Глава 15. Летняя свобода

25 мая, суббота, 10:25.

Лицей. День последнего звонка.

Речь директор задвинул мощную, я так считаю.

– Этот год в Лицее был богат на события. И не все происходящее нас радовало, надо признать. Вы все помните неприятности, связанные с осенним балом. Лицеисты юридического направления уже знают, а сейчас я ознакомлю всех вас с последствиями.

Пауза. Зал шумит, но очень необычно. Та часть, где сидят юристы, хранит мёртвое молчание.

– По результатам проверки жалобы, которую подписали почти восемьдесят лицеистов, министерство просвещения отдало приказ. Первый пункт: все учащиеся Лицея юридического направления 9-ых и 10-ых классов не могут иметь оценки за поведение выше, чем «хорошо»…

Ага! Вот почему ни один юрист не награждён грамотой. Там в грамоте формулировка: «За успехи в учёбе при примерном поведении». Видимо, это обязательное условие.

– Пункт второй, – продолжает директор, – всем учащимся класса 10ЮП-2 снизить оценку за поведение на два балла. При примерном поведении, как вы знаете, ставится «отлично». Так что классу 10ЮП-2 выставлена оценка «удовлетворительно»…

Две трети зала шумит, юридическая треть мрачно молчит. Я, конечно, требовала более жёстких мер, но так тоже не плохо. Когда выставляется оценка за поведение «неудовлетворительно» учащегося исключают из школы. Теперь ни грамот за отличную учёбу, ни медалей им не видать. Не положено. Даже при оценке «хорошо» за поведение, оно уже примерным не считается.

– Я считаю это очень полезным уроком. Для всех. Пострадавшие могут быть убеждены, что наказаны не заслуженно. Не буду даже пытаться вас переубедить. Но вы юристы, кто-то из вас хочет стать следователем, прокурором или судьёй. И вам полезно на себе прочувствовать, что такое наказание за проступок и что чувствует несправедливо наказанный. Вы учитесь. Это неприятный, но полезный урок. Только от вас зависит, усвоите вы его или нет. Всё, все свободны.

Хорошая речь. Я хлопаю, мои аплодисменты звучат неожиданно громко и сиротливо. Оказалась в гордом одиночестве, но временно. Ко мне присоединяется Ледяная, вслед за нами весь класс, за классом – все математики и научники.

Выходим в холл, где нас ждут наши семиклашки, выстроившиеся в две шеренги лицом друг к другу. Входим в образованный ими проход, Ледяная слева, я справа, мимолётно гладим каждого по голове. Троица девчонок стоит с моей стороны, по очереди целую каждую.

Оборачиваюсь к сияющей мелкоте, хотя какая она мелкота? Многие почти с меня ростом, но всё равно, по статусу – мелкота.

– За лето вы должны отдохнуть, набраться сил и здоровья. Занимайтесь физкультурой, подвижными играми. С первого августа переходите на особый режим дня. С утра, с восьми-девяти часов до обеда задавайте себе интеллектуальную нагрузку. Решайте задачки и кроссворды, играйте в шахматы, тренируйте память, навыки устного счёта. И тогда вы сходу и без раскачки включитесь в учёбу в новом году. Всё понятно?

Выслушав восторженный гомон, улыбаемся им на прощание и уходим. Я ещё хотела их позвать на планируемый нами пикник суток на двое-трое, но Ледяная отговорила. Послушав её, согласилась. Действительно, мы будем больше заниматься их воспитанием и обучением, чем собственным отдыхом. Опять же мы, как несовершеннолетние, теоретически сами нуждаемся в присмотре. Ну, и ладно. Повеселимся без младшего поколения.

Остальные нашим завидуют. Ещё два оставшихся седьмых класса тоже дёрнулись встать под нашу руку, но извините. Опоздали. Такое количество новых подданных мы не переварим. На самом деле, с нового учебного года мы за них возьмёмся. Будет как бы испытательный срок.

27 мая, понедельник, время 17:25

Берег водохранилища в километре от усадьбы Франзони.

– Кто такие? Откуда взялись? – моё высочество хватает нагайку. Стек вообще-то, но иногда так хочется перехватить какого-нибудь наглого холопа. Это во мне дворянское и аристократическое бушует.

Мы втроем, с Викой и Юлей, завершили выездку лошадок на берегу, где уже базируются вся наша лейб-гвардия плюс. Тридцать пять девятиклассников откликнулись на наш высочайший призыв отметить конец года, как следует. Пока мы носились по лесам и долам, парни обустроили лагерь, установили наш шатёр и принялись наслаждаться бездельем, купанием, рыбалкой и прочими приятными вещами.

– Это местные, – поясняет Гри-Гри, – рассказали нам про рыбные и грибные места. Классные парни.

Чужих парнишек двое, один моложе наших на год, на вид. Второй поменьше, года три нам уступает. Нам, не считая меня, разумеется.

– За то, что допустили чужих на территорию лагеря, я с вами ещё разберусь! А вы, быстро отсюда! – свои слова подкрепляю напирающей на мальцов грудью кобылы Жизель.

– Это наш берег, мы тут рядом живём, – старший отступает, но пытается заявлять свои права. Младший предусмотрительно отбегает шагов на пять.

– У тебя, салаги, никакой территории быть не может, – заставляю его отступать с ускорением, над его головой угрожающе свистит стек. А когда слегка шлёпаю наглеца по плечу, тот переходит на быстрый шаг, напоминающий бег.

– Эге-гей! – ставлю Жизель на дыбы, пускаю рысью по извилистой траектории, стек свистит всё более пугающе.

Стек, которым я пару раз легонько приложила старшего парнишку, это лёгкая приправа. Пословица «Пекший конному – не товарищ» не на пустом месте родилась. На уровне инстинктов человек испытывает страх перед всадником. Искусный всадник подобен кентавру, существу многократно сильнее и крупнее человека. Я замечаю в глазах наших мальчишек горделивое восхищение нами, великолепными всадницами и какое-то особое, ранее не виданное, почтение. Оно замешано на лёгком страхе, опаске перед нами. Древний животный инстинкт шепчет из глубин подсознания: тот, кто выше и сильнее, тот старше, его надо слушаться.

