Лицей. Венценосный дуэт

Глава 21. Контрибуции и репарации. Эпилог

Кремль, московская мэрия (ул. Тверская 3)

15 августа, четверг, время 10:00

– Только вы? – после сдержанных приветствий спрашивает вошедших хозяин кабинета Юрий Сергеевич Богданов, седой мужчина уверенных пятидесяти лет.

В кабинет градоначальника входят двое, Алоян Сергей Тигранович, исполнительный директор «Инфотехн» и адвокат Берштейн. На стороне мэра народу больше. Это и Северо-Восточный префект и два генерала, Трофимов и Стесснер, его начальник, у которого на погонах на одну звезду больше.

– Нет необходимости в большой делегации, многоуважаемые господа, – лучезарно улыбается Сергей Тигранович.

Почему нет необходимости, принимающая сторона понимает спустя десять минут после изучения бумаги, врученной им Берштейном. Адвокат заботливо приготовил несколько экземпляров, всем хватило.

– Ультиматум какой-то, – градоначальник зыркает из-под нахмуренных бровей.

– Газетчики и Молчановы считают, что меньше запрашивать – себя не уважать, а больше – не уважать уже вас, – с такой же лучезарной улыбкой Алоян разводит руками. – А если нет необходимости торговаться и возможности идти на компромисс, то личного присутствия не требуется.

Сергей Тигранович исчерпывающе объясняет минимализм делегации.

– Это вы через край хватанули, – бурчит генерал Стесснер, отрываясь от чтения бумаги, – расформировывать полицейский спецучасток мы не можем.

– Это мы не можем, – не соглашается Тигранович, адвокат немедленно поддерживает улыбкой, которую перенял у Алояна будто эстафетную палочку. Такую же лучезарную.

– Мы не можем, у нас власти такой нет. А вы вполне можете, – после короткой паузы Тигранович продолжает увещевающе. – Господин генерал, вы сами знаете, что необходимость в таких подразделениях давно отпала. Нет сейчас нужды в чрезвычайных мерах с частичной отменой конституционных прав граждан. Мы давно в мирных условиях живём.

Генералы вздыхают и переглядываются. Будь Тигранович и Берштейн ближе, уловили бы сожаление и… и согласие. Не нужные сейчас полицейским снайперские винтовки и гранатомёты, но как же не хочется их лишаться!

– Господа, – каким-то немного неуместным ликующим тоном провозглашает адвокат, – мы же вам просто царский подарок делаем. На ровном месте ликвидировать целое подразделение не с руки. Но когда они так крупно подставились… нет-нет, шикарный момент. Грех не воспользоваться!

Переглядываются уже префект с мэром. Что-то в этом есть, – читается в их глазах. Для собственных нужд можно другую часть организовать, спецучасток становится слишком одиозным местом.

– Что у нас там ещё? – вчитывается мэр Богданов, – отдать под суд старшего лейтенанта Куприянова за ограбление задержанного лица. А также… следователя Харитонова и капитана Коротких за угрозы пытками несовершеннолетней во время допроса…

– Молчановы настаивают на сроке для Куприянова, хотя бы условном. Харитонова и мадам Коротких можете подвести под амнистию, – поясняет адвокат.

– Чересчур, – бурчит Трофимов.

– Вовсе нет, – лучезарно возражает Бернштейн, – Куприянов не только вор, он вор в погонах, а это что значит? Он нарушил присягу, он – клятвопреступник, таких во время войны сразу под трибунал отдавали.

– Какими ещё пытками они на допросе угрожали? На дыбу повесить? – скептически интересуется мэр.

– Хуже, – лучезарно объясняет Бернштейн, Трофимов заранее морщится, – групповым изнасилованием. Пятнадцатилетней девочке, прошу заметить. У кого-нибудь из вас дочери есть?

Вопрос остаётся без ответа, однако адвокат продолжает улыбаться.

– Не доказуемо, – роняет генерал Стесснер.

– А почему не доказуемо, господин генерал? – парирует адвокат, – наверное, потому что допрос вёлся без записи, хотя это давно практикуется. Не обязательно, что вызывает вопросы, но практикуется. А вот не извещать родителей – не законно. И они поступили именно так.

– Прошу заметить, что от вас не требуют наказания оперативников, проводивших задержание. Они хоть в каких-то рамках действовали, – комментирует Тигранович.

