Лицей. Венценосный дуэт

Глава 11. Новый год

4 января, пятница, время 13:40

Загородная усадьба Франзони

– Ганнибал! Вперёд! – Ледяная энергично, но аккуратно ударяет жеребца шенкелями и с нарастающей скоростью мчится к барьеру.

Я свою Милку придерживаю, жду. Как только Ганнибал перепрыгивает барьер, делаю то же самое. Несусь к барьеру и легко его беру. Я почти не уступаю в умениях Вике, но конным фанатизмом, как она, не страдаю. Вот и сейчас, Ледяная не собирается успокаиваться и делает заход на высокий барьер. Я пробовать не собираюсь. Скорее всего, преодолею и я, но есть небольшой шанс споткнуться. Оно мне надо? Моя сегодняшная кобылка не такая мощная, как Ганнибал, так что ну его!

Артём и Миша объезжают барьер, присоединяются ко мне. Порысим немного по кругу, пока Ледяная даёт Ганнибалу возможность проявить удаль на глазах изящных подруг.

– Вы, мальчишки, такие же задаваки, как Ганнибал. Видите, как он форсит перед нашими девчонками, – глажу согласно пофыркивающую Милку по шее.

Артём с Мишей переглядываются слегка смущённо. Только что пришлось их прессинговать, чтобы они не рвались брать барьеры. Рано им ещё.

– Риск – благородное дело, – мальчик Артём пытается спорить?

– Только ради дела. На войне или ради спасения кого-то. А просто так… – жму плечами, – фиг бы с вами, но если лошадь ногу сломает, как будете в глаза Юльке смотреть? Её же потом забить придётся.

– Кого? – удивляется Артём, – Юльку?

– Почему? – когда все прохохотались, удивляется Миша. Вот невежда!

– По кочану. Сломанную ногу у лошади вылечить невозможно. Она не может неподвижно лежать несколько недель, как человек.

– Но вам же, девочкам, это нравится, – всё-таки срезает меня Миша, – когда мальчики форсят.

Артём поддерживает его ухмылочкой.

– Нравится, – вынуждена согласиться, – и тем больше, чем глупее девочки.

Снова воссоединяемся с Ледяной.

Только с сегодняшнего дня я начинаю восстанавливать свой полностью порушенный режим. Первый раз я его так круто исковеркала. Цена удавшейся новогодней ночи. На полную катушку оторвались.

Новогодний бал в Лицее в субботу 29-го мы проигнорировали. Не только наш класс. Пистимеев меня спрашивал, хочу ли я, чтобы его и другие классы нас поддержали.

– Нет. Просто скажи, что мы не идём. Объяснять надо, почему?

От объяснений Саша отказался. А в понедельник…

31 декабря, Лицей.

– Класс, что за обструкцию вы устроили Лицею? – возмущённо спрашивает англичанка. Мы все недоумеваем. И что выясняется? А то, что на празднике было удручающе мало народу. Кроме юристов, в полном составе, кстати, там к своему собственному удивлению оказалось пара десятков математиков и научников. Всегда есть люди, мимо которых проходят все новости. Пришлось им рассасываться уже в процессе. Оставили юристов в гордом одиночестве.

– Мы, преподаватели, тоже чувствуем себя оплёванными, – нагнетает англичанка. Это она совершенно зря. На такие праздники учителя в полном составе никогда не ходят. Отряжается дежурная бригада из четырёх-пяти человек и всё. Остальные по желанию, которое редко в себе обнаруживают. Для них это работа, от которой любой нормальный человек всегда рад избавиться. На чём я её и ловлю.

– Праздник, небось, быстро закончился?

Людмилка, – так мы её промеж себя кличем, – подтверждает.

– И чем вам плохо? Пораньше домой ушли. Нет, чтобы спасибо нам сказать, – осуждающе поджимаю губы.

Класс поддерживает меня дружным укором в десятках глаз. Смешок невпопад откуда-то с камчатки общего впечатления не портит. Англичанка теряется.

– И на будущее тоже. Теперь все праздники в Лицее будут проходить уныло и очень быстро, – «радую» её. А может, и без кавычек радую, кто знает…

Людмилка округляет глаза. Вопрос «Вы чего?» с такими глазами можно было и не переводить в вербальную форму.

– Это глупо, – добавляет она, – какие-то детские обиды.

– Мы участвовать в общих мероприятиях Лицея больше не будем. Это наша официальная позиция. Простите, кажется, я забегаю вперёд, – оборачиваюсь к классу, – кто «за»?

Все дружно взмётывают руки. Людмилка растерянно хлопает ресницами.

– Вынуждена уточнить, – добиваю я, – не отказываемся от участия, если будут отсутствовать юристы.

– Тот десятый класс? – лепечет англичанка.

– Нет, – тон у меня жёсткий, – все юристы.

– Даночка, ну, как так? Да вы просто права такого не имеете…

– Да мы просто обязаны так делать. И чего вы к нам придираетесь? Позиция остальных классов ещё жёстче. Это ведь не их обокрали. Особенно меня научники восхищают, – подумав, добавляю я.

Я сама начинаю удивляться. Она что, действительно не понимает?

– Можно мне? – вступает Ледяная. Она говорит так редко и мало, что её голосок никто не откажется слушать хоть час подряд. Она встаёт.

– Не знаю, правда или нет, но есть такая легенда. Горностай настолько чистоплотен, что не полезет в грязную лужу даже при смертельной угрозе. Лучше смерть, чем жить в грязи, понимаете?

Ледяная садится. Задумываются все. Чуть усмехаюсь. Большинство, наверное, и не подозревало у себя таких благородных мотивов. Теперь, когда королева объяснила, насколько возвышенны их побуждения, никто задний ход не включит.

