ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

1

Целый день Павлов пробыл в поле на штабных занятиях. Вернулся домой поздно, когда Иринка уже спала и свет горел только на застекленной веранде. Обычно в такое время Серафима Тарасовна проверяла тетради своих учеников или готовилась к урокам. На этот же раз перед ней за раздвинутым столом сидели солдаты и слушали объяснение, видимо, какой-то математической задачи.

«Странно, — подумал Кирилл Макарович, — в подразделениях уже отбой скоро, а здесь… И почему именно здесь?..» Но, чтобы не мешать жене закончить объяснение, он сразу в дом не пошел, а сел на скамейку возле крыльца и стал ждать.

Солдаты вскоре ушли. Серафима Тарасовна обняла мужа, виновато сказала:

— Не удивляйся, Кирюша. Они были в карауле, на занятия опоздали. А со мной — Иринка. Не могла же я уложить ее в клубе.

— Очень мудро, — сказал Павлов. Ты скоро ночные занятия придумаешь.

— Не бойся, не придумаю. А кое с кем все-таки дополнительно позаниматься нужно. Нельзя же допустить, чтобы люди провалились на экзаменах. Ведь я тогда умру с досады. Да и ты мне спасибо не скажешь. Верно?

— Верно, верно. Только надо и о себе позаботиться.

Она улыбнулась.

— Какой ты строгий сегодня. Ну ладно, иди умывайся и будем ужинать.

Но ужинать не пришлось. Едва Павлов успел стянуть с ног сизые от пыли сапоги, зазвонил телефон. Дежурный по штабу сообщил, что приехал заместитель командующего генерал-майор Ликов.

— Хорошо. Я сейчас буду в штабе, — сказал Павлов и опустил трубку. Серафима Тарасовна спросила с беспокойством:

— Может, успеешь поесть, а?

— Потом, потом, Сима.

— Как же потом?

— Ничего, не волнуйся. — Павлов взял ее за руки и ласково посмотрел в лицо. — Ты посиди на крыльце, подыши, а ж тем временем…

— Я знаю, — многозначительно произнесла Серафима Тарасовна и грустно вздохнула.

Когда Павлов пришел в штаб, Ликов шагал по его кабинету, явно расстроенный и возбужденный. Сухо поздоровавшись с комдивом, он сразу же задал ему вопрос:

— Что тут происходит у вас, генерал?

Павлов насторожился.

— Извините, не понимаю, о чем: спрашиваете?

— О Жогине, — пояснил Ликов. — Ведь вы хорошего командира избиваете. Да еще где? На собрании, в присутствии комдива и начальника политотдела. Ну как это можно, скажите?

— Очень сложный вопрос, — ответил Павлов и задумчиво опустил голову.

— Я не знаю, сложный или несложный, — горячо продолжал Ликов, — но факт анархичный, недопустимый в условиях армии. Вы это сами должны понимать, генерал.

Последние слова он произнес с нажимом, придавая им особый смысл. Павлов уловил эту нотку, но по-прежнему остался спокоен.

— Об этом факте, — сказал он, — я подробно доложил командующему. Высказал ему свое мнение. Начальник политуправления знает…

— Узнают и в Москве, — поморщившись, добавил Ликов. — Я не сомневаюсь, но меня удивляет ваша позиция.

— Почему?

— Потому что я знаю Жогина. Это командир твердый, заслуженный.

— Но, к сожалению, индивидуалист.

— Ну и что же? Командиру нужны индивидуальные качества.

— Я, простите, не качества имею в виду, а индивидуализм.

— Допустим, — раздраженно сказал Ликов. — Но зачем вопрос поднимать на собрании? Можно, было иначе поправить.

Павлов хотел объяснить, но воздержался, чтобы не обострять разговора, ответил очень коротко:

— У нашей партии хорошее зрение. В этом я не сомневаюсь.

Глаза у Ликова вспыхнули. Он заложил руки за спину и быстро заходил по широкой ковровой дорожке. Потом вдруг остановился, сказал резко:

— Ладно, разберусь на месте. У вас машина где?

— В гараже, — ответил Павлов:

— Попрошу вызвать! — Ликов подошел к вешалке и снял плащ.

Комдив посмотрел на часы:

— Уже скоро двенадцать. Может, поедете утром, а сейчас отдохнете?