– Чего это ты так? – спрашивает Ледяная, когда местные изгнаны. Несколько парней рядом тоже недоумевают.

– Чужих в лагерь впускать нельзя. Это основы безопасности. Если пускать, только под постоянным приглядом…

Приходиться объяснять элементарное. Какие они всё-таки дети!

– Они давно тут? – выяснилось, что с полчаса, – всё проверьте, не пропало ли чего. Знаю я этих деревенских…

Отходим в сторону луга, рассёдлываем лошадей, спутываем, пусть пасутся. Нам сегодня разрешили их до утра прогулять. Животным в радость, на воле попастись. Чуть позже их напоим, а пока обтираем от пота и пены.

– Вика, – хихикаю я, – осторожнее с гениталиями своего Ганнибала. А то возбудиться и начнёт крыть всех подряд.

Возвращаемся в лагерь. Подзываю Артёма, озадачиваю на предмет присмотра за лошадьми и в целом лагеря.

– Артём, ты как капитан лейб-гвардии должен постоянно о караульной службе думать, – наставляю я, – смена по два часа. На посту по двое. Тупо стоять и бдить необязательно. Пусть делают, что хотят, но окрестности должны быть под контролем. Кто-то приближается, один сообщает тебе или заместителю.

Нам, четверым девчонкам, – с нами Алёнка, – разбили отдельную палатку. Начинаю придираться. И место мне не понравилось, и не окопали на случай дождя. Есть ещё один момент, который даже опытные туристы не все знают. Но этим позже займёмся.

Сдержанно хмурясь, мальчишки переносят палатку ближе к деревьям, срезают лопатами кочки и неровности, окапывают по периметру. Вот теперь можно сбросить джинсы, топик и кроссовки, оставшись в лёгком купальнике.

Рыбные места нам показали, конечно-конечно, я даже поверю… минут на пять. Рыбную ловлю организовала опять я. Парни с бреднем пошли вдоль берега на максимально возможной глубине. Десятка два, снабжённых палками, сухими ветками и чем попало, проплыли подальше. Выстроила их цепочкой по дуге, концами, опирающимися в группу с бреднем и через метров сорок в берег.

Похоже на загон волков или другой дичи. По моей команде цепочка начала лупить палками по воде. До этого они тихо на месте торчали. Потащили бредень. Цепь водоплавающих мальчишек начинает прижиматься к берегу и навстречу бредню. Потом сеть заворачиваем на берег и вуаля! Пол-ведра плотвы, щурят с парой окуней есть.

Через какое-то время манёвры повторили, потом ещё. Короче ведро рыбы на уху у нас есть.

– Начинайте рыбу чистить. Как котёл закипит, огонь убавить и закидать рыбные головы… – оставив инструкции, ухожу с девочками к лошадям. Через пятнадцать минут рысью возвращаемся на пляж и с наслаждением, общим для нас и коней, врезаемся в блаженно прохладную воду. Ниже по течению, разумеется. Его здесь почти нет, это как бы проточное озеро, настолько широко разливается река.

Загоняю Жизель в воду так, что над поверхностью только я и её шея. Плещу на неё, смываю остатки пота, отгоняю надоедливого слепня. Вот сволочь! Ага! Поймать не смогла, но врезала здорово. Обидевшаяся мелкая тварь, возмущённо гудя, улетает.

После купания отводим их к своей палатке, где мажем репеллентом. Всё, теперь можно их выпускать на лужок.

– Вашества! – с докладом о готовности ухи подбегает Паша.

Следующий эпизод приводит всех мальчишек в полный восторг. Подхожу к тридцатилитровому котлу с чекушкой водки и выливаю её туда.

– Помешать, дать полчаса настоятся и можно употреблять.

Народ с энтузиазмом тащит котёл в шатёр. Там подвешен фонарь, солнце уже заходит, антикомариный тлеющий репеллент даёт еле уловимый запах.

Мальчишки согласно моим приказам ещё одну вещь сделали. Нарезали килограмм двести травы. Подложили под нашу палатку, я полила водой и накрыла плёнкой. Ночью трава начнёт «гореть». Свежая влажная трава начинает интенсивно кваситься или гнить, не знаю, как правильно сказать. При этом она разогревается до 30-35 градусов. Ночью ожидается до 15, вполне может до 8-10 опуститься, но мы будем спать в тепле…

Никогда не ела такой вкусной ухи! Мальчишки глаза заводят от удовольствия. Ледяная по виду невозмутима, как всегда, но чашку очищает полностью. Откидываюсь на охапку травы, прикрытой чьей-то курткой. Класс!

– Кое-что забыла рассказать о деревенских… – лениво начинаю я.

– Ты как-то грубо с ними обошлась, – упрекает мягкосердечная Юля.

– Понимаешь, они народ простой, намёков не понимают. Если их спросить, не беспокоятся ли о них родители, они заверят тебя, что нет. И будут продолжать торчать рядом и совать всюду свой нос. Поэтому им прямо надо сказать: пошли вот отсюда. И даже этого мало, надо убедить, что оставаться опасно и больно. Тогда уйдут.

Вижу, сомневаются.

– Грибные и рыбные места. Вы наивные юноши. Неужто вы действительно думаете, что они покажут их первым встречным городским? Да они даже соседям своим хорошие места не покажут. Зачем? Они сами будут там рыбачить, к чему им конкуренты? Грибные места – то же самое. Дам один совет. Если вам деревенский покажет куда-то и скажет, что там грибов видимо-невидимо, можете смело туда… не ходить. Там нет ничего, кроме поганок и мухоморов. Лучше сразу в обратную сторону идти, даже наобум. Вы меня хорошо поняли, наивные чукотские юноши?