– Не понимаю, – чуть тряхнула головой Людмилка, – объясните.

– Удивляюсь я вам, Людмила Петровна, – вклинивается Паша, – что тут непонятного? Мы отказываемся общаться с ворами.

– Вы же сами нас учите активной жизненной позиции, – пытаюсь растолковать я, – не проходить равнодушно мимо проявлений всяких мерзостей. Я повторяю, меня сильно восхищает позиция остальных классов. Мы-то пострадавшие, а они всего лишь свидетели. Вот кто проявил настоящую нетерпимость к воришкам.

– И тем, кто на их стороне, – бурчит Миша.

– Остальные юристы при чём? – опять недопонимает Людмилка.

– Они морально поддерживают жуликов, – уже устаю, но продолжаю растолковывать. – Факультетская корпоративная солидарность для них выше порядочности. Их сознательный выбор. Значит, они разделяют ответственность.

Кое-как англичанка переходит к итогам года по успеваемости. И ещё момент, не сильно меня порадовавший и не особо огорчивший. Слегка поморщилась и всё. Я заняла пятое место в школьной олимпиаде по физике и меня включили в общелицейскую команду. Зацепилась, мля! С завистью смотрю на Ледяную, которая даже в двадцатку не попала, заняла двадцать первое место по математике. На химию никто не пошёл, отдали научникам, их епархия.

Интересно, как себя чувствовали юристы, попавшие на кремлёвскую ёлку? Дошло до них хоть что-то? Судя по взглядам украдкой в нашу сторону – дошло.

Да хрен на них всех! Ещё я буду всякой чушью голову забивать. Чуточку хихикаю. Нам это решение игнорировать общелицейские мероприятия элементарно выгодно. На учёбу больше времени останется. А если нам захочется отдохнуть, то приказы директора нам только помеха. Как мы новогоднюю ночь провели, это просто песня. Что интересно, вроде ничего особенного не было, но поди ж ты…

31 декабря, поздний вечер.

Не знаю точно, во сколько это было. Мы собрались, побесились в саду. Мои бывшие одноклассницы пришли все. Хотя неправильно говорить «пришли», радостно прискакали, бросив всё и всех. Уверена, что не пожалели. Столько внимания от мальчишек, нами, кстати, заранее проинструктированных, за всю жизнь, наверное, не видели. Вокруг каждой из них тут же образовалась свита. Больше всех у Юльки и не потому, что она красивее всех. Кокетничала напропалую.

После совместного ужина ушли в танцзал. Заготовки у нас с Ледяной были, но сценария мы не составляли. Для танцев мы оделись в обтягивающее, как раз одна из заготовок. Плотные лосины, закрытый танцевальный купальник с длинным рукавом и короткая прозрачная юбка. Ледяная в тёмно-синих тонах, я – в чёрных.

Началось с претензий.

– Вы обещали парный танец, – обличающе сужает глаза Паша. – Каждому!

– Обещали – будет! – твёрдо говорим мы и начинаем.

А что тут начинать? Они же ничего не умеют! Потому начинаем урок. Сначала мы вдвоём, затем быстро уловив или вспомнив, к нам присоединяются Алёнка и Наташа. Несколько танцевальных шагов, одна поддержка, исполненная дважды, плюс парочка пируэтов от нас, где от партнёра почти ничего не требовалось. Вот и знакомство со страстным танго.

Сначала все обхохотались. Над неумелостью и скованностью. Пашка настолько талантливо пародирует крайнюю степень застенчивости, что от неё моментально избавляются все. Всё равно лучше не получиться, хи-хи-хи…

А когда мы первый раз продемонстрировали ещё одну задумку, все воспылали неуёмным желанием станцевать с нами. В одной позиции мы забрасываем ногу на плечо партнёра. Вариант вертикального шпагата. Мы обе с Ледяной это умеем. Испытать это на себе не отказался ни один. Аж связки немного заболели, хотя и меняла ногу.

По-настоящему отрываемся, когда мальчишки ставят что-то забойное. Они ещё какой-то мигающий в такт световой эффект применили…

– Это светомузыка, темнота! – просвещает нас Пашка.

Мы с Викой переглядываемся, выходим в центр и применяем ещё одну заготовку. Условное название – «Танец змей». Отрываемся по полной. Девчонки присоединяются через минуту, просто не выдерживают. Затем все остальные. Физически ощутимо воздух в зале заполняется гормонами, срывающими крышу. Примерно так: https://youtu.be/1f1h-IuECps

И так же тесно было. До сих пор Ледяная помалкивает, с ней так же было или нет? В процессе группового танца, похожего на сумасшествие, испытала многократные плотные прикосновения к некоторым частям тела. Те, что обычно девушки берегут от касаний мужчинами. Оправданием может служить ненамеренность, опять-таки не липкие руки ведь тянули. Только всегда ли это происходило случайно? И не посчитать ли случайность не оправданием, но отягчающим обстоятельством, а целенаправленность, ха-ха-ха, смягчающим?

После полуночи запускали фейерверки. Потом опять танцы. Нам никакой алкоголь не нужен для разогрева. Случайно вижу, как Альберт Францевич заглядывает к нам в танцзал. Ошеломление и зависть замечаю в его глазах. И немного испуг. Тут же тихонько дверь закрывает и уходит. Взрослые где-то наверху праздновали, своей компанией.

А утром… хотя какое там утро? Далеко после обеда глаза продрали, ближе к трём часам. Всех разбудил запах пирогов с лососем.

– Шоб мне всегда так жить! – провозглашает Паша, первым идущий на запах. Его обгоняет только Яшка.

– Молодец, Яша! – одобряю я, – ты настоящий еврей, первым к пирогам успеваешь.

