Любовницы по наследству

ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Прощание с Антониной показалось мне несколько сухим и неприветливым. Она очень спешила, поэтому выгнала меня из своих «апартаментов» без всяких лишних церемоний. Из гостиницы мы, естественно, вышли поодиночке, — я чуть раньше, а она немного позже, и договорились, как и положено, встретиться вечером следующего дня у нее дома.

После проведенной в сплошных раздумьях бессонной ночи меня не очень-то прельщала перспектива встречаться с ней еще раз. Это вчера мне как-то внезапно всколыхнуло голову романтическое любовное приключение, сейчас же мозг не покидала одна-единственная мысль, — а не был ли ее чересчур смелый поступок обычным хитрым тактическим ходом, направленным не иначе, как мне во вред? Судя по событиям, произошедшим в последние дни, от любой из этих взбалмошных дамочек можно было ждать всего, чего угодно.

В голове в который раз все запуталось, как в безвыходном лабиринте. Слишком уж много информации я получил за последние двое суток, и возможности придти в нормальное психологическое состояние, как таковой, у меня сейчас не было.

Понедельник, как и предыдущий день, начался, естественно, со звонка. Я по привычке кинулся к телефону, но это сделало меня только смешным в собственных глазах, — на этот-то раз звонили в дверь. По коже в какое-то мгновение пробежала легкая дрожь, а это являлось явным признаком того, что у меня поднялась температура тела. Не хватало еще заболеть в самый неподходящий момент. Обычно подобное случалось со мною довольно редко и происходило в основном в результате сильного переохлаждения организма. Вчера же ничего подобного не наблюдалось, скорее даже наоборот, — я немного перегрелся в постели рядом с жаркой темпераментной женщиной. От чего возникли симптомы простуды — было совсем непонятно…

На пороге квартиры стоял все так же хлюпающий своим покрасневшим носом Виктор Харченко, волосы которого плотно покрылись инеем, но он по-прежнему игнорировал наличие головного убора.

— Привет, — с облегченным вздохом гортанно прохрипел он, — слава Богу, наконец-то удалось тебя застать.

Небрежно отстранив меня в сторону, посетитель нагло вошел в прихожую и громко захлопнул за собой дверь.

— Ну, ты прямо неуловимый мститель, я тебе скажу. — Харченко снял пальто и повесил его на вешалку. — Настоящий Яшка-цыганенок.

— Неужели так похож? — Я немного закашлялся и демонстративно пригладил ладонью свои светлые волосы.

— Да поймать тебя дома невозможно! — раздраженно сказал Виктор. — Третий день как дурак прихожу в гости и целую замок. Хоть бы какую-нибудь записку оставил или соседям о себе что сообщил.

— А самому оставить записку было очень умно? — Я ничуть не удивлялся его чрезмерной наглости, хотя так вольготно вести себя в чужой квартире, посещая ее всего лишь второй раз в жизни, было не очень-то и тактично. — Значит, так срочно я тебе был нужен.

— В принципе, ты прав, — согласился Харченко, проходя в комнату и вольготно присаживаясь прямо в пальто на мою неубранную постель, — до вчерашнего вечера особых проблем не возникало. В выходные даже милиция иногда отдыхает. Но все равно вопрос оставался открытым, — как тебя можно выловить? Телефон не отвечает, самого дома нет, я уже грешным делом подумал, что ты подался из города куда-то в бега, или вообще решил свести счеты с жизнью.

— Куда ж от вас можно смотаться? — снова кашлянул я. — Вы ведь такие, что из-под земли достанете. Да и какой в этом смысл?

— Ты никак тоже немного простудился? — дружелюбно улыбнулся капитан. — Ладно, я все время без шапки хожу, но ты-то как умудрился?

— В джакузи, наверное, перепарился, — совершенно серьезно ответил я.

— Да иди ты, — махнул рукой Харченко, — помечтай о джакузи. Небось, где-то в сугробе при морозе девчонку щупал?

— Не хочешь — не верь. — Я демонстративно пожал плечами, пытаясь принять благородный вид. — Только вчера в «Парадизе» побывал.

— Каким ветром тебя туда занесло? Ты ведь нищий нищим, даже беднее меня. Всех твоих сбережений не хватит, чтобы даже там на крыльце переночевать.

— Люди добрые помогли, — слегка насмешливо ответил я. — Впрочем, это сейчас неважно. Может, чаю с малиной вскипятить?

