Любовь. Инструкция по применению

6

В слабом свете утра понедельника в Суссексе Эми истерически напевала что-то себе под нос. Она напевала, убирая с поля коровьи лепешки. Этим утром она была не в том настроении, чтобы удивляться нелепости такого занятия. Она просто напевала, упорно не желая о чем-то задумываться. Напевала, чтобы избежать мыслей об ужасной ошибке. С маниакальным выражением лица и острейшим чувством неловкости Эми нежно опустила очередную коровью лепешку в ведерко для мусора и продолжила напевать.

— Отличная работа, дорогуша, почти готово. — К ней направлялась Люсинда.

Эми в ужасе заорала:

— Черт возьми, Люсинда, ты же коров испугаешь!

— Ой, какие мы агрессивные! Что стряслось? — Люсинда явно была оскорблена замечанием, но, вышагивая с гордым видом и высоко поднятой головой по загаженному полю, тем не менее продолжила:

— Что произошло в субботу? Я видела, как ты ушла вместе с Тоби. Вы что, снова вместе?

Меньше всего желая сейчас обсуждать свои грехи, свой позор, свое страшное падение, Эми пожала плечами. К счастью, Люсинде пришлось кинуться на помощь к модели, которую до смерти напугал кролик.

В любое другое утро Эми, возможно, впала бы в лирику и с воодушевлением отзывалась бы о пользе лепешек в кадре, ратовала бы за настоящую сельскую идиллию, а не за ее суррогат. Она бы обязательно уговорила стилиста оставить коровий навоз на поле. Но сегодня она была больше обеспокоена собственным падением.

— Потерянный рай, где я в роли Евы, — греховность, безнравственность и видеокамеры! Какой позор!

Эми — что уже понятно — женщина современная. По крайней мере в том, что касается плотских утех. Эпизод c Хардингом, блаженство с Тоби. Так почему же ее терзает чувство вины? Не только вины, а еще ужаса и разочарования! Интересно, думала она, испытывают ли садомазохисты (настоящие, а не экспериментаторы с шелковыми лентами и бархатными повязками на глазах) чувство стыда на следующее утро? Или же их сексуальные убеждения придают им смелости в реальной жизни? Можно ли назвать ее извращенкой, если ей нравится позировать перед камерой? Вероятно, во всем виноваты принципы и догмы, владеющие ее сознанием. (Католицизм!)

Ну вот, теперь она расплачивается. Божественное возмездие. (Как и всякий католик, столкнувшись с неудачей, она определила ее в графу расплат за грехи. Споткнулась, сделав ехидное замечание по поводу чьих-нибудь бедер? Началась мигрень как раз когда с наслаждением думаешь о поддельной кредитной карточке? Расплата.)

Подбирая коровий помет, Эми и чувствовала себя полным дерьмом. Она боялась, что прямо в момент любовного складывания какашки в мусорное ведро группка псевдобогемных личностей курят «Голуаз» и пьют мексиканское пиво где-нибудь перед телевизором, глазея на ее бедра, ляжки и, Боже упаси, даже думать страшно, ее сиськи!

Было восемь часов утра, понедельник, но вполне вероятно, что компания взрослых мужиков с программы на спутниковом телевидении примчится в Баттерси чтобы посмаковать ее неглиже.

Или даже хуже… О господи, такая возможность не исключена!.. Тоби знаком с известным фотографом Дэмиалом Херстом. Она представила галерею Тэйт, вручение премии Тернера в области современного искусства и людей, стоящих в очереди, но не чтобы увидеть Мать и Дитя, а чтобы полюбоваться на Фотографа и Шлюшку. Расчлененные, абстрактные образы частей ее тела, плавающие в растворе формальдегида. Вот дерьмо!

Коровы шумно сопели, а Эми, поставив ведерко у ног, сидела на полуразрушенной каменной стене в лучах тусклого зимнего солнца. Модели проказничали, фотограф ругался, а Люсинда запрыгнула на стену рядом с Эми и прошептала:

— Когда все это закончится, поехали в Чарльстон, в дом, где жили блумзберийцы[5]? А если скажешь волшебное слово, я, может быть, даже подброшу тебя обратно в Лондон!

Настроение Эми целый день менялось от возбуждения к полнейшей апатии. Вот и сейчас она почувствовала дикую любовь к Люсинде, чмокнула ее в щеку и прослезилась. Девушки обнялись и закурили, наблюдая за съемками, похожими на торжество лунатиков в психбольнице.

