Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 11

17 ноября, пятница

Светало. Солнце только протягивало свои первые едва тёплые лучи солнца. Я подставил лицо этим лучам, чтобы хоть как-то согреться. Глупо. Вот уже третий день как мне всегда и везде было холодно, казалось, что я промерзаю до костей. Я перестал пить совсем, понимая, что мне нужен здравый и трезвый рассудок. Я перебирал в памяти, думал и думал, кто и почему мог убить Нику. И мне не давал покоя этот таинственный свидетель. Откуда он вообще взялся? Откуда у него хоть что-то с частицами ДНК Вероники? Всё было странно. И я хотел разобраться в этом деле сам, не зная с какой стороны к нему подойти. Для начала следовало навестить друга… Баршай — вот кто мог пролить толику света на эту тёмную историю. Часы показывали 07:15, офис в это время, как всегда, был пуст. Я стоял в своём кабинете у окна — огромного окна от пола до потолка во всю стену и слушал тишину моего дорогого «Строй-Инвеста». Но тишину нарушили сначала шорохи, потом цокот каблуков, затем хрипы и стоны. Да, я отчетливо услышал стоны, словно кто-то предаётся любовным утехам. Я слегка отворил дверь своего кабинета, улыбнувшись, что двери в офисе во всех кабинетах открываются совершенно бесшумно. Моему взору предстала прекрасная и удивительная картина: на гостевом диване в приёмной возле ресепшена страстно обнимались наша очаровательная секретарша Настенька и мой золотой зам Олежек. Нет, страстно обнимались — это слабо сказано. Они прямо прелюбодействовали на гостевом диване, срывая друг с друга одежду и не переставая целоваться. Я видел, как их языки сплетались, а руки Олега настойчиво ласкали стройное тело Настеньки. В сторону моего кабинета полетела гипюровая футболка фисташкового цвета — любимая футболка Вишнего, затем о дверь моего кабинета стукнулись лабутены Насти, следом за ними её чёрная юбка-карандаш и белая блуза с множеством рюшей, в воздух взмыли джинсы Олега от Armani золотого цвета. Настя в итоге осталась только в своих чулках с полоской сзади, и оба влюблённых оказались полностью обнажены. Олег к моему удивлению оказался таким свирепым, грубым и напористым в отношении милой Настеньки. Он мял её, кусал, шлёпал по молодой упругой попе, дёргал за волосы. Что я даже опешил и не сразу закрыл дверь своего кабинета. И это был мой друг, зам Олег Вишний? Эдакий всегда романтический, милый, сладкий и кокетливый мальчик в узких брюках и обуви на каблуках? Я начал понимать, что не знал не только свою жену, но и много ещё чего. Я всегда думал только о себе, о своих желаниях, потребностях, самочувствии. Я старался не замечать других, не думать о них и об их чувствах, чтобы не привязываться к ним, чтобы не смогли потом однажды обмануть, предать, подставить, причинить боль. Я почти всех людей вокруг себя держал на расстоянии. Вот и результат. И как только Олег мог сойтись с этой? Я словом-то не мог описать Настю. Она — типичная блондинка в переносном смысле, потому что цвет волос у Настеньки был необычным карамельно-каштановым, но «блондинка» — это состояние души. Моя секретарша вечно витала в розовых облаках, наивно хлопая своими большими салатово-голубыми глазами в обрамлении густых от природы ресниц на редкость природного цвета в тон волосами. У Насти то кофемашина заливала пол офиса кофе, то ноготь о принтер ломался, то документы к совещанию терялись. Иногда я спрашивал себя, зачем я держу Настеньку? Мог же взять толковую секретаршу с красным дипломом, со знанием языков, зарплату я платил всем сотрудникам очень приличную. Держал я Настю, потому что Олег меня уговорил в своё время, сказал: нашей компании не хватает лёгкой, праздной, солнечной секретарши. Мол, у нас, итак, все сотрудники пашут как роботы на автомате и с каменными неживыми лицами. И я тогда с Вишним согласился. А теперь вот что оказывалось. Олег продвигал свои кадры.