— Неплохо бы было, — охотно согласился Виктор, — нам обоим, я вижу, полечиться сегодня не помешает. Может, у тебя и по сто грамм найдется?

— А вот это вредно, — категорически возразил я, убегая на кухню, — тем более, что ты в данный момент на службе.

— Да ладно, я пошутил, — виновато сказал Харченко. — Какая сейчас может быть водка, — воду обыкновенную, и ту горло не принимает…

Через каких-то десять минут мы сидели друг напротив друга на кухне за столом и аппетитно пили горячий чай с малиновым вареньем.

— Знаешь, Андрюха, — делая очередной маленький глоток, покачал головой капитан, — а я ведь уже серьезно начать переживать за тебя, подумал, мало ли что с тобой что-то случилось, время ведь сейчас ненадежное.

— Что со мной могло случиться? Неужели нельзя было по знакомым поискать?

— Некогда было, — работой загрузили по самое горло. Тебя ведь не только я искал, но и высшее начальство мое тоже. Ты с места преступления зачем в пятницу скрылся?

— С какого места преступления? — Я попытался состроить не понимающую гримасу.

— Ладно, хватит придуриваться, — недовольно фыркнул Харченко, — сам отлично знаешь, с какого. Нам Вероника Батурина сказала, что ты там был в тот самый момент. В свой почтовый ящик хоть иногда заглядываешь?

— Не имею такой привычки, — равнодушно ответил я, — газет не выписываю, писем не получаю, а на паутину и тараканов и дома посмотреть можно. А что, в нем что-то новенькое появилось?

— А то, что со вчерашнего дня там у тебя повестка лежит в управление внутренних дел, восьмой кабинет, к майору Порошкову. Благо, что она на завтрашнее утро выписана, и я успел тебе об этом сегодня сообщить.

— Спасибо, что сказал, — не показывая никаких эмоций, пожал плечами я.

— А ты не желаешь узнать, для чего тебя туда вызывают?

— Ну, наверное, не чай с малиной пить, я так думаю…

— Послушай, Андрей, — Виктор резко поднялся с табурета и нервно выбил легкую дробь костяшками пальцев по столу, — ты в самом деле идиот, или только пытаешься им казаться?

— И у меня это получается? — издевательским тоном спросил я.

— Ты хоть телевизор иногда смотришь?

— Люблю, — кивнул головой я, — но в последнее время некогда этим заниматься. Неужели там что-то интересное стали показывать?

— Чудак человек, — небрежно усмехнулся Харченко, — ты, я вижу, совсем отстал от жизни. Знаешь, что на твоего Батурина уголовное дело завели?

— То есть, как завели? Он же депутат, особа неприкосновенная.

— Обыкновенно взяли и завели. Порошков доказал его вину в совершении убийства собственной жены. Посадить, правда, не посадили, но к тому все идет. Сейчас в Верховной Раде такие дебаты насчет его персоны точатся, как перед настоящей революцией. Все идет к тому, что через день-другой с него могут снять эту неприкосновенность и прямо с заседания народного избранника отправят в КПЗ. Ты хоть на улицу выйди — глянь, что в городе творится.

— Ты это насчет Батурина серьезно? — Моему веселому настроению резко пришел конец. Услышанное не на шутку шокировало меня и без преувеличений отправило в нокаут. — Как это могло произойти?

— Как-как, обыкновенно, — развел руками Харченко. — Что, не знаешь, как у нас человека могут грязью облить с ног до головы? Дочь его и соседи указали, что Батурин последним выходил из квартиры, после чего почти сразу взорвалась газовая плита. Ты, как я понял, появился там уже после взрыва, поэтому к тебе претензий никаких нет. А вот на Николая Федоровича насели, причем очень даже крепко.

— Да как они могли? У него что — нет адвокатов?

— Адвокаты то есть, да алиби нет. Понимаешь, Андрей, в газовую плиту была вставлена электрическая мина, которая сработала, как только Елена Батурина включила конфорку. Поставить ее заранее было невозможно, — газ включали ночью, и все было нормально. Утром, когда Батурин с дочерью пили чай, тоже все было в порядке. Вероника вышла из дома на каких-то десять минут раньше отца, говорит, ты это можешь доказать. Ты ведь в это время находился рядом с ней?

— Ну да, — недоуменно ответил я, — она ждала меня у подъезда, а потом минут через пять подошел Николай Федорович.

