Люди в погонах

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В больнице было профсоюзное собрание, и потому Наташа пришла домой на час позже обычного. Дети встретили ее в прихожей. Володя весело сообщил:

— А мы с бабушкой чай пьем. А еще тебя тетя Дина спрашивала.

Людочка торопливо добавила:

— Правда, уже три раза приходила.

Наташа поцеловала детей и, сбросив пальто, прошла в комнату. Анастасия Харитоновна сидела за столом в халате, тщательно причесанная.

— Боже, почему ты встала? — удивилась Наташа.

Анастасия Харитоновна махнула рукой:

— Хватит лежать, надоело.

— Как же «хватит»? У тебя такое слабое сердце. Нужен абсолютный покой.

— А мне так лучше.

Наташа возмущенно развела руками:

— Разве тебя убедишь! — А про себя подумала: «Хорошо, что мама не сердится, как прежде. Уж так надоели эти ссоры».

В прихожей раздался звонок.

— Иди, открывай, — сказала Анастасия Харитоновна. — Это Дина. Ждет тебя не дождется.

Звонила действительно соседка Дина. Лицо у нее было веселое, раскрасневшееся, глаза блестели. От коротко подстриженных каштановых волос пахло духами «Красная Москва». Она схватила Наташу за руки.

— Ой, как хорошо, что ты появилась. Пойдем ко мне. Скорей. Все уже готово. Ждем, ждем.

Наташа ничего не понимала.

— Почему скорей? Кто ждет?

Дина засмеялась, показав крупные белые зубы.

— Понимаешь, у меня именины. Я не хотела, не готовилась. А ребята наши узнали и вот пришли. Кагор, мускат притащили. Говорят: отмечать, так отмечать с шумом. Собирайся, Ната, из-за тебя не начинаем.

— Не могу я, Дина.

— Почему?

— Ты же знаешь: мама больна.

— Знаю, но ведь она встала.

В прихожей появилась Анастасия Харитоновна. Лицо у нее серое, щеки ввалились, но глаза добрые, совсем не такие, как были до болезни.

— Иди, дочка, — сказала она мягко. — Как же ты не пойдешь? Ведь ждут.

Наташа смущенно повела бровями.

— Неудобно, мама. Они знают друг друга, а я чужая.

Дина вскинула голову, сказала обидчиво:

— Как тебе не совестно, Ната? Кто чужой? Все наши. Не выдумывай, пойдем скорей.

— Ну ладно, — согласилась Наташа. — Сейчас переоденусь и приду.

Дина лукаво скосила глаза и скрылась за дверью. Наташа достала из шкафа синее платье, неохотно стала переодеваться. Видя ее настроение, Анастасия Харитоновна спросила:

— Чего хандришь-то?

— Не хочется мне в незнакомую компанию идти.

— При чем тут компания? Тебя же приглашает Дина — твоя подруга.

Наташа задумалась. Она не считала свою соседку подругой, хотя в детстве играла с ней, бегала в кино на дневные сеансы, делилась мороженым.

Дина была старше Наташи на три года. Училась в горном институте. Закончила его и сразу уехала с партией геологов куда-то в Сибирь. Спустя несколько месяцев вернулась в Москву с мужем. Однажды, встретив Наташу в подъезде дома, сказала с гордой улыбкой: «Познакомься с моим красавчиком». Почему он «красавчик», было непонятно. Длинное, худощавое лицо его выглядело совершенно некрасивым. К тому же на лбу и щеках очень приметно выделялись глубокие рябинки.

Вскоре Дина с «красавчиком» снова уехала в Сибирь. Перед отъездом она очень нервничала. Прощаясь с Наташей, сказала, не скрывая обиды: «Ты пойми, Натка, это не муж, а котенок. Не может здесь в Москве устроиться на работу».