Озадаченно чешут репы. Миша задумчиво говорит, прихлёбывая компот:

– А я всё удивляюсь, почему так трудно в деревне грибы собирать. Вижу, сосед по даче еле корзину с верхом тащит. Спрашиваю, откуда урожай? Он мне «честно» и подробно рассказывает. Если вечером, то ранним утром я уже на месте. Рыщу по всей округе до обеда, еле дно в корзине закрываю. К соседу, тот руками разводит. Типа, ты же видишь, сколько я принёс, вот всё и собрал. И там ещё кто-то ходил. И так всё время…

– И всё время ты ему веришь, – глумливо усмехаюсь.

– Хороший ведь сосед. Попросишь о чём, никогда не откажет, – размышляет Миша.

– Понимаешь, Миша, – проявляю жалость, – для рыбака рыбные места это особая почти интимная тайна. Для грибника тоже. Деревенские же к городским относятся по особому. С одной стороны, завидуют нашему образованию, бытовому комфорту, уровню жизни. С другой, всегда ищут способы посмеяться и ткнуть нас носом в нашу никчёмность.

– Тебя послушать, они все завистливые мерзавцы, – бурчит Гри-Гри.

– Не все, но такое отношение часто встречается.

Юлька начинает позёвывать, это сигнал. Уходим к себе, засыпаем сразу, как коней укравши. Охранник Ледяной после ухи устраивается в машине поблизости. Охрану её Величества он не передоверит никому.

28 мая, вторник, время 16:10

Проточное водохранилище рядом с усадьбой Франзони.

Лошадей мы утром отогнали в конюшню. Кажется, они не огорчились, в конюшне прохладнее и надоедливых насекомых нет. Весь день мы резвились на полную катушку. Накупались и наплавались. Истратила всю плёнку в фотоаппарате, не забыв себя любимую. Гоша умеет фотографировать.

Солнца я побаиваюсь и не только из-за прошлого опыта. Рыжие мгновенно обгорают, поэтому я без накидки рассекаю только тогда, когда солнце уходит за облака. Ледяная, кстати, тоже.

Франзони по нашей просьбе, да и заплатили мы, подогнали баранью тушку в уже разделанном виде. Котёл был полон замаринованной баранины. Так что мальчишки занялись шашлыками, согласно тут же сочинённой поговорке «лучшая рыба – это шашлыки».

Кульминацией дня были соревнования, которые мы сами придумали. Самое сложное было уговорить Юльку, что не составило особого труда. Алёнка сразу согласилась. Мы с Ледяной взяли на себя обязанности судей.

Разбили парней на две команды, каждую команду ещё на две части. Две противоборствующие половинки на одном рубеже, две другие – через сотню метров. По отданной команде, Юля и Алёна, которых мы объявили капитанами команд, запрыгивают на спину очередному парню, и тот галопом мчится на вторую сторону. Там капитанша перепрыгивает на другого мальчишку, из второй половины команды, и тот доставляет её обратно. По итогу, половинки команд должны поменяться местами.

– Интересно, – спросила уже потом Ледяная, – зачем Артём так задорно подпрыгивал при беге? Силушку свою показывал?

– Как зачем? – удивляюсь её наивности, – чтобы Юлька сиськами о него колотилась. Зачем ещё?

Пик кульминации наступает, когда очередь доходит до последних в команде. Юлька осёдлывает Яшку Зильбермана, Алёнка – Сашку Лейбовича.

– Не всё вам, жидомасонам, на шее русского народа паразитировать. Побудьте и вы коняшками, – не замедлил с комментариями Паша.

Слабые оказались коняшки. Яшка с трудом преодолевает метров тридцать заплетающимися ногами и падает на четыре кости. Сашка опережает его только на шаг. Или это еврейская солидарность? Вот тут и началось такое веселье, что все остальные парни, бросив свои рубежи, столпились вокруг финалистов. Толпились, падали от хохота, снова вставали, чтобы со стонами опять упасть на горячий песок. Паша колотил ногами и натурально выл.

Юлька, а за ней Алёнка, не слезают с принявших естественную для ездовых животных позу мальчишек.

– Н-но, родимый! Давай! – Юляшка слегка хлопает ладошкой по заднице своего «коня», сжимает спину коленями. Яшка упорно ползёт на четвереньках, Сашка с Алёнкой не отстаёт.

– Рысью, рысью! – кричит кто-то.

– Лучше иноходью, – поправляет Миша. Он что-то понимает в этом и начинает учить Яшку.

– Яша, одновременно правой передней ногой и правой задней, р-раз! Теперь левыми ногами – д-два! И пошёл-пошёл-пошёл!

Последние метры парни буквально ползли. Девчонки сидели на спинах, сомкнув ноги в коленях.

– Яша! – призывно ору я, – придёшь первым, в лобик поцелую!

– Саша! – перекрикивает меня Ледяная, – а я в щёчку!

Я не повышаю ставки, а то мало ли до чего дойдёт. Приз Ледяной оказался более притягательным, но и здесь вижу плюс: не пришлось Яшку целовать.

За соревнующимися ползли, не в силах оставаться на ногах, болеющие за своих мальчишки. Особо умные, вроде Паши, пытались оседлать соседей. Те перешли на перекатывание.

– Так не получается, – издаёт вердикт Паша, – трение слишком велико. Поползу-ка я купаться…

И сполз в воду, так и не дав себе труда встать на ноги. А зачем? Плавать всё равно надо горизонтально.

1 июня, суббота, время 13:40

Москва, «СМЭ № 3».

– Возрадуйся и вознеси молитвы всем знакомым богам! – кричит Стелле сразу от порога Кругленький.

Мы вернулись из горздрава, где меня оформляли на работу. Шесть часов в смену мне пробили, полную ставку санитара. Сами они больше работают, по восемь-девять часов, но это полторы ставки.

– Не из жадности, Даночка, хотя и деньги лишними не бывают, – поясняет Кругленький, – а работы выше головы, хоть вторую смену вводи. А где её набрать?

Санитар, как любому дураку будет ясно, не самая высокооплачиваемая должность. Но три с половиной тысячи в месяц у меня выйдет.

