Любовницы по наследству

ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ

Наверное, с вечера я по рассеянности забыл плотно закрыть на кухне кран, потому как утром проснулся от звука ритмичного и монотонного падения капель в раковину. Каждая из них била меня словно молотком по голове и периодически заставляла вздрагивать, словно в легком приступе эпилепсии.

Но нормально выспаться мешало отнюдь не это, а совсем другое. Все мое сознание снова было забито до отказа самыми, что ни на есть, разнообразными бредовыми идеями…

Я решил не дожидаться положенного времени, а пойти в гости к Черновым прямо с утра. Вполне реальным мог оказаться тот вариант, что именно сейчас мне удастся застать Глеба Семеновича дома одного, если, конечно же, его драгоценная супруга утром ушла на работу, а «добровольная сиделка-энтузиастка» Тамара Ишаченко не соизволила, вопреки своему напряженному распорядку, прибежать к нему на часок-другой. Но по всем моим расчетам подобное произойти никак не могло, а значит, моему разговору с Черновым не должен был помешать практически никто…

Когда же дверь нужной квартиры передо мной приветливо распахнулась, я сразу понял, что фортуна в этот день была ко мне не слишком благосклонна. На пороге в своем обычном домашнем халате, без следа какой бы то ни было косметики на лице, предстала Любовь Васильевна Чернова собственной персоной.

— Ты? — удивленно спросила она. — Почему сегодня так рано? Дети ведь еще в школе.

— По тебе соскучился, — не зная, что ответить, шепотом соврал я, — не смог выдержать до вечера. Муж, кстати, дома или нет?

Люба с определенной радостью пропустила меня в квартиру и заперла за собой дверь.

— Глеб остался у своих родителей, — игриво сказала она. — После того, как туда нагрянула милиция и устроила ему массу допросов, Семен Кондратьевич настоял на том, что не отпустит его от себя ни на шаг и будет обиваться от наглых нападок властей вместе с сыном всеми дозволенными и недозволенными методами.

Моему разочарованию просто таки не было предела. Первым желанием было резко развернуться и уйти, только взять перед этим у нее адрес родителей мужа, чтобы сразу же без промедления отправиться туда.

— Знаешь, Андрей, — не дав мне произнести ни единого слова, улыбнулась Люба, — а это даже в некоторой степени хорошо, что ты сейчас пришел. Я уже даже начинала ломать голову, куда отправить мальчиков на вечер.

— Это еще зачем?

— Как зачем? Ты что, маленький ребенок, что ли? Мне, к твоему сведению, очень уж понравилось быть с тобой наедине. — Люба смело прикоснулась ко мне чуть ли ни всем своим телом, и я достаточно хорошо ощутил под халатом упругость ее груди. — А тебе как со мной? Признавайся.

— Погоди, Люба, погоди, пожалуйста. — Я бесцеремонно отстранил женщину от себя. — Давай лучше сначала просто поговорим…

— О чем нам говорить? — Быстро возбуждающаяся женщина уже не могла остановиться. Она настойчиво стянула с меня куртку и потащила за собой в зал. Присев рядом на диван, нежно приложила к своей горячей щеке мою холодную от мороза ладонь. — Неужели я тебя ничуть не привлекаю? Ну, конечно же, в таком неряшливом наряде. Погоди, я сейчас…

Люба попыталась встать, но я крепко ухватил ее за руку и на этот раз решительно притянул к себе.

— Ты можешь дать мне возможность сказать хотя бы слово? — Мой грозный рык заставил женщину немного опешить. — Даже если ты так хочешь заняться сейчас любовью, — не стоит этого делать. Твои сыновья могут появиться здесь в любой момент. Что они подумают, если застанут нас на горячем?

— Раньше пяти вечера их не будет. — Люба кивнула головой в сторону часов. — Можешь не сомневаться. Так что у нас с тобой имеется в наличии еще уйма времени, почти половина рабочего дня.

— Что это у них за такая учеба до пяти вечера? — удивленно поинтересовался я.

