Любимый (м)учитель

=… и он напоролся на мой нож. Он напоролся на мой нож 10 раз, милая!

Влад

Ты где? Тут Николай твой в дверь поскрёбся.

Да подружку встретила у подъезда. Впусти

его и отправь в квартиру.

— Ответила? — прошипела сквозь зубы Иванова. Роня тяжело вздохнула.

Удар сумкой по макушке оказался неприятным делом.

— Что тебе нужно, Иванова?

— Молчи! — взвизгнула она.

— Ты сама задала вопрос. Я отв…

— Ты с ним трахаешься? — выдохнула Иванова подходя ближе.

Стояли они на улице, в парке, у той самой лавочки, где некогда Роня с Егором Ивановичем целовалась. И вот, пожалуйста, пришла пора в этом же месте уничтожить свои светлые воспоминания, отвратительной детсадовской разборкой.

— Нет. Я с ним…

— Псина! — ткнула пальцем в подъездную дверь Иванова, а Роня устало плюхнулась на лавочку.

— И что? Кислотой мне лицо обольёшь? Ну что я должна сейчас сделать?

— Ты — мерзкая… идиотка! — визг Ивановой показался особенно громким в темноте.

— И что? Устроим разборку? Иванова, я ему не нужна. Он меня ненавидит! Мы просто с ним соседи и пока его нет я слежу за Николаем. Всё!

— Что за… сказки? — выдавила из себя бедолага. — Он свою псину даже погладить не даёт!

— Объясни чего ты от меня хочешь?..

— Не позволю пудрить ему мозги, вот что, — закивала она.

И помотала перед Вероникиным носом её же телефоном.

— И? Разобьёшь? — почему-то очень спокойно спросила Роня.

Ей в сущности было очень сильно всё равно на то, что может сделать Иванова. Никаких особенных шансов у противной выскочки не было, Егор вряд ли был из тех, кто возвращается к бывшим.

Всё равно Веронике было, ровно до того момента, пока Иванова многозначительно не посмотрела куда-то вглубь парка… а на плечи Рони не надавили чьи-то руки.

— Не переживай, мне нужен только твой пальчик, — пропела Иванова, выворачивая руку Вероники и прижимая к датчику, чтобы разблокировать телефон.

— Мне нужен… только… отпечаток… Спасибо! — Иванова аж подпрыгнула от радости и тут же пришлось уворачиваться от ноги Рони, которая прицельно летела в руку врагини. — Ну-ну, не лягайся! та-ак… сообщения…

Иванова просто светилась от счастья, а Роню крепко кто-то держал, прижимая к лавочке.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего особенного, — пожала плечами противная девица. — Я только собираюсь спасти Егора… он не заслужил такую как ты… И ты же с ним не по любви, признай.

— Я ничего не собираюсь признавать и Я не с НИМ.

— А-ха, ну да, соседушка… что-то… как же? Нет контакта такого? Совсем с ним не переписывалась? Хотя… зачем? Вы же живёте вместе считай. Н-да, ну не страшно. Забьём! — хихикнула противная и отошла ещё дальше.

Вот теперь сердце Рони сходило с ума. Она билась, но “некто” держал крепко. И пока Соня вышагивала из стороны в сторонц несчастная впечатлительная рыжая девочка, медленно умирала. С каждым шагом противной, на одну маленькую жизнь.

— Привет. Тут такое дело… но терпеть больше не могу. Я всё это устроила… из-за долбаных… нет, эта поэтесса так бы не написала. Я всё это придумала из-за зачётов. Но поняла, что пора завязывать. Я к тебе ничего не испытываю. И не испытывала. Чао! Даже смешно, что ты повёлся… От…

— Нет! — какой-же отчаянный крик, аж сердце холодеет.

—…пра…

— Не надо! Пожалуйста! Между нами ничего нет!..

—…ви…

— СОНЯ!

—…ть! Ушло! Прочитано…

Теперь похолодело сердце Рони, а не наше с вами. Ушло. Ушло…

И удерживающие её руки отпустили, только мир уже успел рассыпаться по кусочкам. Мелким, как крошка “небьющихся” китайских чашек.

— Выпускайте истери-ичку! — объявила Иванова, завизжала как ведьма, и бросив телефон Рони на землю стала прыгать по нему каблуками.

— Что ты творишь… — одними губами прошептала Роня, делая шаг вперёд. Потом ещё один и ещё. Пока не оказалась вплотную к идиотке-Ивановой и не почувствовала резкий запах спиртного. — Ты пьяна?

— А тебе то что, а?

— Ты просто пьяная дура. Ты ничего не понимаешь… — прошептала Вероника, опуская галову, и тут же получила удар в плечо.

— Я дура? Я? Ну я тебе сейчас покажу дуру… Я буду максимально ДУРОЙ!

И пока у лавочки в парке, оставшиеся наедине, дрались две студентки ХГТУ, где-то в своей старой детской комнате сидел, сжимая в руке телефон, Егор Иванович. И не то, чтобы он поверил. Не то, чтобы был зол или разочарован. Скорее… он не до конца понимал, что произошло. Но самое обидное было в том, что сил думать у него не осталось.

Соболева только-только заслужила доверия. Она только-только убедила в том, что на деле не злая, не наглая и не эгоистичная.

И вот… сообщение.

Напилась ли она, пошутила ли… вариантов почему-то оказалось не так много.

Шутит. Она с ним шутит.

А он думал, что она взрослая. Что ей можно доверять.

— У тебя всё есть? — спросила мама, заходя в комнату.

— Да, да… Мам, я завтра назад. По работе написали. С утра поеду, к ночи буду дома.

— Хорошо, сынок. Конечно.

Мама вышла, Егор остался в одиночестве. Упал на кровать и стал смотреть на сообщение.

О том, что Вероника отключила телефон — он уже знал. И в том, что сделала это специально — не сомневался.

Примечание:

*Я стою на кухне, режу курицу на ужин. Занимаюсь своими делами. Тут врывается мой муж Вилбург в припадке ревности! "Ты трахалась с молочником!" — стал орать! Он словно спятил, орал, как бешеный: "Ты трахалась с молочником!!" И он напоролся на мой нож… Он напоролся на мой нож десять раз, милая!

"Тюремное танго" — мюзикл "Чикаго"