– Быстрее, парни! – орёт Пашка, – жидомасон щас всё самое вкусное сожрёт!

– Это наш, королевско подданный жидомасон, – глажу по голове невозмутимо наворачивающего пирог Яшку. Ворвавшиеся парни тут же оттаскивают крутящихся вокруг него девчонок, кто-то даёт ему лёгкий подзатыльник, с Ледяной отгоняем борцов с «жидорептилоидами». Все ржём, как ненормальные.

Классно мы повеселились.

4 января, пятница, время 14:25

Загородная усадьба Франзони

Прогулочным шагом остужаем разогревшихся галопом и рысь лошадей. Мальчишки отстали шагов на пятнадцать, нам надо о своём поговорить. О девичьем и королевском.

– Дана, ты заметила? – выражение лица Ледяной спокойное, как всегда, – отношение мальчишек к нам меняется.

Вопрос задаю в её стиле, одними глазами.

– Всё чаще обращаются к нам по имени. Особенно к тебе. И ты им позволяешь.

Это что, упрёк? И что делать? А Ледяная не останавливается.

– И как тебя величать «вашим высочеством», если ты им позволяешь о себя тереться? – у-п-с-с! Она заметила.

– Надо думать, Вика. Ты права, мы скатываемся к общепринятому стилю общения, – размышляю вслух, – надо думать. А мы чего хотим? Тебе так уж хочется, чтобы тебя на каждом шагу величествовали?

В отличие от меня Ледяная думает молча.

– Не знаю, – после долгой паузы отвечает. – Мне хочется сохранить некую дистанцию.

– Она сама сохраниться, – улыбаюсь я. – Дистанцию полностью уничтожит твой суженый, который тебя лапать начнёт.

– Что за выражения, ваше высочество? – она возмущается, затем вместе хихикаем.

– А мне желательно сохранить лидирующие позиции, – говорю уже серьёзно. – И на каком основании? Мы живём в режиме, хоть и мягкого, но патриархата.

– История России знает императриц, – указывает Вика.

– Религиозный патриарх при этом всегда был мужчина. Вопрос власти очень прост, если разобраться. Власть должна быть у того, кто знает, куда идти. У того, кто видит цель.

– И какова цель?

Я отвечаю. Вика долго думает.

– Ты сумасшедшая, – одобрительный тон резко противоречит смыслу.

А что? Чем не цель создание собственного клана? Собственного ордена, десятого по счёту, если учитывать орден Георгия.

– Тебе наш класс нравится? – мы уже ведём наших лошадок в конюшню. Ледяная отвечает в своём стиле, одним выражением глаз: «Конечно!».

– Не знаю, как ты, а у меня такое чувство, что эти два года в Лицее, будут самыми счастливыми в моей жизни, – разговор прерывается. Я завожу Милку в стойло, беру ветошь, бережно её обтираю.

Идём вдоль денников на выход.

– Мои ощущения во много раз сильнее, – высказывается Ледяная, – персональный ад вдруг превращается в эдем. Только вот дрязги с дирекцией…

– Это не дрязги, это развлечения. К тому же мы победили, – к нам присоединяется эскорт, Артём плюс Миша, и мы их уже не гоним. Пусть слушают.

– Если мы победили, то где контрибуции? – спрашивает Миша. Ледяная одобряет вопрос взглядом.

– Как где? – округляю на них глаза, – во-первых, мы расширились. Сейчас весь факультет под нашу дудку пляшет. Во-вторых, получили почти официальное освобождение от всех общелицейских мероприятий. В-третьих, мы вынесли вон Колобка, как и обещали. Нас боятся и уважают все, даже учителя.

– Аминь! – говорит Артём.

В особняке расходимся по душевым, от нас разит конюшней. Сами не чувствуем, но морщит носик попавшаяся в коридоре Юлька. Демонстративно морщит, она сама лошадница, её этими запахами не испугаешь.

Сходимся в гостиной, мальчишки отваливают в бильярдную. Хитромудрый отец Юли сумел им внушить, что бильярд – аристократическая забава. Глупости, конечно. Фехтование и конный спорт, вот истинно аристократические занятия.

– Мы в уникально счастливом положении, Вика, – излагаю я, – каждый день прихожу в класс с огромным удовольствием. Все одноклассники – мои друзья. Каждый готов прийти на помощь и каждому готова помочь я.

– И никому не отказываешь, как бы случайно, прижаться к тебе, – поддевает меня Вика.

– А ты не позволяла? – натурально, мне интересно. Ледяная горделиво задирает носик.

– Зря, – припечатываю я. – Хотя ты королева, тебе идёт быть недосягаемой. Если говорить откровенно, то не сдерживай меня общественная мораль, я бы со всем классом перетрахалась.

Целую минуту любуюсь редчайшим зрелищем – глазами Ледяной, стремящимися достичь размеров чайного блюдца.

– Хотя нет. Не только общественная мораль мешает. Есть ещё один важный момент, – уделяю внимание дымящейся чашке чая, что приносит нам горничная. – Мальчишки, молодые люди, молодые мужчины могут признать своим лидером только девственницу. Стоит прекрасной деве оскоромиться сексом, её войско тут же разбежится. Потому что каждый мужчина, что идёт за Прекрасной Девой-воительницей, лелеет в глубине души надежду, что он станет её единственным избранником.

– А меня во внимание не принимаешь? – слегка удивляется Ледяная.

– Ты – королева. Какая ассоциация самой первой возникает рядом с этим словом? Королева-мать! – припечатываю я, – от тебя изначально не требуется быть невинной. Могут возникнуть сложности, когда рядом с тобой появится король, но это решаемо. Будет король-консорт, только и всего.

