моську.

И с такой же мордочкой теперь иду по мрачному коридору под конвоем могутного парня в форме.

– Вперёд! Лицом к стене! Руки за спину! Пошла! Стоять! Лицом к стене!

Выполняю все команды беспрекословно, с лёгкой расхлябанностью. И не забываю стрелять глазками в конвойного. В конце пути меня вталкивают в небольшую камеру. Судя по единственной откидной кровати одиночка. А где пять брутальных мужчин, которых мне обещали? Так не честно!

За мной злорадно лязгает железная дверь. Всё это результат короткого разговора без моего участия несколько минут назад.

– Что у вас? – подполковник холоден и лаконичен.

– Показания не даёт. Ссылается на подписку о неразглашении. Показания по интересующему нас делу давала следователю Карганову из Сокольнического РУВД.

– Проверили?

– Нет.

– Проверьте.

– Что делать с задержанной?

– В камеру до выяснения.

После этого я подписала протокол. Он оказался для следака обидно коротеньким. Один вопрос по существу и мой ответ в духе «пошли нафиг, не ваше дело!».

6 августа, вторник, время 14:40

Москва, корпорация «Инфотехн».

В лифтовый холл тридцать пятого этажа 36-этажного полупрозрачного высотного здания компании «Инфотехн» выходит импозантный и озабоченный мужчина. Владислав Олегович Молчанов не дожидается лифта, увидев по индикатору, что ближайший находится в районе пятнадцатого этажа. Проскакивает мимо и взлетает на следующий этаж по лестнице.

Вбегает в дверь с надписью «Начальник СБ», приветствует кивнувшую ему блондинку секретаршу и влетает в кабинет. С хозяином даже не здоровается, ни к чему, только что говорили по телефону. Сейчас опять говорит с кем-то. Тут же входит ещё один мужчина, с ним Молчанов здоровается за руку.

– Виталий, – обращается начальник к вошедшему за Молчановым, положив трубку, – бери оперативную группу, оператора и машину-пеленгатор. Владислав с вами. У него опять дочку украли. Я только что всё выяснил, Дима тоже на связь не вышел. Узнай у диспетчера его номер мобильника, ищите обоих.

Молчанов поступает точно в соответствии со своей фамилией, не произносит ни слова. Виталий отвечает коротким «Есть!». Оба незамедлительно покидают кабинет.

6 августа, вторник, время 16:25

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

Сижу за решёткой в темнице… сухой. Ни разу не кормленая орлиц молодой.

Как-то не выходят стишки, и пушкинские строки какой-то северо-кавказский акцент приобретают. Не иначе угнетающая обстановка действует. Сказать честно, не такая уж и угнетающая. Окошко высоко и маленькое, но солнце бьёт точно в него, и ворвавшийся сноп света рассыпается во все стороны, загоняя тени в дальние углы

У меня что сейчас по распорядку? Согласно личному расписанию занятия гимнастикой и танцами. Так что поехали! Разуваюсь, полы тут чистые, начинаю с лёгких прыжков попеременно на каждой ноге с лёгким выбросом вперёд. Затем разомну ступни и далее по протоколу.

Что-то у меня печень колоть начинает подозрительно быстро. Раньше для такого эффекта надо было кросс километра в три пробежать, да в хорошем темпе, да после длинного перерыва. А перерыв у меня… так-так, а ведь уже неделю по утрам я никак по-человечески дистанцию пробежать не могу. Срезала норму в два раза и всё равно не справляюсь.

Останавливаюсь. Перейду-ка я на гибкость, будем считать разогрелась. Что мне там врач говорил, когда меня папочка в медцентр уволок? «Что-нибудь почувствуешь – сразу ко мне». Хм-м, опускаю нары, мне опора нужна для моего супершпагата. Как скажешь, дядя доктор, как скажешь. Зря понадеялась на молодой и здоровый организм? Ударная доза хлороформа даром всё-таки не прошла? Вот сука этот Прохоров! Не слишком ли легко он от меня ушёл?

Меняю ногу, хоть с этим всё в порядке.

По внутреннему ощущению накопленной приятной усталости около часа мне дали на разминку. Слышу шаги за дверью, когда у стенки ухожу на мостик и обратно. Как раз выпрямилась, когда стали лязгать засовы.

Иду обуваться, должно быть моё заточение заканчивается.