Не прошло и полгода, как Дина появилась в Москве одна. «А где же твой?» — спрашивали ее соседи. «Бросила, — отвечала она со злостью. — Чего я буду за ним ездить по каким-то тундрам? Лучше простой лаборанткой работать в столице». И она устроилась лаборанткой. Потом вдруг неизвестно почему решила срочно переучиться на машинистку и вскоре перешла работать в какую-то редакцию. Замуж так больше и не вышла.

Когда Наташа приехала с Дальнего Востока, Дина прибежала к ней на другой же день и сразу спросила: «Ты навсегда? Правильно. Нечего бродяжничать. У тебя квартира, специальность. Устроишься здесь».

Во время болезни Анастасии Харитоновны Дина заходила к ней почти каждый вечер. Несколько раз бегала в садик за Людочкой, встречала Володю возле школы.

«Теперь и отказаться неловко», — досадовала Наташа и думала о том, что бы преподнести имениннице в подарок.

Надев платье, она подошла к туалетному столику. На нем стояла новенькая коробка духов. «Вот и подарю», — обрадовалась Наташа и перевязала коробку голубой лентой.

В квартире Дины гремела радиола. Гости танцевали какой-то очень быстрый фокстрот. Увидев Наташу, хозяйка остановила пластинку, крикнула:

— Товарищи, виновница нашей задержки пришла!

Все подбежали к Наташе, схватили ее под руки, повели к столу. Появился Глеб. Тот самый Глеб, что провожал когда-то Наташу из квартиры генерала до машины. Только теперь он был одет в новую отлично пригнанную военную форму и на погонах его поблескивала крупная майорская звездочка. Он смело подал вошедшей руку и, как старый знакомый, громко произнес:

— Рад приветствовать спасителя душ человеческих!

Она сделала несколько шагов и остановилась в растерянности. Глеб бесцеремонно взял у нее подарок и передал имениннице:

— Дин-дин, принимай дары волхвов!

На столе зазвенели рюмки. Откинув назад черные волосы, Глеб торжественно поднял руку:

— Прошу внимания! Сей тост, друзья, за тайны лет благословенных!

Наташа не поняла его слов. Но все захлопали в ладоши, восторженно закричали. Глеб первым выпил вино, замотал головой, отчего волосы у него упали на лоб.

Когда налили по второй рюмке, он повернулся к Наташе и подмигнул заговорщически:

— А эту за вас, богиня крас… — Но почему-то замялся, помолчал и сказал уже серьезно: — Выпьем за медицину.

Наташа выпила и закашлялась:

— Что вы налили мне, молодой человек? Наверно, коньяку подмешали?

Снова заиграла радиола. Глеб пригласил Наташу танцевать.

Кто-то из женщин заметил, смеясь:

— Товарищи, Глеб тонет. Бросайте спасательные круги!

Дина, танцуя, все время кивала Наташе и улыбалась, как бы говоря: «Видишь, как весело, а ты не хотела идти». Поравнявшись с Глебом, она шепнула ему:

— Поздравляю с успехом.

Ее слова сконфузили Наташу. Взглянув на довольно улыбающегося партнера, она быстро отвела его руку и отошла к окну. Тогда он выключил радиолу и крикнул:

— По местам, друзья! Да здравствует священный звон бокалов! Пусть бог вина развеет наши грезы.

Гости восторженно зааплодировали и направились к столу. Глеб придвинулся вплотную к Наташе.

— Я был сражен копьем чудесной феи, — артистически произнес он и подлил ей вина.

Наташа хотела пересесть к Дине, но Глеб взял ее за руку и прошептал на ухо:

— Не торопитесь терять защитника рукописи вашего мужа.

Наташа недоуменно вскинула глаза.

— Вы что-нибудь знаете?

Глеб утвердительно кивнул головой.

— Что же, говорите скорей!

— Здесь не могу. Военная тайна. — Он улыбнулся, странно блеснув глазами. У Наташи часто застучало сердце, лицо загорелось. Мучительно забилась мысль: «Неужели неудача с рукописью? Но при чем тут Глеб? Может, он слышал разговор отца? А может, он как раз и работает в той самой редакции, куда попали главы Сережиной рукописи?» Она придвинулась к Глебу ближе и тихо спросила его об этом.