Ледяная хмыкает, и возражений подыскать не может.

– Вспомни Жанну д’Арк. Как её называли? Орлеанская Дева, правильно? А не будь она девой, ни один рыцарь бы за ней не пошёл. Может, нашлась бы жалкая кучка, но войска не было бы. Вот на чём мы выезжаем.

– К чему ты это всё ведёшь?

– Отсюда вывод, – я поднимаю палец, – ты можешь себе позволить сексуальные отношения. Я – нет.

– Хочешь поменяться местами? – предлагает Ледяная. Отмахиваюсь.

– Мне всё равно ещё рано. Так что не горит. К тому же, не вижу приемлемого варианта. Не свергать же мне тебя.

Заходят мальчишки. Присоединяются к чаепитию. Я уже опустошила свою чашку.

– О чём разговор, ваше величество?

Ледяная кивает на меня, пусть принцесса отдувается.

– О будущем, мальчики. Закончим Лицей и разбежимся? Не хотелось бы.

– И чего вы хотите? – продолжает вопрошать Миша.

– Понятно чего. Не разбегаться, в какой-то форме сохранить нашу дружную компанию.

– И в какой форме?

– Предлагаю вам с остальными эту тему провентилировать, – на этом я активное обсуждение прекращаю. Пока хватит. Торопиться и торопить никого не надо. Впереди ещё много времени и множество событий.

8 января, вторник, время 15:05

Квартира Молчановых.

Валяюсь на диване, пристроив голову на колени Эльвире. Только что отобедала, можно и отдохнуть.

– И как ты там, всё решила? – мачеха интересуется результатами районной олимпиады. С утра там была. Дома Эльвира меня покормила, теперь отдыхаю от перегрузок.

– Две задачи из четырёх. Хватит с меня.

– А остальные что? Не смогла? – Эльвира подначивает. На себя бы посмотрела. По собственным словам в точных науках она на уровне неандертальца.

– Хватит с меня. А то ещё первое место займу. Оно мне надо?

– Как не надо? – Эльвира удивляется крайне.

– Вот ты не понимаешь, Эльвир! Это же какой-то спорт получается, борьба на результат. Выиграю, пошлют на городскую, а потом на Всероссийскую. Все в каникулы или выходные будут отдыхать и своими делами заниматься, а я мотаться фиг знает где. Не, хватит с меня районной. Грамотку дадут какую-нибудь, а на городской пусть мальчишки отдуваются.

Да, вот такая у меня позиция. Мне призового места с краю по уши хватит. При поступлении в университет такие бумажки учитываются в режиме «при прочих равных». Никаких других льгот и привилегий они не дают. Лучше на подготовку к экзаменам все силы бросить. Отличные оценки на всех экзаменах – лучшая гарантия поступления.

Слегка повозилась, места становится всё меньше. Живот у Эльвиры совсем большой стал. Ещё месяц-полтора и нас станет пятеро.

– Как назовёшь сестру и брата? – спрашиваю я.

– Плохая примета заранее имена придумывать, – отказывается от темы мачеха.

Я вздыхаю. Хватит валяться! Есть такое препротивное выражение в русском языке: «Надо идти!». Это когда ноги отваливаются, всё тело от усталости чугунное, но НАДО. У меня ничего не отваливается, просто не хочется. После очередного вздоха ухожу натягивать на себя сбрую. Красота требует не столько жертв, сколько систематических усилий и преодолений лени.

Настроение меняется, когда музыку включаю. Почти час то ли танцую, то ли гимнастику делаю.

– Чего ты хохочешь, нахалка! – возмущается моей реакцией Эльвира. Она не удержалась и что-то тоже пытается изобразить. Смотрятся очень смешно её попытки изобразить танцевальные движения в постоянном противоборстве с огромным животом.

– Тебе другие движения надо разучивать, – готовлюсь убегать, – для гиппопотамов.

И тут же убегаю.

17 января, четверг, время 15:35

Районная клиническая больница № 23.

– Смотри, Гриш, из всех остальных доказательство формулы Лейбница самое тягомотное… – растолковываю новые темы Гришке Гриндину.

Ледяная опорожнила пакет с гостинцами и теперь занимается чаем. Идея сделать его из пакетиков наткнулась на её возмущённое выражение глаз. Трудно преодолимая преграда для всех нас. Она же королева.

Гришку угораздило в конце каникул сломать ногу. Допрыгался. В смысле на лыжах с горы допрыгался. И больше всех возмущается он сам.

– Вот гадство! Четыре раза прыгнул, всё нормально было! А в пятый раз на какую-то ямку напоролся…

Горнолыжник нашёлся, – так я кратко прокомментировала его фиаско. Насколько я понимаю, мальчишки все такие. Вечно пускаются в какие-то авантюры.

– Повезло тебе, Гриня. Такие красотки к тебе ходят, – говорит сосед по палате с загипсованной рукой и грудью. И снова подмигивает нам с Ледяной. Вика не замечает, а меня начинает доставать.

Не было его в прошлые разы, недавно появился. Достаёт тем, что мужику под сорок, а он с нами заигрывает. У меня отец как бы не моложе его. Ладно, я всё понимаю, он – мужчина, мы – красивые девушки… но ты же в затрёпанном больничном одеянии. И хоть бы побрился! А то светит небритой физией и завлекает улыбочкой, в которой зубов не достаёт.

– Доказательство несложное, – продолжаю я, – почти арифметическое.

Гриша глядит, вникает быстро. Среди моих одноклассников дураков нет.

– Теперь следующая формула… – на достигнутом не останавливаюсь.

– Мы же этого ещё не проходили, – удивляется Ледяная.

– Там всё просто, – пренебрежительно кривлю губы, – не ходить же нам каждый день.