Сижу обуваюсь, на вошедших, судя по шагам, двух мужчин не озираюсь.

– Встать! Шконку на место! – командует мой брутальный конвоир. Рядом с ним пожилой мужчина. Сразу видно, из тех, кто сидит в высоких кабинетах.

Вопросительно гляжу на конвоира, что за шконка такая?

– Сидеть и лежать можно только ночью. Встань и подними нары! – прелестно грубый у него голос.

Прикидываю, как можно развить скандал и как ловчее нахамить конвойному. Меня опережает гость. Он одним движением гасит конфликт.

– Вы позволите? – делает движение присесть, я отодвигаюсь дальше, конвоир затыкается и уходит. По одному этому можно сделать первый вывод о статусе гостя. Лязгает дверь, потом гремит открывающееся окошко. Понятно, присматривать будет. Нет, прислушиваться, любопытных глаз в окошке не видно.

Взгляд у гостя какой-то усталый, но видится в нём что-то обрекающее. Ум-гу, такие тоже встречались. Очень потом удивлённый вид был на их лицах, когда они на собственное тело с фонтаном крови из обрубленной шеи любовались. Недолго, правда. Аж вспомнить приятно.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------

– Ты, выходит, Дана Молчанова? – на меня глядят усталые и мрачные глаза. Добра они мне не желают, это точно, но и особой агрессии не чувствую.

– Как-то не честно. Вы знаете, кто я, а я вас – нет.

– Ты моего сына убила, – чуть помолчав, спокойно поясняет гость.

Точно! И можно не спрашивать, кто именно сын, фамильное сходство налицо. Прохоров - старший. Мысленно, не в реальности, пожимаю плечами. Ну, убила и убила, так получилось, жизнь такая, чего теперь? Твой сыночек тоже много кого убил чисто ради хобби.

Всё-таки пожимаю плечами, надо ведь как-то ответить.

– Конечно, я Алексея не одобряю, – не дождавшись от меня большего, продолжает, – но всё равно тебе это так с рук не сойдёт. Твоя жизнь отныне разделится на до и после.

– Не очень-то вас поняла, – и правда, не понимаю, о чём он? Под ним земля шатается, а он мне угрожает?

– Так жизнь устроена, – немного помолчав, и глядя перед собой, говорит Прохоров, – везде и всюду. Те, кто сверху, могут делать с теми, кто снизу, всё что угодно. Без особых последствий. Наоборот – нет.

– А-а-а, вон вы о чём! – п-ф-ф-ф, открытие века, надо же! – я в курсе. Только с чего вы взяли, что я внизу? Не знаете, кто мой отец?

– И кто твой отец? – Прохоров проявляет голосом полнейшее равнодушие.

– Входит в высшее руководство корпорации «Инфотехн», действительный член ордена Варвары Иловайской.

– Это не низ, – чуть подумав, кивает Прохоров, – но и не верхи. Так что твоя жизнь не станет совсем безрадостной, но проблемы будут.

– Это не проблемы. Это обычная грызня между орденами и чиновниками. Всегда было и всегда будет, – почему мне, почти ребёнку, надо объяснять элементарное даже не взрослому, а пожилому дяде? – а вот вас, господин Прохоров, если не списали, то скоро спишут. Вы уже не способны просчитать ситуацию даже на ход вперёд.

Медленно поворачивается голова и на меня смотрят усталые серые глаза, источающие иронию: мышка показывает зубки? Дорогуша, это тебе показалось! Это не мышка!

– Вы хоть понимаете, что я могу вас сейчас убить, и мне ничего за это не будет? – мирненько спрашиваю я. Прохорова на этот раз пробирает, вид ошарашенный, даже усталость куда-то исчезает.

– …

– Что вам не понятно? Почему ничего мне не будет? А потому что вас здесь быть не должно. Нет вас здесь. А как можно убить человека, которого нет? Так что сделают вам липовую справку, вроде как вас кондрашка хватила и в морг.

Доходит. Власть имущие умеют соображать, когда дело их шкуры касается.

– Я хоть и не молод, но я всё-таки мужчина… – пытается уйти за другой редут обороны. Не поможет.

– А ваш сын что, мужчиной не был? Он был моложе и крепче вас, а я была обнажена и связана. Сейчас я в намного более выгодной ситуации. Я – свободна, а вы пожилой человек, – смотрю на него пристально, намечая уязвимые точки для ударов ногами, руками, а главное, мест, которые можно прокусить. И это не только шея.