– Вот видишь, Даночка, – мы сидим в комнате отдыха, – тебе даже школу не надо заканчивать, работа уже есть. С неплохой зарплатой, выслугой за вредность и двадцатичасовой недельной нагрузкой. Захочешь найти такую работу – обыщешься, не найдёшь.

Кругленький наставительно поднимает палец.

– Это же сколько я буду получать с высшим образованием? – задумываюсь я.

– Не считай чужих денег, Даночка, – весело и протестующе машет рукой Кругленький, – чтобы не завидовать.

– Кто кому ещё завидовать должен, неизвестно, – усмехаюсь я, – мой папочка входит в высшее руководство своей компании. Вряд ли вы его переплюнете.

– О-о-о, как ты не проста, девочка моя! – восхищается Кругленький, – и сколько же заколачивает твой папочка?

– Лучше не спрашивайте, Семён Григорич, чтобы не завидовать, – открыто веселюсь я, – несомненно, больше. Вопрос насколько.

– Чуть больше десяти тысяч у него, – сдаёт своего начальника Стелла.

– Чуть меньше двадцати тысяч у моего отца, – моментально реагирую я, – можете начинать завидовать.

Языками почесали и хватит. Стелла уводит меня в лабораторию, обводит рукой застеклённые шкафы с реактивами и пробами.

– Будешь здесь без меня хозяйничать.

Начинаем обучать меня делать анализы крови. С самого начала, забор крови у свеженького клиента, определение группы крови, а затем целый ряд биохимических исследований. На возбудители болезней, на алкоголь, наркотики и прочая, прочая, прочая. И микроскоп мне в руки.

Но за остаток дня я освоила только три основных и самых частых анализа. Хотя общий анализ крови на самом деле целый комплекс реакций, которые, правда, проводятся быстро.

3 июня, понедельник, время 16:30

Москва, «СМЭ № 3».

– Ну, что Даночка? Отпускаем Стеллочку? – жизнерадостно вопрошает Кругленький.

– Да вы что?! – вытаращиваю глаза изо всех сил, – Я только анализы крови освоила и то, до самых редких не дошла. Биопсию ни разу не делала, не, не… мало вы мне времени даёте.

Стелла вздыхает, но не спорит. И так осваиваю всё почти с невероятной скоростью, но как же быстро люди к хорошему привыкают! Надо это учесть. У неё многолетний опыт в профессии, а я начинаю с абсолютного нуля, но то и дело ловлю её на том, что она машинально переходит на профессиональный сленг, даёт ссылки на латыни и вообще, ведёт себя, как с младшим, но коллегой. С одной стороны, приятно, а с другой – я же столько за раз не вытащу!

– Хорошо, дорогие мои, – решает Кругленький, – ещё одна вахта с тебя, Стеллочка, а там, будь что будет. Иди, гуляй. Если что, я сам Даночке всё покажу. Ты, Даночка, особо не волнуйся. Я на тебя всю бумажную работу свалю, мне большое облегчение будет.

– Ничего себе, не волнуйся! – возмущаюсь я, – я хочу живой работой заниматься, анализы всякие делать, вскрытие, а вы всю скучность на меня свалите?

– Именно так, дорогуша, – радуется Кругленький, – а как ты хотела? Ты у нас самая молодая, будешь девочкой на побегушках.

– Я не могу быть девочкой на побегушках, – старательно округляю глаза до максимального радиуса, – в моём Лицее меня даже педагоги уважают и боятся. Одноклассники исключительно высочеством величают, все мои приказы выполняют. Не, аристократки не могут быть на побегушках.

– Ух, ты какая! – то ли восхищается, то ли возмущается Кругленький, – тогда считай меня здесь императором, а себя – принцессой на побегушках.

– Ну, принцесса на побегушках, это ещё ничего, – покладисто соглашаюсь. Стелла хихикает.

– Я же говорил, Стеллочка, наш она человек, наш, – заключает Кругленький и ставит допитую чашку, как точку в разговоре.

Мы уже в цивильном, смена закончена, можно уходить, что мы и делаем. Стелла тут же устремляется в свою сторону, а Кругленький провожает меня до дороги. Ждём машину, которая уже выехала за мной. Общественным транспортом папахен пользоваться запрещает.

– А что, Даночка, будешь поступать в Медакадемию? – прощупывает мои планы шеф.

– На биофак хотела… а сейчас не знаю, – и поясняю, – меня больше всего человеческий организм интересует. Прежде всего, генетика.

– Даночка, а хирургия тебя не привлекает?

– Привлекает. Но моё предназначение – генетика.

– В медакадемии есть специализация «микробиология», а там по генетике можно в аспирантуру уйти, – задумывается Кругленький.

– Увы! – вздыхаю, – мне самой хочется руками работать, но медицинский институт университетской подготовки не даст. Я на передний край науки хочу.

Семён Григорьевич тяжко вздыхает. Мы стоим с краю тротуара у прохода в барьере от проезжей части. За спиной идут в обе стороны нечастые прохожие. Примыкающие к кованому ограждению медгородка матёрые деревья дают надёжную тень. Без неё было бы жарко.

Догадываюсь, что мой шеф положил на меня глаз и желает затащить в свой террариум. Совсем у них с кадрами плохо?

Подъезжает моя машина, прощаюсь с шефом. Папочка не только метро и автобусами запрещает пользоваться, но и случайное такси нанимать. Но не так уж дорого ему обхожусь, большую часть расходов берёт на себя компания. В рамках обеспечения безопасности ключевых сотрудников. Надо насчёт компьютера для нашей конторы с ним поговорить.

11 июня, вторник, время 18:05

Ипподром усадьбы Франзони.

Всадников и всадниц вокруг десятка два, не протолкнёшься. Поэтому мы ушли по лесной дорожке, оставив Юльку на ипподроме. Там ещё один жеребец рассекает, Ганнибала надо уводить подальше, иначе сцепяться. А дерутся жеребцы жутко, разъярённый конь копытами может стаю волков перебить или крупного хищника затоптать, крокодила или гиену. С рысью или леопардом вряд ли справится, те сверху нападают.