— Нет, — так же тихо ответил Глеб. — Ваш покорный слуга парит в других сферах. Но сферы, как известно, заборов не имеют. К тому же всякий опытный пилот… — Он поджал губы и многозначительно прищурился.

Наташа не отводила от него взгляда.

— Говорите же! Прошу вас.

Вместо ответа он снова пригласил ее танцевать. Наташа быстро встала и положила руку ему на плечо. Нетерпение узнать «военную тайну» разжигало ее все больше. А Глеб только загадочно улыбался.

— Не торопитесь, Наталья Мироновна, всему свой черед, — говорил он, обхватив ее за талию. Она возмутилась:

— Я не могу с вами танцевать.

— Извините, — сказал Глеб, став на минуту серьезным.

Наташе стало душно. Она вышла в прихожую. Глеб направился следом. И сразу же его улыбающиеся губы потянулись к ее щеке. Она испуганно вздрогнула, оттолкнула чужие руки, выбежала на лестничную площадку и нажала пуговку звонка своей квартиры.

— Ты чего так быстро вернулась? — спросила Анастасия Харитоновна, глядя на взволнованное лицо дочери.

Наташа молча прошла в спальню. Ее душила обида. Она была готова расплакаться, но изо всех сил сдерживала себя, повторяя мысленно: «Зачем я пошла, зачем?» Не снимая платья, села на стул, стиснула голову руками, и вдруг в памяти всплыл случай, происшедший более трех лет назад на полуострове Дальнем.

В выходной день Наташа ехала с мужем в тайгу. Жарило солнце. Дорога петляла меж крутых холмов, обрывистых балок, по-кошачьи горбилась на взлобках, ныряла в густые заросли ольхи и кедровика. Открытый «газик» бежал легко и бесшумно. Остановились на поляне, стиснутой высокими деревьями. Сергей с шофером засуетились возле машины, а Наташа, возбужденная и радостная, побежала по тропинке в зеленые заросли. Над ней шатрами повисли упругие ветви кедров. Терпким смолистым настоем ударила в лицо прохлада, опьянила, закружила голову. А впереди уже манили новые шатры, еще более роскошные и причудливые.

Она не заметила, как вдруг оказалась на поляне, заросшей высокой травой. Остановилась, повернула назад и опять попала на ту же поляну. Куда идти? Сложила рупором ладони, крикнула изо всех сил: «Сере-е-жа-а!» Звук потух сразу же, не пробив плотных сплетений кедровника. Наташа кричала еще и еще, к каждый раз тоненький голосок ее словно трепетал, сдавленный густой тишиной тайги.

Постояв, снова побежала наугад, пробиваясь через упругие таежные заросли. Но кедры обступали ее все плотнее. И в тот момент, когда, охваченная тревогой, она была уже не в состоянии сдержать слезы, из-за кустов вдруг вышел Сергей. «Ты что, с ума сошла, — сказал он с радостью и злостью. — Это ведь не сад, а тайга-матушка. С ней шутки плохи». Наташа бросилась к нему, обняла, прижалась губами…

Сейчас перед Наташей не было тайги. Но сердце билось так же тревожно. Длинные руки Глеба словно душили ее, хотелось их оттолкнуть, сбросить с себя… Она трепетала, охваченная чувством горькой досады и негодования.

Спустя два дня Наташе на квартиру позвонил генерал и пригласил ее приехать к нему в академию.

— Если можете, то, пожалуйста, сейчас, — сказал он приветливо. — Я пришлю машину.

Было около девяти вечера. Наташа встревожилась: «Что это значит? Неужели опять что-нибудь с женой? Тогда почему в академию? А может, неприятность какая с рукописью? Но почему обязательно неприятность? Нет, лучше не гадать».