Прохорова пронимает. Держится, но чувствую, что именно сдерживается от того, чтобы не поёжиться.

– И кто по вашей же схеме находится наверху, а кто внизу, если за убийство вас, такого важного, мне ничего не будет?

Риторический вопрос задаю в спину. Прохоров медленно, показательно не торопясь, встаёт и отходит к двери. Чуть поворачивается боком после стука, только тогда, не раньше, я попадаю в поле его зрения. Насмешливо наблюдаю. Когда выходит, в его спину бьёт мой заливистый злой смех. Из верхов он, надо же! Помню реалии прошлой жизни. Самые надменные и гордые лица держали лакеи, которые из королевских покоев ночные горшки выносили.

В реальности не так уж он не прав. Я слабее, чем была тогда и охранник рядом. Но искалечить его я бы успела. Дело нехитрое.

6 августа, вторник, время 17:50

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

– Так-так, – роюсь в сумочке, которую мне вернули. Карточки и всё остальное на месте. Денег нет, но это сразу было ясно.

Вокруг меня несколько человек, больше всего меня радует присутствие папочки. Молодец мой папочка, быстро меня запеленговал. Протягиваю руку, требовательно шевелю пальцами:

– Мобильник мне мой, быстро!

Перец, что оформлял изъятое, морщится.

– И морщиться не надо! – грубо пресекаю его молчаливый протест, – Папа!

Но отвечает его адвокат, который наклоняется к моему уху. Огромное ему спасибо за подсказку!

– Копию описи возвращённого, пожалуйста, предоставьте, – говорит адвокат, невысокий полноватый мужчина с приветливым располагающим лицом.

Получаем копию, я участия не принимаю, за меня, несовершеннолетнюю, расписывается папочка. После этого адвокат мне уже вслух говорит.

– Всё ли изъятое вам возвращено?

– Не всё! – извещаю с такой радостью, что присутствующий подполковник тоже морщится, – в опись не было внесено всё изъятое!

– Что именно?

– Во-первых, мобильник…

– Не было мобильника! – спорит старший лейтенант, проводивший изъятие и прикарманивший мои кровные двести рублей.

– Пап, – поворачиваюсь к отцу. Тот, слегка усмехаясь, смотрит на подполковника.

– Господин подполковник, – с ехидством обращается к нему, – мне вызвать журналистов и продемонстрировать им работу пеленгатора? Телефон Даны в здании. Именно так я и обнаружил место, куда незаконно вывезли мою дочь.

Голос отца на последних словах лязгает. Обожаю своего папочку.

Подполковник ничего не отвечает. Молча смотрит на старлея.

– Наверное, ребята из опергруппы забрали… – и выбегает в коридор. Ага, ребята. Как будто я не знаю, что ничего они не забирали.

Возвращается с телефоном, не глядя в лицо, суёт мне в руки. Так-так-так… проверяю, что там новенького? Ага, вот оно! Вытаскиваю список исходящих, сую к лицу подполковника.

– Это что?

Хмуро смотрит, ожидая объяснений.

– Последние три часа провела у вас. Что это за звонки на незнакомые мне номера? В то время, как я в камере сидела и на допросе?

– Запишите претензии и подайте в суд, – насмешливо советует он. Ему тут же кивает адвокат.

– Слышали, что начальник сказал? Заносите в протокол претензий: зафиксировано три звонка, общей продолжительностью… – я подсказываю, – тридцать минут и стоимостью…

– Тридцать рублей, – ответствует папочка, но я добавляю вишенку от себя:

– Два номера городские, не мобильные, там тариф выше…

– Сорок рублей, – корректирует папочка, – вызов стоит пять рублей.

Подполковник Зотов, – кажется, так его адвокат называл, – молча смотрит на старлея. Видно за то его и держат, понимает начальство с полуслова. Хмуро роется в своём портмоне, достаёт четыре десятки. Небось моими же деньгами и расплачивается. Ладно, ещё не вечер, настоящий цирк впереди.

– Претензии исчерпаны? – интересуется подполковник.

– Ну, что вы? – обворожительно улыбаюсь я, – всё только начинается. Где мои золотые часики?

Вопрос вызывает бурю негодования старлея. Не знай я точно, что часики ему отдавала, могла бы и поверить его честным глазам и бурному возмущению.

