Любовницы по наследству

ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ

В воскресенье я решил сделать себе настоящий выходной. Эти нервные перенапряжения меня до такой степени достали, что хотелось хотя бы на день плюнуть на них с высокой колокольни и обо всём забыть.

К сожалению, медитацией заниматься я не умел, поэтому совершить задуманное оказалось довольно тяжело, — навязчивые мысли никак не хотели вылезать из головы, а как раз наоборот, лезли в неё всё глубже, всё настырнее, и закреплялись там так крепко, что никакими клещами их невозможно было оттуда выдернуть. Выход, конечно же, можно было найти, — стены в моей квартире были сравнительно крепкими, во всяком случае, разбить их своим лбом представлялось задачей практически нереальной, так что для снятия головной боли они подходили как нельзя лучше. Но этот крайний случай лучше было оставить на потом, — мало ли когда еще в жизни возникнет более сложная ситуация, чем сейчас.

Я попытался начать читать новую книгу, но одолеть в ней смог всего лишь десяток страниц. События произведения почему-то с особой ловкостью проскальзывали как бы мимо моих глаз, перед которыми по-прежнему продолжал стоять всё тот же огромных размеров вопрос: кто убил Юрия Колесникова?

После нескольких часов сплошных мучений я всё же переборол свою страшную лень и решил, в конце концов, выйти подышать свежим воздухом. Как обычно, во второй половине зимнего воскресного дня на улицах людей было очень мало, тем более, что погода была не слишком радостной, — все сидели в это время по домам у экранов своих телевизоров и получали удовольствие от тепла и уюта. Только несколько подобных мне мрачных личностей, обременённых какими-то собственными проблемами, шатались от угла одного дома до стены другого, безуспешно пытаясь что-то в своей жизни изменить к лучшему.

Я зашёл в ближайшую забегаловку без определенного названия, где громогласно шумела изрядно подпившая молодежная компания. Увлечённые «активным отдыхом» ребята не обратили на мое скромное присутствие рядом с ними абсолютно никакого внимания. Они продолжали весело кричать, через слово употребляя выражения, явно не повышающие в глазах окружающих их интеллектуальный уровень, но это довольно неплохо развлекало восседающих рядом с ними тоже не совсем трезвых, да еще и похабно накрашенных девиц.

Заказав барменше сто пятьдесят граммов водки и бутерброд с колбасой, я расположился за самым дальним угловым столиком. Надежда на то, что алкоголь снимет нервный стресс и мозговое напряжение, оказалась напрасной. Водка только лишь неприятно обожгла горло, ещё больше усугубив моё меланхоличное настроение. Через пару минут после её употребления у меня вдруг возникло стремительное желание купить здесь же в баре пару бутылок и незамедлительно «влиться в коллектив» находящейся рядом беззаботной молодёжи.

Огромным усилием воли я подавил в себе этот соблазн и вышел из шумного прокуренного помещения. Денег в кармане оставалось не так уж и много, чтобы разбазаривать их по всяким пустякам. У родителей просить финансов было стыдно в моем то возрасте, — они сами жили на две мизерных пенсии, — а с дочерью богатого папаши я, к сожалению, поссорился, даже не подумав при этом, как без ее материальной помощи мне придется жить дальше. По скромным расчетам, на две недели денег должно было еще хватить, та там дальше приходилось уповать только на волю Всевышнего…

Хмурая предвечерняя погода действовала на меня не лучшим образом. Организм все увереннее окутывало навязчивым апатичным состоянием. Не хотелось совершенно ничего делать, — возникало лишь желание вырваться из этого проклятого мира, — уехать куда-нибудь в южную тропическую страну, где нет мокрого снега, опасной для здоровья слякоти, способной довести до гриппа, и раздражающих обоняние выхлопных газов автомобилей, а есть только голубая гладь моря, жгучие лучи солнца и тёплый нежно ласкающий тело песок.

На миг я представил себя миллионером, отдыхающим в мягком шезлонге у самой кромки прозрачной воды на одном из Гавайских островов. По телу пробежала лёгкая приятная дрожь. Обнажённая мулатка с разноцветным венком на шее пробежала по краю водной глади, как бы невзначай обдавая меня легкими брызгами. Вдали на горизонте показался белый пароход с огромной высокой трубой, из которой равномерными кольцами выпрыгивал сизый дым, тут же растворявшийся в голубом без единого облачка небе…

Скрип тормозов остановившегося рядом старомодного с ободранной краской «Жигулёнка» моментально вернул меня из розовой мечты в реальность. Оказалось, что это именно он, а не красавица-мулатка, обдал меня грязными брызгами из ближайшей лужи, а вместо трубы парохода вдали замаячила высокая обугленная труба местной котельной, выпускающая в серое мрачное небо едкий чёрный клубящийся дым. Водитель автомобиля, невысокий приземистый мужичок средних лет, одетый в старый зелёный пуховик и лисью шапку, даже не заметил того, что он облепил чьи-то брюки неприятной грязной жидкостью. Он выскочил из машины, громко хлопнул дверцей и спешно вбежал в свой подъезд.

Я не стал скандалить, — не было никакого желания мстить незнакомому соседу за его невнимательность. Лишь отрешённо опустил голову и неторопливо зашагал к себе домой. Другого варианта действий в голове не возникало…

Ещё на лестничной площадке до меня донеслись чёткие звуки настойчивого телефонного звонка. Никаких сомнений даже не успело возникнуть, — разрывался отнюдь не чей-то соседский, а именно мой аппарат.

Я открыл дверь и пулей влетел в свою квартиру, даже не стал разуваться, — сразу же последовал по чистому ковру в зал и поднял трубку.

— Андрей, это вы?! — раздался из неё не на шутку испуганный знакомый женский голос. — Наконец-то я вас застала. А то звоню ведь в третий раз подряд, — никто, как назло, не берёт трубку.

По тому, с каким невыносимым волнением говорила Тамара Ишаченко, можно было сразу сообразить, — у неё случилось что-то неприятное.

— Андрей, — не давая возможности мне ответить, снова сказала женщина. — Если вы сейчас не слишком заняты, пожалуйста, приедьте ко мне.

— А что произошло? — задал я вполне естественный вопрос.