— Нет, вызывайте сейчас.

— Слушаюсь.

Павлов позвонил шоферу, потом снова обратился к Ликову:

— Мне ехать с вами прикажете?

— Не надо, — послышался ответ.

Ликов уехал в полк. А Павлов еще долго сидел в кабинете, стараясь осмыслить цель приезда заместителя командующего. Он вспомнил разговор с самим командующим, состоявшийся несколько дней назад, и невольно сравнил его с тем, что услышал сегодня, сравнил и сразу почувствовал большую разницу и в тоне голоса и в словах.

С командующим Павлов говорил по телефону. Генерал-лейтенант слушал его внимательно, не перебивая. Он только изредка с досадой произносил: «Да-а-а, история грустная». Потом, как бы делая вывод, сказал: «По-моему, правильно. Парторганизация иначе и не могла поступить».

И чем больше Павлов вдумывался в слова командующего, тем сильнее удивлял его Ликов. «Может, верх берет старая дружба? — подумал он. — А может, это откровенная защита индивидуализма?» Лезли в голову и другие мысли, но Павлов старался их отогнать. Ему хотелось думать, что Ликов приехал затем, чтобы более тщательно разобраться в происшедшем.

* * *

Только начинало светать, когда Ликов подъехал к штабу полка. Выбежавшему навстречу дежурному сказал:

— Вызывайте Григоренко!

Замполит пришел минут через пятнадцать. Сурово поглядев на него, Ликов спросил:

— Где у вас протокол и резолюция последнего партийного собрания?

— У секретаря, — ответил Григоренко.

— Давайте сюда.

Прошло еще минут двадцать, пока прибежал секретарь парторганизации и открыл сейф. Стало совсем светло.

— Ну и оперативность, — сердито буркнул генерал. — Если бы мы так воевали, не носить нам сегодня голов своих.

Григоренко промолчал. Он уже чувствовал, что много подобных упреков предстоит ему услышать сегодня от заместителя командующего, и был готов к этому.

Ликов разложил перед собой бумаги, полистал их, начал читать.

— Мне можно идти? — спросил Григоренко.

— Подождите.

Сначала он читал молча. Только изредка вздыхал и возмущенно покачивал головой. Потом вдруг лицо его побледнело, на висках вздулись извилистые синие жилки. И вот на какой-то протокольной строчке он не, выдержал, хлопнул рукой по бумаге, со злостью заявил:

— Безобразие, форменное безобразие!

Григоренко только выпрямился, плотнее прижал к бедрам длинные руки.

— Вы не знаете своих функций, подполковник, — сказал Ликов не очень громко, но как можно внушительнее. — Ваша задача — оберегать и укреплять авторитет своего командира. Понятно? А вы что делаете? Разве так должен выступать политработник на партийном собрании? Вы могли, подполковник, поговорить с командиром наедине.

— Пытался, но не сумел, — признался Григоренко.

— А выступить на собрании сумели?

— Иначе поступить было нельзя, товарищ генерал. Партийная совесть подсказала мне выступить именно так.

Ликов долго сверлил замполита жестким немигающим взглядом, потом выдавил сквозь зубы:

— Очень странно.

И снова уперся глазами в лежавшие перед ним бумаги.

Вскоре пришел Жогин. Лицо усталое, глаза припухшие. Но, взглянув на Ликова, он сразу поднял голову, сказал бодро:

— Рад, очень рад, Тихон Семеныч. Ждал вас на учения.

— Не смог, — ответил Ликов, протягивая полковнику руку. — Но вы справились, кажется, неплохо? Вот после учений… — Тут он повернулся к Григоренко, сказал: — Вы свободны, подполковник, идите!

Оставшись наедине с Жогиным, Ликов вышел из-за стола и укоризненно покачал головой.

— Эх, Павел Афанасьевич, и как ты мог допустить? Это же форменный курьез. — Он взял со стола бумаги, потряс ими перед полковником и бросил обратно на стол. — В голове не укладывается, понимаешь?

— Я-то понимаю, Тихон Семеныч, — хмуро пробасил Жогин. — Но как другим доказать…

— А что доказывать? Собрание все доказало. Лучше некуда.

— Но вы-то меня знаете, Тихон Семеныч. Сколько лет совместно службу несли, и все было нормально. А теперь демократии много стало.