— Как обычно: уроки, художественная самодеятельность, потом радиокружок, — они ведь у меня вундеркинды.

— И только английского по вечерам им как раз для полного счастья не хватало, — скептически заметил я.

— Правильно говоришь, — зачем им английский язык, когда сейчас рядом со мной находится такой мужчина! — темпераментно покачала головой Чернова. — Пускай потерпят до следующей недели.

— Следующей недели не будет, — отводя от нее в сторону взгляд, решительно сказал я, — так что сегодня — прощальная гастроль.

— Погоди, погоди. То есть, как это не будет?

— Очень просто. Мой контракт закончен. Положенное время я честно отработал. Пусть теперь Юрий спокойно спит в своей могиле и не думает о том, что в этом мире он кому-то что-то остался должен. Я уже предупредил Вадика Шевчука, сегодня, если получится, зайду так же на работу к Тамаре, скажу ей. А вот Лесницких все же поневоле придется в понедельник посетить, так как их американский папа пребывает в Киев только на выходных.

— Но договор ведь был на долгосрочную работу, — попыталась возразить Люба.

— Если брать по большому счету, то ни о чем я с вами никогда не договаривался. Договор у вас был с Колесниковым, а он уже на небесах, так что, Любаша, хочешь ты того или нет, а нам с тобой придется расстаться. — Я повернул к ней свое лицо и посмотрел на женщину искренним сочувственным взглядом.

— Нет, Андрей, нет! — она вырвала из моей ладони свою гладкую руку и, вскочив с дивана, как дикая кошка отпрыгнула в сторону. — Скажи, что это неправда. Неужели наш так хорошо начавшийся роман так быстро закончится?

— А он и не начинался, — тоном самовлюбленного эгоиста произнес я. — Как-то ведь раньше ты без меня жила. Придется привыкать опять жить таки же образом. В принципе, для вас ведь не составит особого труда найти нового репетитора для своих детей и любовника для вас. Твои подруги в этом деле более расторопные, так что не переживай, — скоро будете иметь другого бой-френда.

— Мне не нужно другого, — покачала головой Люба, — мне нужен только ты. После прошлой среды я словно заново родилась на свет, можно сказать, впервые за последние два года почувствовала себя женщиной. Я смирилась с мыслью, что у меня все хорошо, все в порядке, и даже инвалидность мужа показалась по сравнению с этим сущим пустяком. Неужели ты так подло все это перечеркнешь, вырвешь из моей жизни ту единственную отдушину, которая в ней имеется?

— Обстоятельства заставляют, — сухо ответил я. — Просто поставил мысленно себя на место Глеба Семеновича и подумал, — как все-таки неприятно человеку ощущать свою беспомощность, свою ненужность в этом мире. Да еще, вдобавок ко всему, и жена изменяет. Наверняка, он в курсе твоих любовных похождений.

— Конкретно о тебе он пока ничего не знает, — попыталась оправдаться Люба.

— Но скоро узнает… и даже намного быстрее, чем ты думаешь.

— Не узнает вообще. — Женщина решительно шагнула в мою сторону и демонстративно упала передо мною на колени. — Я клянусь тебе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы он ничего об этом не узнал.

— Успокойся и встань, — брезгливо сказал я, подхватывая ее под руки и пытаясь поднять резким рывком, — не годится так унижаться, перед кем бы то ни было. Ты, я вижу, совсем уже раскисла, если вообще из ума не выжила.

Женщина не сопротивлялась, — я твердо поставил ее на ноги и усадил в мягкое кресло напротив себя.

— Будь умницей, Люба, и пойми, — я не могу вести такой образ жизни, какой вел в последние месяцы жизни Юрий, — навешивать рога целой толпе мужей и постоянно трястись за спасение своей задницы. Постоянно жить в страхе. Может быть, конечно, я и сам отчасти виноват в том, что случилось между мной и всеми вами. Больше подобных ошибок в своей жизни я не хочу допускать, понимаешь?