Даю списки заданий на каждую формулу.

– Почему не каждый день? – огорчается сосед, – как же так, а вдруг отстанет?

Опять встревает! Пора на место ставить.

– Каждый день твою щербатую рожу видеть, слишком тяжёлое испытание, – и обращаюсь к хмыкающему Грише. – Потребуй у врача спецпитание за вредность. Таких соседей только в наказание можно подсовывать.

Пока обиженный мужчинка переваривает пилюлю, перехожу к русскому языку. Ледяная заканчивает колдовать с чаем и ставит исходящие паром чашки. Делаем паузу, пока Гришка читает новые правила.

Сосед было приходит в себя и пытается как-то влезть в разговор, но мы переходим на английский. Долго и безрезультатно думает над моей фразой:

– Гоу то асс, дикхэд!

Ледяная и Гриша хихикают. Сосед скучнеет. Что он ни скажет, получает в ответ грязное ругательство от меня на английском. Понять не может, а мои друзья, глядя на него, смеются. Ледяная к тому же смущается, что намекает на нецензурность моих выражений.

– Вот в этих местах не понимаю, – на английском жалуется Гриша, тыча пальцем в заданный на дом стишок. Быстро пишу перевод на русском.

– Примерно так.

– Надо взять на вооружение этот метод, – говорю Ледяной на выходе из больницы. Уже на русском.

– Здорово ты придумала, – соглашается подружка.

– В следующий раз с порога говорим на английском, – предлагаю я. – Заодно попрактикуемся.

Ледяная соглашается, мы садимся в её машину.

После каникул отрабатываем систему взаимопомощи. Завела себе отдельный кошелёк, куда сама кинула двести рублей и потребовала с одноклассников взносы в размере пятидесяти. Сейчас на эти деньги покупаем фрукты и вкусности Гри-Гри. Кличку такую одноклассники дали Грише Гриндину. Вторая версия – Гризли. Злословный Паша иногда изгаляется. Гри-то-ли-зли-то-ли-не-зли, так иногда Гришку величает.

– У кого сложности по жизни – обращайтесь, – так я всем сказала.

– А если из дома выгонят? – начинает подкидывать учебные задачи Паша.

– У меня с девушкой проблемы. Она мне нравится, а я ей – нет, – продолжает тот же Паша.

Меня не проймёшь. У меня на всё один ответ:

– Обращайтесь. Поможем. Отчего не помочь, за ваши деньги?

22 января, вторник, время 14:30.

Лицей, стадион.

По дорожке бегут шестеро с портфелями а-ля дипломат. Такие прямоугольные и в меру жёсткие. Остальные забрасывают их снежками. Не могу удержаться от смеха при виде неумелых бросков Ледяной. Девчонки все очень забавно кидают любые предметы. Недалеко, неточно и очень смешно замахиваются. Как-то за спину, а потом снежок может полететь чуть ли не перпендикулярно направлению.

Мне далеко до парней, но хоть и слабее, всё-таки бросаю в мужском стиле и довольно точно. Это мы тренируем свою охрану. Все должны владеть навыками защиты нас, таких красивых.

– Есть! – радуется Миша. Угодил кому-то в голову. Снежок рассыпается красивым снежным веером. Пострадавший возмущённо орёт, но храбро бежит дальше.

Учим всему. Схема рукопашного боя тоже проста. Удар противника – блок – ответный удар. Нашими портфелями, – вся лейб-гвардия сейчас с такими, – можно блокировать даже удары ножом и выстрелы из пневматического оружия. Мелкокалиберный огнестрел тоже не пробьёт. Не мелкокалиберный уже не знаю, там ведь кроме брони ещё учебники. Только боевое оружие может всё пробить, полицейский вариант вряд ли.

Портфели пришлось делать на заказ, со стальной окантовкой по периметру и с усиленной ручкой. Броневой лист, вшитый с одной стороны, здорово утяжелил с виду обычный атрибут школяра.

Мы сменили время занятий. Слишком большая нагрузка на один день, когда физкультура совпадает с тренировкой. Физкультура в понедельник и четверг, тренировки во вторник и пятницу.

– Меняемся! – командую я. Через некоторое время замечаю, как мстительный Арентов не только сам метиться в Мишу, но и других подговаривает. Прекращаю это безобразие. Остальным тоже надо тренироваться.

В Лицее всё вошло в колею. Юристов не замечаем, сами они не отсвечивают. Притихли. Спокойно учимся, ребята параллельно тренируются. Уже восемь человек только в нашем классе могут несколько раз поднять двухпудовую гирю.

Моё громкое заявление не прозвучало. Журналисткая жажда сенсации не смогла пробить цензуру. Но, как я понимаю, те, кому надо, услышали. Контракт корпорации моего папочки с минпросом прошёл на ура. Заходил он ко мне, как обычно, вечером.

– Это тебе, Даночка, – на стол упал веер купюр, – в качестве премии.

Две тысячи мне выделил. С его слов цену поставляемых компьютеров его компания увеличила на семьдесят процентов. В министерстве очень морщились, но подписали быстро.

– И платят по графику, согласно договору, – говорит папахен.

– А что, можно как-то иначе?

– Ещё как можно, – вздыхает папахен, – особенно с госзаказами. Но теперь их прижмут.

«Их» это чиновников. Папахен намекает на арбитражный суд. Он в итоге закончился мировым соглашением, но остальные на ус намотали. Теперь все знают, на государственные структуры тоже можно в суд подать, и ничем плохим это не закончится. Им даже сложнее, чем частным компаниям. Они не могут сорваться куда-нибудь, закрыться, обанкротиться и так далее. И каждый шаг фиксируется согласно строгим правилам делопроизводства. Не увильнёшь.