— Вот-вот, — замахал руками Харченко, — Батурин, по ее мнению и по мнению водителя, что-то уж чересчур долго задержался дома. Этого времени как раз могло хватить на то, чтобы частично разобрать плиту и заложить в нее заранее приготовленную мину. Посторонний в квартиру проникнуть не мог — там все двери и окна находятся под сигнализацией.

— Я не верю, что это сделал Батурин.

— Почему вдруг? — открыто удивился Харченко. — Мы уже провели следственный эксперимент. За восемь-десять минут как раз все отлично получается. В квартире находилось три человека. Вероника этого сделать никак не могла, да и не успела бы. Она, насколько ты знаешь, — девушка с далеко не идеальными способностями к технике. Вдобавок ко всему, она все время была на виду у отца, в общем, подобная версия никак не клеится. Можно, правда, предположить, что бомбу подложила Елена Павловна… сама себе… но это будет полнейшим абсурдом.

— Да, абсурд, — согласился я, — ни Елена, ни Вероника этого сделать не могли. Девочка действительно глуповатая на сей счет. Она не может быть скрытым вундеркиндом, тут даже я даю голову на отсечение. От преподавателя ученик своего таланта никак не утаит. Но и Батурин ведь тоже в технике слабоват.

— А для того, чтобы заложить готовую мину в газовую плиту, совсем не обязательно быть инженером. Ему нужно было выполнить обезьянью работу, — подсоединить провода. Кстати, интересный факт. Мина, от которой взорвалась Батурина, полностью идентична мине, заложенной под капот автомобиля Колесникова.

— Что?! — Я привстал со стула и широко выпучил глаза.

— Так утверждают эксперты, — скромно заметил Виктор, — один и тот же почерк. Только, разумеется, я тебе об этом ничего не говорил.

— Ну, понятное дело, — согласно кивнул я, — ты вообще ко мне сегодня не приходил, а всю нужную информацию я почерпнул исключительно из газет.

— В газетах об этом пока что ничего не писали, — замотал головой Харченко. — Сам понимаешь, — сведения эти не для разглашения. Если что-то в прессу просочится, — не сносить мне с моим начальством головы. Хотя, думаю, об этом скоро прессе все же станет известно. При обыске на квартире Батурина найдено фото, на котором Колесников с Еленой занимаются любовью…

— Не занимаются, — решительно возразил я, — а только лишь полулежат в обнимку на Батуринском диване.

— А ты откуда знаешь? — Виктор вскочил вслед за мной, как ошпаренный, и просверлил меня укоризненным взглядом. — Ты что, видел эту фотографию?

Отпираться не было смысла, — я понял, что бездумно сболтнул лишнее. Теперь приходилось сознаваться во всем до конца.

— В третьей по счету книге слева на второй полке, — сказал виновато. — Собрание сочинений Булгакова, не помню, какой именно том.

— И ты мне об этом раньше ничего не сказал?

— Никто меня об этом и не спрашивал. — Я понял, что действительно сделал глупость, поэтому хоть как-то пытался оправдаться.

— Хоть не ты ее туда подбросил? — немного успокоившись, спросил Харченко.

— Думаешь, я способен на подобную подлость? Впрочем, такая у тебя работа — всех во всем подозревать. — Я небрежно махнул рукой, присел обратно на табурет и уныло опустил глаза. — На снимок мне пришлось наткнуться случайно, хотел просто книгу посмотреть, а он возьми да и выпади из нее на пол. Я положил его туда, где и был, своих отпечатков пальцев не оставил, не бойся.

— Да отпечатков на фотографии как раз не было ничьих. — Голос Виктора после выпитого чая немного восстановился, да и сам он стал выглядеть бодрее. — Какую же ты все-таки глупость сотворил, Андрей! Не вздумай хоть завтра проговориться Порошкову, что ты что-то знаешь про снимок. Он парень в общем-то неплохой, но вполне может крышей поехать и зачислить тебя в возможные соучастники преступления. Фотоаппарат, которым эта пикантная сцена была снята, нашли в том же самом шкафу. Автоматический «Поляроид», можно выставить для съемки на любое удобное время. Скорее всего, Батурин так и сделал — оставил его на полке шкафа, а сам куда-то ушел. Чертовски грамотно придумано. Мы попытались хоть как-то снять диван в подобном ракурсе, — ничего не получилось, нужно снимать только с полки.