— Пока что ничего страшного, но вполне может случиться… Понимаете, Павел привёл сегодня к себе троих дружков, и они здесь в доме такое устроили: пьют, ругаются, дерутся, бьют посуду. Я попыталась их, было, остановить, так они на меня накинулись всей толпой, как бешеные звери, — пришлось запереться на замок в своей спальне. Хорошо, что телефон как раз здесь у меня находится. В милицию я звонить не хочу, — сами понимаете, чем это может для меня обернуться, поэтому сначала решила посоветоваться с вами.

— Всё понятно, — решительно сказал я, быстро выходя из состояния минутной растерянности, — Ждите, сейчас приеду. Вы там только смотрите по обстановке. Если уж начнут сильно буянить, — ломать дверь, там, или крошить мебель, — звоните в милицию без всякого промедления.

— Хорошо, хорошо! — запричитала Тамара. — Только, ради Бога, приезжайте скорее, — один вы можете его остановить!

Я бросил трубку на рычаг и выбежал из квартиры ещё быстрее, чем в неё вбежал…

Добираться до дома Тамары на автобусе или метро было бы довольно долго, поэтому я решил воспользоваться такси, благо, после той двухчасовой ночной пробежки от Шевчуков был предусмотрительным, поэтому пару запасных червонцев в кармане всегда носил. Для данного случая потратить их было никак не жалко, даже с учетом моих финансовых трудностей. Как назло, по моей улице не проезжало в данный момент ни одной машины с зелёным огоньком. Я пробежал несколько сот метров по тротуару и наткнулся на стоящий у обочины знакомый «Жигулёнок», как раз на тот, который обдал меня грязью не более, чем десять минут назад. Его хозяин, как ни в чём ни бывало, выходил из подъезда, довольно посвистывая и вращая на указательном пальце короткую цепочку с ключами.

— Мужик, выручай! — Я кинулся к нему с таким агрессивным видом, что он, увидав меня рядом, инстинктивно вжал голову в плечи и в страхе отшатнулся назад. — Подкинь до Подола, прошу тебя! Заплачу, сколько ты скажешь.

Возможно, при других обстоятельствах он бы мне и отказал, но сейчас, видя мою чрезмерную решимость, сразу же забыл обо всех своих насущных делах и испуганно закивал головой в знак согласия. Мы одновременно запрыгнули на передние сидения автомобиля и так же одновременно хлопнули дверцами, словно соревнуясь, у кого из нас хлопок получится громче.

По пути я не стал ему объяснять, куда еду и зачем, — только лишь настойчиво просил увеличить скорость, не сводя глаз со спидометра ни на секунду. Мужик оказался отличным водителем, — доставил меня по назначению меньше, чем за полчаса, и мало того, даже отказался взять деньги.

— Нет, парень, не надо, — дружелюбно сказал он. — Самому как раз в эту сторону нужно было, так что нам оказалось по пути. А к крохоборам я не отношусь. Мало ли, что завтра со мной может случиться, а вдруг твоя помощь понадобиться…

Прощаясь с ним, я констатировал тот факт, что иногда первое мнение о человеке действительно является ошибочным. Некоторое время назад я был готов убить этого водителя за то, что он изгадил мои любимые брюки, а сейчас он являлся для меня чуть ли не эталоном честности и порядочности, надёжным товарищем, на которого в трудную минуту вполне можно было положиться. Таких людей в наше время можно было пересчитать по пальцам, и уж наверняка Павел Ишаченко к ним не относился…

Первое, что я услышал, подбегая к дому последнего, были громкие пьяные голоса, сотрясающие собой чуть ли не всю быстро потемневшую прямо на глазах узкую вечернюю улицу. Они перекрывали собой даже лай собаки, которая как обычно драла глотку на всю силу, пытаясь разорвать в клочья крепко сдерживающую её стальную цепь. Я беспардонно промчался мимо неё и в один прыжок вскочил на крыльцо. Входная дверь совсем не была заперта на ключ, — по всей видимости, «вечеринка» в доме носила явно не засекреченный характер.

Ворвавшись в помещение, я увидел следующую картину. Знакомый стол с тем же оригинальным «натюрмортом», включающем в дополнение к своей экстравагантной «композиции» двухлитровую пластмассовую бутыль, наполненную до половины наверняка не минеральной водой, и четыре обрамлённых чёрными отпечатками пальцев гранёных стакана, стоял прямо посреди обширной кухни-прихожей. В соседней комнате на всю катушку горланил магнитофон голосом одного из малоизвестных, но отличавшихся особой хрипотой блатных певцов. По полу были разбросаны окурки вперемешку с пеплом и осколками разбитых тарелок. Хозяин и двое его «гостей», внешний вид которых не привлекал к себе особого внимания и оставлял желать лучшего, азартно играли в карты за стоящим в стороне маленьким журнальным столиком. Кроме карт в их руках были также недокуренные сигареты и мелкие мятые денежные купюры. По всей видимости, игра была в самом разгаре, так как «соперники» оживлённо о чём-то спорились и меня заметили не сразу. Третий «гость» спокойно себе храпел на коврике под газовой плитой в той же благородной позе на левом боку, в которой позавчера почти на том же месте «отдыхал» сам хозяин дома. За его спиной валялась перевёрнутая табуретка, а перед лицом блестела небольшая лужица с кусочками пищи посредине, образовавшаяся, скорее всего, в результате непринятия данных продуктов слабым желудком.

— А, старый знакомый! — Взлохмаченный Павел Константинович, одетый в запачканную мелом почти со всех сторон красную рубаху и латаные спортивные брюки, первым из присутствующих обратил на меня внимание и поднялся со стула. — Ну, проходи, кобелёк, гостем будешь.

— Это и есть новый Томкин хахаль? — скептически поинтересовался один из его приятелей, худощавый, кутающийся в блестящую от грязи фуфайку, мужчина лет пятидесяти с козлиной бородкой и усеянным глубокими морщинами лицом.

— Он самый, Федя, он самый, — закивал головой Павел. — Наверное, эта дрянь всё-таки до него дозвонилась, — видишь, прилетел, как на крыльях, голубок. Чего вылупился, кореш?! Проходи, познакомься с людьми. Это Федя, — уважительно указал на бородатого, — а это, — махнул рукой на второго, сдававшего карты опухшего небритого субъекта приблизительно моих лет в заштопанной тельняшке, — Антон, гордость воздушно-десантных войск. Сейчас он тебе крылышки ощиплет.

