Любовницы по наследству

ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ

То обстоятельство, что я снова не смог встретиться с Батуриным, не знаю, больше огорчало меня или радовало. С одной стороны, разговор с этим человеком мог бы пролить свет на кое-какие факты, касающиеся гибели Юрия Колесникова, а с другой, если Николай Федорович — действительно умный и грамотный человек, а он таковым является, и если он в самом деле имеет хоть какое-то отношение к убийству моего друга, то наверняка сразу же поймет мою чрезмерную заинтересованность произошедшим, и тогда кто его знает, — что может меня ожидать после такой беседы в недалеком будущем. Конечно, как там не крути, а рано или поздно, но мне все же придется с ним встретиться, но душа почему-то подсказывала, что лучше будет мне оттянуть наше знакомство в долгий ящик…

Снова я до обеда занимался Бог знает чем. И смотрел телевизор, и читал книгу, и, естественно, готовился к предстоящему вечернему занятию. Время текло так медленно, что казалось, долгожданный вечер не наступит никогда. Секундная стрелка на моих настенных часах совершала свои обороты с такой невыносимой вялостью, что возникало желание взять и самому насильно ее ускорить, заставить вертеться намного побыстрее.

Телефон весь день молчал, — звонить мне ни у кого не возникало особого желания. Хотя, признаться честно, я все же ждал звонка от одного человека. В душе еще теплилась надежда, что в один прекрасный миг я сорву с рычага телефонную трубку и услышу в ней голос моей любимой Татьяны. Она скажет мне, что все у нее в порядке, что она на меня больше не обижается, и что мы, как и прежде, без проблем можем с ней встретиться, не смотря на допущенные нами обоими ошибки.

Но, увы, этой розовой мечте не суждено было осуществиться. Долгожданного звонка до самого окончания светового дня мои уши так и не услышали…

В пять часов вечера я, как обычно, собрал свой дипломат и неохотно вышел из квартиры. До дома Черновых от меня было, конечно, далековато, но я все же решил пройтись по городу пешком, — подышать свежим морозным воздухом, по которому за несколько последних дней порядочно успел соскучиться, посмотреть на копошащихся вокруг меня людей и поразмышлять над всем происходящим.

Размышлял я в последнее время даже намного чаще, чем это было необходимо, потому-то каждое утро у меня и болела голова, как после хорошего перепоя. Иногда даже думалось, что мне никогда не удастся выбраться из этого запутанного лабиринта мыслей, а, следовательно, и успокоиться. Разве что госпожа Смерть или господин Безумие сжалятся надо мной и избавят мою грешную душу от подобного рода страданий.

Я значительно участил шаг и чуть, было, не побежал вприпрыжку. Ноги сами ускорялись не понятно почему, будто бы от скорости их передвижения в этом жестоком и мрачном мире что-то зависело. Во всяком случае, на быстроту принятия головой нужного решения их скорость абсолютно никак не влияла…

На дорогу мне пришлось потратить почти целый час. К дому Черновых я подошел лишь на десять минут раньше положенного времени. Послав ко всем чертям излишнюю пунктуальность, быстрыми прыжками через высокие ступеньки поднялся на нужный этаж, немного перевел дыхание и решительно позвонил в дверь. Открывать мне хозяева не особо-то спешили, но пусто дома не было, — еще с улицы я заметил свет в нужном мне окне. Пришлось позвонить еще раз. За дверью возникла какая-то неясная возня, через минуту после которой она все же медленно, но уверенно отворилась.

Стоящую на пороге женщину узнать удалось далеко не сразу. Передо мною находилась все та же Любовь Васильевна Чернова, только немного внешне изменившаяся и даже несколько помолодевшая. Запомнившиеся мне при первом посещении слегка растрепанные рыжеватые волосы были выкрашены в яркий вишневый цвет и уложены в элегантную модную прическу. Вместо стандартного засаленного домашнего халата с кухонным передником на женщине было надето длинное белое в ярко-красных цветах платье, перетянутое на талии тонким поясом. А изящные пальцы рук с аккуратно нанесенным на них маникюром оказались уж никак не в тесте. Вдобавок ко всему, шею хозяйки квартиры украшал маленький золотой кулон в виде паучка на тонкой, словно ниточка, цепочке. От представшей перед глазами красавицы у меня чуть было не перехватило дух.