– Всё равно не доказано. Вы – адвокат, сами знаете, – спорит Стесснер.

– Зато они покрывают Куприянова, который обворовал Молчанову, – не сдаётся адвокат. – И вот это доказано. Куприянов до сих пор золотые часики Молчановой не вернул. А их она, между прочим, из рук полковника Сафронова получила. Как ценный подарок за героизм и мужество, проявленное в противоборстве с опасными преступниками, серийными убийцами. Вы должны знать, Сафронов же ваш подчинённый.

– С часами не всё ясно, – пожимает плечами Трофимов, – то ли были, то ли нет…

– Хотите открытого гласного процесса? – ехидно интересуется адвокат, – правда, хотите? От себя гарантирую: у вас нет шансов, вина Куприянова будет доказана на сто процентов. И как будет выглядеть ваше управление? Одной рукой награждаете человека за неоценимую помощь полиции, а другой – воруете эту награду.

Мэр и префект морщатся, генералы хмуро переглядываются. Тигранович скучает, итог предрешён, но зубры просто так не сдаются, на то они и зубры.

Спор прекращает мэр.

– Хорошо. Мы обдумаем ваши предложения. Что-нибудь ещё?

– Там ещё от газеты кое-что было, – лениво замечает Тигранович.

– А, это, – мэр опускает глаза, – ну, это мелочи. Обеспечьте, Владимир Оттович.

Стесснер кивает.

– Всё?

– Нет. Теперь главное, – Тигранович делает короткую паузу, – для моей корпорации главное. Собственно, вы должны понимать, что эту историю я использую, только как повод. Не случись сие прискорбное происшествие, мы всё равно бы пришли.

На лице мэра появляется скепсис пополам с пониманием. Взглядом поощряет продолжать.

– Моя корпорация разрабатывает целую линейку продукции, интересную для полиции. Средства связи, средства наблюдения, компактные радиомаяки, мобильные алкотестеры…

На лицах генералов появляется заинтересованность. Зато адвокат скучнеет, его партия исполнена.

– Вот список устройств с предполагаемыми техническими характеристиками, – Тигранович достает сшитые в тонкий пакет листы, – нам нужны гарантии, что город не будет закупать импортные аналоги. Мы хотим от вас техзадание и госзаказ.

– А если иностранные аналоги будут лучше? – спрашивает префект.

– Всё обсуждаемо, – пожимает плечами Тигранович, – иностранцы хитрецы. Они могут перенести основную цену в обслуживание и расходные материалы. Но в любом случае мы готовы к обсуждению условий, сравнительно с иностранцами.

– Как думаете, Сергей Тигранович, у нас всё получилось? – на выходе из здания спрашивает адвокат.

– Не сомневайтесь. Хозяин обсудил со мной госзаказ, показал нам своё расположение. Генералам не нужны особые приказы, они и так всё поняли, иначе не стали бы генералами.

16 августа, пятница, время 08:45

Полицейский спецучасток, ул. Лермонтова 17.

– Принёс? – подполковник Зотов мрачно смотрит на золотые часики. – Точно те самые, не только что купленные? А то нам ещё по этому поводу скандала не хватало

В кабинете начальника сидели те двое оперативников, с которыми не по своей воле знакомилась Молчанова.

– Точно, – понуро подтверждает старший лейтенант Куприянов. На товарищей по службе старается не смотреть. Рёбра ещё ноют от беседы с ними три дня назад. А ещё дочку очень не хотелось обижать, так что пришлось купить такие же. Дорогие, дьявол их забери!

– А теперь пиши, – Зотов пододвигает лист бумаги и ручку, – объяснительную на моё имя. Как и по какому поводу у тебя вдруг появились дамские часики, и точно такие же в тот же момент пропадают у задержанной.

– Вот, блядский потрох! – кратко и экспрессивно выражается один из оперативников, – а мне до конца не верилось…

Второй смотрит на напарника с недоумением: «Что-то ты, братец, совсем…».

Куприянов строчит четверть часа. Присутствующие терпеливо ждут. Когда старший лейтенант протягивает начальнику заполненный письменами лист, тот принимается читать. На лице сразу проявляется скепсис.

