Личный дневник моей фиктивной жены

Глава 32

— Алекс, мне искренне жаль, я ничего не знала. — Марго нежно провела своей ладонью по моей руке, от чего меня сначала накрыла ледяная волна, а затем обдало жаром, и я резко дёрнулся.

— Прости, я отвык от женской ласки.

— Понимаю. Это, конечно, ужасно, что тебе…вам с Зинаидой Макаровной довелось перенести, такие невзгоды обычно тяжёлым грузом ложатся на плечи и после оставляют неизгладимый след в душе. Только теперь я начинаю понимать, какой ты — сильный человек с израненной душой. Выходит, я тебя совсем не знала.

— Как можно узнать человека за несколько коротких встреч? Меня собственная жена не смогла узнать и понять за два года совместной жизни… и не попыталась даже.

— Мне Ника говорила, что ты не очень-то жаловал говорить по душам, тем более у вас с ней был фиктивный брак. При этом мой ангел любила тебя, если не боготворила даже. И ей было совершенно не важно, богат ты или беден. Почему ты вдруг столь холодно заговорил о Веронике?

— Это не холод, а здравый смысл, точнее то, что от него ещё осталось у меня. Да, возможно, я сам не позволял проявления между нами с Вероникой каких-то нежностей отчасти из-за этого дурацкого брачного договора и в большей степени по причине моего горького опыта, который с лихвой хлебнул в своих неудачных прошлых отношениях. Но Ника могла хотя бы проявлять участие к моим делам, чтобы я начал ей доверять. Недавно я понял, что не смог быть откровенным до конца со своей женой. Во мне всегда боролись два сильных чувства по отношению к Веронике: беспечная любовь и ненавистное недоверие. И овладевало мной почти всегда второе. Я так и не доверился Нике, хотя и искренне её любил.

— Корф. — Начала робко Марго и придвинулась ко мне ближе. — Что ты со мной делаешь, скажи?

— Фрау Ротенберг, не понимаю вашего вопроса. — Я растерянно посмотрел на Маргариту, и мне показалось, что в ней что-то изменилось после моей исповеди, даже её голос стал мягче и тише.

— Алексей, я поклялась тебе отомстить за Веронику, испортить твою жизнь. Я должна тебя ненавидеть. И я ненавидела, моя ненависть прожигала всё внутри меня. Я не верила в искренность твоих чувств к Нике, но!

Маргарита резко замолчала, с силой сжала свою голову руками, так что на фоне огненно-рыжих волнистых волос побелели костяшки, и затряслась в рыданиях. Я обескураженно смотрел на Марго, которая предстала неожиданно передо мной в ином облике. Я понимал, что мне необходимо успокоить фрау Ротенберг, обнять её, подобрать слова утешения. Но я с наслаждением упивался увиденным и услышанным, а моё эго торжествовало отчего-то. Возможно, меня тронула неподдельная искренность Маргариты, впервые за время нашего с ней общения она была настоящей, а её растерянность и беззащитность, при которых я наконец-то как прежде почувствовал себя сильным и властным мужчиной рядом со слабой и покорной женщиной, казалось, растопили между нами лёд. Я бережно убрал своими руками руки Марго от её лица, попытался заглянуть ей в глаза через толщу солнцезащитных очков и спросил:

— И что же за Но?

— Ничего. Совершенно ничего. Verdammt, эта всё ваша пресловутая русская сентиментальность мне передалась, вот я и несвойственно расчувствовалась, прониклась твоим признанием. Всё, хватит на сегодня разговоров по душам, и вообще мне нельзя плакать после операции. Будем ужинать, Корф?

— Verdammt, Verdammt! Это мне впору перенимать твои немецкие матерные слова и чёрта всуе вспоминать. Маргарита, как ты так быстро меняешься, переобуваешься на ходу? Эхххх, снять бы с тебя твои дурацкие очки, да заглянуть в твои бесстыжие глаза!