— Добрый вечер, — дружелюбно улыбнулась женщина, охотно пропуская меня в квартиру. — Я, признаться, ожидала вас на полчасика позже, поэтому не совсем приготовилась к вашему приходу. Ну да ладно, — это не столь важно, главное, что вы здесь. Проходите, пожалуйста.

Я поздоровался, снял куртку и фуражку. Поведение женщины меня в некоторой степени даже озадачило. Слегка шокированный столь неожиданным ее внешним видом я даже и не знал, что в данной ситуации лучше всего сказать.

— Проходите в комнату, я сейчас, — ласково, словно послушная домашняя кошечка, промурлыкала она, исчезая на кухне.

Я послушно прошел в зал и, несмело присев на краешек дивана, бездумно уставился в телевизор, на экране которого задорно прыгала по сцене одна из недавно появившихся на горизонте отечественной эстрады новых украинских «звезд», пытавшаяся завести публику своим безголосым визжанием. В моменты, когда я наблюдал по телевизору подобного рода зрелище, меня обычно начинало тошнить. Девушка, как это не парадоксально, не имела в наличии ни привлекательной внешности, ни слуха, ни голоса. Зато, наверняка, кто-то из ее ближайших родственников являлся слишком уж влиятельным человеком, что дало стопроцентную возможность дорогому «чаду» без проблем пролезть в шоу-бизнес. Вдобавок ко всему, музыка и слова песни тоже не отличались изобилием мелодичности и разнообразием слов, — видать, композитор и поэт, как это было у нас принято, являлись с певицей одного поля ягодами.

Именно по этой причине я никогда принципиально не ходил ни на какие концерты современных исполнителей. Татьяна, правда, проводила несколько раз попытки вытащить меня туда, но это у нее не особо то получалось. Одна из относительно близких подружек моей возлюбленной тоже была такой вот эстрадной «звездой». Мне было достаточно послушать без фонограммы ее один-единственный раз, чтобы иметь нужное представление о качестве новой национальной культуры.

Забыв, что нахожусь не дома, а в чужой квартире, я бесцеремонно схватил лежащий на столе пульт управления и по привычке начал переключать каналы. По чистой случайности попал на одну из программ российского телевидения, где, как обычно, показывали новости из Чечни. Сплошные взрывы, перестрелки, бегущие в камуфляжах бойцы спецназа, — все это сопровождалось комментариями диктора и отрывками из интервью известных политиков. Подобное я тоже смотреть не особо то любил, но все же это было хоть немного получше, чем выворачивающее душу наизнанку вытье нашей «национальной гордости».

— Зачем вы переключили? — недовольно поинтересовалась тихо вошедшая в комнату Любовь Васильевна.

— А что, там было что-то достойное внимания?

— Я просто очень люблю музыку, — улыбчиво сказала женщина, — сама занимаюсь аранжировкой, поэтому мне всегда бывает интересно смотреть на выступления артистов эстрады.

— Ради Бога, извините, я не знал. — Мой палец резко нажал на соответствующую кнопку пульта, и на экране снова возникла угловатая девушка, воющая свою идиотскую песню. — По всей видимости, наши вкусы абсолютно не совпадают.

— А что вы любите?

— Больше всего — образовательные программы, — спокойно ответил я, — а так же некоторые юмористические, КВН там, «Смехопанорамму». Иногда слушаю и музыку, но предпочитаю в основном старую советскую доперестроечную. Или же зарубежную, но тоже семидесятых-восьмидесятых годов.

— И политикой наверняка увлекаетесь? — спросила Чернова.

— Ненавижу больше всего, — раздраженно скривился я. — Политика — это такое, извините за выражение, дерьмо, в которое я бы ни за что в жизни не полез. Там нет никаких законов, — одно сплошное враньё и несправедливость.

— Вот видите, — приятно усмехнулась женщина, — а говорите, у нас нет общих интересов. Еще как есть. И музыка семидесятых мне очень нравится, даже намного больше, чем современная.

— Тогда всех подряд на сцену не выпускали, был какой-то порядок. А сейчас посмотрите, — ну какая это певица? С ее голосом только в туалете «занято» кричать или, по меньшей мере, на базаре семечками торговать, и то, думаю, вряд ли кто купит.

