Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

Глава третья

Стоя на пороге, щуря глаза от яркого утреннего солнца, которое било прямо ему в лицо, он приоткрыл рот, чтобы спросить: «Мой сын попал в аварию?»

Он не мог бы объяснить, что его удержало, если это только была не интуиция или нечто неуловимое в поведении обоих полицейских. Казалось, они удивились, увидев его здесь, и обменялись взглядами, словно задавали друг другу немые вопросы. Поразили ли их его небритое лицо и помятая одежда? Ведь он провел несколько часов, сидя в кресле.

В Рэдли, почти напротив здания средней школы, находился пост полиции штата. Гэллоуэй знал, по крайней мере в лицо, шестерых полицейских, двое из которых останавливали свои машины перед его магазинчиком, когда им требовалось починить часы.

Но эти двое были не из Рэдли. Вероятно, они приехали из Покипси или откуда-нибудь подальше.

Он, разумеется, в конце концов задал бы вопрос, хотя бы ради приличия, если бы тот, который был ниже ростом, не произнес:

— Вас зовут Дейв Клиффорд Гэллоуэй?

— Да, это я.

Заглянув в блокнот, полицейский продолжал:

— Вы владелец грузовичка «форд» с номером 3 М-2437?

Гэллоуэй кивнул головой в знак согласия. Теперь он занял оборонительную позицию. Инстинкт подсказывал ему, что он должен защитить Бена. Он спросил нейтральным тоном, словно не придавая вопросу особого значения:

— Произошло столкновение?

Полицейские с изумлением посмотрели друг на друга, потом один из них сказал:

— Нет, столкновения не было.

Ему не следовало теперь говорить. Он будет только отвечать на вопросы. Поскольку они пытались заглянуть через его плечо в магазин, он посторонился, пропуская их внутрь.

— Вы работали в воскресенье в восемь часов утра?

Вопрос прозвучал иронично, поскольку витрина была пустой, а часы, сданные в ремонт, не висели на крючочках над прилавком.

— Я не работал. Я живу этажом выше. Примерно полчаса назад я услышал, что внизу зазвонил телефон, и спустился. Мне пришлось обогнуть здание, и, когда я вошел в магазин, звонки прекратились. Я остался здесь, думая, что мне перезвонят.

— Это мы вам звонили.

По их смущенным лицам Гэллоуэй понял, что они ожидали чего-то иного. Они не выглядели угрожающими, скорее, они попали в затруднительное положение.

— Вы пользовались машиной ночью?

— Нет.

— Она в вашем гараже?

— Ее там больше нет. Вчера вечером она исчезла.

— Когда вы это обнаружили?

— Между половиной двенадцатого и полуночью, когда вернулся от приятеля, у которого провел вечер.

— Можете ли вы назвать его имя?

— Фрэнк Мьюсак. Он живет на первой улице направо, за почтой.

Полицейский, державший блокнот, записал имя и адрес.

Гэллоуэй не утратил хладнокровия и не испытывал страха. Тем не менее тот факт, что ему задавали вопросы полицейские в форме, вызывал у него ощущение, что он перестал быть обычным гражданином, как другие. Порой мимо проходили люди, в основном девушки, дети в воскресных нарядах. Они направлялись в католическую церковь и бросали любопытные взгляды на открытый магазин и двух полицейских.

— Вы обнаружили, что ваша машина исчезла из гаража, когда вернулись домой?

— Совершенно верно.

— Вы выходили ночью?

— Нет.

Гэллоуэй не лгал, но все же обманывал полицейских и поэтому боялся покраснеть. Они вновь обменялись знаками, отошли в угол магазина и стали что-то обсуждать вполголоса. Гэллоуэй машинально встал за прилавок, словно принимал посетителя. Он не пытался подслушивать, о чем они разговаривали.

— Вы позволите воспользоваться вашим телефоном? Не бойтесь, мы позвоним за наш счет.

Мужчина вызвал телефонистку.