— Понимаю, — тяжело вздохнув, ответила женщина, — я отлично понимаю, что ты — просто обычный трус. Ты даже трусливее своего друга Юрия. Тот хоть боялся, но все равно продолжал делать свое дело. А ты сразу хочешь спрятаться в кусты. Мы ведь все ждали, что ты соизволишь придти к Ленке на похороны… Ждали, да так и не дождались. Каждая из нас задавала себе вопрос, — почему же он не пришел? Ведь знал же, когда и где? Знал… Может, что-то тебе помешало? Так вряд ли, — человек ты, насколько мне известно, не очень занятой, тем более в субботу. Потому и остается лишь один ответ — ты побоялся. Побоялся смотреть в глаза нашим мужьям, хотя вполне мог догадаться, что кроме Батурина никого из них на похоронах не будет. Ты просто увидел, что Юрий и Елена были убиты практически одинаково, и наверняка подумал так же, как и эти проклятые менты, что Батурин с помощью Глеба решил отомстить своей неверной жене и ее любовнику. А это значило, что следующим в списке жертв вполне мог оказаться ты, поэтому и решил побыстрее рвать когти… Признайся, ведь именно поэтому ты решил всех нас так резко бросить?

— Думай, как хочешь, — не в силах больше с ней спорить, махнул рукой я.

— Уходишь от ответа, дорогой, то-то… — злорадно сверкнула глазами женщина. — Правды о себе слышать никто не любит, особенно если эта правда жестокая. Какой же ты все-таки лопух, Андрей, какой ты все-таки дурак! Ну, неужели ты поверил в ту сказочку, которую придумал сам для себя этот больной на голову следователь майор Порошков?

— У меня есть свои мысли на этот счет, — равнодушным тоном ответил я.

— Конечно, конечно! У вас у всех полно своих мыслей, да только каждый держит их при себе, боясь высказать другим. Хоть бы один человек нашелся, который смог бы возразить этим обнаглевшим козлам из правительства. Вот так, без всяких на то оснований, оно сейчас все и делается, никаких тебе рамок закона никто не соблюдает. Повесят на Глеба обвинение, и все как олухи согласятся с ним, скажут, правильно все это. И Глеба, как и Батурина, заставят сделать официальное признание. А ведь он не делал этих мин. Вернее, он разрабатывал какие-то чертежи вместе со своим отцом прямо в его доме, но только не делал. И с Батуриным не имел абсолютно никаких контактов. Они почему-то на дух один одного не выносили. Еще с самого начала, как только Ленка вышла замуж за Николая, и они впервые заявились к нам в гости, Глеб невзлюбил этого выскочку. Он вообще не уважал людей подобного типа, поэтому и с известными режиссерами на киностудии часто вступал в конфликты.

— Может быть, конфликт между ними возник просто на почве разносторонних интересов? — спокойно предположил я. — Ведь Глеб Семенович помешан на технике, он — инженер от Бога. А Николай Федорович больше отдает предпочтение гуманитарным наукам. В связи с этим, они имеют совершенно разные взгляды на жизнь и не находят общих тем для задушевной беседы.