– Что же вы скромничаете, госпожа Молчанова! – голос старлея сочится ехидством, – почему не говорите о золотых браслетах? Двух? Не упомянули о десятке золотых колец с брильянтами?

Он возмущается, но адвокат вносит в протокол очередную запись: часики дамские позолоченные на позолоченном браслете фирмы «Заря». Судя по выражению лица Зотова, он своему старлею верит. Либо ему до лампочки.

– Ещё есть претензии? – спрашивает адвокат. Я роюсь в сумочке. Мне приходит в голову идея.

– А где моя тысяча рублей? – вопрошаю я. Папочка чуть иронично улыбается. Зотов на секунду заводит глаза к потолку.

– Молчанова, ты уж совсем! – негодованию старлея нет пределов. Родной, это ещё не всё. Мои двести рублей тебе кровавой мочой отольются. А за часики… ну, это потом.

– Записывайте, господин адвокат, – командую я, – тысяча пятьдесят рублей в следующих купюрах…

– Отдавать не собираетесь? – ответа не ожидаю и не получаю. Зотов начинает всё больше походить на грозовую тучу, старлей и его приятель, дежурный по вахте, смотрят на меня волками.

– Хорошо. Значит, часики и тысяча рублей за вами. Ждите судебного и служебного разбирательства.

– Всё, Даночка? – адвокат смотрит на меня, перед ним протокол.

– Сейчас ещё раз посмотрю, – копаюсь в сумочке, у меня ещё одна идея возникает, – так, а где моя любимая алая помада?

Вопросительно гляжу на онемевшего старлея, бросаю в сторону адвоката:

– Вносить в список не надо. Прощаю, – хихикаю и грожу старлею пальчиком. – А вы шалунишка, старший лейтенант. Ладно, мажьтесь на здоровье…

Кто-то за нашими спинами издаёт смешок. На этой весёлой, – не для побуревшего старлея, – нотке завершаем оформление протокола претензий. Это не просто трофей, это трофейная бомба жуткой силы.

– Всё? – подполковник показывает, что терпение его на исходе.

– Самое главное мы забыли, – поворачиваюсь к папочке, – телохранитель мой где?

– Тоже здесь, – папочка смотрит на подполковника тяжёлым взглядом. – С таким же концертом будете моего человека отдавать или всё-таки без фокусов?

Без фокусов не обошлось, но не таких. Денег у него было порядка пятидесяти рублей и тоже в протоколе не указано. Вернули. Мобильник тоже отдали. Часы не забирали, у него электронные. Хорошие и надёжные, но недорогие. Наверное, поэтому не забирали. Да Дима особо не бухтел. Это мы его имущество выдирали. Мы в ответе за тех, кто нас охраняет.

6 августа, вторник, время 19:05

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

– Ну, что, Даночка, домой? – папахен приобнимает меня на улице за плечи.

– Ты чего, пап? Всё только начинается! – оглядываю сопровождающих, – впрочем, все желающие могут быть свободны. Вы как, с нами?

Последний вопрос адвокату, слегка лысоватому хитрецу. Его можно было по одному имени выбрать. Михаил Аронович Бернштейн, каково?

– Я, Даночка, человек любопытный. Так что погляжу, что вы затеяли.

– А что ты задумала, Дана? – спрашивает папахен.

– Нам нужна журналистская группа. С кинооператором. Срочно. Можешь организовать?

– Зачем?

– Будем уничтожать это полуподпольное полицейское гнездо, – нашёптываю вкратце план на ухо. Папахен кивает и берётся за мобильник.

6 августа, вторник, время 19:45

Москва, Северо-Восточный округ, ул. Лермонтова 17.

На улицу выходит решительный подполковник Зотов в сопровождении двух оперативников в гражданке. К воротам вдобавок к дежурному в будочке подходит подкрепление, двое с автоматами.

– Немедленно очистите улицу, – требует Зотов. Да-да, прямо сейчас, врассыпную разбежимся.

– Господин подполковник, не желаете дать интервью, ответить на пару вопросов, – вежливо осведомляюсь я. Кинокамера нацеливается на Зотова, тот закрывается рукой.

– Немедленно уберите камеру! Я запрещаю вам меня снимать! – лязгает подполковник голосом.