— Ну, правильно, — усмехнулся я над его рассуждениями, — не могли же Юрий с Еленой целоваться в присутствии кого-то третьего. Тут все вполне естественно. Ты вот, кстати, говоришь — мы. Неужели тебя опять приобщили к делу?

— Как видишь, — развел руками Харченко, — в нашем ведомстве ничему удивляться не приходится. Вчера дело отобрали, сегодня опять приобщили. Слишком скандальная получается ситуация.

— Ничего не понимаю. Неужели будет так легко снять с человека депутатскую неприкосновенность? Мне почему-то всегда казалось, что этот процесс довольно кропотливый и скандальный.

— Смотря, кого это касается, — иронично заявил Виктор. — Многим большим людям Батурин со своей партией уже давно стоит поперек горла. Они только и ждут момента, чтобы он в чем-то где-то прокололся. Будь уверен, — стоит ему дать признание, — сразу же определят в СИЗО, без всякого промедления.

— Да я никогда в жизни не поверю, чтобы, находясь в подобном положении, кто-либо, в том числе и Николай Федорович, пошел бы на такой риск, как убить собственную жену на почве ревности. Неужели там наверху сидят дураки, которые этого не понимают? И фото бы он уничтожил первым же долгом, если бы такое задумал.

— Я с тобой вполне согласен, — кивнул головой собеседник. — И наверху тоже люди неглупые, поверь мне, — возможно как раз они сами все и подстроили: и звонки Колесникову, и его смерть, и фотоснимок, и убийство Батуриной. Это — грязная политическая игра, неужели ты не понимаешь? Грязное дело, в которое ни тебе, ни мне лезть ни в коем случае нельзя. Слишком уж опасные люди во всей этой интриге задействованы.

— Неужели была такая необходимость обязательно убивать Колесникова? — недоверчивым тоном произнес я. — Что, невозможно было найти какого-либо другого способа, чтобы опорочить политического конкурента?

— Значит, не могло, — развел руками Виктор. — Что поделать, — в такой стране живем, где все делается вопреки всякой логике. Но не нам об этом судить. Я ведь потому к тебе и пришел, чтобы сказать, — бросай поскорее свою затею, — все равно ведь до правды не докопаешься, а вот головы можешь лишиться в два счета.

Я задумчиво почесал затылок и слегка скривил губы.

— Если все обстоит точно так, как ты описываешь, то бояться, Витя, мне уже определенно нечего. Настоящий убийца наверняка покоится сейчас на дне Днепра с камнем на шее, а заказчики по-прежнему продолжают себе спокойно разворовывать государство. Так что все в порядке, чего ты кипятишься? Я просто и спокойно буду продолжать делать свою работу.

— Сдается мне, врешь ты все, Андрюха, — недоверчиво покачал указательным пальцем Харченко. — Ох, смотри мне. Если не послушаешься…

— Я что — враг своему здоровью? Сказано тебе — все, успокоился. Нет никакого смысла мне тебя обманывать. Вот, только еще некоторые догадки свои проверю… — Брови моего собеседника угрюмо нахмурились, а в глазах возникла неподдельная строгость.-…Не касающиеся, разумеется, политики. Это ведь никакой опасности не представляет.

Он хотел опять что-то возразить, но очередной внезапный звонок в дверь не дал ему возможности даже раскрыть рта.

Я сорвался с места и пулей бросился в прихожую. На пороге квартиры стоял разъяренный, словно испанский бык во время корриды, Жора Половник. Его глаза светились беспредельной яростью, полы длинного кожаного плаща были развернуты чуть ли не вороньими крыльями, а находящиеся в карманах руки наверняка крепко сжимались в кулаки.

— Значит, мы спокойно сидим себе дома?! — даже не поздоровавшись, нервно процедил сквозь зубы он.

— Жора, погоди, сейчас все тебе объясню. — Я сразу понял агрессивность его настроения и попытался хоть немного утихомирить его пыл.

— Нечего объяснять! — жестко перебил Половник, проходя в прихожую. — Гони быстро удостоверение, меня внизу машина ждет.

Я подошел висящей куртке и вытащил из нее маленькую зеленую книжечку.

— Ты извини, что так произошло…

Договорить он мне опять не дал:

— В тебе хоть капля чувства ответственности имеется? Ты понимаешь, что сейчас творится? Неужели вчера нельзя было занести? Я же просил тебя как человека. По всему городу такой ажиотаж, а я без удостоверения, как идиот какой-то, честное слово. Ну, ты, Андрюха, и говнюк! Спасибо, удружил, лучше некуда! Больше ничего от меня не получишь! Никогда! Понял?