— Алло!.. Говорит полиция штата. Соедините меня с постом в Хортонвиле… Да… Благодарю вас…

Стояла прекрасная погода. Зазвонили колокола. Лужайка напротив, на которую деревья отбрасывали голубоватые тени, была усеяна желтыми цветами.

— Фред, это ты? Говорит Дэн. Можешь соединить меня с лейтенантом?

Ждать ему пришлось не больше минуты. Он говорил вполголоса, чуть ли не шепотом, прикрыв трубку ладонью.

— Мы приехали, лейтенант. Он здесь… Алло!.. Да… Мы нашли его в магазине… Нет… Похоже, он ничего не делал… Он живет на втором этаже и слышал, как звонил телефон… Мне трудно вам объяснить… Помещения расположены так, что он должен был выйти из квартиры и обогнуть здание, а оно довольно длинное… Да… да… Похоже, грузовичок исчез из гаража до половины двенадцатого вечера…

Был слышен голос лейтенанта, отчего фонографическая пластинка вибрировала, но разобрать слова было невозможно. Полицейский, державший слуховую трубку в руке, казался по-прежнему озадаченным.

— Да… да… Разумеется… Здесь есть нечто любопытное…

Во время разговора он рассматривал Гэллоуэя с любопытством, в котором не было ни капли антипатии.

— Да, так будет лучше… Примерно час езды… Чуть больше…

Он повесил трубку и закурил сигарету.

— Лейтенант хочет, чтобы вы поехали вместе со мной, чтобы формально опознать вашу машину.

— Я могу подняться наверх и запереть двери?

— Пожалуйста.

Дейв взялся за ручку. Они оба последовали за ним, огибая здание. Один из полицейских сразу же заметил свежую зазубрину на двери гаража.

— Это ваш гараж?

— Да.

Он открыл дверь, чтобы заглянуть внутрь. На бетонном полу, на том месте, где раньше стояла машина, теперь было только черное масляное пятно.

Дейв начал подниматься по лестнице. За ним следовал тот полицейский, что пониже, словно они вновь договорились знаками.

— Полагаю, я не успею приготовить себе чашку кофе?

— Получится быстрее, если мы остановимся по дороге и зайдем в ресторан.

Полицейский осмотрелся, по-прежнему удивленный, словно человек, который боится, что ошибся дверью. Пока Дейв причесывался и умывался, он заглянул в обе комнаты.

— Такое впечатление, что вы не ложились! — заметил полицейский.

Но поскольку Гэллоуэй искал ответ, он поспешил добавить:

— Это не мое дело. Вы не обязаны мне отвечать.

Чуть позже таким же отстраненным тоном он спросил, хотя это, скорее, был не вопрос, а реплика:

— Вы не женаты?

Дейв спросил себя, что в его квартире могло навести полицейского на такую мысль. Ради Бена он всегда старался, чтобы их квартира не была похожа на жилище одиноких мужчин. У Мьюсака, например, это всегда его поражало. Никто не мог обмануться на этот счет. Сам запах подсказывал, что в доме не было женщины.

— Когда-то я был женат, — ответил Дейв.

Он вел себя как некоторые больные, испытывающие такой страх перед возможным приступом, что живут в замедленном темпе, делают осторожные движения, говорят потухшим голосом.

По сути, приезд двух полицейских не удивил его. Он тем более не думал, что Бен попал в аварию. Впрочем, если бы речь шла об аварии, они сразу же рассказали бы обо всем.

С тех пор как он накануне вернулся в пустую квартиру, он знал, что все на самом деле очень серьезно. И сейчас он старался расправить плечи, чтобы не выглядеть человеком, покорившимся судьбе.

Неважно, что произошло. Ему непременно надо было защитить сына. Никогда прежде он не ощущал столь явственно, столь чувственно существовавшую между ними связь. Это вовсе не был другой человек, где-то — бог весть где — попавший в трудное положение, это была частичка его самого.

Он вел себя как честный гражданин, уважающий законы, немного боязливый, но которому не в чем себя упрекнуть.