– Туфта! – подполковник рвёт бумагу на части и подаёт Куприянову чистый лист, – старлей, мне липа не нужна. Что за ерунда? Соседка жаловалась, что точно такие украли у дочки, ты решил проверить, провести опознание… ты что, хочешь статью заработать за лжесвидетельство?

Куприянов напрягается. Статья может быть только в деле. Каком ещё деле? Вы что, охренели? – такой вопрос написан на его лице.

– К тому же это к делу не относится, – замечает старший оперативник, – это мотив, тебя не об этом спрашивают.

– Почему не относится? – вдруг вмешивается второй, – да пусть пишет. Нарушение всё равно было, в протоколе часы отсутствуют.

– Ладно, пиши так, – решает Зотов, – но обязательно укажи, что в протокол часы не вносил.

Куприянов с тяжёлыми вздохами приступает к работе.

22 августа, четверг, время 16:10

Квартира Пистимеевых.

– Твой секретарь Дима случайно с физкультурником столкнулся, – оборачивается ко мне Саша, – тот делился планами насчёт тебя. Хочет тебя в какую-то лицейскую команду включить.

Оборачивается Пистимеев от компьютера, мой главный конкурент за его внимание. И что обидно, далеко не всегда я выигрываю. Но сейчас я не в претензии, Сашок музыку запускает. Появились недавно в продаже специальные колонки. Там ещё надо звуковую карту вставлять, но для Сашки это пара пустяков.

– Перебьётся Семёныч, – отмахиваюсь я.

– Я тоже так подумал, – Сашка садится на пол рядом со мной, – ты ж с юристами дел иметь не будешь.

Я занимаю любимую позицию на полу, опёршись спиной на тахту и вытянув босые ноги. Пистимеев почему-то залипает взглядом на моих ступнях. Наверное, потому что кроме рук и лица всё остальное закрыто. Сегодня я в своих любимых джинсах.

– Не только в этом дело, – веду беседу дальше, рассматривание Сашком моих ног меня не беспокоит, – у меня справка, освобождение от физкультуры до Нового года.

– А что случилось? – Сашок отрывается от разглядывания моих ножек.

– Не знаешь, что случилось? – делаю круглые глаза, – ничего о моём похищении не слышал?

– Ты ведь уцелела, сама говорила…

– Говорила, – вздыхаю, – а врач, узнав про хлороформ, и что у меня одышка появилась, поставил меня на особый контроль. Никаких интенсивных нагрузок, ничего острого, сижу на диете, как мои брат и сестра, которым человеческая пища пока не положена.

– От хлороформа такие опасные последствия? Его же в медицине применяют. Или применяли…

– Применяли. Но у медиков всё под контролем было. Сразу после операции – вентиляция лёгких. И потом, больные всё равно на диете и после операции у них длинный периодреабилитации. А эти придурки ведь дозу не контролировали, сунули под нос, и дыши всю дорогу. Так что вот так.

Слегка шевелю пальцами, и Пистимеев снова отвлекается на мои ножки. Хм-м, мне что, приятно его внимание?

– У тебя тут заусенчик появился, – тычет Пистимеев в сторону левой ступни. Критикан проклятый! Присматриваюсь. Да, есть, на указательном пальце.

– Подай сумочку, – просьба исполняется незамедлительно. Вытаскиваю маникюрный набор, достаю щипчики. Ну, не сама ж я буду такой ерундой заниматься, когда рядом неравнодушный, – ну, я надеюсь, – молодой человек.

– Срежь, пожалуйста, – отдаю инструмент, – только осторожно! И аккуратно.

– Резать буду точно, – Сашок берёт, не задумываясь, – но сильно и под корень. Весь палец!

И со зверским лицом наклоняется к ноге. За исключением немного глупого хихиканья я больше никак на его угрозы не реагирую. Одним заусенцем Пистимеев не ограничивается, исследует всю ножку, затем что-то находит на другой. Не возражаю. Более того, чтобы окончательно не сомлеть, приходится бороться с собой,. Почему-то приятно чувствовать его тёплые руки. Закончив, он мои очаровательные конечности не отпускает. Хотя ему очень неудобно сидеть на пятках, терпит.