Короче говоря, кое-кто сильно в штаны наложил от моего требования отчислить старшие классы юристов из Лицея.

– Внимание всем! – снова командую я. – Разбиться на две группы! Играем в толкушки. Начинаем с правой ноги.

Парни с энтузиазмом встают в две линии. Игровой вариант «стенка на стенку». Надо бы ещё научить их драться в строю. Потом это обдумаю.

25 февраля, понедельник, время 16:50.

Квартира Молчановых.

Готовлю ужин на всех, причём в двух вариантах. Эльвире много чего нельзя, прямо как язвеннику.

– Даночка, не пережарь котлеточки, дорогуша, – на кухню влезает Полина Григорьевна, мамуля моей мачехи. Привлекательная на вид дама, с не до конца расплывшейся фигурой. Начавшие седеть волосы так умело подкрашивает, что я не сразу их заметила.

Они приехали 20-го, через пару дней, как Эльвира родила. Процесс у мачехи продолжался часа четыре, но завершился успешно. Несколько дней провела в роддоме, к близняшкам особое внимание, они редко рождаются крупными. Наши ещё ничего, мальчик почти два кило, а девочка отстала почти на двести грамм.

23-го числа мы всей компанией толпились в вестибюле роддома. Приезжала ещё мама отца, Ольга Вячеславовна, но она нас не напрягала. Уехала на следующий день.

– Твой отец не важно себя чувствует, не могу задерживаться, – невысокая и худощавая, она поцеловала на прощание папахена, меня и пошла в вагон. Помахали её вслед, проводили обратно в Тулу.

Вот она мне нравится, к тому же родная бабушка. У Даны остались приятные воспоминания о летних каникулах, проведённых у них. Те, кто нам нравится, стараются не надоедать. Может, потому и нравятся? А вот парочка мачехиных предков меня достаёт. Особенно сводная бабка. Только не на ту напоролись. Это папахен вынужден показывать себя лапочкой, а мне не обязательно. Возраст, отсутствие кровной связи… ха-ха-ха, мне, как высшему вампиру, хоть и бывшему, жутко забавляет этот пиетет перед кровной связью.

– Полина Григорьевна, на кухне может быть только одна хозяйка, – я бесцеремонно разворачиваю её лицом к выходу, – так что прошу на выход.

– Даночка, как ты можешь, я старше тебя в четыре раза! – возмущается подталкиваемая к выходу особа.

– Не преувеличивайте, всего в три целых, четыре десятых, – парирую я. – И почему тогда мне приходится вам объяснять элементарное? Вы сами должны это знать. Уже лет как сорок.

– Всего лишь напомнить, нам нельзя жареного, дорогуша, – сопротивляется, но я подталкиваю сильнее.

– Я запомнила ещё в первый день вашего приезда, – мы уже в проёме, ещё немного и победа будет за мной, – у вас не склероз ли начинается, бабулечка?

Последний вопрос полностью обнуляет её сопротивление. Теперь со своей мнительностью она будет напряжённо думать об этом весь вечер.

Стервозна не в меру, обожает командовать, бестолкова. Мужа, Александра Валентиновича, подмяла чуть больше, чем полностью. За неполную неделю достали до печёнок. Не только меня, папочку тоже уносит в состояние, когда человек начинает крепко сцеплять зубы. Одна Эльвира благоденствует, но её я тоже обработаю.

Эта бестолочь приходит делать мне наставления, при этом прекрасно видит, что три котлеты доходят на пару. Кто, кроме находящихся с разумом по разные стороны баррикад, может давать указания, которые уже выполняются на его глазах?

Всё готово. Вермишель сделаю сразу после прихода папахена. Макароны и им подобное надо делать исключительно перед употреблением и подавать горячим. Остынет, можно выбрасывать, вкуса уже нет.

Иду в детскую мимо диванчика и сидящих на нём родителей Эльвиры.

– На кухню даже не входите! – предупреждаю жёстко, – за нарушение – расстрел на месте.

И в голосе моём никакой лёгкости, позволяющей считать мои слова шуткой.

Эльвира кормит близнецов, одновременно обоих. Лицо у неё при этом такое, что я на пару секунд залюбовалась. Что-то кольнуло, моя девочка вырастет без меня…

– Всё готово, – тихо докладываю я, – как папа придёт, сделаем всё остальное. Если твоя мамахен чего-то не испортит.

– Надоедает?

– Справляюсь, – и можно уходить. Сейчас детвора уснёт, мачеха выйдет в люди. Первые дни детишки спят по 20 часов в сутки. Ещё пару часов орут и пару часов чавкают, опорожняя мачехины резервуары.

Страшновато они выглядят. Особенно первые дни, красные, сморщенные личики, короткие ножки и ручки, б-р-р-р… а мачеха на них налюбоваться не может. Я её сразу предупредила, что пелёнки менять не буду и вообще, кончилось её время капризов.

– Я – кормящая мать! – с апломбом заявила мачеха.

– А я – кормящая падчерица. Ты только детей кормишь, а я вас всех.

Это правда. Основные тяготы кулинарии висят на мне. Дорогу на рынки и в магазины она скоро забудет. На кухне появляется изредка, не считая чисто потребительских визитов.

Предки её достали. Никак не хотят уезжать. Такое впечатление, что устроились тут жить. А раз так, то…

25 февраля, вторник, время 07:00.

Квартира Молчановых.

Дынь! Дынь! Дынь!

– Полина Григорьевна! Александр Валентинович! Подъём! – ору в щель сложив ладони у лица, чтобы звук шёл в нужном направлении. Детская звукоизолирована, но лишних предосторожностей не бывает.