— Полагаю, не имеет значения, что я не побрился?

Он был рыжим, но не таким, как Хавкинсы, а яркорыжим. Его тонкие волосы уже начали редеть. На лице играли золотистые отблески солнечных лучей. Почему он заглянул на кухню, хотя электрическая плитка не была зажжена? По привычке! Он запер дверь на ключ, спустился ко второму полицейскому, которому его товарищ что-то говорил.

— Вы идете?

Гэллоуэй хотел сесть на заднее сиденье, но ему знаками дали понять, чтобы он садился вперед. К его удивлению, только один полицейский, тот, что был ниже ростом, сел в машину, на водительское место. Второй же остался стоять на тротуаре и смотрел, как они отъезжали.

— В воскресенье утром всегда полно дел, — говорил полицейским тоном, которым он мог бы беседовать с кем-нибудь в баре. — По субботам, особенно вечером, люди не в состоянии вести себя спокойно.

И действительно, всю дорогу чувствовалось воскресенье. В каждой деревне можно было увидеть белые церкви с распахнутыми дверями, женщин в белых перчатках. Кое-где маленькие девочки шли, выстроившись в ряд, и каждая из них несла в руках букет.

— Не забудьте про мою чашку кофе, — сказал Дейв, с трудом выдавливая из себя улыбку.

— При выезде из Покипси есть прелестное местечко.

Они проехали город, не останавливаясь, миновали мост через Гудзон, сверкавший под яркими лучами солнца. Как раз в этот момент по заливу плыл экскурсионный пароходик.

Машина добралась до первых отрогов Кэтскилза. По извилистой дороге с крутыми подъемами и спусками въехала в темный прохладный лес и стала огибать озеро. Иногда на плато появлялись фермы и луга. На обочине дороги, перед небольшим рестораном для автомобилистов, украшенным рекламой различных марок лимонада, полицейский остановил машину и сделал заказ подбежавшей девушке в брюках.

— Два кофе.

— Черный?

— Мне черный, — сказал Дейв. — С двумя кусочками сахара.

— Мне то же самое.

Для большинства людей это было чудесное воскресенье. Чуть дальше они пересекли площадку для гольфа, на которой то тут, то там стояли небольшие группы людей с перекинутыми через плечо клубными рюкзаками. Почти все мужчины были в белых кепках. Многие женщины — в шортах и солнечных очках.

Судя по телефонному звонку и фразам, которые слышал Дейв, они направлялись в Хортонвиль. Он уже там был. Хортонвиль представлял собой небольшую деревню, расположенную на границе штатов Нью-Йорк и Пенсильвания. Ему казалось, что он помнил одноэтажное кирпичное здание полицейского поста на обочине дороги. От Эвертона до Хортонвиля было миль шестьдесят, и им понадобилось примерно час с четвертью, чтобы их преодолеть.

Гэллоуэй заставлял себя молчать, не задавать никаких вопросов. Его руки стали влажными, а над верхней губой выступил пот.

— Вы не курите?

— Я оставил сигареты дома.

Полицейский протянул ему пачку сигарет и жестом показал на электрический прикуриватель. Они только что проехали небольшой, еще сонный городок, наверняка Либерти, затем Гэллоуэй заметил довольно широкое озеро с многочисленными пароходиками, казавшимися неподвижными. Они вновь углубились в лес. Вдруг Дейв едва не остановил своего спутника и уже протянул руку, чтобы дотронуться до его плеча.

Ему показалось, что он узнал по правым шинам, видневшимся в траве, свой светло-коричневый грузовичок. Он даже успел различить в тени силуэт полицейского.

Жест Гэллоуэя не ускользнул от внимания его спутника.

— Это ваша машина? — спросил он, словно не придавал своему вопросу особого значения.

— Думаю… да…

— Сначала мы поедем к лейтенанту… Это в двух милях отсюда… А затем вернемся.