При входе в здание академии Наташу встретил молодой офицер — дежурный. Он проводил ее по широкой лестнице на второй этаж и, попросив минуточку обождать, пошел доложить начальнику.

— Да, да, прошу! — раздался громкий голос из глубины кабинета. Генерал встал из-за стола и пригласил Наташу садиться. — Вы извините, что побеспокоил в такой час. Очень нужно. Мне помнится, вы жаловались на то, что не можете по душе устроиться на работу. Могу сообщить: сейчас в медпункте академии нет врача-терапевта. Если желаете — рад помочь.

Наташа так смутилась, что не нашлась даже, что ответить. А он продолжал:

— Теперь ведь я знаю вас не только как жену своего бывшего слушателя, но и как внимательного специалиста и могу рекомендовать со спокойной душой.

— Я очень вам благодарна, — сказала наконец Наташа. — И будь это раньше, пошла бы с превеликой радостью. А сейчас… сейчас мне жаль, что вы столько беспокоились.

— Да какое тут беспокойство? Сущие мелочи. Вот супругу вашему я со своим журналом хлопот, кажется, наделал немалых. Ну, значит, не желаете к нам? Смотрите. Если, конечно, закрепились, привыкли. А я думал, что вы еще на перепутье.

Генерал помолчал, посмотрел на собеседницу и вдруг опять заговорил о журнале, о каких-то хлопотах, которые предстоят Мельникову.

— Вероятно, забраковали рукопись? — предположила Наташа.

— Видите, какая вещь? — Генерал неторопливо опустился на стул. — Я только что с заседания редколлегии. Читали, думали, был очень большой разговор. Отмечены несомненные достоинства. Даже, знаете, разгорелся спор…

— И что же, если не секрет, решили? — как можно сдержаннее спросила Наташа.

— Видите ли, — тихо ответил генерал. — Редколлегия решила принять лишь те главы, в которых освещаются события Великой Отечественной войны, но при условии, если автор согласится осветить шире некоторые моменты. Что же касается других глав, в них много спорного. И судить по ним о значимости поставленных проблем пока весьма трудно. Наташа пожала плечами.

— Я не очень понимаю. Выходит, рукопись не годится?

— Нет, просто нужна небольшая доработка, и главы о боевом опыте увидят свет. Думаю, что это неплохо.

— Возможно, — согласилась Наташа. — Но я не знаю, как Сережа?

— Законный вопрос. Признаться, меня тоже беспокоит это. Вероятно, завтра из редакции отправят автору письмо. Хорошо бы и вы его подбодрили. Можете сослаться на наш разговор. Скажу откровенно, мне очень хочется увидеть труды Мельникова на страницах журнала. Я уважаю его как своего воспитанника и способного офицера.

Наташа чуть было не сказала ему «спасибо», но посчитала неудобным и просто пообещала:

— Хорошо, я ему напишу.

Генерал еще раз извинился, что побеспокоил Наташу, и проводил ее к машине.

Москва была в густом тумане. Он затопил все улицы, переулки, мостовые. Фонари светились тускло и расплывчато, будто сквозь мутную воду. На всех домах и деревьях лежала тяжелая пелена мохнатого инея.

В следующий вечер, когда Наташа торопилась в лекционный зал медицинского института, где профессор Федотов должен был рассказывать о новых достижениях в диагностике и лечении сердца, ее неожиданно догнал Глеб. Она хотела ускорить шаги, чтобы не разговаривать с ним и не идти рядом. Но Глеб был в военной форме и держал себя так вежливо, так извинялся за свое поведение на вечеринке, что Наташа невольно смягчилась и решила идти как шла, спокойно и строго.

Глеб говорил на сугубо деловые темы. Рассказывал о только что закончившейся встрече с участниками обороны столицы, похлопывал висевший сбоку фотоаппарат и похвалялся какими-то на редкость удачными снимками, сделанными с борта самолета над местами боев. Потом, словно по секрету, сообщил о выходящем на экраны фильме, где показана очень трогательная судьба молодого врача, который после института попадает на восток и там оказывается далеко в океане на суденышке с испорченным мотором. После невероятных испытаний врача спасают пограничные катера.