— В частности ты прав, — более спокойно согласилась Люба. Ее пыл заметно утих, и теперь с ней можно было говорить вполне нормально. — Но только не это здесь главное. Батурину ведь всегда везло в жизни. У него было очень много женщин, — даже будучи женатым, он не знал отбоя от молодых девушек. Я поначалу сама потеряла от него, тогда еще молодого учителя истории, голову. И все подружки мои лучшие тоже: и Ленка, и Алка, и даже скромница Томка. Последнее всех нас очень раздражало, — когда мы все втроем наперебой пытались сами влезть к нему в постель, он хотел только лишь нашу недотрогу Тамару. И все бы у них в последствии отлично получилось, да судьба преподнесла неожиданный сюрприз. Томка была тогда девочкой-паинькой, и не давала Николаю для сближения никакого повода. И вот, когда ее изнасиловал Пашка Ишаченко, ты ведь, надеюсь, знаешь об этом?.. — Я молча кивнул головой. — Так вот, узнав об этом, Николай резко от нее отвернулся. Перестал уделять внимание, да и вообще общаться, будто бы она не человек, а пустое место. Видать, требовалась ему не сама Тамарка, а только ее девственность. А она тогда в результате этого резко отвернулась от всех нас. Ну, это тоже не столь важно… Главное, что я хочу сказать, — Кусалина была единственной из нас, которую Батурину не удалось раскрутить на интимную близость. Но сильно насчет данного обстоятельства он не страдал, — после изнасилования она стала ему просто противна. И это дало нам шанс. Ленке первой из всех удалось переспать с Батуриным, — она тогда прямо визжала от счастья и кричала об этом, дура, на всех углах. Разве я могла не попробовать того, что так громко расхваливала она?..

— То есть, ты тоже спала с Батуриным?

— Это была самая глупая ошибка моей молодости. — Люба недовольно скривила лицо. — В отличии от Ленки, мне он в постели совершенно не понравился. Так, средней паршивости мужик, в отличии от тебя, — обычный мешок с тряпками. Я очень жалела тогда о том, но изменить уже ничего не могла. После него меня даже на несколько лет отвернуло от всех мужчин… До самой встречи с Глебом.

— И твой муж об этой ошибке твоей молодости знал?

— Конечно, а зачем мне ее было скрывать? — Чернова непринужденно пожала плечами. — Перед свадьбой мы открыли друг другу все свои тайны. У него прошлое было еще поинтереснее моего.

— И все у вас было хорошо до тех пор, пока Елена не вышла замуж? — высказал предположение я.

— Именно так. Когда Глеб познакомился с Николаем, я заметила, что он понемногу начал меня к нему ревновать, хотя я не подавала для этого никаких поводов. Ленка выглядела тогда самой настоящей дурой — так потеряла голову от счастья. Она вообще не придавала значения личной жизни Николая до их брака. Не ревновала ни к бывшей жене, ни ко мне, ни к Алке Шевчук…

— Алла тоже с ним спала?

— Да, буквально через несколько недель после меня, — спокойно ответила Чернова. — Я пыталась ее, было, убедить не делать этого, убеждала, что мужик — тюфяк, ничего не стоит в плане своей мужской пригодности, но «реклама» Возковой для нее оказалась более веским аргументом, — Алке удалось затащить Батурина в свою постель. После, где-то через месяц или через два, она все же призналась мне, что я была права. Николай действительно оказался полным фуфлом.

— И в каком году эти события происходили? — спросил я.

— Точно не помню, — задумчиво ответила женщина, — то ли в восемьдесят первом, то ли в восемьдесят втором. То ли год прошел, то ли два, как мы школу закончили. А зачем тебе это знать?

— Да так, — усмехнулся я, — просто интересно, — не может ли Вадик Шевчук быть сыном Николая Батурина?

— Мы сразу тоже так думали, как и ты, — без малейшей тени удивления произнесла Люба, — но Алка категорически утверждала, что это не так. У нее тогда было несколько постоянных любовников, которых я, по правде говоря, не знала. С одним из них, горкомовским работником, имеющим жену и троих детей, она встречалась довольно долго. Получала от него дорогие подарки, большие суммы денег, наверное, и Вадика он ей тоже «подарил». Алка не любила об этом распространяться, поэтому мы и не спрашивали. Она вообще баба скрытная — вечно плачется, что такая несчастная, а сама, стерва, постоянно на стороне кого-то заимеет, а с подругами делиться не хочет…

— Ну ладно, хватит подробностей. — Я расслаблено откинул голову на спинку дивана и тупо уставился в аккуратно выбеленный потолок. — Мы почему-то отвлеклись темы. Стало быть, ты уверена, что версия майора Порошкова не верна, — Глеб никак не мог быть сообщником Батурина.