Здание поста было сложено из кирпичей нежно-розового цвета, и с каждой его стороны был разбит партер, в котором росли цветы. По контрасту с ярким уличным светом интерьер казался темным. Гэллоуэю стало холодно, возможно, из-за нервного напряжения. Когда же Гэллоуэя оставили одного в коридоре, его пробила дрожь.

— Пройдите сюда, пожалуйста.

Лейтенант оказался молодым человеком атлетического телосложения. Дейв удивился, когда тот протянул ему свою крепкую руку.

— Прошу прощения за беспокойство, мистер Гэллоуэй, но мне было бы затруднительно поступить иначе.

Что лейтенант рассказал полицейскому, который привез Гэллоуэя и с которым у него состоялся долгий разговор? Теперь полицейский смотрел на Гэллоуэя как-то иначе. Складывалось впечатление, что в его взгляде было больше симпатии, если не уважения.

— Вы заметили свой грузовичок по дороге?

— Мне кажется, я его узнал.

— Будет лучше, если мы начнем с этого. Это займет всего лишь несколько минут.

Лейтенант снял с крючка форменную фуражку, надел ее и направился к машине, знáком велев другому полицейскому следовать за ним.

— Кажется, вчера вам не повезло в триктрак?

Полицейские допросили Мьюсака и не пытались скрыть это от него, тем самым показывая, что они вели с ним честную игру.

— Не нужно на нас сердиться, мистер Гэллоуэй. Вы должны знать, что при нашей профессии мы обязаны все проверять.

Они подъехали достаточно близко, чтобы можно было разглядеть грузовичок. Первым делом Дейв бросил взгляд на шины: ни одна из них не лопнула. Теперь его ладони действительно стали мокрыми. Выйдя из машины, он на мгновение задумался, сможет ли идти дальше.

— Вы узнаете свой драндулет?

— Безусловно.

— Сзади вы храните свои инструменты для починки часов?

— Да.

— Я был заинтригован, поскольку никак не мог догадаться, какова ваша профессия. Не хотите ли взглянуть внутрь?

Они открыли дверцу. Гэллоуэй сразу же машинально посмотрел на сиденье, которое занимал Бен. Он даже быстро провел по нему рукой, словно молескин мог еще хранить тепло тела его мальчика. Возле педали сцепления валялся белый шифоновый кусок ткани. Это был женский носовой платок, пахнувший одеколоном.

— Один из наших патрульных обнаружил машину около двух часов ночи, но она простояла здесь некоторое время, поскольку мотор уже остыл. Фары были погашены.

Гэллоуэй не смог удержаться и спросил:

— Она на ходу?

— Именно это и заинтересовало моих людей. Двигатель работает. Следовательно, речь не идет о поломке.

Лейтенант подозвал ждавшего неподалеку человека и сказал:

— Можешь отвезти ее в Покипси.

Дейв чуть не запротестовал, чуть не спросил, почему ему не отдают его машину.

— Идемте, мистер Гэллоуэй.

Всю дорогу лейтенант, сидевший за рулем, молчал. Он не произнес ни слова до тех пор, пока они не вошли в его кабинет. Полицейский, приезжавший в Эвертон, последовал за ними.

— Дэн, закрой дверь.

У лейтенанта было серьезное выражение лица. Чувствовалось, что он находился в сложном положении.

— Сигарету?

— Нет, спасибо. Я не успел позавтракать и…

— Я знаю. Вам не пришлось долго спать ночью. Вы даже не ложились.

Делал ли Гэллоуэй все, что было в его силах? Делал ли он все, что было в его власти, чтобы защитить Бена? Он боялся, что окажется не на высоте положения, ведь он не привык хитрить.

Гэллоуэю казалось, что лейтенант читал его мысли по лицу. Почему он вел себя с ним столь предупредительно, с ним, обыкновенным деревенским часовщиком, человеком, не имевшим никакого влияния?

Его собеседник вдруг решил сесть. Он провел рукой по жестким, коротко постриженным волосам.

