Любовь. Инструкция по применению

3

Вечер понедельника в жилище Эми в Баттерси, как обычно, был посвящен стирке. Клубы пара вырывались из кастрюль с кипящим рисом и поднимались с одежды, в огромных количествах развешенной на батареях. Кухонные окна запотели. Две сожительницы Эми постирали верхнюю одежду, не дожидаясь, пока она принесет свои джинсы, и теперь она ловила момент, чтобы успеть подложить в общую кучу свое нижнее белье, пока его запасы совсем не закончились. Она сидела на полу посреди груды грязных вещей (вплоть до сегодняшнего дня, одолеваемая нежными чувствами, она упорно отказывалась стирать трусики, которые были на ней во время свидания с Хардингом) и, обхватив обеими руками чашку с чаем, рассказывала о последнем достижении умирающей со скуки парочке подружек. Они без видимого интереса выспрашивали подробности, поднимая и опуская брови в такт симфонии ее воспоминаний.

— Знаете, мне он так давно нравился, что рано или поздно это должно было случиться. Это судьба! Как в стихотворении Томаса Гарди «Сердце замерло на вокзале»… Помните, он видит девушку, сидящую на платформе, и понимает, что если не сойдет с поезда и не заговорит с ней, вся его жизнь может пойти наперекосяк. Ну, мы посмотрели друг на друга, и нам пришлось сойти с поезда, если можно так выразиться! Нам нужно было понять, действительно ли это то самое.

Кэт нахмурилась, и ее брови сошлись на переносице в притворном недоумении.

— Ну и, то самое?

Эми уловила издевку в ее голосе, но предпочла не обратить внимания.

— Вообще-то нет. Но все равно было здорово, хотя у него есть девушка, поэтому мы не можем быть вместе.

Она нагнулась, чтобы захлопнуть дверцу стиральной машины, а Кэт и Кэйт переглянулись и насмешливо закатили глаза.

Покинув пачку стирального порошка и чудовищную парочку, Эми побрела наверх. Как только она включила радио в своей комнате, в кухне началось бурное обсуждение. Кэт прижала колени к груди и обхватила их руками.

— Она просто спятила! В этом вся проблема. Как только парень проявит к ней каплю интереса, она так польщена, что сразу прыгает к нему в кровать!

— Да, я читала, что так случается с уродливыми тинейджерами, которые резко сбрасывают вес. Они становятся просто невыносимыми и поэтому теряют всех своих подруг.

Кэйт опустила другую часть прочитанной ею статьи, где говорилось, что «подругам зачастую очень сложно привыкнуть к новому статусу, определяемому как ЧПК (чудовище превращается в красавицу), так как они чувствуют, что это угрожает их превосходству. Дружба не терпит ревности, поэтому начинает загнивать на корню».

— «Это судьба!» Господи, она была безнадежна, когда считала, что мужчины к ней и багром не притронутся, но сейчас… Держите меня шестеро! Вспомни школу, когда она пряталась в балахоны, потому что была толстухой!

У Кэйт в подсознании всплыл образ Эми в школьной форме. Никакая не толстуха, скорее жердь! Но поскольку излишек жира числился среди наиболее гнусных недостатков, она решила не оспаривать замечание Кэт.

Эми бесцельно слонялась по своей комнате весь оставшийся вечер, слушая старые музыкальные записи и разбираясь в ящиках с нижним бельем, один из которых был заполнен изношенными подтягивающими колготками и лифчиками телесного цвета. Ох уж эти иллюзорные радости работы в отделе мод! Друзья считают, что твоя жизнь изобилует дармовыми сумками «Прада» и вечерними платьями «Конран». Но в большинстве случаев тебе удается выпросить лишь нейлоновые шорты канареечного цвета со сломанной молнией, да и то в декабре!