— А почему же третьего своего друга не представляешь, а Павел… Константинович? — Я брезгливо бросил взгляд в сторону лежащего среди собственной блевотины отвратительного парня.

— Он, как сам понимаешь, не у дел. Расклеился немножко наш браток… — На лице Ишаченко возникла злорадная ухмылка. — А мы о тебе сегодня вспоминали, всё голову ломали, как бы тебя найти и наказать за твой чрезмерный боевой пыл, а ты — вот он здесь, сам явился, не запылился.

— Короче, друг любезный, — грозным тоном произнёс я. — Где Тамара? Говори, куда ты её дел?

— Я дел? — удивленно воскликнул хозяин дома, несмело приближаясь в мою сторону и тщательно разжёвывая пожелтевшими от никотина зубами кончик сигареты. — По-моему, она сама убежала в спальню и забаррикадировалась там от греха подальше.

— Хватит тюльку травить, Сироп, — агрессивно воскликнул Федя. — Кончаем этого фраера, если хочешь, и дело с концом.

Он сделал еле уловимый знак сидящему напротив на табурете Антону. Того просить дважды было не надо. Огромный как центральноафриканская горилла парень с широкими плечами и тупой, перекошенной от принятого внутрь большого количества спиртного, рожей поднялся во весь свой рост и медленно двинулся на меня.

— Постойте, ребята, я ведь не драться с вами сюда пришёл. — Мои глаза поочерёдно бегали то в левую, то в правую сторону, изучая одновременно приближающихся ко мне агрессивных противников. — Давайте решим всё по мирному. Вы идёте себе бухать куда-нибудь в другое место и оставляете несчастную женщину в покое.

— А отсосать ты не хочешь? — злорадно воскликнул Павел, делающий шаги куда медленнее и боязливее, чем Антон. — Ишь, какой герой нашёлся! Врывается в чужое жильё, да ещё и права качает тут. У себя дома надо было порядки наводить, паренек. А сюда уж коль пришел, так будь добр, — подчиняйся нашим правилам.

— Да не качаю я никаких прав. — Мои ноги самопроизвольно повели меня назад. — Просто хочется обойтись малыми жертвами, без лишней, как говориться, крови. Думаю, на этот раз вам достаточно одной побитой посуды будет.

— Хм, — недовольно фыркнул поднявшийся за спиной Антона Федя. — Он, оказывается, ещё и на язычок остренький. Намыльте этому щенку голову, пацаны! Пускай не болтает почем зря.

— Постойте, ребята, не надо… — Договорить следующей фразы я не успел. Бывший десантник стремительно выбросил один из своих огромных пудовых кулаков в сторону моего лица.

Слава Богу, реакцией он меня не обделил. Я ловко поднырнул под медленно продвигающуюся руку пьяного парня, тем самым удачно увернувшись от удара.

Но Антон оказался не настолько прост, как казалось на первый взгляд. Своей второй пятернёй ему удалось крепко ухватить меня за шиворот куртки. Моя фуражка слетела с головы и упала под ноги. Я почувствовал, как неприятно трещит по швам ни в чем не повинный воротник. Чего-чего, а порчи личного имущества допускать было никак нельзя. Этого я не мог терпеть больше всего на свете. Что может быть хуже, чем видеть, как какой-то отмороженный полудурок рвёт твою одежду у тебя же на глазах? В моей крови образовалось такое количество адреналина, что даже самому стало страшно, — а вдруг какой-то из кровеносных сосудов вот так сам по себе от перенапряжения возьмёт и лопнет?

Разговаривать с этими людьми больше было не о чем.

Павел нерешительно обошёл огромного Антона со стороны и бросился на меня справа. Я вовремя заметил его движение и выбросил в нужном направлении правую ногу. Каблук ботинка с огромной силой врезался нападающему точно в грудь. Этого хватило, чтобы без проблем отбросить Павла на несколько метров назад. Его расслабленное тело мощно ударилось о дубовый косяк и вылетело в дверной проём. Раздавшийся из неосвещённой комнаты громкий стук гласил о том, что он о что-то неловко споткнулся и грохнулся спиной на пол.

Антон тем временем неторопливо заносил правую руку для следующего удара. Моё промедление могло быть подобно смерти. Для того, чтобы сохранить себя целым, нужно было ударить его первым, а для этого ума много не потребовалось, — благо двигался не совсем ловкий противник с расторопностью беременной коровы. Его лицо оказалось полностью для меня открытым, — не воспользовался бы данным обстоятельством разве что только ленивый.

Кулак снова пронёсся мимо моей головы, лишь слегка задев несчастное ухо. Зато я уж постарался на славу. Болевой толчок ребром правой ладони в ключицу немного ослабил хватку Антона и дал мне возможность резко выпрямиться. После этого сразу же последовали боковой удар левой в челюсть и удачная «подача», в которую я, по возможности, вложил почти всю свою силу, правым кулаком снизу в подбородок. Зубы противника клацнули так звонко, что я даже на миг зажмурился, боясь, как бы, вылетая изо рта, они не повыбивали мне глаза.

Такого, конечно же, случиться никак не могло. Пьяный Антон просто-напросто не смог удержаться на ногах. Он потерял равновесие и неуклюже грохнулся рядом со спящим приятелем, прямо в лужу его блевотины.

Я моментально перевёл свой взгляд на Федю, который отработанным бандитским движением выдернул неизвестно откуда, — то ли из-за пояса, то ли из-за пазухи, самодельную бандитскую финку, лезвие которой отражало приятным блеском даже от тускло горящей лампочки. Моя рука решительно ухватилась за ближайший табурет и подняла его на уровне плеч.

— Назад, тварь!!! — не своим голосом заорал я. — Убью, мразь!.. Быстро брось перо! Брось, я сказал!..

Вопреки моим ожиданиям Федя тут же отшатнулся и выронил из ладони своё холодное оружие. По всей видимости, он был не настолько пьяным, как его собутыльники, и чувство испуга в этот момент было ему не чуждо.

Я заметил, как слева от меня что-то мелькнуло, и наотмашь ударил туда табуретом. На этот раз челюсть Антона щёлкнула гораздо громче. Громила взвыл от боли, как обреченный бык на бойне, и снова принял прежнее горизонтальное положение.