— С тех пор как вы уехали из Эвертона, мистер Гэллоуэй, мы получили новые сведения из различных источников. Я обязан ввести вас в курс дела. Например, мы узнали, что прошлой ночью к вам приходили Хавкинсы.

Гэллоуэй не вздрогнул, даже глазом не моргнул, но, казалось, его сердце перестало биться, поскольку теперь речь неизбежно зайдет о Бене.

— Один из сыновей Хавкинсов, проезжая этим утром на велосипеде мимо вашего магазина, увидел полицейских и поспешил рассказать об этом матери. Та прибежала, надеясь, что ей сообщат что-нибудь о ее дочери.

Вероятно, у лейтенанта тоже были влажные ладони, поскольку он вытащил из кармана платок и вытер руки.

— Вы хорошо знаете своего сына, мистер Гэллоуэй?

Это случилось. Дейв надеялся, что этот момент никогда не наступит. Он старался на это надеяться, вопреки всякой возможности, вопреки всякой логике. Его глаза засверкали, кадык судорожно задергался. Лейтенант деликатно отвернулся, словно для того, чтобы позволить ему более свободно проявлять свои чувства.

Был ли это голос Дейва? Он произнес:

— Думаю, что знаю его, да.

— Ваш сын не вернулся домой ночью. Дочь Хавкинсов…

Он взглянул на свои записи и уточнил:

— …Лилиана Хавкинс ушла из родительского дома вечером с вещами.

Полминуты лейтенант молчал.

— Вы знали, что они оба уехали на вашем грузовичке?

Зачем отрицать очевидное? Ведь обвиняли его, а не Бена.

— Я так и подумал после визита Хавкинсов.

— И вам не пришло в голову поставить полицию в известность?

Гэллоуэй честно признался:

— Нет.

— Сын когда-нибудь давал вам повод для беспокойства?

Выдержав взгляд лейтенанта, Гэллоуэй твердо ответил:

— Нет.

Это было не совсем правдой, но его беспокойство никогда не имело ничего общего с тем беспокойством, о котором говорил лейтенант. Даже обычный отец не мог бы этого понять.

— Он никогда не доставлял вам неприятностей?

— Он был послушным, прилежным мальчиком.

— Мне уже сообщили, что в прошлом году он был одним из трех лучших учеников в классе.

— Совершенно верно.

— Но в этом году его отметки изменились…

Гэллоуэй хотел объяснить, что с каждым годом дети меняются, что они интересуются то одним, то другим, что им необходимо пройти за несколько лет полный цикл. Но сочувствие, которое он прочитал в глазах лейтенанта, помешало ему сказать все это. И тогда, низко опустив голову, словно проиграв партию, он пробормотал:

— Что он сделал?

— Может, вы хотите сами прочитать рапорт?

Лейтенант положил на стол несколько листов бумаги большого формата. Дейв отрицательно покачал головой. Он не мог читать.

— В одной миле отсюда, по направлению к Пенсильвании, но по-прежнему в штате Нью-Йорк, сегодня утром один автомобилист обнаружил на обочине дороги человеческое тело. Это случилось в половине шестого, только начинало светать. Сначала мужчина продолжил путь, но затем, почувствовав угрызения совести, сказав себе, что, возможно, речь идет о раненом, вернулся на то место.

Лейтенант говорил медленно, монотонно, словно читал рапорт, однако лишь изредка бросал взгляд на бумаги, которые подвинул ближе к себе.

— Через несколько минут этот мужчина вошел сюда, чтобы сообщить, что обнаружил труп. Я только заступил на дежурство в Покипси, когда мне доложили о происшествии. Я приехал на место почти сразу после полицейских поста.

Что слышал Дейв? Он мог бы поклясться, что слова перестали быть словами, превратившись в образы, проплывавшие перед его глазами, словно цветной фильм. Он не смог бы повторить ни одну из произнесенных фраз, но, тем не менее, у него было чувство, будто он следовал за всеми названными действующими лицами.