Жора на секунду бросил свой взгляд на кухню и тут же в момент запнулся. Слова костью застряли в горле, от былой истерики резко не осталось и следа.

— Какие люди! — Лицо Половника сразу же преобразилось и озарилось наигранной улыбкой. — Виктор Иванович, мое почтение. А что это здесь в такую рань делает наша доблестная милиция?

Он демонстративно подошел к Харченко и протянул руку.

— То же, что и наша доблестная пресса, — хладнокровно ответил капитан. По выражению его лица было понятно, что встреча с Половником не вызывает в нем особо приятных эмоций.

— Вы что, друг друга знаете? — поинтересовался я.

— Ну, как же, как же, — лестно ответил Половник, — мы с Виктором Ивановичем иногда работаем, так сказать, рука об руку.

— Только ради Бога, — недружелюбно фыркнул Харченко, — не вздумайте сейчас притащить сюда своих настырных коллег и брать у меня прямо здесь интервью. Страх, как не люблю этого дела.

— Можете не переживать, — высокомерно произнес Жора, — ваши услуги нам пока не нужны, — все известно из других, более надежных источников. Кстати, если это вам так интересно, — час назад Батурин, вопреки усердию своих адвокатов, честно во всем сознался, так что вскоре будет вынесено постановление об его аресте. Ну ладно, извините, мне пора бежать. Сами понимаете — работа…

Он развернулся, словно юла, и быстро выбежал из квартиры, даже не соизволив попрощаться, из чего следовало, что он на меня ни на шутку обиделся.

Я захлопнул за ним дверь и снова вернулся на кухню.

— Ну вот, — развел руками немного удивленный Харченко, — спор наш, оказывается, легко решился, так что дело можно закрыть. А этот тип что, твой близкий родственник?

— Нет, — покачал головой я, — просто товарищ. В армии когда-то вместе служили. А вы, как я вижу, друг друга не очень-то жалуете?

— От такого товарища я бы тебе советовал держаться подальше, — согласно кивнул головой Виктор.

— Ну почему же? — пожал плечами я. — Меня он вполне, как приятель, устраивает. Всегда поможет, если возникнет какая проблема, и, самое главное, взамен ничего не просит.

— Я это заметил, — лукаво усмехнулся Харченко, — даже удостоверение свое тебе зачем-то одолжил.

— Ох, товарищ капитан, — недовольно покачал головой я, — от вас просто ничего невозможно скрыть. Только сразу попрошу, — можно, я не буду объяснять, для чего именно оно мне понадобилось?

— Твое дело. Мало ли зачем репетитору иностранного языка может понадобиться журналистское удостоверение? — По тону Виктора я понял, что подобная договоренность между нами его не очень-то удовлетворяет. — У моего друга Паши Маслюка, помнишь, я в прошлый раз тебе о нем рассказывал?..

— Это, который частный детектив?

— Да, он самый. Так вот, у него удостоверений корреспондентов со своей фотографией — целых шесть штук, если не больше. Из самых разнообразных газет и журналов. Не считая этого, он имеет при себе документы налогового инспектора, пожарного инспектора, сотрудника санитарной станции и страхового агента. Конечно, если внимательно приглядеться, то можно хорошо увидеть, что это все — чистой воды липа, но все равно, — люди в большинстве своем ему верят и почти всегда ведутся на подобный обман. Что поделать, — работа у него такая.

— И что, пока что ни разу не попадался? — спросил я.

— Попадался, но, к счастью, только мне, — насмешливо заявил Виктор, — а я, как сам понимаешь, на это закрываю глаза…

— Намек понял. Но, признаться, сейчас меня больше волнует другой вопрос, — почему Батурин так легко согласился с предъявляемым обвинением?

— А ответ очень даже прост — согласился, — значит, действительно виноват. Не ломай голову, Андрюша. Даже если это не так, все равно никто ничего обратного уже не докажет… Ну, ладно, мне, думаю, тоже пора уходить. Наверняка на работе все сбились уже с ног, меня разыскивая. Спасибо за малину, хоть горло немного смягчила.

— Мне тоже полегче стало, — согласился я, любезно провожая гостя из кухни.

Харченко быстро надел пальто и вышел на лестничную площадку.

— Так мы договорились о твоем «послушном» образе жизни? — спросил напоследок, резко обернувшись.