— Куда встаёшь, говнюк! — Я вошёл в своеобразный азарт, а потому доводил свой голос чуть ли не до хрипоты, перебивая все старания магнитофонного певца. — Лежи, падла, и не рыпайся!

Моё секундное замешательство дало возможность Феде быстро поднять свою финку и сделать решительный шаг вперёд. Мне ничего не оставалось, как таким же неделикатным образом, каким был повержен Антон, уложить на пол и его. На этот раз табурет не выдержал и, соприкоснувшись с лицом бывшего уркагана, разлетелся на несколько отдельных дощечек. Финка вылетела из руки, а сам Федя, схватившись за сломанный нос, отпрыгнул в сторону подоконника и, больно ударившись об него поясницей, медленно осел по горячим зубцам батареи.

От неожиданности того, как быстро я разобрался со своими противниками, у меня перехватило дух. Чего только человек со страху не может сделать? Гордость за совершённый «подвиг» переполнила всё моё естество до самых краёв.

Немного успокоившись от перенесённого лёгкого шока и убедившись лишний раз, что все обезвреженные мною «опасные рецидивисты» лежат на своих местах и не делают никаких попыток подняться, я наконец-то вспомнил о Тамаре.

Найти её оказалось очень даже несложно. Переступив через ноющее от боли и трясущееся от страха тело Ишаченка, я демонстративно выключил громогласный магнитофон и моментально оказался у запертой двери, из-за которой сквозь щель в темноту зала выходила тонкая полоска света.

— Тамара, вы там? Откройте, это я, Андрей!

В замочной скважине резко повернулся ключ, и уже через какую-то секунду взлохмаченная перепуганная женщина в застёгнутом на все пуговицы цветастом домашнем халате предстала передо мной.

— Андрей! — Увидев меня, Тамара неестественно встрепенулась. — Слава Богу, ты цел! А я то думала, — они тебя там убивают…

Женщина бросилась ко мне как к самому родному в мире человеку, напрочь забыв о каких бы то ни было правилах приличия, крепко обхватила руками мою шею и уткнулась покрытым слезами лицом в отворот моей куртки.

— Ну не плачьте, Тамара, не надо, — несколько официальным тоном негромко проговорил я. — Быстренько одевайтесь, пойдёмте скорее из дома. Сейчас они придут в себя, и начнётся вторая серия.

Я провёл женщину в зал и помог ей надеть пальто. Она тяжело дышала, с опаской осматривая лежащие вокруг стонущие тела невезучих мужчин. Дом представлял собой картину настоящего погрома, на которую даже мне, человеку, принимавшему в нем непосредственное участие, смотреть было довольно страшно.

— Боже мой, Андрей! — немного придя в себя, всплеснула руками Тамара. — Это всё вы наделали? Что же теперь с нами будет? Я ведь, глупая, услышав драку, всё-таки вызвала милицию. С минуты на минуту они приедут сюда.

— А вот это уже проблема, — недовольно фыркнув, сделал вывод я, — с кем, с кем, а с ними мне бы встречаться не очень то хотелось.

— А что мне было делать, Андрей? — виновато скривив лицо, попыталась оправдаться женщина. — Я ведь за вас переживала!

— Ладно, — решительно сказал я. — Тогда сделаем так. Вы их подождёте на улице, а я временно удалюсь подальше и спрячусь где-нибудь в тёмном углу, пока они сделают своё дело. Только, ради Бога, при милиции обо мне ни слова, — скажете, что пьяные мужики просто передрались между собой.

Мы попытались быстро выйти из комнаты, но тут Тамара вдруг испуганно вскрикнула. Я перевёл взгляд вниз: лежащий чуть ли не в дверях Павел крепко ухватил пятернёй свою жену за лодыжку.

— Куда идёшь, сука? — озверело забормотал он. — Не пущу, стерва паскудная!

Я быстро сориентировался в ситуации и резко ударил носком ботинка его в плечо. Павел очередной раз взвыл от боли, сразу же отпустил ногу и неуклюже перекатился на другой бок.

— Не бей его Андрей, пожалуйста! — чуть ли не взмолилась вырвавшаяся из лап очумелого мужа Тамара. — Ведь ты убьёшь его! Пускай себе лежит.

Выходя из сего неприятного помещения, последним взглядом я заметил, как с пола начинает неторопливо подниматься Антон и слегка приходит в движение Федя. Убираться отсюда нужно было как можно скорее…

Как только мы оказались за пределами дома, до моего слуха сразу же донёсся издалека режущий уши до боли знакомый звук милицейской сирены. Встреча с блюстителями закона в мои сегодняшние планы совершенно не входила. Оставив Тамару у калитки, я быстро отбежал на противоположную сторону улицы и спрятался между толстыми стволами двух рядом растущих деревьев.

Милицейский «УАЗик» подъехал к дому Ишаченко в тот самый момент, когда на его крыльцо почти одновременно выбежали Павел и Антон. Своими пьяными глазами они не сразу заметили, куда бегут, — сущность происходящего дошла до «товарищей по оружию» слишком поздно. Как только они оказались за калиткой, четверо крепких парней-милиционеров без лишних слов профессионально заломили им руки за спину и втолкнули в окруженную решетками темень машины.

Через минуту те же стражи порядка вывели из дома бросающего на все стороны непонятливые взгляды Федю, лицо которого было почти полностью залито кровью. Мне почему-то в этот момент его стало чисто по-человечески жаль, хотя я и понимал, — другого выхода, как только разукрасить его подобным образом, у меня не было, — Федя напросился на подобные страдания сам.

Четвёртого участника попойки милиционеры выносили по ступенькам всем «коллективом», причём держали его настолько брезгливо, что казалось, они вот-вот возьмут да и упустят свою «драгоценную ношу» прямо в мокрый снег.

— Все, больше нет никого? — потирая руки в предвкушении неплохого заработка, с надеждой в голосе поинтересовался у Тамары молодой лейтенант, руководитель «операции по задержанию злостных хулиганов».

— Их четверо было, — с дрожью в голосе ответила зябко кутающаяся в пальто женщина. — Вы их только сильно там не бейте, всё-таки среди них мой муж. Не очень уж хочется, чтобы он калекой стал.