Я прислушиваюсь к двери, может, мне чудится, но, скорее всего, нет. Сделав заговорщицкое лицо, тычу пальцем в сторону выхода. Сашок сразу включается. И реагирует. Аккуратно отложив мои ноги, прыгает к двери с места. Ну, чисто кот! Распахивает, она вовнутрь открывается, вижу убегающую Карину.

– Лови её! – ору восторженно, обожаю движуху!

Сашка молодец, поймал. И мы её, визжащую, затаскиваем в комнату. Сашка держит за ноги, я – за руки и жестоко и безжалостно её щекочу. До слёз и хрипоты от истерического смеха.

Успокоившись, сидим на кухне, чай пьём. Кроме меня.

– Минералки мне, – требую я, – я – на диете. Чай могу выпить, но лучше пропустить.

– Почему? – на меня светит любопытными глазками Карины.

– По кочану! – веско отвечаю я и пользуюсь моментом резко поменять тему, – как бы тебе объяснить, Кариночка… ты можешь мне не верить, но мне по барабану, даже если ты подсмотришь, как я трахаюсь с твоим братом. А ты не подпрыгивай, и со стула не падай. В ближайший год этого точно не будет!

Это я Сашке, который загорается неуместным восторгом.

– Понимаешь, мне всё равно. В конце концов, это же не я подло шпионю.

– Да я только к двери подошла! – искренне возмущается девочка.

– Не ври! Минут пять ты там точно паслась, – меня на мякине не проведёшь, – но это не важно. Вот скажи, почему у тебя подруг нет?

– Почему нет? Есть, – не уверенно спорит Карина, смешавшись от неожиданного поворота.

– Нету, нету, – радостно опровергает Сашка.

– Знаешь, почему? Потому что ты – пустышка, никому не интересная, – бью наотмашь и по-взрослому, – наполовину точно пустая, потому что наполовину любой человек это его друзья. Твой брат – мой друг, Юля и Вика – мои не единственные, но лучшие подруги…

– Весь твой класс – твои друзья. Все тебя обожают, – подсыпает мне мёду, а сестре соль на раны Саша.

– Поэтому я – богатый человек. У меня очень много друзей. Вот случилось со мной несчастье, они весь район на уши поставили, нашли тех козлов, что мой телефон украли, отпиннали их. А кто из-за тебя бегать будет?

– Никто, – тон Саши уже безрадостный и Карина опускает голову.

– Кроме семьи, никто, – уточняю я. – А почему? Потому что ты – пустая, нет в тебе ничего интересного. Поэтому ты за нами и шпионишь. Не из любопытства, а чтобы свою пустоту заполнить. Но понимаешь, это ошибка. Когда ты следишь за нами, ты теряешь себя всё больше и больше. Есть мы с Сашей, а ты превращаешься в звукозаписывающее неодушевлённое устройство на ножках.

Повисает молчание. Карина угрюмо молчит, настолько угрюмо, что Сашка смотрит с сочувствием. Я добиваю.

– Когда ты подглядываешь за нами, ты заполняешь нами себя. А сама ты исчезаешь. Да, Карина вот она, вроде бы есть, а на самом деле – пустая оболочка.

Карину спасает звонок в дверь, быстро вскакивает и убегает открывать пришедшей с работы матери. Или отцу, они примерно в одно время приходят.

– Лихо ты её… – выражает мне восхищение Саша.

– Твою сестру вместо тебя воспитываю, – тычу в него пальцем. – Вовек не расплатишься.

– Я в Лицей тебе помог поступить! – тут же вспоминает свои заслуги.

– А за это я вовек с тобой не рассчитаюсь, – вместе хохочем, когда на кухню входит Софья Петровна с пакетами, – здрасть, Софьпетровна.

– Ой, Даночка здесь! – расцветает женщина, – как давно тебя не было!

– Неправда, Софьпетровна! – спорю я, – при любой возможности я сразу к вам. Обожаю места, где меня любят.

В подтверждение мою рыжую голову тут же утапливают в мягком пышном бюсте.

22 августа, четверг, время 18:35

Чеховский парк.

Пистимеев провожает меня до дома, охранник Дима идёт сзади метрах в тридцати-сорока. На этот раз даже не заикаюсь, что меня можно отпустить хотя бы за сто метров до подъезда. И от сопровождения Димы не отказываюсь.