– Ну что такое, Даночка? – уже не называя меня «дорогушей», отпирает дверь эрзац-бабка. Растрёпанная и недовольная со сна.

Они, как я заметила, любят бухтеть допоздна, ложатся спать заполночь. Встают не раньше десяти, типичные совы. Но у нас свой монастырь и свои правила.

– Быстро вставайте, умывайтесь и завтракать, – командую я. – Готовность пять минут. Не выйдете через пять минут, выбью двери и окачу ведром холодной воды.

– Даночка! – таращит глаза Полина Григорьевна.

– Шнелля! Шнелля! Шнелля! – для надёжности добавляю немецкой убедительности, которой до краёв в каждом слове этого языка. Мяукающий английский и мурлыкающий французский слабо пригодны для армейских команд. Убедительнее только матерный русский, но, надеюсь, до этого не дойдёт. Кстати, с немецким у меня нормально, мне его учить не надо. Австрийский диалект от канонического немецкого мало отличается.

Выходят, на кухню, кое-как умывшиеся, выползают в 7:15. Со стуком перед ними падают тарелки с овсянкой.

– Приятного аппетита! – меня абсолютно не смущает недовольство разной степени на их лицах.

– Вам задание, – кладу список перед эрзац-бабушкой, – купите всё это в указанном количестве. Где находятся рынок и магазины, Эльвира расскажет.

– А деньги? – задаёт неуместный вопрос Полина Григорьевна.

– На свои купите, это будет вашим первым взносом в наше общее проживание, – строго смотрю на Эльвиру. – Не вздумай их спонсировать. Папа, проследи!

Папахен дисциплинированно кивает и недисциплинированно ухмыляется.

Когда мы уже едем в машине, он буквально светится от счастья.

– Карманные деньги у Эльвиры я забрал. Ей всё равно ни к чему, она никуда не выходит. Нет, как здорово ты на место мою тёщу ставишь, – в очередной раз сверкает на меня счастливой улыбкой, – мне не с руки…

– Конечно, не с руки. Я ж с Эльвирой не сплю, секса она меня лишить не может…

Папахен от смеха чуть в аварию не попадает, отводит машину к обочине и останавливает.

– Можешь даже соглашаться с ней, если она меня ругать будет, – предлагаю я, – только надо подстраховать её. Ты названивай Эльвире, вдруг они ей начнут нервы мотать.

Посерьёзневший при обозначении угрозы папахен возобновляет движение. Через пять минут я вылезаю, папочка уезжает. День начинается, но ленивое зимнее солнце с трудом сокращает длиннейшие тени от высотных домов. Бодро нахрустывая свежевыпавшим снегом, топаю в Лицей.

25 февраля, вторник, время 11:34.

Лицей, конец урока аналитической геометрии.

– Что это значит, Сергей Иванович?! – ору, потрясая дневником. Вот сволочь!

– Вы откуда такой дикий взялись?! – хватаю классный журнал, отбрасываю в район третьей парты, – не отдавать ему, сами занесём.

– Ты что себе позволяешь, Молчанова! – срывается на визг этот придурок. – Немедленно отдай журнал!

– В кабинете директора, где вы объяснительную будете писать! – очень трудно садиться за парту, я и не сажусь, собираю портфель. Звонок с урока только что прозвенел.

Заболела Апполинариевна, ей на замену нашли этого молодого. Где его только взяли? Подтянутый, стройный, почти худенький причёска – волосок к волоску. Внешне лапочка, по сути – чудак на букву «М».

Мы проходим тему поверхностей второго порядка, сегодня строили касательные поверхности. Этот юноша и объяснял новую тему. То и дело спотыкаясь. Парни ухмыляются, но помалкивают, кое-кто сам в учебник лезет. Туповатый юноша оказался ещё не очень сдержанным. Вспылил всего лишь на третью мою поправку. Перец явно плавает в теме, видать к уроку не подготовился, а большого опыта, в силу возраста у него быть не может.

– Рассказывай сама, если такая умная, – бросает мел и отходит от доски.

А мне что, жалко что ли? Я давно проштудировала математику до конца года и сейчас обдумываю более сложные вещи. Например, вопрос расширения множества аналитических функций. Ключ к теме – нормаль к поверхности в заданной точке. И построить её можно не только способом, описанным в учебнике.

Начинаю и быстро зарисовываю способ, описанный в учебнике. Ничего сложного. Успеваю объяснить второй способ. Третий скороговоркой, времени не хватает. И после всего этот козлина издевательски заявляет:

– Достаточно, Молчанова. Садись, три, – и тут же с садистким наслаждением выводит мне тройку. Кто бы знал, чего мне стоило не разбить ему голову на месте? А может зря я этого не сделала? Среагировать я не успела, даже сказать что-то.

25 февраля, вторник, время 11:45.

Лицей, учительская.

– Людмила Петровна, это же вы классный руководитель 9ИМ-1? – молодой учитель кипит негодованием, – что такое ваша Молчанова себе позволяет?

Присутствующие дружно притихают и прислушиваются. Неопытный юноша не замечает неожиданного и всеобщего внимания.

– Что случилось, Сергей Иванович? – англичанка сама доброжелательность.

Взволнованный молодой человек сумбурно объясняет. Заканчивает возмущённо:

– Нет, если этой цаце можно ставить только отличные оценки, вы скажите! Я хоть знать буду!

Окружающие понимающе ухмыляются: «нарвался, молодой и зелёный». Начинают переговариваться, кто-то посмеивается.

– Сергей Иванович! – заходит Диана Леонидовна, – к директору! Срочно!

Через полчаса молодой учитель, привлечённый на время болезни штатного, выходит из кабинета директора, покрытый красными пятнами, будто корью заболел.

Время 14:30.