— Не мог, — решительно покачала головой женщина, — это однозначно. При одном упоминании о Николае Глеба бросало в дрожь. Он был слишком разборчивым насчет женщин, слабо пользовался у них успехом, поэтому может где-то там, в глубине души, в некоторой степени и завидовал обаятельному и так легко делающему себе карьеру Батурину. Когда мой муж был тяжело травмирован и окончательно осознал, что он инвалид, у нас с ним состоялся разговор, заключавшийся в том, что Глеб дает мне полную свободу в общении с мужчинами, конечно, в определенных рамках, но только с условием, чтобы с Батуриным я ему никогда не изменяла. Я поклялась, что так оно и будет, и до сих пор пока не нарушила клятвы. Теперь ты понимаешь, какие отношения могли быть между двумя этими мужчинами?

— Ты говорила о данных обстоятельствах следователю?

— Говорила. Только что толку, — он ничего и слушать не хочет. Все равно, говорит, я докажу, что Чернов причастен к убийствам. И все ваши алиби, добавил, лопнут, как мыльный пузырь.

— Не бойся, Люба, — попытался успокоить ее я, — Порошков больше пугает, чем действует.

— Хорошее пугало! — Черновой снова овладело пессимистическое настроение. — Свалить такую глыбу как Батурин. Доказать его вину, добиться признания от человека, имеющего депутатскую неприкосновенность. Такое не каждому обычному следователю под силу. Для этого талант нужен.

— Ну, предположим, во всем том, что ты назвала, не только его заслуга, но и тех товарищей, что сидят гораздо выше, чем он, так что управа есть пока на каждого. Я только вчера с ним беседовал. Прокурор не дает ему ордера на обыск в вашей квартире и в доме стариков-Черновых. А это что-то все-таки значит.

— Да пускай ищут, — скептически махнула рукой женщина, — все равно ничего не найдут. У нас в квартире вообще не осталось никаких следов от Глебовых разработок, а Семен Кондратьевич, я думаю, тоже не дурак, — все возможные улики постарался уничтожить. Так что обыск им ничего не даст.

— Будем надеяться, — сказал я, — мне ведь, знаешь, тоже не хочется, чтобы твой муж пострадал. Я, признаться, и пришел сюда только потому, чтобы увидеться с ним и поддержать в трудную минуту.

— Да что ты такое говоришь! Какие мы стали благородные! — всплеснула руками Люба. — Ты не заметил, что начинаешь сам себе противоречить. Сначала здесь заявляешь, что собираешься бросать всех нас на произвол судьбы, а потом резко решаешь увидеть Глеба и поддержать его.

— Ты насмехаешься, — немного покраснев, опустил голову я, — а мне ведь действительно вас жалко. Ведь вы, в принципе, — неплохие люди, и, вдобавок ко всему, очень несчастные. Честно сказать, — и бросать то вас на произвол судьбы как-то неудобно. Но с другой стороны, — не в каждой ведь ситуации следует давать волю эмоциям. Нужно ли это делать вообще? Увидеться с Глебом, поддержать его, — это да. Но продолжать то, что произошло между нами…

— Тоже да! — не дав мне возможности докончить фразу, восторженно вскликнула Люба. Ее лицо снова приобрело прежнюю яркую окраску, а хмурость и раздражительность резко куда-то улетучились, будто бы и не было их вовсе. Женщина радостно вскочила с кресла и снова вплотную приблизилась ко мне. — У меня есть для тебя дельное предложение. — В ее глазах шаловливо заиграли игривые искорки. — Если ты уж так хочешь повидаться с моим мужем, то мы можем проехать к нему за город прямо сегодня. Но только не раньше, чем через пару часов…

— Разве ты на работу сегодня не пойдешь?

Ласковые руки плавно легли мне на плечи, мои же ладони инстинктивно потянулись к мягким податливым ягодицам и притянули женщину поближе.