У меня необъяснимое ничем чувство особого дня. Что-то важное должно случиться, или случилось, а я не заметила. Ой, это оно? Пистимеев вдруг берёт меня за руку, возражений не имею. Когда-то раньше, могла бы, но после похищения, когда два мерзавца лапали меня везде, где хотели, не вижу смысла. По отношению к нему, разумеется.

– Ты как после всей этой истории? – Саша не уточняет, но и так всё понятно.

– Может и не лучшим образом, я ж тебе говорила про справку, но всяко лучше тех двух придурков, – улыбаюсь я, – меня другое удивляет.

– Что? – вопросительно глядит парень.

– Почему два вонючих козла могли меня лапать во всех местах, а симпатичный и замечательный паренёк к самому краешку только-только осмеливается прикоснуться? Через год знакомства.

Это меня прорывает. Всё-таки с мужчинами в этом смысле намного проще. Наверное, это моя женская нетерпеливость Катрины пробивается. Насколько могу судить, Дане нравится долгая карусель с дальними переглядками, полуулыбками, намёками.

– Х-ха! – залихватски выпаливает Пистимеев и тут же притискивает меня за талию, – было б сказано.

– Э-э-э, это ты брось! – уворачиваюсь от поцелуя. Его что, тоже прорвало?

– Точно! – Пистимеев чертыхается, – я и забыл. Ты ж укусить можешь…

Смотрю на него с нешуточной обидой.

– Зачем мне тебя кусать? Почему ты труса празднуешь на ровном месте?

– Чего это сразу труса?

– Львицы, тигрицы и волчицы тоже могут не слабо укусить, но самцов это почему-то не смущает.

– И что ты будешь делать, если я к тебе полезу? – допытывается Пистимеев, – я хочу знать точно.

– Как что? Как будто не знаешь. Возмущаться и кричать «Как ты смеешь?».

О, опять полез целоваться. Уворачиваюсь. Тычется в щёчку.

– Да как ты смеешь? – шёпотом ору я, стараясь вырываться не слишком энергично. Саша неохотно отпускает, его начинает смех разбирать.

– В губы нельзя целоваться, – восстановив статус-кво, провожу ликбез, – таким путём масса инфекций переносится. Герпес, кариес, стоматит, ещё куча болезней.

– А-а-а, ты ж у нас медициной ударена, – доходит до него.

– Слизистая это самое уязвимое место у человека, – подытоживаю краткую лекцию, – так что можешь общаться с девушками, как хочешь, только в губы не целуйся и презерватив обязателен. Сам знаешь, в каких случаях.

Последние слова приводят его в лёгкий ступор. Стоит, глазами хлопает.

– Саша, я – медик, патологоанатом. Я уже несколько десятков трупов вскрыла, разного пола и возраста. Стеснительность, Саш, в таких условиях не выживает.

У подъезда снова пришлось ему противодействовать, не успокоился, пока не поцеловал другую щёку. До двери сопровождал только Дима. Настоящий профи, никакого намёка на улыбку от нашей щенячьей возни.

22 августа, четверг, время 19:00

Квартира Молчановых.

Попадаю в удачный момент, детишки скоро проснутся, но пока спят. Мне почему-то легко становится, будто надоевший и уже привычный груз скинула. Машинально приветствую родителей, иду в комнату. Это что сейчас с Пистимеевым было? И чем так замечателен сегодняшний день?

Пистимеев уделил мне внимание? Он и раньше его уделял. Зашёл дальше обычного? Тоже ничего странного, ситуация развивается, завтра зайдёт, вернее, попытается зайти ещё дальше. Первый поцелуй? Для меня точно не первый, да и не тянет сегодняшнее на полноценный поцелуй, полный страсти и огня. Но почему-то я ему благодарна.

Падаю на кровать, переполненная размышлениями. А может Дану спросить? Погружаюсь в себя, её просто так не спросишь. Сейчас Дана это моё девичье бессознательное.

Выныриваю. Ничего не поняла. Что-то меня угнетало, не слишком сильно, но неприятно. И вдруг прошло. Как-то невнятно всё.

Входит папахен, как всегда, постучав исключительно формально. Садиться на стул.

– Как ты, Даночка?

Чуть на автомате не отвечаю, что всё замечательно, тут же себя одёргиваю. Какого лешего? Спрошу его, вдруг он знает. Старательно подбирая слова, объясняю проблему. Уже не проблему, она исчезла, но осталась не разгаданной. Папахен ненадолго задумывается, я воодушевляюсь. Перспективно он задумывается, не гадает, а слова подбирает.