Меньше всего на свете мне хотелось слушать чужие оргии. Поэтому я сел в своё кресло, надел наушники и включил на телефоне до боли родную, любимую песню Вероники «She’s Like the Wind» в исполнении Патрика Суэйзи. Слова песни в переводе как нельзя точно отражали моё состояние: «Я ощущаю её дыхание на своём лице. Её тело рядом со мной. Не могу взглянуть в её глаза. Мы с ней из разных миров…». Мы с Никой и раньше были словно в параллельных мирах, а теперь… Теперь любимая истинно витала в другом мире — неведомом нам живым. Не знаю, сколько времени прошло, но песня уже, кажется, играла раз шестой. Я настолько глубоко погрузился в себя, отключился от всего происходящего со мной в последнее время, перестав «слава небесам» думать, что не заметил, как Олег вошёл в мой кабинет. Я лишь почувствовал закрытыми глазами, как что-то загородило солнечный свет. Я прищурил глаза, снял наушники и услышал «ой» своей славной секретарши. Я не понял, что уж там прочитали эти двое голубков на моём лице, только выглядели Настя с Олегом ошарашенно. А я изучал их, разглядывал. Мне всегда доставляло удовольствие всматриваться, вслушиваться, обращать внимание на детали, смотреть на мир вокруг как на огромный паззл, собранный из тысячи самых разных частиц, фрагментов. Настенька нервно поправляла съехавшую юбку, из которой торчала не до конца заправленная блуза с множеством рюшей на груди, расшитая какими-то маленькими чудными пуговицами золотистого цвета со вставками в центре разноцветных камней, где-то вставка пурпурного цвета, в другой пуговице вставка была изумрудного цвета, в третьей оказалась ярко-красной, в четвёртой вставка еле виднелась бледно-голубым цветом, и ещё таких разных штук шесть или семь. Вставки в пуговицах были явно из каких-то драгоценных или полудрагоценных камней. Уж пластмассовую стекляшку от дорого камня я могу отличить. Я ещё раз посмотрел на Настину блузу: атлас — явно брендовый, качественный, солидный, рюши — каждая сшита вручную, да ещё такие пуговицы… Моей секретарше сия блузка стоила не одной её зарплаты. Родители у Насти — люди бедные. Откуда же у этой девочки столь дорогая вещица? Да вообще я перебрал в памяти, в чём в основном ходила Настенька: вот уже как месяца четыре она каждый день одевала новый наряд, новый дорогой наряд, ни разу не повторившись. Кто же её тогда дорого-богато одевал, обувал и содержал? Олега я сразу исключил из числа сердобольных спонсоров, потому что он был на редкость скупым, редко перед кем-то соря деньгами. Все свои миллионы Вишня тратил исключительно на себя любимого. Я слишком увлёкся изучением внешнего вида Насти и не сразу услышал, что Олег и Настя со мной разговаривают.

— Аааалексей Владимирович, вы, вы? Вы здесь? Как? Почему?

— Да, как вы здесь оказались? Почему вы здесь?

— Так. Оба прекратили галдеж. Что вы как чайки в море? Я, мои дорогие, нахожусь у себя в кабинете. А вот, что вы здесь делаете, это вопрос? Что за бесцеремонное гуляние по моему кабинету, Олег Юрьевич? Вы забыли, где ваши рабочие места? — Я прикрикнул лишь для вида, для проформы. Но получилось эффектно, как я люблю. Пришлось ещё правда для убедительности встать сурово над столом и упереться кулаками о стол и, конечно, грозно сверкнуть глазами. Невольно вспомнились слова Вероники «И не сверли во мне дырку своими бирюзовыми глазами с кофейным ободком…». Да, спасибо отцу — затонувшему подводнику за мои бирюзовые глаза с кофейным ободком. По крайней мере мама думает, что глаза у меня папины, так как у неё самой глаза серо-голубого цвета.

— Просто мы не думали, что вы уже здесь так рано. — Первой заговорила Настя.

— Настенька, а думать — это вообще не твоё. Напомни мне пожалуйста, за какие заслуги перед «Строй-Инвестом» я тебя держу? — Я решил доиграть свой спектакль «строгий босс» до конца и иронизировал над Олегом с Настей, как мог. — А вы, мой самый ценный кадр, товарищ зам, вы здесь какого лешего делаете?

— Алексей Владимирович, вы — бесчувственный чурбан. По что вы меня прямо с утра пораньше обижаете. Я, между прочим, помогала Олегу. — Я аж засмеялся и чуть вслух не сказал: «Видел, я твою помощь»!

— Алёша, что ты в самом деле нашу Настеньку третируешь? Она помогла нам подобрать гроб, чтобы похоронить Веронику Игоревну, и вообще договорилась с похоронным бюро: завтра в 11:00 проведём похоронную процессию.

Лучше бы Олег в тот момент промолчал. Но нет, он так и норовил надавить на больную мозоль ещё живой не затянувшейся раны. Я ведь хотел оттянуть момент похорон. Я думал, что… Чем позже я похороню Нику, тем дольше она будет рядом. Я успокаивал себя этим.