— Видимо, не все так считают, как вы, — учтиво произнесла Чернова, присаживаясь рядом со мной на диван. — У этой девушки есть свои поклонники, и, смею вас заверить, их не так уж и мало.

— Выходит, я полностью отстал от современной жизни?

— Ну, этого, предположим, вам никто не говорил. — Любовь Васильевна как бы невзначай приблизилась ко мне и дотронулась до моего бедра своим, теплым и мягким. — Что будете пить, Андрей Николаевич, вино или коньяк?

— Спасибо, на работе не пью, — еще больше шарахаясь от ее поведения, несколько растерянно сказал я. — Наверное, лучше будет мне пойти к вашим мальчикам. Кстати, они вообще дома или нет?

— Извините, Андрей Николаевич, я забыла вам сразу сказать, — резко спохватилась женщина, спешно отсаживаясь от меня в сторону, — у нас в семье немного изменились обстоятельства. Видите ли, родители Глеба занимаются в некотором роде народной медициной и целительством. Каждый месяц они на несколько дней забирают его к себе в деревню и проводят там необходимое лечение.

— Каким образом они его лечат? — поинтересовался я.

— Точно не знаю. Семен Кондратьевич, мой свекор, — немного странноватый человек, — он помешан на всяких травах и знахарстве. После того несчастного случая он возил Глеба в какой-то медицинский центр за границей, где врачи определили, что через несколько лет его опорно-двигательные функции должны частично восстановиться. Только для этого восстановления постоянно необходимо с ним проводить соответствующие профилактические мероприятия. Вот они и проводят, он ведь у них как-никак единственный сын.

— И что, есть какие-то результаты?

— Пока трудно сказать, времени мало прошло, но Семен Кондратьевич уверен в успехе своего метода лечения. Гена и Артем дедушку любят даже больше, чем нас, родителей, потому и уговорили меня отпустить их с отцом. Я и сама подумала, — ему ведь сейчас поддержка сыновей нужна куда больше, чем мне.

— А как же школа? — Для меня подобный ее поступок все равно носил слишком уж неясные черты. — Учиться то им обязательно нужно, не смотря ни на какие профилактические мероприятия.

— В школу их дедушка возит каждый день на своем «Москвиче». И каждый день их оттуда забирает к себе. — В голосе женщины послышалась определенная нотка гордости за свою родню. — Мой свекор вообще — мировой мужчина. Они то и живут недалеко от города, всего лишь в каких-то десяти-двенадцати километрах, поэтому со школой все складывается не сложно.

— Дедушка ваш не очень старый?

— Да как сказать? — лукаво усмехнулась моя собеседница. — Прямо и не знаю, что ответить. Ему уже за семьдесят, но выглядит намного моложе. Он ведет здоровый образ жизни, обливается каждый день водой по утрам, не курит, не пьет, короче, — достойный примет для подражания внукам. Он ведь тоже инвалид, как и Глеб, только все время по возможности пытается это скрыть. В сорок пятом году подорвался на мине, еще молодым пареньком тогда был, сапером, только в армию призвался. Просто страшно представить, — в девятнадцать лет остаться без ноги. Но Семен Кондратьевич не падал духом. Сперва на культе ходил, а потом сам себе протез сумел сделать, постоянно усовершенствовал его. Теперь, я даже глазам своим не верила, он бегает, правда, не на спринтерские дистанции, но все равно это ведь достижение. Согласитесь, перед таким человеком стоит склонить голову, — более пятидесяти лет прожить без ноги, да так, чтобы даже не все знакомые об этом знали.

— Судя по вашему описанию, для вас ваш свекор — просто идеал, — с некоторой ноткой иронии заметил я.

— Не столько для меня, сколько для Глеба и ребят. Мой муж ведь выбрал профессию себе по наследству. Его отец постоянно у себя дома конструировал какие-то мины, разводил взрывоопасные смеси. Свекровь на него всегда за это дело ругалась, а ему, как горохом об стенку, — ну, просто помешан человек на своем увлечении. Я теперь тоже не приветствую его начинаний, — приучил сына в свое время к взрывчатке, и теперь тот от этого пострадал.