Когда работа была закончена, подружки сели в полуразвалившуюся спортивную машину Люсинды и помчались по извилистым дорожкам Суссекса, по пути едва не обезглавив несколько любознательных коров. Люсинда была, мягко говоря, быстрым водителем. Эми делала вид, что абсолютно расслаблена, но то и дело впивалась ногтями в обивку салона.

Чарльстон был идеальным местом для раскаивающихся в содеянном. Эми, которая чувствовала себя безнравственной и испытывала отвращение к пошлой современности, все больше радовалась поездке в Суссекс двадцатых и тридцатых годов. Со временем у этого местечка появлялся легкий оттенок светскости, но нельзя было отрицать тот факт, что входящие в Блумзберийскую группу проповедники и служители великого искусства и литературы сами были откровенно безнравственны и сексуально распущенны, и собственная развратность начала мало-помалу казаться Эми менее вопиющей.

Она бродила по музею, восхищаясь царящей в нем атмосферой свежести. Стены со слегка выцветшим на солнце пестрым цветочным узором желтых, тускло-синих и зеленых тонов. Спальни, где великие экономисты и художники занимались созданием таких же красочных и эксцентричных, как декорация, любовных треугольников и где лежала Вирджиния Вулф, прислушиваясь к плесканиям рыбок в озере перед домом. Озеро больше походило на лужу, но его берега, поросшие высокой травой, были усеяны каменными изваяниями строгих мужчин в классическом стиле и любознательной женщины, парящей в воздухе. В ранних сумерках короткого зимнего дня Эми гуляла средь зарослей жасмина и медленно, но верно возвращалась к жизни.

Убежденная Люсиндой и духом порочной Блумзберийской группы в том, что жизнь ее не так безнадежна и что ее развратные эксперименты не попадут завтра на страницы газеты «Сан», она встретила возвращение в Лондон с истинным мужеством и цветочным горшком из местного магазинчика, на котором была изображена известная художница Ванесса Белл.

По дороге домой Эми с Люсиндой болтали без умолку и, лопая шоколадки, посмеивались над моделями и прискорбной лондонской жизнью.

— Нам с Бенджи просто необходимо переехать за город, заниматься творчеством, готовить и работать на себя. Я бы могла разбить садик и выращивать в нем цветы необычных оттенков. У нас в доме были бы коротенькие шелестящие муслиновые занавески и стенной шкаф для резиновых сапог…

— Люс, вам будет так скучно, вы все это просто возненавидите! И как же ты на жизнь собираешься зарабатывать? Будешь одевать весь местный «Женский институт»[6] в дни ежегодных празднеств?

— Одни мои знакомые переехали за город и начали делать разные штуки из папье-маше.

Эми рассмеялась.

— Я тебя умоляю! И что, например, они лепили?

— Ну, думаю, это были коровы, или, может, грибы, — Эми чуть не подавилась от смеха.

Люсинда, однако, продолжала со всей серьезностью.

— Точно, грибы типа мухоморов, гигантские безобразные мухоморы с красными пятнышками.

— И?

— И они делали на этом деньги, достаточно денег, чтобы купить козу и летать в Марокко каждые полгода.

Эми снова залилась смехом, который постепенно перешел в визг. Ее позабавили идеи, которыми бравировала Люсинда.

— А затем от родителей к ним перешел огромный дом, они отдали козе целое крыло и назвали продукт своих любовных утех Бичестером в честь райского сельского уголка?

— Не смейся, Эмес. Меня удивляет, что ты не жаждешь жить в тени Сернского Исполина с каким-нибудь козопасом и бешено совокупляться в стиле друидов!

— И как же совокуплялись друиды?

— Ты же видела пенис у этих существ. Вот и призови на помощь свое воображение, — ухмыльнулась Люсинда.

— В любом случае, не глумись, я любила буколический стиль. Я стала встречаться с эстонцем потому, что когда они катаются на лодках, то надевают соломенные шляпы, украшенные цветами. Он был словно белокурый ангел, одни цветочки и принцессы в голове, но он дарил мне невинную крестьянскую любовь! — Эми улыбнулась, осознавая, в каком розовом свете представляет прошлое…

Потом на каком-то балу она застукала его в гардеробной с ее лучшей подругой. Выход из программы «Любовь пастушки».

К тому времени, как они вернулись в Лондон, Люсинде удалось заверить Эми, что самодельной порнографией жизнь не кончается и что ей обязательно нужно поехать с ними на следующих выходных в Дорсет к сестре Бенджи.

— Соберется небольшая компания, и мы сможем порисовать, погулять, порыбачить и расслабиться.

Эми кивнула и, ничего не соображая от усталости, пошла домой спать.