В то время, когда это происходило, он дремал в зеленом кресле, сидя напротив окна, в которое было видно, как всходит солнце и как птицы прыгают на лужайке.

— Из документов, найденных у покойника, мы узнали, что речь идет о неком Чарльзе Рэльстоне из Лонг-Эдди, расположенного милях в десяти отсюда. Я позвонил ему домой, и его жена ответила, что вчера вечером он поехал на ужин к их замужней дочери, живущей в пригороде Покипси. Она не могла его сопровождать, поскольку вот уже несколько недель у нее ломит грудь. Легла спать она рано. Когда она проснулась ночью и не обнаружила мужа рядом с собой, она не забеспокоилась, поскольку подумала, что он решил заночевать у дочери, что иногда случалось, особенно если он много выпивал. Чарльз Рэльстон был региональным представителем крупной фирмы, производящей холодильники. Ему было пятьдесят четыре года.

Немного помолчав, лейтенант произнес:

— Он был убит выстрелом в затылок, в упор, вероятно тогда, когда сидел за рулем своей машины. Затем его оттащили на обочину, как это явствует из осмотра места. Из его бумажника пропали все деньги. По словам жены, он должен был иметь при себе долларов двенадцать-четырнадцать.

Наступила гнетущая тишина, которая иногда воцаряется в зале суда во время оглашения приговора. Первым задвигался Гэллоуэй: он снял затекшую ногу с колена.

— Я могу продолжать? — спросил лейтенант.

Гэллоуэй кивнул головой. Лучше, чтобы все поскорее закончилось.

— Пуля тридцать восьмого калибра была выпущена из автоматического пистолета. От дочери и зятя Рэльстон уехал на «олдсмобиле» типа седан, синего цвета, с номерами штата Нью-Йорк.

Лейтенант взглянул на ручные часы.

— Прошло три часа, и сообщение о розыске этой машины было передано по всем радиостанциям, в частности в Пенсильванию, куда машина, скорее всего, направилась. Незадолго до вашего приезда полиция Гаглетона связалась со мной и сообщила, что прошлой ночью, около двух часов, водитель и пассажир автомобиля, соответствующего описанию, остановились у бензоколонки, далеко за городом, разбудили владельца и попросили заправить горючим полный бак.

Во рту у Дейва пересохло, губы горели, слюна не выделялась. Кадык втянулся внутрь, и из-за этого ему казалось, что его душат.

— За рулем синего «олдсмобиля» сидел молодой человек среднего роста, светлокожий, одетый в бежевый плащ. Совсем юная девушка, находившаяся в машине, опустила стекло и попросила продать ей сигареты. Чтобы не открывать кассу, где у него стоял торговый автомат, владелец отдал ей свою начатую пачку. Молодой человек расплатился десятидолларовой купюрой, номер которой мы вскоре узнаем.

Вот и все. Что можно было еще сказать? Лейтенант ждал, не глядя на Гэллоуэя. Наконец он встал и подал знак полицейскому, ждавшему в коридоре. Дейв сидел неподвижно. Он потерял счет времени и дважды поймал себя на мысли, что видит, словно наяву, как ведет маленького мальчика в школу. Это были всего лишь две картинки, стремительно мелькнувшие перед глазами. Он ни о чем не думал. Зазвонил телефон, но он не обратил на него ни малейшего внимания. Если бы он прислушался, он мог бы узнать, о чем говорили по телефону, стоявшему на другом письменном столе.

Гэллоуэй не плакал. Теперь было совершенно ясно, что он не будет плакать, что он исчерпал весь запас отпущенных ему слез.

Когда гораздо позже Гэллоуэй поднял глаза, он с удивлением обнаружил, что был один в кабинете. Это смущало его. Он хотел было позвать кого-нибудь, не решаясь выйти в коридор.

Возможно, за ним наблюдали? Возможно, они услышали, как он задвигался? Так или иначе, в дверном проеме появился лейтенант.

— Полагаю, вы хотите вернуться домой?