— Алексей, я всегда одинаковая, и нечего на меня психовать, что я не оправдываю твоих ожиданий. Да! Ты сам меня наделяешь какими-то качествами, чертами характера, манерой поведения, а потом ждёшь, что я такая буду с тобой и для тебя. И ты всегда так себя вёл с Вероникой, как кукловод с марионеткой. А твоя фиктивная жена очень от тебя зависела, поэтому всегда была наигранно милой, кроткой, безвольной. Я же от тебя не завишу ни на грамм, поэтому буду вести себя, как хочу.

— Я не верю своим ушам! Что за бред ты несёшь? Может, мне вызвать Антонину Петровну, пусть тебя обследует? У тебя явно выраженное диссоциативное расстройство идентичности.

— Корф, ты мне тут диагнозы не ставь, займись своим здоровьем. Скажи спасибо, что я сегодня не оправдала твоих ожиданий, не стала рассыпаться в своих пламенных запретных чувствах к тебе и ластиться, как пушистая кошечка, томно мурлыча: «Ты мой хорошенький», и твоя совесть осталась чиста перед покойной жёнушкой. Ведь ты уже пустил слюни, вообразил себе страстную феерию? А я не дала тебе пасть на поле неверных мужей и сохранила твой благочестивый моральный облик.

— Аааааа! Вы все меня сведёте с ума! Такое ощущение, что в моём окружении не осталось ни одного нормального человека.

— Люди всегда были людьми со своими пороками и грехами, только ты привык манипулировать этими людьми, подчинять себе, и их пороки, их истинные лица были сокрыты от тебя, твоего понимания, видения. Алексей, ты всех обелял, представлял себе такими, какими бы они были удобными для тебя. Ты — жуткий эгоист и большой трус.

— Допустим, я себя и правда очень люблю, признаюсь в своём эгоизме, поправочка, здравом эгоизме. Но в трусости ты меня за какие заслуги уличила?

— Корф, да ты боишься всего на свете: правды, чувств, прошлого, бедности, потерь, дружбы…даже себя. Ты манипулируешь другими людьми, играешь с их чувствами, но и на тебя нашёлся свой такой манипулятор. А всё потому, что ты весь состоишь из страхов, и тебя легко уязвить. Мне он даже нравится: убирая деталь за деталью, паззл за паззлом, стирая по фрагментам то, что тебе так дорого, всё, что ты построил, он рушит на корню твою жизнь. Даже очень интересно, что он может сделать ещё.

— Ты сейчас издеваешься надо мной или реально с симпатией говоришь о том, кто мог тебя убить?!

— Он бы никогда меня не убил… Иначе, ты бы ничего не узнал о гибели своей фиктивной жены, ведь кроме меня нет свидетелей.

— Подожди, не хочешь ли ты сказать, что он специально оставил тебя в живых?

— Уверена, что да. Он хотел, чтобы ты всё узнал и начал искать правду. И ты пошёл у него не поводу. Ты играешь по его правилам и с самой нашей первой с тобой встречи не владеешь больше ситуацией, не управляешь своей собственной жизнью.

— Знаешь, я не голоден, от ужина откажусь. Пожалуй, мне пора. Благодарю за гостеприимство.

Я быстро встал и пошёл прочь, гонимый собственными терзаниями в душе и очередными сомнениями, что посеяла в моей душе Маргарита. Я не помню, как сбежал по лестнице, с силой захлопнул покосившую деревянную подъездную дверь и сел в машину. Минут с пятнадцать я просидел в машине, глядя в непроглядную темноту ночи, и только потом заметил, что ушёл без пальто. Мне совершенно не хотелось, но было надо вернуться к Марго за пальто. Странное дело: мне казалось, что, убегая от фрау Ротенберг, я захлопнул дверь в её квартиру, но, вернувшись, обнаружил, что дверь слегка приоткрыта, и моему слуху представился совершенно удивительный разговор Маргариты с кем-то…с женщиной:

— Я в который раз спрашиваю тебя, где она?!