— Ничего, гражданочка, — злорадно усмехнулся парень. — Могу обещать, что к утру ваш муж будет свежий, как огурчик. Только теперь, чтобы его забрать, вам придётся заплатить небольшой штраф. Что поделать, сами ведь нас вызвали.

— Я знаю, — закивала головой Тамара. — Завтра приду к вам и уплачу, сколько положено, — мне это не впервой. Спасибо за помощь.

Довольный лейтенант сел вместе со своими коллегами в машину, которая тут же сорвалась с места и быстро покатила по улице, стреляя через каждые несколько метров забитой выхлопной трубой.

Только утеряв её из виду, я решился выйти из своего укрытия и подойти к стоящей у калитки плачущей женщине.

— Боже мой, Андрюша, если бы ты знал, как мне только стыдно, — дрожащим голосом проговорила Тамара. — Ведь все соседи видели то, что произошло. Как мне после этого им в глаза смотреть?

Я внимательно оглянулся по сторонам, но не уловил в поле своего зрения ни единого человека, — наверняка, в целях собственной безопасности все желающие смотрели на происходящее представление сквозь оттаявшие за последние пару дней от морозных узоров стёкла своих окон. Такой уж у нас народ, — поглазеть на «шоу» охота всем, а вот вмешаться в драку и остановить её не способен никто. Пускай там хоть поубивают друг друга, лишь бы меня не трогали. Хотя, может это и правильно, — зачем невинному человеку ради кого-то постороннего подставлять себя под удар?

— Пошли в дом. — Ещё раз окинув пристальным взглядом пустынную тёмную улицу, я бережно провёл Тамару через двор и поднялся вслед за ней на крыльцо. — Пускай смотрят, — не обращай на них внимания, ничего ведь страшного не случилось.

Сам того не замечая, я перешёл с ней на «ты». Она это сделала несколько раньше, а мне вот до этого момента всё никак не удавалось решиться.

— Где там ничего не случилось? — развела руками женщина, неохотно входя в комнату. — А это что? Кому все это убирать?

Перевёрнутая и частично поломанная мебель говорила о происшедшем как нельзя лучше, а слегка вымазанный кровью и блевотой пол вызывал своим видом ужасное отвращение. У меня не могло не возникнуть вполне естественного желания поскорее попрощаться с хозяйкой и убежать отсюда в своё уютное и спокойное жилище. Тамара как будто бы прочитала в этот момент мои мысли.

— Андрей, прошу тебя, не уходи. Останься со мною хоть ненадолго, — жалобно попросила она. — Мне одной сегодня почему-то страшно оставаться.

— Да я и не собирался никуда исчезать. — Мне поневоле пришлось немного слукавить, чтобы ее поддержать. — Перестань нервничать, успокойся, и давай потихоньку всё здесь вместе уберём.

Я решительно снял с плеч куртку, подобрал валяющуюся посреди комнаты фуражку и повесил их на торчащий из стены крючок. После этого демонстративно закатал рукава свитера и первым принялся за работу. Увидев подобного рода действия, стоящая рядом в полной растерянности Тамара резко пришла в себя и, освободившись от неудобного пальто, начала охотно мне помогать.

— А ты вообще-то молодец, — немного расслабившись, сказала она через несколько минут. — Всех четверых в считанные секунды уложил. Я когда их увидела, прямо страшно стало, — думала, может, убил кого-нибудь.

— Такие люди просто так не умирают, — не без гордости насмешливо ответил я. — Да и чего их там было укладывать? Один и без того пьяный на полу храпел. Представляю себе, как он проснётся в вытрезвителе и даже не поймёт сразу, куда именно попал, что с ним произошло, — все кореша рядом с набитыми мордами сидят, а он цел целёхонек, как ни в чём не бывало.

— Но всё равно, — трое это много. Один Антон чего стоит. Он у нас на улице самый боевой парень, самый крепкий. Всех гоняет, кто под руку попадётся.

— Значит, его рейтинг с сегодняшнего дня в глазах окружающих немного упадёт, — шутливо бросил я, наспех собирая обломки табурета. — А если сказать серьёзно, то вряд ли мне удалось бы с ним справиться, будь он хоть чуточку трезвее. Уж слишком здоровый бык. Да и Федя не промах, — чуть что, сразу за финку хватается.

— А, этот бородатый, — с презрением произнесла Тамара. — Он вообще человек опасный. Шесть раз срок мотал, — всех воров в законе по городу знает. Неизвестно ещё, чем для тебя конфликт с ним закончится.

— Будем надеяться на лучшее, — бодро сказал я, хотя, признаться, храбрости в моей душе после всего только что услышанного заметно поубавилось. — Может, по пьяни и не вспомнит, кто именно его лупил?

— Но мой-то уж точно вспомнит, — тяжело вздохнула женщина. — Боже, хоть бы это всё до работы не дошло! Завтра придётся с утра идти в милицию и всё заминать. Опять из-за этого идиота непредвиденные расходы.

— Всё-таки, хоть убей, никак в толк не возьму, — почему бы тебе его не бросить? За развод с работы в наше время никого не выгоняют. Скорее, могут поставить под сомнение твою компетентность за то, что живёшь с алкоголиком.

— Ты так думаешь? — подметающая пол Тамара на секунду замерла в полусогнутой позе. Пола её халата слегка отошла в сторону дав мне возможность мельком увидеть обнажившуюся почти до середины бедра великолепную женскую ногу. — Трудно почему-то решиться на подобный шаг. Я ведь уже тебе говорила, что имею на своей должности много конкурентов. Эти вампиры каждую деталь секут. Не знаю, как мне ещё не ставят в упрёк того, что муж сидел в тюрьме.

— Вот видишь, — подтвердил я, с трудом отводя взгляд от её ноги. — Живёшь, что называется, на вулкане, — постоянно в полном страхе и напряжении. И дома такое, и на работе. Зачем же свои нервы попусту растрачивать? Решилась бы на подобный шаг, — обрубила бы одним махом все концы.