— Что верно, то верно, — вздохнув, согласился Ликов. — Демократию развели, как в профсоюзах. Да, кстати… — Он посмотрел на дверь, на окна и вдруг притушил голос до шепота: — Тебе тут каких-нибудь запросов на того самого Травкина, которого мы из армии вышибли, не поступало?

— Вроде нет, — сказал Жогин.

— Ну, может, приезжал кто по этому вопросу?

— Нет, никого не было. А что, слухи какие есть?

— Да теперь мода пошла возиться с разными обиженными. А они жалобы шлют во все инстанции.

«Это верно, — подумал Жогин, сразу же вспомнив о письме Звягинцева. Хотел показать его Ликову, но удержался. — Не стоит, пожалуй. Лежит оно в кармане и пусть лежит. А то еще человеку беспокойства прибавлю».

— Ну, так что же? — снова повысил голос Ликов и пристукнул ладонью по протоколу. — Меры-то какие-нибудь принимать будешь?

— Принимаю уже, Тихон Семеныч, — бодро ответил Жогин. — На Мельникова материалы готовы. Передал комдиву. Теперь ваше содействие требуется.

— Содействие? А ну-ка давай, познакомь!

Жогин достал из сейфа папку с копиями рапортов и актов, составленных подполковником Сердюком, покачал ее, как бы взвешивая, и положил на стол.

2

Двадцать первого мая в полк пришли центральные газеты с Указом Президиума Верховного Совета о награждении группы военнослужащих орденами и медалями за успешное выполнение ответственного задания. Указ был напечатан на первых полосах броским жирным шрифтом. И первой в списке награжденных стояла фамилия Мельникова.

Жогин, не дочитав Указа, отбросил газету на край стола и размашисто заходил по кабинету. Ему сделалось душно. Лицо моментально покрылось испариной.

— Вот известие так известие, — выдавил он глухим прерывистым голосом. — Этого только и не хватало. Ну ничего. — Жогин остановился, потер пальцами лоб. — Надо только подумать, хорошо подумать.

В дверях показался улыбающийся Григоренко с газетой в руках.

— Разрешите, товарищ полковник?

Жогин метнул в замполита злой взгляд и крикнул:

— Я знаю, можете не информировать.

— У меня вопрос есть, — сказал Григоренко.

— Потом с вопросами. Сейчас я занят, дела у меня.

Все эти дни после собрания мучила Жогина мысль: не вовремя, видно, затеял он дело с Мельниковым. До учений надо было действовать. Еще бы лучше зимой, после охоты на волков. Не учел ситуации, вот в чем беда. А теперь и вовсе положение осложнилось. Да и Ликов теперь не поможет. Это уж точно. Против Указа держать линию никто не будет.

Он подошел к столу и, придвинув к себе газету, прочитал фамилии всех награжденных. Опустившись на стул, скрипнул зубами: «И надо же в такой момент подоспеть этой газете. Хотя бы месяцем позже».

В дверях опять показался замполит.

— Что у вас? — в сердцах спросил Жогин.

— Решить надо, — ответил тот, — что́ проводить будем по поводу Указа — собрание или общий митинг?

— Ничего, — сказал полковник. — Народ грамотный, газеты читает. Обойдемся без шумихи. Что еще?

Григоренко хотел доложить, что по его распоряжению Сокольский уже готовит специальную радиопередачу, посвященную награжденным товарищам, но воздержался, чтобы не испортить и этого дела. Немного подумав, он завел разговор о предстоящем выходном дне. Жогин прищурился, недоверчиво спросил:

— А что вы предлагаете?

— Массовый спорт, — сказал Григоренко. — Бег, прыжки, волейбол. Только что звонил Фархетдинов. Обещает привезти свою футбольную команду.

— Ладно, — согласился Жогин. — Значит, планируйте футбол. А начальнику штаба скажите, чтобы немедленно отдал приказ: ни в субботу, ни в воскресенье футболистов в наряд не назначать. И еще вот что, Пусть выделит людей для уборки стадиона. Я сам посмотрю, какой там порядок.