Отхожу чуть в сторону, жестом предлагаю оператору следить за мной и оставить этого злыдня в погонах в покое. Оператор дисциплинированно перенацеливает объектив на меня. Я продолжаю:

– Не хочет отвечать на вопросы господин подполковник. Я продолжу свой рассказ…

Папахен, пара его помощников, телохранитель Дима усмехаются. Адвокат с отчётливой глумливостью, наращивать требования полицейские не могут, я-то не возражаю против съёмок. И ещё я начинаю смещаться всё дальше и дальше от полицейского участка или как там они называются? Никакой таблички над входом нет, замаскированное какое-то подразделение.

Подполковник с группой поддержки остаётся на месте, провожая нас неласковым взглядом. Я не отступаю под натиском врага, только не хочу, чтобы он слышал всё, что я говорю. Мои слова иногда комментирует адвокат, давая короткие, но исчерпывающие характеристики действиям полиции. Сама в полной мере не знала, насколько грубо они наследили в моём задержании.

– Подытожим, – говорю я в камеру, – задержали меня с нарушением закона. Мобильник был при мне и оперативники могли позволить мне, а могли и сами позвонить, чтобы известить о задержании моих родителей. Они не только так не сделали, а даже больше, они приняли меры, чтобы об этом никто не узнал. Блокировали и тоже задержали моего телохранителя, который должен был меня встретить и мог сообщить о моём задержании.

– Если они могут так поступить с людьми из кланов, то что ждать простому человеку? – добавляет перчику журналистка, ладненькая брюнеточка. Э, нет! Острого и так будет с верхом, лишнего не надо.

– Случаются ситуации, когда такие меры необходимы, – чуточку вступаюсь за полицию, – к сожалению, преступления иногда совершают люди при власти и тогда требуется дополнительная секретность.

– Но в вашем случае секретность выглядит подозрительной, – не сдаётся журналистка.

– Более того, незаконной, – адвокат согласно кивает моим словам.

– Я немного раскрою суть дела, – на мои слова глаза журналистки разгораются, есть чутьё у девушки. – Весь город слышал о серийном убийце, за которым полиция гонялась больше года…

– Гонялась? – мгновенно улавливает брюнетка мою оговорку.

– Да. Убийц и насильников, их оказалось двое, больше нет. Длинная цепочка убийств, не меньше десятка девушек, оборвана. Им сильно не повезло с последним эпизодом, когда они похитили меня. Чтобы вырваться, мне пришлось их… так скажем, нейтрализовать.

– Убить? – глаза журналистки буквально полыхают. Это не просто сенсация, это многослойная сенсация. Конец маньякам – сенсация! Оборвала длинную цепочку убийств хрупкая девочка – огромная сенсация! Как она это сделала?! Наверняка ещё сенсация.

– Я давала подписку о неразглашении, поэтому с деталями вас ознакомить не могу. Только в общих чертах. Мне удалось нанести им опасные для жизни раны. Спасти их могла только немедленная медицинская помощь, которая в тот момент была недоступна.

– Молчанова действовала в пределах необходимой обороны, разрешённой законом, – веско комментирует адвокат.

– Говорю это вот ради чего. Действия этого полицейского подразделения, начальник которого нас только что прогнал, крайне подозрительны. Меня задержали с нарушением закона, меня пытались допрашивать в отсутствие лиц, уполномоченных присутствовать при допросах несовершеннолетних, меня пытались запугать, угрожая насильственными действиями…

– Какими именно?

– Намекали, что запрут в камеру с мужчинами уголовниками.

– Недопустимое психологическое воздействие, запугивание пытками и насилием, – даёт характеристику адвокат, – прямое нарушение УПК, даже без учёта несовершеннолетия.

– Всё это было, но я о другом хочу сказать. Действия полицейского подразделения в целом выглядят странными. Будто они мстили мне за убийство серийного маньяка, ведь один из них оказался сыном важного человека в этом округе.

Ещё одна сенсация! Микрофон в руке журналистки чуть дрогнул. Смотрю с опаской, как бы оргазм не начался. С извержением.

– В голову сами собой лезут неуместные подозрения. Не были ли они, местные полицейские, как-то связаны с серийным маньяком? С одним из них? Почему его долго не могли изловить? Его точно никто не прикрывал? Подозрения о соучастии я всё-таки отмету в сторону. Это чересчур.

По глазам журналистки вижу, что эта идея ей не нравится. Не будет она сразу отказываться от мысли о соучастии полицейских в серийных убийствах. Уж больно вкусно выглядит.