— Видать, Семен Кондратьевич и судьбу свою частично передал Глебу Семеновичу по наследству, — грустно покачал головой я. — Ребята то хоть не увлекаются этим взрывоопасным делом?

— Где там не увлекаются? Такие сорванцы, — только допусти, — недовольно замахала руками Любовь Васильевна. — Они собрали у себя в комнате все конспекты отца и деда с их пиротехническими разработками. Оба ведь — мастера своего дела, следовательно, и дети туда же лезут. Сколько раз я кричала, ругала их, — да ни в какую. Раз хотела даже, было, сжечь всю эту опасную «литературу». Глеб не разрешил, сказал, может быть, еще пригодится когда-нибудь.

— Спрятали бы от них подальше, — не зная, что лучше ей ответить, посоветовал я.

— Прятала, не помогает. Они везде найдут, куда не спрячешь. Я потому и стала приучать их к иностранному языку, чтобы взрывчаткой сильно уж не увлекались. Вроде бы немного получилось. Может, поступят в колледж, тогда поумнеют.

Рассказ Черновой меня несколько заинтересовал. То, что отец Глеба Семеновича тоже был неплохим специалистом по взрывчатке, оказалось неожиданной новостью и дало лишнюю пищу для дополнительных размышлений. Артем и Гена, оказывается, тоже имели возможность смастерить мину. Только почему-то мне очень не хотелось верить, что кто-то из них подложил эту мину в автомобиль Колесникова. Уж очень положительными были в моем понимании все эти люди. Никак не желательно, чтобы они оказались преступниками.

— О чем вы задумались, Андрей Николаевич? — Чернова вызывающе прошлась по комнате, пытаясь хоть каким-то образом обратить мое отвлеченное внимание на свою великолепную фигуру.

— Да так, ни о чем, — пожал плечами я, — просто думаю, как действительно несправедливо распорядилась судьба. То, что отец взорвался на мине, — это понятно, — тогда была война, ничего не поделаешь, слава Богу, что вообще живым остался, и вот теперь через пятьдесят лет взрывается сын. Сколько, кстати, сейчас лет вашему мужу?

— Сорок пять, — тяжело вздохнув, ответила женщина, — когда это случилось, было сорок три. Он старше от меня более, чем на десять лет. Мы познакомились с ним на одной из вечеринок у наших общих друзей. Мне в ту пору еще и двадцати не было, а он уже считался общепризнанным авторитетом среди кинематографистов, великолепным профессионалом. И все знакомые называли его не иначе, как по имени отчеству. Он меня заметил как-то сходу и сразу же начал за мной упорно ухаживать. О своей работе рассказывал так увлекательно, что я, наивная дурочка, слушала его, раскрыв рот, и после того сама чуть не увлеклась пиротехникой… Боже мой, неужели когда-нибудь подобная участь ждет и моих сыновей.

— Не надо об этом думать, — попытался успокоить ее я, — нужно верить, что с вашими мальчиками будет все в полном порядке.

— Сейчас, когда они живут у деда, — грустно продолжила Чернова, — они имеют полную свободу действий. Бабушка довольно слаба, ей уже все равно, — она за долгие годы просто устала безуспешно бороться с опасным хобби своего мужа. Мне ужасно даже только представить, что там, в деревне, они вчетвером могут соорудить.

— Почему же вы в таком случае не поехали вместе с ними?

— Работа у меня ненормированная, — недовольно ответила женщина. — В шоу-бизнесе невозможно предугадать, во котором часу ты с работы освободишься. А чтобы добраться до них, нужно три пересадки на транспорте сделать. Свекор же не будет со своим «Москвичом» весь вечер караулить меня около студии. Да и квартиру, признаться честно, страшновато без присмотра оставлять. Мало ли какие прохвосты ночами по городу шатаются?

— За квартирой могла бы и ваша подруга присмотреть — Тамара Ишаченко, — Высказал предложение я. — Она ведь приглядывает иногда за Глебом и ребятами в ваше отсутствие.