– Ты когда фотографии сделаешь? – спрашивает Вика после небольшой скачки.

– Увы! Могу сразу сказать, что кадры удались, я плёнку проявила. Но напечатать не могу, аппаратуры нет. Мне Гоша печатает, а он вне зоны доступа, на отдых с родителями укатил.

Юльки с нами нет, слишком много молодых людей на ипподроме, не может она упустить такой шанс глазками пострелять. Да и роль хозяйки на ней, за клиентами присмотр нужен. На Кайзере она, кстати, потому держится от нас, вернее, от Ганнибала, подальше.

– А сама не думаешь куда-нибудь скататься?

– Не, я на работу устроилась, бабло заколачиваю.

– Куда?

– Лучше не спрашивай, – усмехаюсь, – санитаркой в медучреждение. Работа грязная, но непыльная, хотя и денежная.

– В больницу?

– Да, – легко вру я. Не собираюсь шокировать подружку своим тесным общением с покойниками.

– А что, санитаркам много платят?

– Средняя зарплата среднеквалифицированного работника. Там за вредность доплата идёт. Врачи, конечно, в разы больше получают.

– Первый раз слышу, чтобы обыкновенные санитарки так получали, – сомневается Ледяная. Правильно, вообще-то, сомневается. Но легенду я продумала заранее.

– Обычно у них никакой вредности нет. Но я в лаборатории ошиваюсь, которая анализы делает. А это, сама понимаешь, бактериологическая опасность, вирусная опасность, септическая опасность. Там техника безопасности, как на производстве взрывчатых веществ. Я по пять раз за смену санобработку прохожу. Иначе к людям не выйдешь.

Мы выезжаем на полянку, отпускаем поводья, пусть коняшки немножко попасутся. Не особо густое разнотравье, это не луг. Плотность травы подрывается тенью, которые деревья дают. Высокое солнце они не загораживают, но практический восход для травки начинается позже, а заход – раньше. Так что по сравнению с полевыми и луговыми травами они на диете.

– Ой, смотри, земляника! – восторгается Ледяная.

– Темнота! – присматриваюсь и диагностирую ошибку, – это лесная клубника. Она крупнее земляники и слаще.

Спрыгиваем с коней и начинаем сами пастись. От самого ягодного места коней отгоняем. Они хрумкают всё подряд, и ягоды и листья с побегами.

Нагулявшись, приманиваем животных пригоршнями ягод. Устоять они не могут, подбегают сразу. Медленно покидаем полянку, скакать тут нельзя, лошадь может в мышиную или кротовью норку провалится. Шагом не страшно, а на скаку ногу сразу напополам.

Не сразу осознаю, обычный вопрос мелодичным голоском, как будто отзывается грохотом грозы над головой. Я даже оглядываюсь инстинктивно. Нет, всё спокойно, и Ледяная ведёт себя, как обычно. Подозрительно кошусь на неё, почему вдруг такая тема всплывает.

– А кем ты в прошлой жизни была? – вот это меня чуть с седла не снесло.

– Что? – удивляется Ледяная, – сейчас это модно. Реинкарнация и всё такое. Кем ты себя осознаёшь?

– А ты? – пока не пришла в себя, пытаюсь собрать мысли в кучу.

– Королева, конечно, – заявляет, ни на грамм не сомневаясь, – но кроме этого факта ничего не чувствую.

– Капитан лейб-гвардии его Величества, – неожиданно для самой себя салютую вытянутой вверх рукой. Это почти правда. Полная правда – командир боевой когорты мессира, но это близко.

– Мужчиной была? – смотрит Ледяная.

– Нет.

– Хм-м, фаворитка короля?

– Гм-м, да, – присматриваюсь к подруге, что-то выплывает в голове. – Но ты не королева. Принцесса Роксана Ольденбургская, я как-то видела её. Только она намного старше тебя нынешней была. Но если отбросить возраст, одно лицо. И волосы точно такие же белые.

– Ты всё помнишь? – от удивления Ледяная останавливается.

– Нет, конечно. Разрозненными обрывками, которые всё больше и больше тают. Не завела б ты разговор, я бы через год всё окончательно забыла и считала детскими фантастическими снами.

Едем дальше.

– Надо же… – негромко произносит Ледяная, – вроде веришь во что-то, а когда реально сталкиваешься… удивительно. Реинкарнация, прошлые жизни, неужто это всё правда?

– Наверное, время от времени такое случается. Вряд ли всегда и со всеми.

24 июня, понедельник, время 10:40.

Небольшой актовый зал Сокольнического РУВД.

– Среди направлений, нуждающихся в ускорении работы, – вещает с трибуны полковник Курбатов, начальник РУВД, – отмечу судмедэкспертизу. Мы все знаем, как нам нужны прямые и веские улики для принятия важных оперативных и следственных решений. Убийство или самоубийство, отравление или удушение, зачастую ответ может дать только экспертиза. Недопустимо, я считаю, ждать результатов до трёх суток. Уважаемый Семён Григорич, что вы нам скажете, как наш главный авторитет в этой области? – сидящие вокруг офицеры согласно кивают и вместе с докладчиком дружно и строго смотрят на полноватого и лысоватого мужчину в первом ряду.

Конечно же, он уважаемый, очень уважаемый человек и специалист, Дана может подтвердить.

– Господин полковник, ну, это же не ко мне вопрос, – разводит руками Семён Григорьевич, привстав. – Тщательное и всестороннее обследование трупа, когда вы его запрашиваете, требует целого рабочего дня. А если мне три тела привезли? Или больше? У нас, простите, не конвейер.

– С ответами на запросы на уже проведённые экспертизы вы тоже не торопитесь, – прохладно замечает один из офицеров.

– Тоже не ко мне, – отмахивается Семён Григорич, – это нашей бухгалтерии претензии предъявляйте. Там полторы недели моя заявочка на спецтехнику без движения лежит. Если вам надо ускорить нашу работу, ускорьте сначала прохождение этого заказа. Нет? Тогда и спроса с нас никакого быть не может. Интенсифицировать работу можно только за счёт новой техники.