— Сегодня я отпросилась пораньше. — Глаза ее еще сильнее засверкали бесноватыми зайчиками. — Работала всего лишь до десяти, а потом пришла домой, как раз незадолго до твоего прихода. Нужно было тщательно подготовиться к предстоящей этим вечером встрече с тобой и как-то решить проблему с сыновьями. Но, как видишь, ты явился намного раньше положенного срока и даже не дал мне привести себя в порядок.

— Может, не стоит этого вообще делать? — несмело предложил я.

— Стоит, Андрюша, очень даже стоит. Я несколько вечеров подряд специально для тебя разучивала новый танец. А ты говоришь, — не стоит… Главное, верь мне, дорогой, и все будет в порядке.

Я не знал, как следует вести себя в данный момент. Женщина так обворожительно на меня смотрела и так ласково гладила мои волосы, что в затуманенном мозгу от насущных проблем, которые мы обсуждали несколько минут назад, не осталось и следа. Сейчас я был полностью в ее власти, мое лицо самопроизвольно уперлось в ее мягкую грудь, а внутри тела почувствовался необычный и всегда желаемый прилив сил.

— Ну, ничего, — еще более нежным голосом промурлыкала Люба, — думаю, что так даже лучше. Мы сегодня словно почувствовали на расстоянии желания друг друга и пришли сюда практически в одно и то же время. Только ты все же подожди здесь минут десять, — я приведу себя в божеский вид.

Не дожидаясь от меня ответа, она резко вырвалась из моих объятий и быстро убежала в ванную комнату.

Из-за двери послышался легкий непринужденный шорох, — я сразу понял, что это небрежно упал с плеч на пол старый домашний халат, после чего ненавязчиво зажурчала в душе вода. Каждая падающая на ее тело капля отзывалась повышенной частотой стука моего сердца… Может быть, наиболее правильным решением было бы просто сейчас отсюда уйти? Бог с ним, с этим Глебом Черновым, — встреча с ним для меня не настолько уже и важна. Держало что-то другое, непонятное, что не позволяло просто так встать и бессовестно удалиться из этой уютной квартиры…

Предстоящая близость с женщиной радовала и пугала меня одновременно. Радовала по вполне понятным причинам, а пугала потому, что я все же в некоторой степени сомневался, не последует ли за ней какого-то наказания в виде мести со стороны Любиного мужа или кого-то еще… Нет, я просто, наверное, боялся увлечься ею; в свое время мне с большим трудом удалось перебороть себя и отказаться от второго близкого контакта с Еленой Батуриной и Аллой Шевчук. С Лесницкой проблема решилась сама собою, поэтому она в расчет не бралась, а вот что мне при ближайшей встрече запоет Тамара… об этом думать пока не стоило… Но сейчас рядом находилась женщина, в корне отличавшаяся от других, женщина, которую невозможно было отговорить от ее затеи ни под каким предлогом. Да я особо то и не старался ее отговаривать…

Из-за двери ванной комнаты послышалось негромкое мелодичное пение. Мне пришлось констатировать тот факт, что слух и голос у Любы были просто божественные. Ей свободно можно было со своими вокальными данными выступать на большой сцене. Какая же все-таки в мире несправедливость: кто-то абсолютно безголосый имеет право хрипеть за огромные деньги перед многотысячной аудиторией, а действительно талантливый человек должен поневоле уединяться в ванной комнате и исполнять там свои мелодичные арии под музыку водных струй. Да, деньги сейчас творят настоящие чудеса, и помешать им в этом не может никто…

Я встал с дивана, неторопливо прошелся по квартире и как бы невзначай заглянул в кабинет Глеба Семеновича. Вряд ли, чтобы после всего случившегося его бумаги продолжали оставаться здесь в столе, — они наверняка уже были спрятаны совершенно в другом месте или же вообще уничтожены, но соблазн проверить данное обстоятельство не давал мне покоя.