— Это она вам рассказала? — В глазах Черновой промелькнуло легкое удивление. — Знаете, мне так неудобно, что она иногда это делает, да к тому же еще и совершенно бескорыстно. Тамарочка — самая добрая душа, — ее Бог, к сожалению, собственной нормальной семьей обделил, наказал такой ужасной судьбой неизвестно за что, — вот теперь она только то и делает, что другим помочь пытается.

— Да, я знаю ее историю, тоже жизнь не мед у человека, как и у вас.

— Лучше уж иметь мужа-инвалида, чем такую сволочь, как Павел Ишаченко, — брезгливо пробормотала собеседница. — Потому она так часто ко мне и приходит, что нет особого желания дома по вечерам сидеть. Ну, да ладно, не надо обсуждать чужие проблемы, пусть хоть сейчас женщине будет спокойно на душе, и так бедная страдает не понятно за что. Давайте лучше выпьем с вами вина?

Последнюю фразу она произнесла настолько умоляющим тоном, что отказать ей в этой маленькой просьбе было совершенно невозможно.

— Ладно, давайте, — небрежно махнул рукой я. — Как не крути, а вечер сегодня все равно пропал. Насколько я понял, никаких занятий здесь у нас сейчас не предвидится.

— Вы только, ради Бога, извините меня, пожалуйста, за то, что я заблаговременно не позвонила вам и не предупредила, — виновато посмотрела на меня женщина, доставая из бара серванта бутылку «Старого нектара» и два хрустальных бокала. Все эти дни у меня было слишком много работы, — забегалась, а о вас вспомнила лишь за пару часов до того, как вы должны были придти.

— Нет, я не в обиде. Ведь за сегодняшнее занятие все равно уже заплачено. Так что мне в любом случае нужно было сюда явиться.

— Все равно как-то неудобно, — пожала плечами Любовь Васильевна, протягивая мне бутылку.

— Может, не стоит откупоривать? — Я перебросил ее из ладони в ладонь и вопросительно взглянул на хозяйку. — Пусть постоит лучше до какого-нибудь праздника. Тогда нужнее будет.

— Открывайте, — решительно заявила Чернова, — какой там еще может быть праздник? Будем считать, что он наступил сегодня. Я ведь, знаете, в отсутствие мужа и детей чувствую на душе такое облегчение.

— Да уж, понимаю, — улыбчиво согласился я.

— И потом, мне ведь надо хоть чем-то скомпенсировать ваш бесполезный приход сюда. — Глаза женщины игриво сверкнули бессовестными зайчиками. — Так что давайте, наливайте, и не думайте ни о чем плохом.

Я умело откупорил бутылку и бережно наполнил стоящие на маленьком журнальном столике бокалы темной янтарной жидкостью.

— Давайте выпьем за то, чтобы все наши проблемы в ближайшее время удачно решились, — не в меру восторженно произнесла Любовь Васильевна, — и чтобы мы с вами навсегда оставались друзьями.

— И главное, чтобы ваш муж поскорее выздоровел, — как бы невзначай добавил я.

— Ваши бы слова, Андрей Николаевич, да Богу в уши, — согласно кивнула женщина. — Сразу видно, что вы — очень добродушный и понимающий чужое горе человек, я это еще в прошлую среду заметила. Давайте с вами выпьем на брудершафт.

Мне ничего не оставалось делать, как согласиться с ее заманчивым предложением. Мы аккуратно обвили свои правые руки одна вокруг другой и ненавязчиво прильнули губами к стеклу бокалов. Сделав пару небольших глотков, я попытался отставить свою посуду в сторону.

— До дна, Андрей Иванович, до дна, — улыбаясь, покачала головой Чернова, все-таки мы пьем не просто так, а на брудершафт, а это означает определенного рода обязательства друг перед другом.

Мне пришлось пересилить себя и влить в горло не очень любимый мною напиток полностью.

— Теперь, — торжественным тоном произнесла хозяйка квартиры, — мы с вами, можно сказать, лучшие друзья, а потому должны называть друг друга только на «ты», вы согласны?

В последнюю неделю мне было не привыкать к появлению «новых лучших друзей» среди прежде незнакомых особ противоположного пола, и тот факт, что через секунду Любовь Васильевна автоматически превращалась в Любу, не был для меня шокирующей неожиданностью.