– Что за техника? – строго спрашивает полковник.

– Вычислительная, компьютер в специальном исполнении, заказ компании «Инфотехн». Тогда нам не придётся перепечатывать данные из архива, быстро сможем выдать дополнительный экземпляр, и само заключение будет оформляться значительно быстрее.

– И вы сразу улучшите свою работу? – скептически скривил губы полковник.

– Сразу даже кошки не родят, – парирует Семён Григорьевич, – придётся осваивать, переводить наш архив в компьютер. Сам он туда не переселится. Но сейчас у меня временно ассистентка работает, она лихо с компьютером обращается, не откажется нас поучить. Но вы тяните с заказом, тяните! А моя помощница только до конца августа работает. После этого я сам от компьютера откажусь. Самостоятельно мы новую технику не освоим.

Полковник что-то бурчит, сидящие за столом офицеры, в форме и без, дружно осуждают взглядами Семёна Григорьевича. Опять он выкрутился!

3 июля, среда, время 14:40

Москва, «СМЭ № 3».

Мы сегодня почти не работаем. Зато трое мужчин в спецовках трудятся в поте лица, в ударном темпе. Осуществляют задуманное моим папочкой. В прозекторской компьютер ставить нельзя, там всё электрооборудование в водонепроницаемом варианте. Зато соседнее помещение – чисто техническое, нет, тела туда изредка заносят, когда совсем некуда девать. Но такое бывает раз в десять лет. А так, там что-то вроде кладовки, хранилища инструментов и реактивов. Самое то для нашего дела.

Мой головастый папахен придумал, прям горжусь им. Компьютер будет стоять здесь, в инструментальной. Стол, на котором он стоит, частично загородим ширмой. В стене рабочие делают проём для экрана. Уже сделали, я смотрю, раму с толстым стеклом вставляют. В отверстие выпущен кабель для клавиатуры. Кроме неё в прозекторской ничего не будет. Клавиатура под плёнкой, плесни водой – ничего не случится. Работать на компьютере будем в прозекторской, а сама машина будет в соседней комнате.

Очень непросто в таком месте компьютеризация проходит.

Рабочие наносят последние штрихи на свою работу. Разравнивают штукатурку вокруг рамы со стеклом. Эдакое окно в мир компьютеров из мира мёртвых.

Кругленький на мою шутку про окно хохочет, рабочие нервно переглядываются.

– Тебе придётся завтра прийти, Даночка, – огорчает меня Кругленький, – учить сменщицу.

– Не переживай так, Данусик, – утешает он, – там тоже молоденькая девочка, ординатор, быстро освоит.

– Будет тупить, возиться с ней не буду, – заявляю твёрдо.

19 июля, пятница, время 15:10

Москва, «СМЭ № 3».

– Ой! – только выйдя из бытовки, сталкиваюсь с каким-то мужчиной чрезвычайно озабоченного вида.

– Девочка, ты что здесь делаешь? Где Марченко?

Вопрос дуплетом и главное – в упор. Я тоже так могу.

– Вы кто такой? Кто вас сюда пустил? – кто пустил, знаю. Уборщица Софья Романовна, женщина преклонных лет, я её обычно «Басоня» зову. Сокращённо от «Баба Соня». Видать, знакомая личность, если дверь открыла. Хотя мог и так войти, когда она мусор выносила. Обычно кровавый и дурно пахнущий.

О, только теперь узнаю важного дяденьку, встречались. И не сказать, что по плохому. Хотя, как он думает, не знаю. Мне, так весело было.

– Господин Семёнов! Андрей Степанович! – расплываюсь в наисчастливейшей улыбке, – какими судьбами в нашу обитель юдоли и скорби?

Это я Кругленькому подражаю, он иногда любит так цветисто выражаться. Правда, хохочет при этом, как ненормальный. Сангвиник, что с него возьмёшь.

Семёнов смотрит ошарашенно.

– Э-э-э, – почти слышу, как щёлкают шестерёнки в его голове, – Молчанова? Ты что здесь делаешь?

– Работаю, господин Семёнов, работаю, – я в цветном свободном длинном топике, только узкая полоска живота открыта и в своих любимых джинсах. Платья, особенно летом, я люблю больше, но в них чувствую себя беззащитной, как овечка.

– А вы с какой целью интересуетесь? – подозрительно сужаю глаза и смотрю на него по прокурорски. Может, у меня извращённое чувство юмора, но мне кажется ужасно потешным подозревать в чём-то кого-то, для кого подозрительность – неотъемлемая часть профессии.

Ошалелости мой вопрос ему не добавляет. Некуда, верхний предел достигнут, больше не влезает. Пока не пришёл в себя, довожу до сведения. Благо догадалась, – каюсь, не сразу, – кто такой Марченко. Ни разу про себя так Кругленького не называла.

– Семёна Григорича сегодня не будет. Вы же сами его куда-то в командировку в область угнали. Будет ли завтра – неизвестно. Если будет, то, скорее всего, после обеда.

– В командировку? – морщит лоб следователь, – нет, это не мы. Городское управление припрягло… а Стелла?

– Стелла в отпуске. До конца месяца её тоже не будет, у неё ещё с прошлого года больше двух недель не догуляно.

– Ну, как так-то? – неприкрыто расстраивается мужчина, – всегда так! Как припрёт, никого на месте нет.

– А что случилось? – проявляю дежурное любопытство. Исключительно ради выражения сочувствия.

– Слушай, Молчанова, – в глазах следователя загорается отчаянная надежда, – ты же говоришь, что работаешь здесь. Может, ты поможешь?

Слегка морщусь, но любопытство разгорается. Чувствую, что-то интересненькое наклёвывается. Не по поводу ли хорошенькой девушки, что вчера вечером нашим сменщикам подогнали? Даже не сменщикам, дежурная санитарная смена приняла поздно вечером. Они ничего не делают, только оформляют приём доставки и упаковывают тело в холодильник.

– Не по поводу вчерашней русалки? – надо уточнить, и я угадываю.