— Вы же знаете, она погибла. Мне больше нечего вам сказать. — Голос Марго явно дрожал от страха.

— Наша песня хороша, начинай сначала. — Внезапно раздался какой-то дребезг, будто кружка разбилась о напольную плитку. — Я устала от твоих басен, ты можешь его кормить на ночь своими сказками, но не меня. Детка, со мной шутки плохи.

— Хватит, перестаньте мне угрожать, я вас не боюсь. Я не скажу ничего нового. Она погибла, смиритесь!

— Смириться? Ты предлагаешь мне смириться?! Да я не могу без неё прийти к нему, дура ты немецкая! И почему только Валик не даёт тебя прикончить? Ты с ним спишь что ли? Нет, вряд ли, такие костлявые не в его вкусе.

— Я вам нужна, без меня вы потеряете его из виду.

— Мысль верная, Ритка-Маргаритка. Давай поиграем? Я досчитаю до трёх, и ты мне скажешь, где она на самом деле скрывается. Один, два, три…

— Ааааа, больно! — Маргарита неистово закричала, задохнулась от крика, от чего у меня больно сжалось сердце, но я не решался войти в квартиру, пытаясь услышать ещё что-то важное.

— Больно тебе, сучка?! А будет ещё больнее! Посиди тут пока, подумай и найди мне свою подругу, а иначе… Даже Валик тебя не спасёт, я и не таких, как ты, ломала.

Мне показалось, что я от страха даже поседел… от услышанного, но вида не подал, даже постучал в приоткрытую дверь квартиры и закашлялся, чтобы Маргарита сама ко мне вышла.

— Успокоился?

— Да я особо и не переживал. Я пальто забыл.

— На держи. Давай всё же поужинаем вместе?

— Маргарита, как-нибудь в другой раз составлю тебе компанию за трапезой. Сегодня мне надо успеть навестить мою бывшую, справиться о состоянии дочери и заглянуть к Михаилу Пшеничному обсудить внезапное возвращение Ники.

— Какую бывшую? Какая дочь? Что за возвращение Ники?

— Фрау Ротенберг, это уже мои личные дела, кои вас не касаются. Вынужден откланяться.

— Хорошо, не задерживаю тебя. Auf wiedersehen.

Я не знал, как себя вести, что делать, куда мне ехать… Я не понимал. Я видел, что на Маргарите не было лица, та женщина её изрядно напугала. И опять, опять я услышал этот знакомый женский голос. Где я мог его слышать раньше? Мне срочно нужен был Илларион.

Если Марго нужна моя помощь, почему она молчала? Боялась…мстителя? Единый паззл никак не складывался. Получалось, что был некий мститель, который убил Нику и преследует меня? И кто-то ещё, кому нужна живая Ника?

Я звонил шестой раз Иллариону, но он не брал трубку, возможно, уже спал или ловил очередного преступника. Я потерял счет времени, хотя умом понимал, что давно наступила глубокая ночь. Но мне было важно поговорить с майором, только он мог меня успокоить в тот момент, выслушать, вразумить, остудить эмоциональный пыл. А я в душе пылал неистово, незримо для остальных, распаляясь всё больше не на шутку. И я продолжал звонить… Пока наконец-то не услышал сонный голос Лёвушкина.

— Корф, какого чёрта? Ты время видел на часах?

— Ларри, дело срочное, я от Марго, она что-то знает. И ей грозит опасность.

— Какой я тебе ещё Ларри? Господи, я только уснул. Ладно, приезжай ко мне, записывай адрес или запоминай.

Я мчал, что было лошадиных сил у моего «Гелендвагена», и словно долетел до дома, где жил Илларион, потому что открыл он, непроснувшийся и едва стоявший на ногах, пытаясь укутаться в свой явно дорогой спортивный халат с толстым капюшоном и вышивкой на груди двуглавого орла России, словно ища спасения от моего ночного нашествия.