— Я не вижу никаких реальных причин, по которым бы мог с вами не согласиться. — Мой ответ был произнесен столь же деликатным тоном, как и предшествующая ему фраза женщины.

— Ну что ж, Андрей, хорошо. Теперь, после того, как мы выпили на брудершафт, по обычаю положено друг друга поцеловать.

— Против обычая не попрешь, — сделав несколько отрешенное выражение лица, пожал плечами я, — если нужно, значит нужно.

Легкий хмель сразу же ударил мне в голову. Немного терпкая жидкость теплым мягким комочком прокатилась по чувствительному желудку и послушно осела на его дне. Я вдруг почувствовал себя значительно лучше, чем чувствовал несколько минут назад, и мне почему-то захотелось выпить еще.

Чернова смело приблизилась ко мне и без всякого стеснения присела на мои колени. Я не успел опомниться, как наши губы встретились между собой и слились в сладком упоительном поцелуе. Мне сразу хотелось ее всего лишь просто по-детски чмокнуть в щечку, но Люба, вопреки всем моим ожиданиям, оказалась слишком уж настойчивой, — она аккуратно обвила мою шею руками и нежно обхватила мои уста своими, горячими и трепетными.

Сопротивляться такому ее натиску было абсолютно бесполезно, да я и не старался оказать какого либо рода сопротивление, — целовать столь симпатичную и темпераментную женщину было сущим удовольствием для любого нормального мужчины, который себя, конечно, таковым считал. Я закрыл глаза и временно провалился в какое-то неясное сладкое блаженство.

Наслаждение поцелуем длилось всего минуту, после чего Люба внезапно резко отстранила от меня свое лицо, спрыгнула с моих колен и отошла в сторону.

— Вот теперь все правильно, — не без удовольствия заявила она.

— Даже слишком правильно, — медленно пробормотал я, пытаясь легкими покачиваниями привести в нормальное состояние слегка закружившуюся голову. — Да, Любочка, признаться, такого напора от тебя не ожидал.

— Что, все было так плохо?

— Как раз наоборот, хорошо, — довольным тоном ответил я, — даже более, чем просто хорошо. Мне понравилось, и честно сказать, было бы неплохо, если можно, этот эксперимент еще разок повторить.

— Хорошего понемножку, — насмешливо сказала Люба. — Всему, дорогой мой друг, свое время…

Не дожидаясь от нее дополнительного указания, я налил нам еще по бокалу вина. Мы удобно сели друг напротив друга и, пристально смотря один одному в глаза, принялись не без удовольствия маленькими глотками смаковать приятный напиток.

— Почему ты на меня так смотришь? — пытаясь выразить на лице определенную степень стеснения, спросила женщина.

— Как это так? — ничуть не смущаясь, ответил я. — Обыкновенно смотрю. Просто ты кажешься мне немного странной. Не обижайся, но я говорю, что есть. Во время нашего первого знакомства ты выглядела такой себе неказистой щепетильной домохозяйкой, для которой, казалось, ничего, кроме собственной семьи, не представляет интереса. А сегодня я открываю в тебе с каждой минутой все новые и новые качества.

— Благодарю за комплимент, — не без удовольствия заметила женщина. — А я, в свою очередь, с каждой минутой все четче убеждаюсь в том, что ты — именно тот мужчина, которого мне так хорошо описали по телефону мои подруги.

— Не понял, как это описали? — На этот раз на моем лице возникла искренняя маска удивления.

— Какой же ты все-таки наивный, Андрей. Неужели ты поверил той сказочке, которую я тебе рассказала насчет постоянной задержки на работе и опасности оставлять без присмотра квартиру? Даже если бы я жила у родителей мужа, ничего бы страшного с домом и работой не произошло. Я вполне бы могла переехать на неделю-другую к ним вместе с мужем и детьми. И ничего бы мне не помешало это сделать… Ничего, кроме твоего вечернего визита сегодня. Я ведь несколько дней с нетерпением ждала именно этой среды и ночевала здесь сама. Все это только из-за тебя.

— Что это еще за цирковой номер? — Я непонимающе посмотрел на женщину, которая залпом выпила вино и протянула мне бокал для того, чтобы я налил ей еще.