– Да, начальство требует немедленных действий. Надо хоть что-то им на стол положить, а то со свету сживут, – он мне что, на жизнь жалуется?

– Девушка хорошенькая, – размышляю я, – нам такие красивенькие тела не часто подвозят. Прямо одно удовольствие с ними работать…

Придерживаю язык на этом месте. Хотела сказать, что даже резать их жалко. Я всегда стараюсь делать аккуратные разрезы хорошо сохранившихся тел. И аккуратно потом штопаю, Кругленький посмеивается, глядя на мои, ненужные на его взгляд, старания. Девочка, к тому же действительно красива, тёмно-русая, лет шестнадцати-семнадцати.

Ошалелость в глазах Семёнова меняется. Не уходит, но меняется, а надежда вспыхивает с новой силой. Кажется, понимаю, в чём дело. Непроизвольно я применяю тот же сленг и те же интонации, присущие Кругленькому и Стелле. Обозначаю себя принадлежащей тому же профессиональному кругу. Семёнов, возможно, еще не осознал этого, но уже почувствовал. Почувствовал мою уверенность законной обитательницы этого места. Хлопает и лязгает закрываемая дверь. Точно, Басоня на улицу выходила.

– Чем же я могу вам помочь, господин Семёнов? – в голосе прорывается лёгкое кокетство.

– Надо срочно дать заключение по трупу. Причина смерти, характерные повреждения, нет ли следов изнасилования…

– Резекцию мне Марченко запрещает делать самостоятельно. Нет, я часто вскрываю, но только не криминальные трупы. Определить инсульт или остановку сердца у престарелой бабушки, только так. Семён Григорич, бывает, даже не притрагивается. Но вам же нужно полное исследование? Проверка крови и органов на всякие вещества, алкоголь, наркотики, другую химию. У меня просто опыта нет, я обязательно что-то сделаю не так и могу важное пропустить.

Семёнов внимательно меня слушает, между прочим, с нарастающим уважением слушает. И что-то решает.

– Молчанова, давай сделаем так. Ты проведёшь предварительный осмотр, без вскрытия. Что обнаружишь, то и скажешь. Вдруг что-то важное всё-таки заметишь?

– Официальное заключение всё равно дать не могу. Права подписи нет, – я уже согласилась, сейчас довожу до него свои возможности. Слабоватые, но не нулевые.

– И не надо! – радуется Семёнов, – то есть, пока обойдёмся. Предварительный визуальный осмотр, неофициальные данные. На первое время сойдёт.

– Что я буду с этого иметь? – мой неожиданный вопрос загоняет его в ступор, – моё рабочее время кончилось двадцать минут назад. Я – несовершеннолетняя, мне и шесть часов работать по закону нельзя.

– А чего ты хочешь? – тускнеет следователь.

– Угощаете меня мороженым в ближайшем кафе, это раз, – загибаю первый палец, – рассказываете мне, что случилось с девушкой и почему такой шум вокруг неё, это два. И отвозите меня домой, это три.

Звонит мой мобильник. Ещё не взяв его в руки, знаю кто это. Точно, охранник Дима.

– Дима, подожди минут пять, я перезвоню. Я пока на работе.

– О деле не могу рассказывать, – хмурится Семёнов, – тайна следствия.

– Во-первых, наше заключение по девушке я буду печатать, а это тоже тайна следствия. Во-вторых, баш на баш. Я нарушаю закон, осматривая тело в нерабочее время, вы слегка нарушаете, рассказывая об обстоятельствах дела. Подробности мне не нужны, мне просто любопытно.

Глаза мои и правда светятся от любопытства так, что чуть ли не зелёные отблески вижу на костюме следователя. Мнётся, но соглашается. Звоню Диме.

– Дима, отбой. На сегодня свободен. Меня до дому офицер полиции довезёт. Семёнов его фамилия, если что.

Следователь смотрит на меня одновременно с раздражением и одобрением. Не нравится ему, что его фамилию назвала, но одобряет, как меру безопасности.

Придётся опять переодеваться, ладно, перетерпим. Через десять минут мы в прозекторской. Вид девичьего тела особо следователя не напрягает. Видать, тоже насмотрелся. Начинаю работать.

– Сразу скажу, на горле следы удушения, скорее всего, это и есть причина смерти, – продолжаю осмотр, – так, это, наверное, рыболовным крючком зацепили. Вы говорите, её рыбаки нашли?

Семёнов кивает.

– Грубовато вытаскивали. Вот эти следы явно от воздействия, когда тело из воды доставали. Так… вот эти следы прижизненные, девушку связывали. Кое-что надо проверить…

Семёнов опять смотрит с уважением. Я наклоняюсь почти вплотную к телу и несколько раз давлю на грудную клетку и слегка потряхиваю её. Потом переворачиваю на живот, поднимаю в районе живота, мне нужен наклон и надавливаю на спину.

– Видите? Вода изо рта не вытекает, значит, в лёгких её нет. И на слух, не плещется в лёгких. Точно вскрытие покажет, но предварительно, лично я, считаю, что сбросили её в воду уже мёртвой.

Я кое-что решаю проверить, поэтому выгоняю Семёнова.

– Извините, мне как девушке можно интимные места подсматривать, а вам, как мужчине, нельзя, – на самом деле, это наш специфический юмор, но Семёнов подчиняется.

Девушку так и оставляю на животе. Пока. Достаю расширитель, длинный пинцет и фонарик-карандаш. Уж больно в узкие и глубокие места придётся заглядывать.

Всё! Всё, что могла, то и сделала. Иду на санобработку и переодеваться. Девушку обратно, в её прохладное гнёздышко.

Лаборатория, время 16:30.

– Вроде всё… – на мои слова Семёнов аж со стула подскакивает, – можно идти в кафе.

– Молчанова! – стонет следователь, – говори уже, не томи!

– Вот по дороге в кафе и расскажу. Вы на полтора часа меня задержали. Извольте расплачиваться.