– Знаешь, Дана, во время войны случается всякое. И каким-то нашим женщинам и девушкам не повезло. Они были изнасилованы вражескими солдатами. Читал я некоторые мемуары… так вот. Были случаи, когда кто-то из них топился и вешался, или думал над этим, но, понимаешь, не сразу после несчастья.

Ненадолго замолкает, терпеливо жду.

– Они делали это, когда их мужья и женихи от них отказывались. К слову сказать, таких было немного. Читал тут про одну, очень она обиделась на какого-то парня, который отказался от близости с ней. Хотя она очень красива была. У него там своя правда была, чересчур правильный оказался, верность невесте хранил.

Какое-то понимание начинает брезжить в голове.

– Все они говорят или намекают на ощущение грязи, их сильно испачкали…

Вот оно! Приподнимаю голову, чтобы не пропустить ни одного слова.

– И близость с кем-то из своих мужчин, лучше всего мужем или женихом, воспринимали, как возможность очиститься. Реабилитироваться. Они успокаивались, когда ими не брезговали, зная про изнасилование. Их как бы принимали обратно, в свои.

Точно! Прямо в десятку! Пистимеев совсем уж в сокровенные места не залезал, но за руку брал, в щёчку целовал, ножки мне грел. А то, что за пазуху мне не залез, так воспитание не позволяет, прямо вот так сразу. Как-нибудь потом залезет, куда он денется? А не он, так кто-нибудь другой.

От возбуждения рывком сажусь на кровать.

– Целовалась с ним? – понимающе улыбается папахен.

– Не то, чтобы целовалась. Он пару раз в щёчку поцеловал, – бормочу я, – в другом дело. Ему приятно было. За руку подержать, за талию обнять. Так!

Я плюхаюсь обратно на кровать. Пистимеев, выходит, меня от ощущения грязи избавил. Виват Пистимейкину. Честно заслужил право хватать меня за талию. Другие места… не, не, это потом как-нибудь.

– Спасибо, пап. Помог разобраться.

– Всегда пожалуйста, Даночка, – улыбаясь, папахен уходит. Детишечки проснулись.

1 сентября, воскресенье, время 9:00

Лицей, внутренний дворик.

Общелицейская линейка. Моя вторая линейка в Лицее. Стоим рядом с Ледяной, держась за руки. Обе соскучились жутко. По-настоящему счастливы видеть друг друга. Вроде уже встречались 30-го августа, на предварительном сборе, но вдоволь не начирикались. Мальчишки нас не трогают. Неужто понимать нас начинают? Знают, что нам надо наговориться, только позже до них очередь дойдёт. Впрочем, они особо не страдают, им тоже надо пообщаться в мужском кругу. А на нас можно и со стороны поглядеть. Мы сегодня в коротких юбках, нейлоне и на шпильках, есть на что полюбоваться.

Директор что-то вещает, другие, опять приветствуем новоприбывших. К нам пополнения нет, никто из девятых не уволился. В восьмом, который сейчас девятый, есть пара вакансий. И у бывших семиклассников большие потери. Но их просто в два класса сводят. Наших подданных немного разметали. Ничего, разберёмся.

Вроде ничего не кончилось, учёба в Лицее продолжается, но у меня ощущение окончания важного этапа. Весь девятый класс был вхождением, вхождением в свои права и владения. Мы отвоевали себе место. Войны, может, и будут, но другие. Не достижение суверенитета, а его защита. Как-то так.

Из не сделанного самое досадное то, что я не добралась до той генетической лаборатории. Пробы маньяков отвезли без меня, другого повода не случилось, а влияния Марченко не хватило, чтобы мне допуск туда дали. Ничего. Всё равно пробьюсь. Наверняка на биофаке есть в ту сторону ниточки.

Идём в класс. Идём с Викой в ногу, всё так же взявшись за руки. Артём приглушённо отдаёт команды, формируя вокруг нас коробочку. Впереди ещё один счастливый год. Дальше не знаю, но этот год будет счастливым. Лёгкая улыбка Ледяной закрепляет мои ощущения не хуже королевской печати на важном документе.

Конец книги.