Люба увлеченно продолжала петь. По всей видимости, еще несколько минут выходить из-под душа на не собиралась. Я смело вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Интересующий меня ящик стола по-прежнему оставался запертым. Махнув рукой на все возможные последствия своего взлома, я тщательно порылся в других ящиках и среди многочисленного хлама нашел там небольшую отвертку. Мои действия, конечно, носили не очень тактичный характер, но перебороть в себе внезапно нахлынувшее огромной волной чувство любопытства не было никаких сил.

Воткнув отвертку под крышку ящика, я со всей силы нажал на нее и, услышав соответствующий щелчок, понял, что замок сломан. В душе возникла какая-то чисто детская вина за содеянное. Как чем-то нашкодивший вредный ученик просит прощения перед учительницей, так и я поспешил мысленно попросить прощения перед собственной совестью, после чего быстро открыл ящик.

Никаких книг и конспектов, естественно, в нем не оказалось. Как я и предполагал, все исчезло в неизвестном направлении, — на дне ящика лежала лишь какая-то вырезка из журнала. Я машинально поднял ее и пробежал глазами обрывки нескольких статей. Писалось о каких-то самолетах времен Первой Мировой войны и о советских подводных лодках, — наверняка вырезка принадлежала одному из старых номеров журнала «Наука и жизнь» и служила в ящике просто подстилочной бумажкой.

Я уже хотел, было, положить ее обратно, но в последний момент невзначай перевернул и взглянул на листок с обратной стороны. Мой взгляд в упор встретился с угрюмым взглядом нарисованного графикой портрета высшего офицера царской армии. Что-то знакомое было в этом лице, но я сразу не мог сообразить, что именно. В том, что мне раньше приходилось видеть этот волевой взгляд, не возникало никакого сомнения. Какие-либо надписи вблизи портрета отсутствовали, поэтому оставалось лишь догадываться, кому именно он принадлежит.

Я спешно прикрыл ящик и спрятал на место отвертку. Мозг внезапно пронзила совершенно абсурдная мысль… Нет, этого не могло быть! Еще раз внимательно взглянув на лицо, изображенное на портрете, я быстро сложил вырезку вчетверо и спрятал ее в задний карман брюк.

В коридор мы с Любой вышли почти одновременно. Женщина в ванной полностью обновила свой туалет, — на этот раз она выглядела просто сногсшибательно, что заставило меня раскрыть от изумления рот. На ней было надето длинное красочное платье, смоделированное в испанском стиле, плотно облегающее весь верх туловища вплоть до талии и свободно ниспадающее до самых щиколоток. Мокрый распущенный волос придавал ей излишней экстравагантности и соблазнительности.

— Ну, как тебе я? — демонстративно подобрав полы платья, спросила женщина.

— Полный отпад, — развел руками я, внимательно вглядываясь в ее полностью преобразившееся лицо. Красиво накрашенные глаза и губы, а так же розовые румяна на щеках делали Любу совсем другим человеком, совсем не похожим на ту загнанную работой домохозяйку, с которой я общался всего десять минут назад.

— А сейчас я все-таки покажу тебе обещанный танец! — гордо подняв кверху нос, произнесла она.

— Опять со стриптизом?

— Ну, конечно же, дорогой, а как же иначе может быть?..

Она разноцветной бабочкой впорхнула в зал и ловко стала в танцевальную позицию. Заранее приготовленный музыкальный центр стоял как раз за ее спиной.

— Сходи, пожалуйста, в спальню, — там, на столе лежит новая кассета, я сегодня специально принесла ее с работы, — чуть ли не приказным тоном сказала женщина.

Я беспрекословно выполнил ее просьбу. Кассета была красочно оформлена, — на пестрой цветной фотографии был изображен испанский матадор и танцовщица, одетая наподобие хозяйки квартиры.

— Ты подбирала себе костюм под нее? — шутливо сказал я, протягивая Любе коробку.

— А что, разве не нравится? — Она несколько раз расковано прокружилась по комнате. Полы длинного платья разлетелись в стороны, слегка обнажив соблазнительные стройные ноги.