— У нас, подружек, дорогой мой, — продолжала она, — есть такая небольшая традиция, — если у кого вдруг появляется новый любовник, то она о нем другим обязательно все подробно рассказывает. Не бойся, до мужей эта информация никогда не доходит, разве что кто-то из нас начинает слишком часто и открыто встречаться со своим «другом» и доводит по своей личной вине ситуацию до неудобного финала. Но обычно такого не происходит. Твой покойный друг Юрий, думаю, это для тебя не новость, спал со всеми нами, — и со мной, и с Аллой, и с Еленой, и с Тамарой. Никаких секретов насчет его мы одна от одной не держали. Неужели после этого ты думаешь, что твоя связь с ними является для меня тайной?

— Я всегда знал, что женщины болтливы, но чтобы до такой степени…

— Не намного больше, чем мужчины, — деловито заявила Люба, опрокидывая в себя залпом третий бокал вина. — Иногда мужики бывают в этом деле куда хуже баб. Да и вообще, не в болтливости дело. Нет, здесь совсем не то. Просто, как бы понятнее выразиться, ну, скажем, обычный взаимный обмен опытом. Кстати, ты у всех них котируешься по самой высокой категории, а такое бывает крайне редко, да практически и не бывает вообще. Хоть кто-то один обычно, да доволен и не остается. А ты — это совсем другое дело, — по чисто мужским качествам превосходишь даже своего покойного друга, который, кстати, у нас был непревзойденным самцом. Так что, Андрюшенька, можешь гордиться своими достижениями. Как ты думаешь, дорогой, могла ли я после подобной «рекламы» упустить такой подходящий шанс? Как раз и мужа с детьми дома нет, и такой парень придет ко мне в гости. Тем более, что мой Глеб, в отличии от всех остальных супругов, меня к мужчинам не ревнует. Он ведь понимает, что я — полноценная здоровая женщина, и удовлетворение моих нескромных желаний мне иногда необходимо, поэтому он как-то старается мириться с моими маленькими слабостями. Что делать, — я ведь не виновата, что с ним несчастье произошло. Его совершенно не интересует личность моего любовника, он не хочет этого знать. Единственное требование — это то, чтобы все происходило за его спиной. До сих пор мне это удавалось, даже никто из соседей не осуждал меня.

— Но ведь сегодня они наверняка видели, что я к тебе пришел? — Мой взгляд вопросительно поблуждал по комнате, пытаясь найти в ней непонятно что.

— В этом ничего страшного нет, — махнула рукой женщина, — мужу никто ни о чем не доложит. Видишь, я раскрыла перед тобой все свои карты, теперь остается тебе решать, что делать дальше.

Она отставила пустой бокал на столик, вальяжно встала с кресла и медленно приблизилась ко мне.

— Андрюшенька, миленький, пойми, я так тебя хочу…

Подобного способа соблазна мужчины мне не доводилось видеть не то, что в жизни, а даже в кино. Люба оказалась уж чересчур прямолинейной и перла напролом, но, в отличии от Елены Батуриной, он имела хоть какую-то совесть и все же интересовалась заблаговременно моим мнением.

Мой мозг больше думал сейчас почему-то совершенно о другом, — меня больше интересовала та литература, книги и конспекты, по которым братья-близнецы Черновы так увлеченно изучали взрывное дело.

— Я вижу, ты меня совсем не слушаешь, — обиженно надула губки Люба. — Ты что, не хочешь меня?

Последствия воздействия на организм значительной для женщины дозы алкоголя были отчетливо видны. Она хоть еще пока и стояла уверенно на ногах, но говорила уже не слишком рассудительно, — язык ее начинал понемногу заплетаться, а щеки порозовели так, словно перед этим несколько часов подряд ей пришлось недвижимо лежать лицом вниз в сугробе снега.

— Знаешь, что мне хотелось бы предложить? — как бы невзначай сказал я. — Ты, помнится, говорила о каких-то талмудах по пиротехнике, которые в свое время пыталась спрятать от своих детей. Не лучше ли будет отдать их на сохранение мне? Глебу своему скажешь правду, — думаю, он не будет возражать, чтобы я их почитал. Так и книги целыми останутся, и дети их трогать не будут.