Гэллоуэй кивнул головой, удивляясь, что его не арестовали. Он был бы не против. Это даже показалось бы ему вполне естественным.

— Я должен попросить вас подписать протокол. Вы можете его прочитать. Это простая формальность, что вы опознали свою машину.

Не было ли это предательством по отношению к Бену?

— Я действительно должен подписывать?

Лейтенант кивнул, и Гэллоуэй покорно подписал.

— Между нами: могу вам сказать, что за ночь они преодолели довольно большое расстояние и уже покинули пределы Пенсильвании. Последним местом, где их видели, было графство Джефферсон в Виргинии.

Неужели Бен, который вел машину со вчерашнего вечера, так и не остановился, чтобы немного поспать?

— Они предпочитают ехать не по автострадам, а окольными путями, выбирая маленькие и второстепенные дороги, что затрудняет их поиски.

Гэллоуэй встал. Лейтенант положил ему руку на плечо.

— Если бы я оказался на вашем месте — а я говорю это вам как человек, а не как полицейский, — я бы уже сейчас позаботился о хорошем адвокате для сына. Как вы знаете, он имеет право говорить только в его присутствии, и порой это совсем другое дело.

Он — это был Бен, каким бы невероятным это не выглядело, Бен, о котором вдруг заговорили как о взрослом человеке, несущем полную ответственность за свои поступки. Гэллоуэй чуть не запротестовал, настолько чудовищным ему казалось происходящее. Ему захотелось крикнуть: «Но он всего лишь ребенок!»

Гэллоуэй давал ему соску. В четыре года Бен еще мочился в кровать, а утром выглядел смущенным. Это мучило его больше года.

Сколько недель прошло с тех пор, как отец спрашивал его в последний раз:

— Ты счастлив, Бен?

И Бен без колебаний отвечал голосом, который только два года назад стал на удивление низким:

— Да, дэд.

Бен не любил слишком длинных фраз. Он не так легко раскрывал свою душу. Но разве Дейв, который наблюдал за сыном все шестнадцать лет его жизни, не знал своего мальчика лучше, чем кто-либо другой?

— Отвезешь мистера Гэллоуэя?

— Я заберу Дэна?

— Нет, он получил указания по телефону.

Лейтенант вновь протянул свою широкую мускулистую ладонь. Рукопожатие было более крепким, чем в первый раз.

— До свидания, мистер Гэллоуэй. Как только дело выйдет из моей компетенции, что вполне возможно, я поставлю вас в известность. — И добавил, бросив взгляд на письменный стол; — У меня есть номер вашего телефона… да…

Выйдя на улицу, Дейв был вынужден сразу же закрыть глаза, настолько ослепительным было солнце. Воздух вокруг него колыхался, жужжали мухи, летавшие среди цветов партера. Он пришел в себя в машине, услышав голос, говоривший:

— Возможно, будет лучше, если я открою все окна.

Перед Гэллоуэем возникли пальцы, поворачивавшие ручку, и он вздрогнул.

— Извините! Кстати, вы, несомненно, охотно выпили бы вторую чашку кофе? Кофе есть и на посту, но я как-то об этом не подумал.

Гэллоуэй машинально ответил:

— Ничего страшного.

— Лейтенант — славный малый. У него самого трое детей. Последний родился ровно неделю назад, когда он, как и сегодня, был на дежурстве.

Полицейский протянул руку, щелкнул каким-то переключателем, и, когда треск прекратился, стал слышен гнусавый голос, повторявший цифры — номера машины. И только тогда, когда его спутник быстро, словно осознав, что допустил бестактность, выключил звук, Гэллоуэй понял, что речь шла о синем «олдсмобиле».

Мужчина в форме два-три раза попытался завести разговор, искоса поглядывая на часовщика, но в конце концов смирился с молчанием. Мимо пролетали те же леса, то же поле для гольфа, те же деревни. Только на дорогах и у дверей ресторанов стало больше машин. По этой же дороге несколькими часами раньше проезжал Бен вместе с Лилианой, прижавшейся к нему. Разве теперь это помогло бы исправить положение, если бы Дейв крикнул во всю мощь своих легких, словно человеческий голос можно было услышать во всех штатах Америки, словно расстояния не существовало: «Бен!»