— Я понимаю, Андрей, о чём ты говоришь. — Женщина присела на единственный целый табурет и снова жалобно скривила лицо. — Я сама неоднократно взвешивала все за и против. Как бы тебе сказать?.. Мой муж для меня стоит не то, чтобы на втором, а, наверное, на десятом плане. Вижу я его не так уже и часто. Большинство времени стараюсь посвящать месте. Я — учитель до мозга костей, и не могу без этого прожить и дня. Я готова работать даже за смехотворную зарплату, даже вообще без оплаты, только бы работать в школе. В своей родной семьдесят девятой школе.

— Ты и училась в ней?

— Да, — с гордостью ответила Тамара, — в восемьдесят первом году я закончила десятый класс этой школы с золотой медалью. Тогдашняя директриса Зинаида Васильевна Суконникова сказала: учись, мол, Тамарочка, дальше, придёшь после института на моё место. Вот я и старалась как могла. Уж очень эта женщина меня любила, почти как собственную дочь. И место своё все время держала специально для меня, — помогала продвинуться по служебной лестнице, сделала в достаточно молодом возрасте своим завучем. В общем, что там говорить, — своей карьерой я обязана только ей, и потому не могу её подвести.

— Потому и жертвуешь своей личной жизнью, — иронично констатировал я, сгребая со стола в охапку кучу грязных стаканов. — Нет, Тамара, по-моему, это простое самоистязание ради любимого дела. Я решительно такого не понимаю. Разве ты не можешь рискнуть, плюнуть на всё то, что о тебе подумает начальство? Ведь если ты — хороший учитель, пользуешься авторитетом у детей, если дети тебя любят, то никто, никакие бюрократы не смогут отобрать у тебя твою работу, твоё стремление, твой запал. Рискни, и ты убедишься, что я был прав.

— Какой ты только наивный, Андрей, — добродушно улыбнулась женщина, удачно превратив своё милое личико из хмурой луны в ясное солнышко. — Тебе бы партийным агитатором работать. При нынешнем беспределе в государственных структурах любой чиновник из министерства может перечеркнуть на корню не только твою карьеру, но и всю жизнь. И что обидно, за это его ни в коем случае не накажут, а как раз наоборот, поощрят. А те, кто метит на твое место, так и вообще запляшут от радости. Никому сейчас твой профессионализм не нужен. Неугоден, — скатертью дорога. Это не те былые времена, когда нашего талантливого учителя истории всем коллективом уговаривали остаться в школе и сделать себе педагогическую карьеру, а он крутил носом, выбирая, в какую отрасль ему лучше пойти.

— Это не Батурина, случайно? — как бы невзначай поинтересовался я. — Он ведь тоже одно время в вашей школе преподавал?

— Да, его, — при ответе Тамара несколько заикнулась. — А ты откуда это знаешь? Неужели Ленка рассказала? Мы все тогда просто обожествляли нашего молодого историка. А как еще было к нему относиться? Парень только после института был, молодой, симпатичный, и предмет свой так преподавал, что мы прямо в рот ему заглядывали. Все девчонки в классе были от него без ума. Ленка в него сильнее всех втюрилась, не хотела потом ни за кого выходить замуж, кроме него, а когда узнала, что он овдовел, чуть не померла сама от радости.

— Получить радость от чужой смерти? — недоверчиво хмыкнул я. — Неужели на неё это похоже?

— Может, я немного не так выразилась, — резко осеклась Тамара. — Нет, она, конечно же, ему сочувствовала, переживала. А потом решилась на рискованный шаг, — плюнула на все наши советы и укатила к нему в Запорожскую область. Всё-таки многолетняя любовь разрушила все преграды.

— Понимаю, — согласно кивнул я. — А ты ведь тоже не осталась в стороне, продолжила дело, начатое Батуриным на заре своей карьеры.

— Да, я, как и он, читаю историю. И это ни для кого не секрет, что на выбор моей профессии оказал влияние именно Николай Фёдорович. Я, в отличии от остальных девчонок, больше была влюблена не в него самого, а в его предмет. Он мне был больше интересен не как мужчина, а как специалист. До сих пор вспоминаю многие из фраз, которые он произносил тогда на уроках…

Мы сами не заметили, как полностью завершили уборку, приведя комнату в более-менее нормальный вид.

— Вот и всё, — с облегчением вздохнул я, с удовольствием созерцая результат своего труда — Теперь в этом доме можно продолжать жить.

— Ты называешь этот процесс жизнью? — скептически усмехнулась Тамара. — Слово «жить»… Неужели это так сложно? Не хочется даже верить в то, что завтра подобный вечер может повториться снова. Как только он уже замучил меня своими бесконечными пьянками, бутылками, дружками и всем прочим.

— Может, тебе будет лучше пока пожить недельку-другую у кого-нибудь из подруг? — искренне предложил я. — Извини, к себе пригласить никак не могу. Слишком маленькая жилплощадь.

— Нет, не нужно, — женщина решительно замотала головой, — я стеснять никого не собираюсь. Останусь здесь, — всё-таки это мой дом, а ни Павла. Пускай лучше он убирается восвояси, если хочет.

— Он как раз из тех, кто уберётся. Зима — не сезон для бомжей. До мая месяца ты его отсюда по доброй воле не выкуришь. Может, всё же не стоит рисковать?

Женщина подошла ко мне и одарила меня очередной лучезарной улыбкой.

— Спасибо, Андрюша, что ты за меня так переживаешь. Люба Чернова тоже когда-то увидела подобную сцену и предложила пожить мне у себя. Даже ключ от квартиры оставила. Я ведь ей иногда помогаю с больным Глебом. Мы с ней сейчас понимаем друг друга, как никто другой. Люба часто бывает на работе по вечерам, — сама ведь все тянет, — потому и приходиться мне иногда приходить ухаживать за ее мужем-калекой и ребятами. Только оставаться у них жить я при всем своем желании не могу, — семья большая, да ещё вдобавок такое горе…

— Да, ей с мужем куда сложнее, чем тебе, — согласно кивнул я.

— И то, и то по-своему плохо, — отрешённо произнесла Тамара. — Иногда грешным делом возникает желание и своего оболтуса как-нибудь покалечить, да нельзя, — уголовно наказуемое дело. Потому и приходиться вот так мучиться. А вообще он, когда трезвый, и мухи не обидит. Он ведь трус по натуре.

— Только трезвым он практически не бывает, — иронично констатировал я.