– Сейчас я предлагаю проехать к нам. Дома у меня есть одна фотография, которая будет вам интересна.

Все рассаживаемся по своим микроавтобусам. Журналистка, Евгенией её зовут, села к нам.

– Меня ведь там ещё и обокрали… – начинаю я.

– Стоп-стоп! – протестует Евгения, – расскажете под камеру.

Около моего дома и рассказала. Когда вынесла фото, где полковник Сафронов надевает на мою руку подарочные часики. Их хорошо видно. Ещё бы! Фотограф специально попросил попозировать для своего удобства. Минуты три нас терзал. Чтобы часы были хорошо видны и наши с полковником лица.

– Можете нам отдать фото? – по тону слышно, что не надеется, но вдруг.

– Не хотелось бы. Лучше переснимите.

Пересняла. Мы беседуем на площадке перед домом. Всё под камеру. Наконец-то всё заканчивается. Для меня. Ухожу домой, а папочка с адвокатом остаются что-то обсуждать с Евгенией. Девушка точно премию урвёт неслабую.

9 августа, пятница, время 09:15

Москва, управление полиции Северо-Восточного округа.

– У вас нет никаких доказательств, – брюзгливо заявляет генерал-майор Трофимов, начальник окружной полиции, – надо же, что выдумали! Полиция обворовывает задержанных! Совсем с ума сошли?

– Лично нам достаточно заявления Молчановой, – улыбается журналистка Евгения.

– Ответите за клевету! – рубит генерал, – и вы и Молчанова.

– И как вы её докажете? – хитренько улыбается адвокат Бернштейн. Нас тут много, – кроме меня с отцом и адвокатом, наша журналистка и полковник Сафронов, – а генерал только с адъютантом. Правильно с его стороны, уж больно горячие факты мы ему вывалили. Лишние уши ни к чему.

– Давайте поговорим спокойно, господин генерал, – мирно предлагает Сафронов. К нему генерал прислушивается, свой всё-таки.

– Я лично награждал Молчанову этими часами, – объясняет полковник, – так что часы были, это факт бесспорный.

Его слова подтверждает лежащее на столе фото. Не моё, копию Евгения принесла.

– На работе она была именно в них. Мы сняли показания с её коллег…

– Вы что, уже дело завели?! – грозный взгляд.

– Нет-нет, с заведением дела пока не торопимся, – успокаивающий жест ладонью. – Итак. Место работы Молчанова покидает с часами. И тут же попадает в руки ваших людей…

– Обронила, – роняет генерал.

– В принципе, это возможно, – соглашается полковник, – но маловероятно.

– В протоколе изъятия нет никаких часов.

– Господин генерал, во-первых, Молчанова его не подписала. Во-вторых, в протоколе и мобильного телефона нет, но его всё-таки отдали. Так ведь?

– И что стоит после этого ваш, так называемый протокол? – ехидно интересуется адвокат.

Я помалкиваю. Хитёр Бернштейн, это по его совету я прекратила шуметь по поводу часов. Как только мобильник отдали. Мобильный тоже не фигурировал в протоколе, и адвокат увидел в этом замечательную возможность придать ему статус ничтожного. В дело вступает радостно улыбающаяся Евгения.

– Ситуация выглядит очень пикантно, господин генерал. Серийных маньяков останавливает Молчанова Дана, полицейские господина полковника оперативно проводят все нужные мероприятия и изобличают Прохорова и Махотина в многочисленных убийствах. РУВД награждает Молчанову ценным подарком, а полицейские вашего округа это подарок воруют. Публика очень заинтересуется такой историей.

Евгения облизывается на последних словах. А я прячу глумливую улыбочку. Генерал хмуро оглядывает нас, делает знак адъютанту.

– Зотова мне сюда, срочно.

Пока ждём подполковника Зотова, адъютант, вроде по собственной инициативе, организует для всех кофе. Генерал смотрит на него хмуро, но ничего не говорит. Умный у него помощник, напряжение сразу снижается. Древний обычай, основанный на инстинктах. Совместная трапеза людей примиряет, неосознанно сидящие за общим столом начинаю считать друг друга своими.

Появление Зотова к особому ажиотажу не приводит. Генерал предоставляет право ввести его в курс дела Бернштейну. Что тот с удовольствием и делает. Зотов мрачнеет на глазах.

– Разрешите позвонить, господин генерал?