Гэллоуэй столь страстно этого хотел, что крепче сжал зубы и вонзил ногти в свою плоть. Он даже не узнал Покипси, не заметил, что они проехали город и пригороды.

Когда машина миновала щит, возвещавший о въезде в его родную деревню, он даже не почувствовал, что возвращался домой. Он смотрел на «Олд Барн», на государственный универмаг, на лужайку, на магазинчики, на свой магазинчик, на магазинчик миссис Пинч, на парикмахерскую, словно все это превратилось в пустую оболочку того, что раньше было его деревней.

Он не знал, который был час. Он утратил чувство времени. Время, как и пространство, перестали существовать. Разве он мог поверить, например, что сейчас Бен колесит по дорогам Виргинии, или даже Огайо, или Кентукки?

Дейв никогда не ездил дальше Кентукки, а Бен был всего лишь ребенком. Тем не менее десятки, сотни людей в самом расцвете лет, вовлеченные в эту своеобразную охоту и оснащенные современными средствами, преследовали его, гнались за ним по пятам.

Это было невозможно. Невозможно, чтобы сегодня вечером или завтра утром все американские газеты опубликовали на первой странице его фотографию, словно опасного преступника!

— Я высажу вас за зданием?

По воскресеньям в разгар дня на улицах никогда никого не было. Сразу после церковной службы улицы пустели, становились более гулкими. Они вновь оживали лишь тогда, когда наступал час игры в бейсбол.

Полицейский обогнул машину, чтобы открыть ему дверцу. Гэллоуэй протянул руку и вежливо сказал:

— Благодарю вас.

Дверь гаража была закрыта. К ней прикрепили изоляционную ленту, с каждой стороны которой стояла восковая печать. Трещину заделали липкой бумагой. Он поднялся по лестнице, никого не встретив. Ему показалось, что на третьей ступеньке он по-прежнему видел обезумевшего старого Хавкинса, который разговаривал сам с собой, качая головой.

Возможно, в этот момент все и случилось. Он был почти уверен в этом, но ему не хотелось думать о деталях. На лестничной площадке Изабель Хавкинс рассказывала ему о своей дочери и о тридцати восьми долларах, исчезнувших из коробки на кухне.

Гэллоуэй слышал за дверью шаги пожилой польской дамы, которая всегда носила домашние туфли из-за опухших ног. И поэтому звук был приглушенный, напоминавший странное скольжение, похожее на шаги невидимого животного, которое осторожно крадется по лесу.

Гэллоуэй открыл дверь. В это время солнце всегда освещало треть столовой, в том числе угол зеленой софы. По вечерам Бен любил лежать на софе, высоко держа в руках книгу.

— Ты находишь эту позу удобной?

Бен отвечал:

— Мне хорошо.

Гэллоуэй не знал, куда себя деть. Он даже не снял шляпу. И больше не думал о том, чтобы приготовить себе кофе, поесть. Дейв был готов, что с минуты на минуту раздадутся крики, предвещавшие начало игры в бейсбол. Из окошка ванной комнаты можно было видеть, встав на табурет, часть поля.

Зачем он пришел на кухню? Он и сам не знал. Ему там нечего было делать. Он вернулся в столовую, увидел сигареты на радиоприемнике, но даже не притронулся к ним. Ему не хотелось курить. Он чувствовал назойливую дрожь в коленях, но не стал садиться.

Окно было закрыто. В комнате было жарко. Вытирая лоб, он обнаружил, что у него на голове шляпа, и снял ее.

И вдруг, словно он вернулся в квартиру только ради этого, он вошел в комнату Бена и лег, вытянувшись во весь рост, ничком на кровать сына, схватив подушку обеими руками. Он долго лежал неподвижно.