— Посмотрим, — невнятно ответил я.

— Ладно, завтра в управлении продолжим наш разговор. Ты только повесточку-то из ящика забрать не забудь.

Я попрощался и захлопнул за ним дверь…

Хоть кашель и перестал давать о себе знать, мое самочувствие все равно оставляло желать лучшего. Почему-то опять возникло бешеное желание позвонить Татьяне. Я поднял уже, было, телефонную трубку, но сразу же поспешил положить ее обратно на рычаг. Что-то мне мешало говорить с ней, а что именно, не мог понять и сам…

Идя вечером к Лесницким, я внезапно поймал себя на предательской мысли о том, что считаю свою всеми уважаемую персону последним подонком и мразью. Неужели мне так уж необходимо было спать со всеми этими женщинами? Не мог ли я вести себя как-то по-другому? Слава Богу, Питера сегодня не должно быть дома, а то бы как я смотрел после вчерашнего ему в глаза? Но ведь Ишаченку же смотрел, мало того, целый вечер выпивал с ним! И Батурину на улице руку пожимал… Нет, я все-таки не имею ни единой капли совести, я — последний врун и интриган, и от этого страдают невинные люди. Харченко, в частности, был прав, — стоило мне было показать ему найденную мною фотографию, или хотя бы намекнуть о ее существовании, Елена, возможно, была бы сейчас жива. А может быть, наоборот, снимок был сделан как раз для отвода глаз, и не играл в смерти Батуриной никакой особой роли? Зачем же в таком случае ее мужу сознаваться в том, чего он не совершал?.. Ералаш какой-то получается. Хотя, в принципе, какая сейчас разница, человека-то все равно уже похоронили?..

Я долго шел и постоянно думал. Мой двухнедельный срок закончился в прошлую пятницу, — свое последнее обещание Юрию Колесникову я выполнил, поэтому укорять себя было решительно не за что. Деньги, заплаченные ему клиентами, были отработаны, оставалось только спокойно умыть руки. Бросить по очереди всех своих учеников и вернуться к своей ненаглядной Татьяне, к той прошлой жизни, которая меня как нельзя лучше устраивала, и в которой не было обмана, измен и смерти, а были лишь обыденные проблемы и маленькие удовольствия. Вот только Юрки Колесникова больше в ней не будет, надежного товарища и опытного советчика в решении жизненных проблем. И самое главное, что я с этим обстоятельством с каждым днем все больше соглашался смириться. Неужели его гибель так и останется одним из темных пятен в истории криминалистики? Почему-то никак не хотелось верить в подобный бесполезный исход всех моих стараний…

Задавая себе десятки дурацких, накладывающихся один поверх одного вопросов, я неторопливо дошел от станции метро до нужного мне дома и, постояв недолго снаружи, решительно вошел в подъезд.

Дверь мне открыла Леся, одетая на этот раз в светло-рыженькие штанишки и вязаную голубую кофточку.

— Извините, Андрей Николаевич, — не по-детски деловито сказала она, — мама сейчас слишком занята, поэтому не может к вам выйти. У нее важная работа.

Ничуть не удивляясь подобной прихоти Антонины, я вежливо пожал плечами и прошел вслед за девочкой в ее комнату…

На этот раз занятие проходило не столь оживленно, как в прошлый понедельник. На задаваемые Лесей вопросы я отвечал, долго раздумывая, невпопад и, в большинстве случаев, неправильно. В моей ученице тоже не было того задора и азарта, какими она поразила меня неделю назад. По манере ее действий чувствовалось, что все девочка выполняла с большой неохотой, как бы отбывала должное. Мне показалось, что в отсутствие отчима она уделяет не так уж много внимания английскому языку, но вида, что это заметил, я не подал, — просто и непринужденно продолжал делать свое дело…

Момент, когда занятие нам надоело, мы оба почувствовали почти одновременно и поняли друг друга без лишних слов.

— Ладно, Леся, на сегодня достаточно, — решительно сказал я, закрывая учебник. — Ты в курсе, когда должен прилететь в Киев дядя Питер?

Проведенное «не в дугу» занятие окончательно убедило меня в том, что с репетиторством решительно пора завязывать, и сделать это нужно желательно как можно скорее, — подобный образ жизни был не по мне, развлекся немного, — и хватит!

— Обещал на следующих выходных, — нехотя ответила девочка. — Думаю, что в понедельник будет точно.