После ухода замполита Жогин сунул в стол газету, посидел немного, стараясь освободиться от грустных мыслей, и отправился к солдатским палаткам, чтобы посмотреть, как выполняются его указания о расчистке и оборудовании лагерной территории. Такие походы он совершал каждый день. При этом всем своим видом и тоном голоса старался показать окружающим, что никаких изменений в нем после собрания не произошло, что он, Жогин, по-прежнему тверд и непоколебим в своих действиях.

Около двух часов ходил полковник среди палаток и спортивных площадок. И всюду гремел его сильный голос.

От палаток он двинулся к стадиону. Остановившись у главной арки, окинул взглядом ровное поле, покрытое свежей изумрудной травой. А ведь раньше были здесь одни бугры да пни осокоревые. И никому не приходила в голову мысль, чтобы выровнять этакую первобытную пустошь.

Жогин вспомнил совещание офицеров, на котором он впервые сказал: «Здесь будет стадион». Некоторые тогда перепугались: работы, дескать, много, нельзя ли где-нибудь подыскать другое место, поудобнее.

Правда, потрудиться пришлось до кровавых мозолей. Целое лето солдаты срывали бугры и выкорчевывали пни. Сделали. Красиво получилось. Лучший стадион в округе. Жогин вздохнул от удовольствия и подумал: «Вот об этом никто не вспомнил на собрании. Будто ничего и не было».

В центре стадиона полковник подошел к группе солдат.

— Что здесь такое? Почему собрались?

— Про наших читаем, — объяснил солдат, державший газету.

— Читаете, — насупился Жогин, — а стадион убирать кто будет? Где командир?

Подбежал старшина Бояркин, взволнованный, красный, торопливо скомандовал:

— Смирно-о-о!

— Почему люди не работают? — спросил полковник. — Сейчас же распределите всех по участкам — и чтобы ни одной соринки не осталось. Поняли?

— Так точно!

— Ну вот. А газеты будете читать в свободное время.

* * *

Поздно вечером, когда Жогин, уже переодетый в пижаму, лежал на диване, вернувшаяся из клуба Мария Семеновна сообщила с волнением:

— Гриша-то наш Мельникову письмо прислал.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво опросил Павел Афанасьевич.

— Сам Сергей Иванович говорил. Гриша просит его похлопотать о переводе сюда.

— Вот оно что! — Полковник встал, сунул ноги в войлочные туфли и наскоро пригладил волосы. — Значит, дружка нашел. Адвоката.

— А что же ему делать? Отец не хлопочет.

— Экая ты быстрая! — воскликнул Павел Афанасьевич. — Думаешь, так вот просто — захотели и перевели.

— Знаю, что не просто, — согласилась Мария Семеновна. — Но если постараться, то можно. Попросил бы Тихона Семеновича Ликова. А он может поговорить с командующим.

— Вот, вот, — возмутился вдруг Жогин. — Поговори, попроси. А какие основания? Сынок, дескать, войдите в положение. Да ты знаешь, что я никогда не просил никого? И терпеть не могу этих поклонов.

Мария Семеновна хотела еще что-то сказать, но только вздохнула и ушла на кухню, прикрыв за собой дверь.

Жогин долго не мог успокоиться. Он шагал по комнате и думал с досадой: «Значит, отец плохой, не хлопочет. Мельникову прошение написал. Где же гордость, самолюбие? Эх, сынок, сынок, не жогинской ты породы, как видно. А я-то, дурень, горжусь: орел мой Григорий!»

Он резким движением поправил пижаму и вышел на крыльцо.

Сюда же вскоре вышла Мария Семеновна. Усевшись рядом с мужем на ступеньке, тихо попросила:

— Ты хоть в письмах-то не ругай его. И на меня не дуйся. Мать ведь я. А какой матери не хочется, чтобы родной сын поближе находился?

— Не в том дело, — буркнул в ответ Жогин. — Связался он не с тем, с кем нужно. У меня с этим Мельниковым… Сама знаешь…

— Знаю, знаю, Паша. Но может, зря ты затеял? Человеку-то орден дали.

— Так вот все и напортили этим орденом.

Жогин скривил губы, но голоса не повысил. Может, потому, что слишком устал за день на службе. А может, потому, что уж очень хорош был вечер. Звезды висели чуть ли не над самыми крышами, большие, чистые. А в полусонной траве, словно по сговору, выводили свои успокаивающие трели ночные музыканты — сверчки.

Загрузка...