— Да пусть уж пьёт, только никого не трогает…

— Он знал, что у вас с Колесниковым был роман? — Вопрос сорвался с моих уст необдуманно, как-то самопроизвольно.

Женщина слегка передёрнулась, глянула на меня из-подо лба и задумчиво выкатила наружу свои спелые как вишни губы.

— Знал… — На подобный ответ она решилась не сразу. — Пойми, Андрей, как можно меня за это осуждать? Юрий был ласковым и нежным, а мужские качества Павла, сам понимаешь, ограничивались только бутылкой…

— Не надо оправдываться, Тамара. Я тебя ничуть не осуждаю. Это мог сделать человек, ни разу не видевший Павла Константиновича в глаза. Быть верной такому мужу, — чистой воды преступление перед обществом.

Тамара нежно взяла меня за руку и повела за собой в более просторный по площади зал. Люстра вспыхнула ярким ослепительным светом, от которого я даже немного зажмурил глаза. Из мебели здесь стояли зелёный стандартный диван, два грубо сбитых кресла из того же набора и несколько старых, чуть ли не довоенной сборки шкафов. Весь пол был покрыт мягкими красными дорожками.

— Ты ведь не знаешь, Андрей, — угрюмо промолвила женщина, присаживаясь в одно из кресел, — всю историю моей жизни. То, что происходит сейчас, можно считать белой полосой. Прошлое выглядело куда ужаснее.

— Может, не стоит тогда о нем и вспоминать?

— Нет, — категорически заявила Тамара, — сейчас мне просто необходимо перед кем-то открыть свою душу.

Не выпуская её ладони из своей, я послушно присел на скрипящий диван и постарался, насколько мог, выразить своим взглядом реальное сочувствие. Думаю, у меня это получилось.

— Так вот, Андрей, всё дело в том, — с нотками дрожи в голосе и небольшими промежутками между словами проговорила Тамара, — что наши отношения с Павлом носят такой странный характер неспроста. Когда мне было всего шестнадцать лет, этот человек, тогда ещё простой местный молодой тунеядец и хулиган, попросту меня взял и изнасиловал…

— То есть как? — Данное сообщение меня словно огрело сковородкой по голове.

— Обыкновенно, как это делают все остальные насильники, не лучше и не хуже, — немного переведя дыхание, ответила женщина. По всей видимости, говорить ей стало немного легче, так как самую тяжёлую фразу она уже произнесла. — Я была тогда на редкость примерной девочкой, — хорошо училась в школе, задорно гуляла в компаниях, изредка веселилась на вечеринках, но, в отличии от моих более решительных подруг, никогда не курила, не пила и не спала с парнями. Я была слишком упрямой, не поддавалась ни на какие соблазны со стороны мужчин и строго себя берегла для будущей семейной жизни. Однажды после урока физкультуры я задержалась в спортзале дольше от других. У меня тогда не получалось одно легкоатлетическое упражнение, и я осталась потренироваться. Как туда вошёл Павел, мне не понятно до сих пор. Он шатался в тот вечер по нашей школе пьяный, не знаю, кого именно он там искал, но нашёл меня. Увидев, как он входит в спортзал, я испугалась, слетела с брусьев и ушибла ногу. Мне стало больно, я закричала. Вот тут парень, словно по команде, и бросился ко мне, зажал рот, чтобы я не издавала никаких звуков…

Тамара снова замолчала и пустила тонкую струйку слезы.

— Если тебе слишком тяжело, не надо об этом рассказывать, — попытался остановить её я.

— Нет, всё нормально, — вытерши слезу, уверенно сказала женщина, — всё хорошо. С того случая прошло почти девятнадцать лет, воды утекло много… В общем, очнулась я через несколько минут вся поцарапанная, в кровяных пятнах на разорванном костюме и с сильной болью в животе. А это животное, этот урод нахально скалил зубы и поливал меня остатками водки из своей бутылки. Ты представить себе не можешь, в каком я тогда была состоянии. Когда бутылка опустела, он её просто отбросил в сторону и спокойно себе ушёл. Домой я тогда еле дошла, думала, что умру по дороге. В тот же день мои родители подали заявление в милицию. Ишаченка знала вся школа, — он в своё время был в ней известной личностью, поэтому найти его не составило труда. Павел получил тогда восемь лет строгого режима, отсидел всего пять и досрочно освободился. Все эти годы я сгорала от стыда. Моя история получила огромную огласку. В школе все тыкали на меня пальцами и смеялись. Спасибо, конечно, учителям, — если бы не они, то я бы наложила на себя руки. Они меня поддержали, как могли, в трудную минуту, особенно Зинаида Васильевна. Благодаря ей, я успешно сдала выпускные экзамены и получила золотую медаль. Прошло время, — я начала учиться в институте. Мои подружки стали выходить замуж, у меня тоже появился парень — Валера Чижов. Он знал о том случае, но не упрекал меня ничем, — он всё понимал. Вот только детей после изнасилования я иметь не могла, — слишком уж «старательно» Павел выполнил свою «работу». Узнав об этом, консервативные родители Валеры строго-настрого запретили ему со мной встречаться. Так я снова осталась одна, — моя жизнь превратилась в самый настоящий кошмар. Вот тогда я и решила забить душевную боль педагогикой, переплюнуть всех своих подруг и сделать себе карьеру, как предлагала Суконникова. Павел побыл на воле недолго, — через год снова получил пятерик за какую-то там кражу. За это время моя обида кое-как затухла. Я ушла из родительского дома, стала работать учителем в своей школе и жить самостоятельно. Было несколько сожителей, но жениться на мне никто из них почему-то не хотел…

Несколько секунд мы снова просидели в полном молчании, после чего Тамара продолжила:

— И вот в один прекрасный день ко мне в гости пришёл пьяный небритый мужчина, который сразу же упал передо мною на колени и стал просить прощения за грех, совершённый им много лет назад. Я с трудом узнала в этой сутулой хмурой личности Павла. В свои тридцать два года выглядел как настоящий старый дед. Как это ни парадоксально, но я тогда его ни капли не забоялась, — кроме отвращения и жалости к данному человеку ничего не испытывала. Я накормила его, налила сто грамм, разрешила принять ванну. Он сказал, что остался сиротой, — мать его умерла, квартиру конфисковали в пользу государства, и жить ему стало негде. Попросился у меня переночевать… И я по доброте душевной не отказала. Потом всю ночь думала, почему же я всё-таки так глупо поступила? Ведь этот человек поломал всю мою жизнь. Ответ напрашивался сам собой, — я просто не хочу его от себя отпускать, я желаю сделать его жизнь сущим адом. К утру мною было принято самое сумасбродное решение в жизни. Для успешного продвижения по службе я должна была обязательно быть замужней, и потому сама предложила этому человеку в качестве компенсации за свой грех вступить со мной в законный брак. Я понимаю, тебе в подобное тяжело поверить, но всё было именно так… Он сначала был шокирован подобным предложением, но, немного придя в себя, ухватился за него, как утопающий хватается за соломинку. После полугода супружеской жизни Павел по пьянке совершил грабёж и снова загремел за решётку. За три года я его не разу в тюрьме не посещала, а, отсидев от звонка до звонка, он опять вернулся сюда и на коленях просил прощения. С тех пор мы стали жить вместе. Была, правда, ещё одна двухлетняя «отлучка», но она пролетела как-то незаметно. Полгода назад его освободили по амнистии намного раньше положенного срока. Теперь вот я жду, не дождусь, когда он посетит места не столь отдалённые в следующий раз…

Выслушивая женщину, я задумчиво нахмурил брови. Воистину правду говорят, что женская логика является величайшей загадкой человечества.

— Вот, значит, какая причина твоей жизни с ним? Мухи не тронет, говоришь… А ты не боишься, что он когда-нибудь удушит тебя во сне?

— Мы спим с ним в разных комнатах, — честно призналась Тамара. — Неужели ты подумал, что я хоть раз позволила ему подойти ко мне, как супругу? Да, Андрюша, такая вот я жестокая. Пускай мучается, тварь, пускай знает, что я сплю только с настоящими мужчинами.

— Не думаю, что он сильно и мучается на этот счёт. — Мне стало даже несколько смешно от её чересчур грозного вида. — По-моему с водкой ему живется ничуть не хуже, чем с тобою.

— Конечно, женщины ему не нужны, — он ведь сам на зоне женщиной является. — Во взгляде Тамары возникла не наигранная жестокость. — Да, не удивляйся, с насильниками там поступают именно так. Только не знаю, какой нормальный мужик там может на такое ЧМО позариться?

— Выходит, мужчины в этом доме нет, есть только слабый пол? — Я попытался немного разрядить накалившуюся чуть ли не добела женщину.

— Вот именно, мне и изменять то некому. — Тамара действительно после моих слов немного повеселела. — Потому и роман с Юрием не было смысла скрывать от этой падали, — пускай знает обо всем! Может быть, быстрее сдохнет.

— Какая ты всё-таки жестокая, — укоризненно покачал головой я. — После услышанного даже страшно с тобой вдвоем в одном доме оставаться. Ну ладно, он так поступил, он рецидивистом родился, но тебе зверем то быть уж никак не к лицу. Ты ведь молодая симпатичная женщина, директор школы и учитель, как изволила выразиться, «до мозга костей». Чему ты детей научишь, если будешь такой?

— Я не жестокая, — тон Тамары резко перешёл в более ласковое русло, — я справедливая. А ещё я могу быть довольно нежной и покладистой. Правда, далеко не ко всем подряд. Покойный Юра, царство ему небесное, пускай не любил меня безумно и страстно, но хотя бы уважал за это качество.

Она медленным движением поднялась с кресла и приблизилась вплотную ко мне. Мои ладони вроде бы по какой-то потусторонней команде потянулись вперёд и самопроизвольно опустились на крутой изгиб женской талии. Внешность всё-таки, что не говори, а оказалась довольно обманчивой, — у этой особы была фигура, да ещё какая! Прикоснувшись к такому изгибу ладонями, уж никак не захочешь отнимать их назад. Все прежние желания как-то мгновенно меня покинули, — осталось только одно из них, — я почему-то вдруг безумно пожелал увидеть эту фигуру без прикрытия тех лохмотьев, которые были на неё навешаны.

— Андрюша, Андрюша, какой ты хороший парень, — в такт моему приливу энергии ласково проблеяла женщина, — с тобою так легко общаться, — хочется прямо ощутить за спиной крылья и подняться высоко в небо, чтобы расслаблено парить в вышине, ощущая безумное наслаждение…

Смысл её загадочной фразы до меня не дошёл, да и не старался я его уловить, — пускай женщина в порыве страсти говорит, что хочет, это её право.

— Я думаю, Андрюша, ты заслужил мою нежность. — Гладкие руки Тамары плавно легли мне на плечи. — И я готова тебё её дать…

Наши губы послушно потянулись друг к другу, не ощущая перед собой никаких препятствий, и жадно соприкоснулись в крепком жгучем поцелуе. Я не противился её естественному похотливому желанию, так как сам ощущал в душе желание ничуть не меньшее. И она это отлично чувствовала, потому без лишних слов решила взять всю инициативу в свои руки.

Ее халат медленно сполз с плеч и небрежно упал к ногам. Туда же сразу последовали чёрные кружевные комбинация, лифчик и трусики. Женщина раздевалась спешно, словно стараясь вырваться из какой-то туго стягивающей тело паутины. Резко отстранив меня от себя, она сделала несколько шагов назад и предстала передо мной во всей своей красоте. Моему взору открылись все те прелести, которыми щедро наградила её матушка-природа, — небольшая, но соблазнительной формы упругая грудь, размеренно колышущиеся в такт движениям ног ягодицы и просто таки ошеломляющий своей крутостью изгиб широких бёдер, между которыми соблазнительно просматривалась пышная темная растительность.

— Блеск, — еле слышно выдавил из себя я, инстинктивно стягивая слегка дрожащими руками через голову свитер.

Тамара игриво запустила пятерню в свои густые волосы и приняла грациозную развратную позу.

— Думаю, нам обоим стоит срочно принять ванную, — требовательно сказала она. — Если ты не против, то жду тебя там.

На какое-то мгновение я ощутил себя нерешительным юным подростком, попавшим за какое-то мелкое непослушание в кабинет директора школы. Разве можно было поступить иначе, чем она приказала? Что-что, а указания учителя ученики должны были выполнять всегда.