— Попроси его, чтобы постарался быть дома, когда я приду. Мне нужно будет с ним серьезно поговорить.

— Хорошо. — Леся спокойно сложила в стол все свои принадлежности и молча подошла к двери, давая знак, что мне пора уходить.

Я послушно вышел вслед за ней из комнаты в прихожую и начал спешно обувать ботинки. Девочка не стала стоять рядом — она быстро исчезла на кухне и негромко загремела там кастрюлями.

Завязав шнурки, я поднял голову и встретился взглядом с бесшумно появившейся передо мной как из-под земли Антониной. Женщина стояла, сложив руки на груди и опершись спиной о стену, одетая в светло зеленый свитер и длинную бесформенную юбку. Глаза грустно смотрели на меня из-под широких стекол очков, которые ей совершенно не шли.

— Я не хотела с вами сегодня видеться, Андрей. — Неожиданно для меня она снова перешла на «вы». — Но все-таки в последний момент не выдержала и решила поговорить.

— У тебя плохое зрение? — Я попытался сделать вид, что пропустил сказанное ею мимо своих ушей.

— Да, в последнее время немного ухудшилось, — она резко сняла очки и спрятала их в глубоком рукаве, — только я стараюсь это скрывать.

— Зачем? — удивился я. — В этом ведь нет ничего постыдного. Наверное, сказывается воздействие компьютера?

— Скорее всего. Почти у всех коллег наблюдаются подобные проблемы. Ну да ладно, как-нибудь переживем. Не знаю, как вы, Андрей, а я себя чувствую после вчерашнего очень неудобно. Думала об этом весь сегодняшний день, да и всю прошедшую ночь, практически, тоже.

— Снова не спали? — усмехнулся я, тоже переходя на «вы».

Антонина взглянула на меня из-под ресниц и тут же опустила глаза.

— Я не должна была делать подобных вещей. Вы, вижу, так все легко воспринимаете, совсем не испытываете никаких неудобств. Оно то понятно, молодой, неженатый, сам Бог, как говорится, велел… Мне же совершать ошибки такого рода крайне не позволительно. Вы должны понять, — я не могу рисковать своим нынешним положением, у меня сейчас все поставлено на карту: мое будущее, будущее дочери, ее образование. И каждый необдуманный шаг может иметь за собой неадекватные последствия.

— Я понимаю. — Вопреки настроению мне пришлось перейти на серьезный тон. — Все-таки от ваших отношений с мужем сейчас много чего зависит. Переезд за границу ни в коем случае нельзя ставить под угрозу.

— Вы правильно меня поняли, Андрей. — Лесницкая немного повеселела, во всяком случае, маска грусти частично сошла с ее лица. — И поэтому хочу вас просить, чтобы вы забыли о том, что вчера произошло. Не знаю, что тогда нашло на меня, — я полностью потеряла голову и совершенно забыла о том, кто я такая, что мне можно делать, а чего нельзя. С вами было очень хорошо, — подобное удовольствие я ощущала впервые в жизни. Спасибо вам за тот праздник, который вы мне устроили…

— Не стоит, — совсем не испытывая чувства гордости, сказал я, — сейчас главное — вести себя так, чтобы муж ничего об этом не узнал. Обещаю, что с моей стороны у вас не будет никаких проблем.

— Какой вы все-таки хороший человек, Андрей. Я даже не ожидала, что вы так быстро сможете меня понять и пойти навстречу. Спасибо вам еще раз. Я всю оставшуюся жизнь буду клясть себя за ту оплошность, которую допустила, вступив в связь с вами и с Юрием. Все-таки ни в коем случае нельзя позволять брать над собой верх той молоденькой девочке-завистнице, которая осталась в далеком прошлом… Я хотела немногого, только лишь быть с ними на равных, и была очень рада, что у меня это получилось. Больше подобных поступков я не совершу никогда в жизни.

— Дай Бог, чтобы у вас все было хорошо, — искренне сказал я.

Антонина оглянулась в сторону кухни и, видя, что Леси нет в поле ее зрения, спешно поцеловала меня в щеку. Я в ответ лишь небрежно подмигнул, пытаясь ее хоть немного подбодрить, и, попрощавшись, быстро выбежал из квартиры. Лишь только на улице окончательно пришел в себя и вспомнил, что так и не поговорил с ней об отказе от репетиторства, но это вообще-то было и ни к чему, — все равно подобные вопросы решал только ее муж.