И обстановка в ее комнате была далека от элегантного и изысканного интерьера, который ожидаешь увидеть в доме сотрудницы высококлассного печатного издания. Ни тебе часов эпохи Луи XVII, ни дубового пола. Всего лишь лысеющий бежевый ковер. Детское пуховое одеяло, которое так и просит, чтобы его заменили на египетские хлопковые простыни и покрывала с ворсом. Целый ряд цветочных горшков в марокканском стиле, купленных на рынке в Кембридже и доверху наполненных бисером и заколками для волос в форме подсолнухов. Забытые мини-гантели, к помощи которых она прибегала миллиард лет назад, когда пыталась подтянуть фигуру. И многообещающий гардероб двадцатичетырехлетней девушки. Этот гардероб составляли вещи, которые были найдены на всевозможных распродажах и должны были прийтись очень кстати для того коктейля на лужайке перед домом, той недели на яхте в Сен-Тропе, того пикника в имении Глайндборн… Правда, большинство нарядов еще ни разу не надевались, но кто знает, что будет завтра!

В данный период жизни Эми питала особую слабость к нижнему белью. Выбор белья казался ей каким-то… определяющим, показательным. Короткие подштанники с надписью «for her»[1] и жесткие бюстгальтеры спортивного стиля постепенно отмирали. За последний год или около того, когда она обрела уверенность в себе и стала не такой застенчивой, они подверглись узурпации со стороны всевозможных сеточек, кружева, прозрачных или украшенных оборками вещей, в большинстве своем белых, но иногда и черных. Это ознаменовало начало новой жизни.

Похоже на мадам Бовари с ее туфлями. Когда Эмма Бовари хотела убежать от тусклой обыденной жизни, она надевала туфли-лодочки гранатового цвета: эти туфли давали пищу фантазии и помогали забыть житейские хлопоты и унестись в мир роскошных бальных залов и джентльменов с серебряными портсигарами. Ее обувь — это мое нижнее белье, подумала Эми. Сама идея показалась ей смешной, но это была чистая правда.

Разве она не соблазнила Люка Хардинга благодаря поднимающему грудь бюстгальтеру? Она знала наверняка, что, надев что-нибудь прелестное и шелковое, она и вела себя сексуальнее, и была более склонна покачать бедрами ради встречных незнакомцев.

Для некоторых женщин весь фокус в обуви: в копеечных спортивных тапочках они способны кормить кошку и воспитывать семерых детей, но одари их парой вызывающе красных туфель на шпильках от Маноло Бланик, и они перевоплощаются в похотливых распутных бабенок, не знающих, с какого конца взяться за овощечистку.

Но Эми не нужно было долго подталкивать, подстрекать или воодушевлять — она с легкостью уносилась в страну чудес, без раздумий следовала за своей фантазией. Артистически скопившаяся на ее книжных полках пыль свидетельствовала не о том, что она не читала. Скорее о том, какими, по ее мнению, должны были быть книги: потертыми, старыми и говорящими сами за себя. Старомодно и излишне сентиментально, скажут некоторые. Травинка между страниц «Зимней сказки» навевала ей мысли о том лете, которое она провела, готовясь к университету, валяясь в траве и пытаясь вызубрить монологи. Автобусный билет в «Преступлении и наказании» напоминал об изнурительном и кропотливом труде в издательском доме в Южном Кенсингтоне. А что у нас здесь? Она вытащила экземпляр в высшей степени эротичной книги Анаис Нин под названием «Дельта Венеры» и улыбнулась при виде помятых уголков страниц. Прошлым летом, во время особенно жаркого романа с фотографом, она читала эту книгу в ванной, за завтраком, на унитазе, и несколько раз прочла ее от корки до корки.

Написанное слово, фотографический образ — и то, и другое доставляло Эми неизмеримо большее удовольствие, чем реальность. В них была какая-то непостижимая красота, возвышенное очарование, заставляющее ее охать и вздыхать с чувством едва ли не большего удовлетворения, чем может принести самым мастерским образом доставленный оргазм. Она с огромнейшей радостью превратила бы свою жизнь в нескончаемую сцену поцелуя на кукурузном поле из «Комнаты с видом», испытала бы всю страсть Элизабет Беннетт, с которой та смотрела на мистера Дарси, и погибла из-за потерянной любви, как Анна Каренина…