— История вроде вашей, — сказал Глеб, улыбнувшись.

Наташа удивилась:

— Откуда вы знаете мою историю?

— Я все знаю, — похвастался Глеб, но тут же поправился: — Нет, не все. К сожалению, не знаю характера вашего мужа.

— А это вам и не нужно.

— Не торопитесь, — погрозил пальцем Глеб. — А вдруг мы с ним станем самыми близкими друзьями? Не допускаете? А я допускаю. Даже надеюсь, что будем пить шампанское по этому поводу. И, возможно, очень скоро.

Наташа скривила губы, ничего не ответила. Глеб грустно вздохнул:

— Эх, женщина! Ну как мне убедить вас? Конечно, об авторе записок я могу кое-что узнать в отделе кадров. Но этого мало.

Наташа продолжала молчать. Глеб подождал, нервно постучал пальцами по фотоаппарату и тихо продекламировал:

— Испепеленный недоверием, я все же удалюсь без гнева. Прощайте, уважаемая Наталья Мироновна. Интервью не состоялось по причине, весьма невнятной. Жаль.

Оставшись одна, Наташа подумала: «А может, и в самом деле у него намерение помочь Сереже? Да и вел он себя совсем не так, как на именинах у Дины. Там коньяк в нем играл, а здесь все как надо, без грубости».

Замедлив шаги, Наташа посмотрела назад. Глеб уже был далеко. Его тонкая подвижная фигура в темно-серой шинели то появлялась среди пешеходов, то пропадала.

«Ну и пусть, — сказала себе Наташа. — Если хочет помочь, поможет. А разговор со мной совсем ни к чему. Это даже неприлично».

Возле института народу — не пройти. Кроме студентов, сюда пришли врачи и просто те, кто знал профессора и с нетерпением ожидал его новых открытий.

Наташа с трудом пробилась в помещение. Но и здесь, в сутолоке и шуме, неприятные мысли о Глебе не переставали волновать ее. Она остановилась возле окна, задумалась. Не заметила даже, как подошел Федотов.

— Что с вами? Почему взволнованы?

Наташа хотела признаться, что была неприятная встреча, но удержалась, только поморщилась. Федотов достал из кармана пенсне.

— Нервы, голуба, нервы. Хитрая это штука! Вы знаете, один академик путем раздражения нервной системы вызвал у обезьяны различные заболевания. Даже злокачественную опухоль. — Он посадил на нос пенсне и поднял указательный палец. — Нервы — это оборона. Да, да, настоящая укрепленная полоса. Кстати сказать, управляемая полоса.

— Но не все же могут управлять, — заметила Наташа.

Федотов задумался:

— Видимо, так. Но вот мне шестьдесят семь, а я, как видите, не позволяю себе охать и тому подобное. И на сердце не жалуюсь. На шестой этаж еще без отдыха взбираюсь. Вот так.

— У вас, Юрий Максимович, наверно, какой-нибудь тайный регулятор нервной системы имеется, — пошутила Наташа. — Держите, небось, в кармане да нажимаете на кнопки, когда нужно.

— А что, неплохо бы! — Федотов улыбнулся, прищелкнув пальцами. — Но чего нет, того нет. Вот запасной регулятор сердечной деятельности скоро будем испытывать. Это, скажу вам по секрету, штучка важная. И главное, небольшая, работает от сухих батарей. Берите и хотите — в тайгу на собаках везите, хотите — к рыбакам на льдину.

Наташа радостно всплеснула руками.

— Ой, как это нужно, Юрий Максимович! Иной раз ведь несколько минут все решают. Поддержи искусственно пульсацию — и человек жив.

— Вот-вот, особенно при тяжелых травмах и сложных операциях, — сказал Федотов и заторопился в зал. Наташа пошла следом, все еще вспоминая то, что было на улице.