— Неплохое предложение, — нахмурив брови, согласилась женщина. — Только сейчас они заперты в кабинете мужа в столе, ключ от которого он постоянно держит при себе. Пускай через недельку, как только Глеб появится дома, я у него попрошу их для тебя. Договорились?

— Ладно, — согласно кивнул я, делая про себя вывод, что собеседница пьянеет прямо на глазах все сильнее и сильнее. — Может быть, тебе лучше лечь поспать?

— Кому, — мне? — насмешливо переспросила Люба. — Да я еще тебя, дружок, сейчас перетанцую. Кстати, ты ведь совсем не знаешь, как хорошо я умею танцевать. Погоди, сейчас покажу.

Не став принимать никаких возражений, она спешно выбежала из комнаты в спальню и, вернувшись оттуда через какую-то минуту, внесла с собою небольшой музыкальный центр «Панасоник».

— Какую музыку поставить? — переспросила, перебирая яркие красочные коробки компакт-дисков.

— На свое усмотрение, — равнодушно пожал плечами я. Признаться, данная ее затея меня далеко не приводила в восторг.

— Ну что ж, помнится, ты говорил, что любишь песни своей юности. Думаю, я не ошибусь в выборе…

Она действительно не ошиблась, и уже через несколько секунд из маленьких фигурных колонок центра довольно громко зазвучала до боли знакомая мне песня Фредди Меркьюри «Шоу должно продолжаться». Я любил эту мелодию уже много лет и готов был ее слушать хоть каждый день бесчисленное количество раз. От нее исходила какая-то загадочная, привораживающая к себе сила, завлекающая слушателя в неведомое потустороннее пространство и заставляющая на время забывать обо всех своих насущных проблемах.

Я лениво откинулся на спинку мягкого дивана, слегка прикрыл глаза и не без удовольствия принялся наблюдать за мотыльком кружащейся по комнате женщиной. Что и говорить, танцевала она и вправду потрясающе. Как только Люба вошла в музыкальный ритм, от легкого захмеления в ней не осталось и следа. Все ее движения были плавными, четкими, изящными, — она отлично чувствовала мелодию каждой клеточкой своего тела.

Мне не удалось уловить того момента, когда женщина быстрым и легким движением расстегнула все пуговицы своего платья. Сделала она это настолько незаметно, что я на секунду раскрыл от удивления не только глаза, но и рот. Ловко выскользнув из немного сковывающей грациозные движения детали одежды, Люба брезгливо отбросила ее на пол, оставшись лишь в нижнем белье. Красные кружевные полупрозрачные бюстгальтер и трусики приковали к себе все мое внимание так, как будто раньше я не видел ничего подобного. Люба сделала несколько грациозных пластических движений, заставивших меня несдержанно возбудиться. Я даже поневоле немного привстал с дивана, одержимый желанием приблизиться к танцующей женщине.

Заметив это, она игриво отскочила от меня подальше, словно ловкая мышка, на которую жадно начал смотреть голодный кот.

Демонстративно расстегнув бретельки бюстгальтера, женщина отбросила его и выставила мне напоказ свою великолепную, слегка полноватую грудь.

— Не желаешь ли потанцевать в паре? — раскованно усмехнулась она, подзывая меня к себе манящим движением указательного пальца.

Я только молча пересел поближе к бутылке, налил себе очередную порцию вина и так же, как и она в последний раз, залпом влил ее в свое горло.

Трусики танцующая красавица спускала медленно и нерешительно, словно желала подразнить меня, то на мгновение показывая, то сразу же скрывая под ними, то, что больше всего привлекало мой похотливый ненасытный взгляд. В конце концов, и они отделились от ног, небрежно отлетев на пол. В тот же самый момент песня закончилась, и Люба резко остановила свои грациозные движения.

Заиграла совсем другая музыка, но я уже не обращал на нее абсолютно никакого внимания. Мои глаза только то и делали, что с жадностью прожирали полностью обнажившую себя женщину.

— Да встань ты, наконец, с дивана, — с укором посмотрев на меня, раздраженно сказала она. — Мужик ты, в конце концов, или кто?

Я понял, что надо дать ей возможность самостоятельно определить правильный ответ на данный вопрос, а потому не заставил себя долго ждать, — лихо вскочил на ноги и как можно крепче заключил ее в свои объятия.