Выходим, дежурный санитар закрывает за нами обжелезнённую дверь. По пути из парка, разместившегося вокруг и маскирующего мрачное заведение, рассказываю.

– Следы на теле от хлыста или розги – прижизненные. От стека ещё такие могут быть.

– Какого стека?

– Всадники такими пользуются. Я, например. Люблю конные прогулки. Но свою лошадку я так сильно никогда не бью. Так, легонечко. Стек, это такая длинная, узенькая, гибкая тросточка.

– Понятно.

– Смерть наступила в результате удушения. В речку бросили уже мёртвой. Насиловали ли до этого, скажет вскрытие. Следов в вагине не обнаружила. Сперма, если была, то смыта водой. В прямой кишке сперма тоже не обнаружена, возможно, тоже смыта. Но следы анального насилия есть.

Ненадолго замолкаю, мы дорогу переходим. Кафе совсем рядом, идём туда. Стараюсь говорить так, чтобы прохожие не слышали.

– Причём, что интересно, анальное изнасилование было посмертным.

– Что? – хмурится Семёнов, – некрофилия?

– Похоже, – мы заходим в кафе, – но повторяю, мои выводы предварительные и могут быть ошибочны. Есть микроразрывы прямой кишки, что можно объяснить не только половым контактом, но и извращённым издевательством над трупом.

Семёнов глядит на меня с уважением и оторопью. Я веду свой рассказ, с удовольствием поедая мороженое.

– Насиловали ли девушку орально и вагинально, только вскрытие может показать. Полагаю, что да, но визуально этого не определишь. И ещё кое-что… – задумываюсь на секунду, – в крови обнаружен кантаридин…

– Кантаридин?! – Семёнов чуть не подскакивает на стуле.

– Но повторяю, я не волшебница, я только учусь! Могу ошибиться, но почти уверена, именно кантаридин и в ударных дозах. Таких, что если бы её отпустили, могла инвалидом остаться. Есть ещё в крови следы хлороформа, но повторяю, полной уверенности нет.

Пауза. Возбуждённый Семёнов отходит к телефону. Видать, начальству докладываться. Доедаю мороженое в одиночестве, он-то свой кофе уже выпил.

Своё обещание Семёнов исполняет уже по дороге, когда мы едем на его машине.

– Девушку нашли рыбаки, в десяти километрах от городской черты, в Яузе. Омут там глубокий, метров пять, но вода чистая и когда солнце под определённым углом, видно на несколько метров. А камень ей к ноге привязали.

Он сворачивает на очередном перекрёстке.

– Кантаридин, это след? – спрашиваю я.

– Молчанова, не пойдёшьк нам работать? Быстро соображаешь, – усмехается следователь.

– Если вы не заметили, я уже на вас работаю.

– Да, это след. Характерный признак, показывающий, что ряд жертв дело рук одного… маньяка. Не всегда его обнаруживают. Либо не всегда пользуется, либо доза мала и не обнаруживается.

– Это тот самый, которого вы с прошлого года ловите? – и подправляю маршрут, – теперь туда, а на следующем перекрёстке направо.

Семёнов мрачно кивает. Я скептически хмыкаю.

– За год можно целый взвод маньяков отловить.

Семёнов резко, излишне резко, выписывает поворот. Меня неудержимо тянет в его сторону, но ремень удерживает.

– Вы рассказывайте, рассказывайте, – поощряю я, – это я так, злословлю. Мне из детективов известно, что маньяки самая трудная для розыска категория.

– Есть почерк. Вернее, был. Он убивал девчонок ударом узкого ножа в сердце. Кантаридин часто встречался. Возраст и внешность жертв одного типа примерно. И вот на тебе! Удушение, утопление, да ещё некрофилия. Не было такого раньше!

– Значит другой, – заявляю я, – или он себе помощника взял. Маньяка ещё хуже. Но это маловероятно.

Задумываюсь.

– Если другой, то куда первый делся?

– Всяко могло случиться, – мужчина дёргает плечами, – иногда бывает. Человек может заболеть, умереть, уехать очень далеко, за границу, например. Под машину может попасть.

– Под машину вряд ли…

– Почему?

– Потому что он на машине, – вот и понятно, почему они поймать не могут. Или притворяется, что тупой такой?

– С чего ты взяла?

– А он что, похищенную девчонку взвалит на плечо и на метро поедет? – гляжу вперёд, мой любимый парк показывается. Пять-десять минут и я дома.

– Машину угнать можно…

– Не можно, – он что, не притворяется? – часто вам попадались уголовники-совместители? Маньяк, да ещё угонщик. Разные специализации. К тому же, дополнительный риск угодить в лапы полиции. Если вы до сих пор ничего о нём не знаете, то он очень осторожен.

Насчёт «ничего не знаете» наобум говорю. Но Семёнов не спорит, значит, правда. Они ничегошеньки о нём не знают.

– Он следов не оставляет, – машина останавливается. Приехали. Выхожу из машины, обхожу, мне на другую сторону.

– Оставляет, – это я так прощаюсь, пусть мозгами на досуге поскрипит, – просто вы их не видите. Вот про нож вы знаете. А одежду жертв внимательно осматривали? Пятна автомобильных масел, пыли, налипший грунт на обуви, ворсинки от чехла на сиденье автомобиля? Прям всё-всё проверили?

– Не ко мне вопросы, – бурчит следователь. По недовольному виду догадываюсь, что о чём-то он даже не задумывался.

– Это всё к экспертам-криминалистам.

– А вопросы кто должен им задавать? – резонно защищаю своих коллег, – если вы не дадите нам запрос на проверку крови на наркотики, мы и проверять не будем. Не спросите о хронических заболеваниях, мы ничего не скажем. Так что думайте, что с нас спрашивать. А то торопите нас, а сами даже запрос сформулировать не можете.

На этой придирчивой ноте я и оставляю окончательно посрамлённого Семёнова. И то. Кантаридин-то я самостоятельно обнаружила, он-то об этом даже не заикался. Тайну следствия он ревностно блюдёт, ну, блюди, блюди…

Конец главы 15.

Загрузка...