Выходим из директорского кабинета. Конфликт утрясён. Классный журнал – официальный документ, каждая запись регламентирована. Подчистки не допустимы. Прямо при нас директор аккуратно зачеркнул тройку, поставил пятёрку и знак звёздочки. На полях внизу снова звёздочку и через тире: «Исправленному верить», подпись и печать.

– В следующий раз, Сергей Иванович, заставлю весь журнал переписывать. Описки и ошибки при этом не допускаются. И за внесение в официальный документ недостоверных сведений получите выговор в приказе. Вам всё ясно?

Ставший красным, как синьор Помидор, так называемый учитель кивает.

И вот я с Ледяной, которая пришла, как свидетель, англичанкой и виновником торжества выходим из кабинета.

– Я вам тоже официально заявляю, Сергей Иванович, – говорю я, – ещё раз себе такое позволите, я вам просто-напросто голову разобью.

– Молчанова! – вскрикивает англичанка.

– Я полагаю, большого ущерба наше образование от этого не понесёт, – продолжаю я, – и кстати, касается это не только меня. Никому нельзя ставить незаслуженных оценок.

Присутствие рядом нашего эскорта, с многообещающими улыбочками, действует на придурка, как эффективный парализатор. Может и хочет что-то сказать, да не может.

Мы уходим на тренировку.

25 февраля, вторник, время 17:05.

Квартира Молчановых.

Хлопотливый сегодня денёк удался. Но от посещения кафе мы не отказываемся, поэтому так поздно домой прихожу. Что и объясняю Эльвире. Она вдруг меня радует.

– А мои уехали, – и в её глазах упрёка не вижу. Почему-то.

– Они купили, что я им поручила? – строго сужаю глаза.

– Нет. Просто сбежали…

Вместе с ней хихикаем.

– Нет, я родителей люблю и всё такое, – рассказывает мачеха и пожимает плечами, – но ужиться с ними, когда я сама жена и мать? Они как-то не могут перестроиться, ведут себя так, будто я школьница, за которой нужен глаз да глаз.

– И папочку чуть до кондрашки не довели, – добавляю я. Эльвира вздыхает.

– Пойдём, детишек посмотрим? – предлагаю я.

– Ой, нет. Пусть спят. Обделаются, сами проснутся.

– Обделанных я смотреть не хочу, – категорически отказываюсь я, – ты им имена придумала?

– Виктор и Настя, – сообщает мачеха, – Владик согласен.

– А давай наоборот? – делаю встречное предложение, – Анастас и Виктория?

Мачеха хихикает и дёргает меня за прядь.

Между прочим, скоро папахен явится, его кормить надо, а у нас ещё конь не валялся. Делюсь проблемой.

– Чисть картошку, я сейчас бефстроганов заряжу…

Успеваем. Как раз к появлению папахена. Он немного опаздывает. Тут же усаживаем его за стол. Пока криков из детской нет, Эльвира с нами.

– Где моя любимая тёща? По магазинам бегает? – папочка изо всех сил держит лицо, не показывая, как его радует отсутствие старшего поколения.

Переглядываемся с мачехой, я ей подмигиваю.

– Полина Григорьевна возмущена нашим решением лишить их финансирования. Так что готовься, папочка, к обороне от любимой тёщи.

Папахен даже ложку отставляет и лицо делает такое страдальческое. Жалобно смотрит на Эльвиру. Та вздыхает:

– Крепись, дорогой, – и смотрит на меня «может, хватит?».

– Не волнуйся, папочка. Случится это не скоро. Не раньше лета. И то если мы к ним в гости поедем.

Так смешно смотреть, как папахен светлеет лицом, боясь поверить.

– Да-да, папочка. Они уехали, передавали тебе горячий привет.

– О-о-о… – отец в экстазе закатывает глаза и ойкает. Эльвира щиплет его за бок.

– Вот как ты относишься к моим родителям, – и сужает глаза.

– Что ты, Эля! Я радуюсь горячему привету от них.

Сначала я смеюсь, – моя школа, – потом родители.

Как раз в конце ужина раздаются вопли из детской. Такие маленькие, а сколько шуму от них. Притормаживаю мачеху.

– Подожди, выдержи характер. Пусть хоть немного устанут от своих криков. Быстрее успокоятся.

– Нет, – не соглашается, – наоборот, разойдутся вовсю, не уймёшь.

Убегает. А мы начинаем спорить с папочкой, как ухудшилась наша жизнь. Сильно или терпимо. Я настаиваю на том, что мы в преддверии ада. Папочка уверяет, что это ненадолго. Не знаю, не знаю. Эльвира не высыпается, папахен ночует отдельно, иначе и он не выспится. Значит, секса нет. Радость от исчезновения тёщи скоро кончится, начнёт копиться раздражение. Мне их будет жалко и помочь нечем.

– Эльвире плохо, тебе плохо, всем плохо, – заканчиваю я.

– Не сказал бы, что Эльвире плохо, – не соглашается. Ну, да. Как она дёргается к ним ночью, ты же не видишь.

– Думаешь, ты маленькой не орала? – переводит на меня стрелки.

– Не помню такого, – открещиваюсь я, – уверена, что я с самого начала была лапочкой.

Папочка смеётся, но не спорит.

– Поправлю. Почти всегда. Но вторую часть поговорки «Маленькие детки – маленькие проблемы, взрослые дети – большие проблемы» ты опровергла.

– Переиначила. Взрослая дочь – большие радости.

– Может они тебя переплюнут?

– Х-х-а! Папочка, ты сам в это веришь? – я полна скепсиса.

– Нет. Но надеюсь. Мне хватит, если они хотя бы половину твоих успехов повторят.

Конец 11 главы.