— Нравится, и даже очень. — Я пытался выглядеть как можно более спокойным, хотя сердце старалось выскочить из груди при каждом ее движении. Такой соблазн не любому мужчине было под силу выдержать.

Я отошел как можно подальше от нее, остановился в самом дверном проеме и, приняв деловую позу, скрестил руки на груди.

— Что же, включаем музыку! — восторженно воскликнула женщина, вставляя кассету в гнездо магнитофона и нажимая соответствующую клавишу.

При первом же раздавшемся из колонки звуке она резко повернулась ко мне и неторопливой походкой двинулась в мою сторону…

Все дальнейшее произошло в какую-то секунду. Совершенно случайно мой взгляд уловил внезапно вспыхнувшую где-то в углу панели управления магнитофоном тусклую красную лампочку. Она была еле-еле заметной, но почему-то сразу же бросилась мне в глаза. И я понял, почему это случилось. Ведь в прошлый раз, в тот день, когда Люба танцевала здесь передо мной неделю назад под музыку, звучавшую с этого же самого магнитофона, никакой красной лампочки на нем почему-то я не заметил. Это моя голова помнила уж доподлинно точно…

На раздумывание не оставалось ни секунды времени.

— Ложись! — панически выкрикнул я, не понимая, куда именно мне лучше всего бросаться, — то ли на Любу, чтобы повалить ее на пол, то ли в прихожую, как можно подальше от смертельно опасной штуки…

Музыкальный центр разорвался именно в этот момент. Находившаяся на половине пути между мной и ним Люба, сама того не желая, заслонила своим телом меня от страшной взрывной волны. Я машинально отпрыгнул в сторону, пытаясь спрятаться за тонкой кирпичной стенкой, и плашмя упал на пол. Звук взрыва резко ударил меня по ушам и, как показалось, безжалостно разорвал мои барабанные перепонки. Тело мое импульсивно вздрогнуло, словно его в один единый миг пронзило сразу тысячей разрывных пуль.

Тонкая стена в половину кирпича, отделяющая прихожую от зала, сорвалась с места и всей своей массой рухнула мне на спину. Это я осознал значительно позже, в первый момент что-либо подумать своим полностью охладевшим мозгом было просто невозможно. Голову беспощадно пронзила упрямая резкая боль, после чего перед глазами медленно поплыли уродливые темные круги, а по расслабленной коже пробежала легкая волна полного блаженства…

Не знаю точно, через какой промежуток времени мне удалось немного придти в себя, — то ли всего лишь через пару секунд, то ли через несколько минут. Вокруг ярким пламенем пылали обои, а узкий коридор, в котором я лежал под грудой разломанного кирпича и штукатурки, был наполнен едким мрачным дымом. В ушах гудела сплошная громкая душераздирающая сирена, кроме которой больше ничего не было слышно. Голова раскалывалась на куски, перед полуслепыми глазами то и дело прыгали какие-то расплывчатые чертики, которые постоянно то исчезали, то появлялись снова.

Я попытался немного приподняться на локте и частично избавиться от навалившейся на меня груды обломков «строительных материалов». Хоть с большим трудом, но мне все же удалось это сделать…

Люба лежала прямо у моих ног с неестественно повернутой набок головой. Ее глаза были широко раскрыты, а губы все еще продолжали излучать недоуменную улыбку. В том, что она мертва, не возникало никакого сомнения. Затылок и спина женщины являли собой настоящее кровавое месиво, среди которого выделялся лишь сломанный в нескольких местах позвоночник. Руки и ноги были небрежно вывернуты в разные стороны, а разорванное на клочки красочное «испанское» платье просто медленно, но уверенно, тлело.

Едкий дым в единый миг окутал мои глаза и снова заставил их закрыться. Я попытался, было, протянуть свою залитую кровью левую руку в сторону женщины, но не смог этого сделать. В мозгу снова возникло полное опустошение, и мое лицо неуклюже уткнулось в груду сухой штукатурки, оставшейся от разваленной стены…