Трофимов разрешает, я вставляю замечание:

– Только учтите, одним звонком не обойдётся.

Подполковник меня по виду игнорирует и выходит в приёмную.

– Я вам одно скажу, – слова генерала тяжелы, как гири, – печатать в газетах такое нельзя и вам никто этого не позволит.

– И что взамен? – встреваю я. Папочка косится на меня недовольно. Извини, папочка, но я знаю, что делаю.

– Вы хотите лишить журналистов громкой сенсации, – поясняю генералу, – компенсировать вы можете только другой сенсацией. Какой?

– Дайте нам все материалы по маньяку, – бросив мне благодарный взгляд, в дело вступает Евгения, – по всем зарегистрированным убийствам. Право раскрыть имена убийц и жертв…

– Про жертвы не соглашусь, уважаемая Евгения, – вмешивается адвокат, – семьи жертв могут быть против.

– Обозначим имена и первую букву фамилии, – парирует журналистка, адвокат кивает. – Желательно раскрыть, чей сын Прохоров…

– Нет! – обрубает её хотелки генерал. Евгения смотрит возмущённо, но молчит.

– Лично я считаю, что большую часть материалов следствия можно открыть, – замечает Сафронов. – Не в моей компетенции, дело забрал город, но на том уровне всё и будет решаться.

– С журналистами ясно, – подытоживает генерал, – с Молчановой, я так понимаю, тоже…

– Нет, – на этот раза папочка меня не осуждает. Генерал переводит на меня тяжёлый взгляд. Начинаю излагать.

– Вы что думаете, часики вернёте и отделаетесь? Не получится. Начну с мелочей. Сразу скажу, в моей сумочке было всего двести рублей, обычно я больше наличкой не ношу. Но требую я тысячу. По простой причине: у меня отняли несколько часов моего времени, мне угрожали, мне грубили, меня обворовали в полиции. Я имею право на компенсацию. Полагаю, что любой суд присудит мне в качестве таковой несколько тысяч. Но если обойтись без волокиты и шума, то я согласна всего на восемьсот рублей. Двести рублей, я напоминаю, вы просто обязаны вернуть. Как украденные. Всё ясно насчёт денег?

– Это твои проблемы, Зотов, – переадресовывает генерал, – решай.

– Но это, повторяю, принципиальные для меня, но мелочи. А теперь не мелочи…

Когда я заканчиваю, генерал и подполковник сверлят меня с мрачной злобой. Адвокат с восхищением, а папочка с удивлением. Ну, дочка, ты даёшь! – читаю в его глазах.

– Девочка, ты не слишком много на себя берёшь? – генерал пробует взять на голос. Или на понт, как мои мальчишки говорят.

– Ровно столько, сколько могу удержать. На будущее, господа, прошу усвоить важную вещь. Трогать меня руками без моего разрешения не позволено никому. Меня не интересует, что вы этого не знали. Те, кто себе это позволил, должны быть жестоко наказаны. В частности, присутствующий здесь подполковник Зотов. Если вы, господин генерал, попробуете противодействовать, попадёте в этот грустный список.

Не убедила. Сомнения зарождаю, но вижу в генеральских глазах пренебрежение. Нажмём ещё.

– Вы можете заткнуть рот журналистам, договориться с корпорацией моего отца, но у меня есть собственные, подконтрольные только мне лично ресурсы. И я их задействую, если вы не примете моих условий.

– Ты ничего не сможешь, деточка, – обидно улыбается генерал, – нет у тебя ничего, кроме положения твоего отца.

– Почему вы думаете… – начинает папочка, но я его останавливаю, сжав ему руку. Не надо ловиться на шаблонный финт. Рассчитано только на неопытных.

– Алексей Прохоров и Степан Махотин тоже думали, что я ничего не смогу, – после моих слов генеральская улыбочка испаряется, – и вам, как и им, свои козыри я показывать не буду. Зачем? Предупреждён, значит вооружён. Я слаба, это правда, поэтому удары буду наносить с максимальной силой и жестокостью. Так же, как Прохорову и Махотину. И вооружать вас своим предупреждением не буду. Я слаба, поэтому не могу позволить себе великодушия. Поэтому вам, генерал, лучше не попадать в мой чёрный список.

Ничего больше по существу не сказал генерал. Только хвостиком махнул и уплыл в синее… ой, это из другой песни, ха-ха-ха!

Конец главы 20.

.