Люди в погонах

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В начале апреля на степь дохнула весна. Зачастили дожди вперемежку с мокрым снегом. Сугробы осели, сделались грязными, ноздреватыми. В ложбинках заворковали ручьи. От проталин поплыл волнистый парок, разнося крепкие запахи просыпающейся земли.

Потом небо над степью вдруг поднялось, расширилось. Облака сползли с него, как сползает с оконных стекол расплавленный теплом ледок. Синева обновилась, стала чистой, прозрачной, будто родниковое озеро.

Лесок над безымянной речкой струил тонким, чуть уловимым ароматом накапливающейся под корой смолки.

В один из таких дней Мельников на своем «вездеходе» возвращался с полевых занятий в городок. На дороге блестели лужи, и от колес вздымались густые брызги. Джабаев торжествовал, как мальчишка:

— Пропала зима, совсем пропала, товарищ подполковник!

— Похоже, так, — согласился Мельников.

Джабаев улыбался блеску талой воды, обилию весеннего солнца. Не меньше радовался он и своим успехам в боевой подготовке: комбат впервые отметил сегодня его самостоятельную работу на радиостанции и объявил благодарность. Так и сказал: «За овладение новой боевой специальностью».

Теперь радиостанция стояла за спиной Джабаева. А он, сдвинув на затылок шапку, сбросив рукавицы, любовался ослепительно искрящейся далью.

Мельников тоже был охвачен приятным волнением. Присутствовавший на занятиях генерал Павлов остался доволен действиями батальона. Тронула Мельникова и чуткость комдива. При всей занятости он не забыл поинтересоваться, как у него, Мельникова, обстоит дело с работой над рукописью. А узнав, что работа закончена, сказал: «Если не возражаете, почитаю. Заходите, пожалуйста, в девятнадцать часов в гостиницу».

При въезде в лесок Мельников распорядился остановить машину. Посмотрев на шофера, сказал вполголоса:

— Разверните радиостанцию, свяжитесь с пятым.

Джабаев укрепил на раме кузова упругий тросик антенны с лучистой макушкой, быстро натянул на голову металлическую дужку наушников и склонился над панелью аппарата.

Мельников посматривал на наручные часы. Ему важно было сейчас узнать, где находится третья рота, которая через пятнадцать минут должна быть в городке у машинных парков. И когда Джабаев, вскинув голову, доложил, что ротная колонна входит в лес, Мельников ответил:

— Отлично. Скажите: через час доложить первому о состоянии техники… А теперь свертывайте — и марш вперед.

Валко покачиваясь на ухабах, «газик» пробежал через лесок и выкатил на ровную дорогу вблизи клуба. Впереди мелькнула женщина в серой каракулевой шапочке. Она отбежала в сторону и завязла в раскисшем снегу. Мельников дернул шофера за локоть:

— Стойте!

Он узнал Ольгу Борисовну. Лицо ее было взволнованным, глаза заплаканы.

Выпрыгнув из кабины, Мельников подал ей руку:

— Извините. Вы чем-то расстроены?

— Вы понимаете… Танечка… — заговорила она, еле сдерживая слезы.

— Что, что с ней?

— Не знаю. Пока ничего не знаю. Сейчас позвонили из садика. Кажется, сломала ножку. Надо скорей врача…

— Садитесь в машину, — сказал Мельников и помог ей устроиться рядом с радиостанцией.

Подъехали к желтому домику с ярким зеленым заборчиком. Прошли в небольшую комнатку. Танечка лежала на спине и плакала. Щеки ее горели.

Суетившаяся рядом воспитательница в белом халате взволнованно объясняла:

— Понимаете, какой случай? Встала на стульчик. Ее толкнули. Ножка подвернулась. Ну так нелепо, так…

Она осторожно завернула Танечку в одеяло и помогла донести до машины.

— В лазарет, — оказал Мельников шоферу.

Джабаев повел «газик» осторожно, стараясь не качать его на ухабах.

Тревога оказалась напрасной. Высокий худощавый хирург, осмотрев Танечку, спокойно сказал:

— Никакого перелома у нее нет. Обычный вывих.

Ольга Борисовна переспросила:

— Это правда, доктор? Не опасно?

Хирург улыбнулся.

— Ничего опасного нет. Сейчас вправлю, и пусть полежит в постели.

Ольга Борисовна облегченно вздохнула. Лицо ее ожило, засветилось.

Мельников подвез Ольгу Борисовну и Танечку к самому дому, помог им выбраться из машины. Увидев идущего с занятий Нечаева, подозвал его к себе:

— Ну, как самочувствие?

— Вроде нормальное, — ответил тот глухим, грустным голосом.

— Нет, кажется, не нормальное, — заметил Мельников. — Нездоровится, что ли?

Нечаев не ответил, еще больше насупился. Живые зеленоватые глаза его потускнели.

— Может, в лазарет подвезти?

— Зачем? Я вполне здоров.

— Тогда идите скорей отдыхать, — посоветовал Мельников, а когда сел в машину, подумал: «Неладное что-то с человеком. Никогда таким не был».

Вечером после осмотра подразделений и доклада командиру полка о их состоянии Мельников заехал домой за рукописью и отправился в гостиницу к Павлову.

Странное чувство овладело им, когда он взял в руки увесистую коричневую папку. Сразу вспомнились экзамены в академии. Вот так же с ученической робостью шел он тогда в экзаменационную комнату. Шел и думал: «Сдам или не сдам?» Подобный вопрос мучил его и сейчас: «Одобрит Павлов рукопись или скажет, как написали из Москвы: туманно, неубедительно и прочее».

У крыльца гостиницы Мельников сказал шоферу:

— Загляните на квартиру к Нечаеву. Может, ему нужна машина.

— Слушаюсь, — ответил Джабаев и, захлопнув дверцы кабины, уехал.

Мельников постоял немного возле ступенек, мысленно подготавливая себя к необычной встрече, потом взялся за ручку двери.

Павлов сидел за столом и читал книгу. Увидев подполковника, встал.

— А-а-а, прошу, прошу! — Он взял у него папку с рукописью, покачал ее в руках, улыбнулся. — Солидно, очень солидно.

— Объем — это еще не все, товарищ генерал.

— А вы сомневаетесь?

— Нет, но все же…

— Не лукавьте, подполковник. Садитесь.

Павлов раскрыл папку, вынул тетради и стал медленно перелистывать их, просматривая заголовки разделав, эскизы, карты. Его длинные пальцы прикасались к страницам бережно. Полистав, он сказал задумчиво:

— Значит, об инициативе и маневренности подразделений?.. Хорошо!.. А вы знаете, ваш Буянов молодец. Он так быстро и организованно вел сегодня свою роту через зону имитированного атомного взрыва, что я просто порадовался. И главное, мои вводные не смутили его. Но почему у Крайнова заминка вышла? — Генерал сделал паузу и, собираясь с мыслями, внимательно посмотрел на Мельникова. — Не кажется ли вам, что движение роты от высоты «Медвежьей» до Крутой балки он свел главным образом к защите людей от действия ядерного оружия и потому притушил несколько темп наступления?

— Да, пожалуй, — подумав, согласился Мельников. — Молодая болезнь, товарищ генерал.

— Пока молодая, но может застареть. — Павлов улыбнулся и снова пробежал глазами по страницам рукописи. — Чувство нового — слишком тонкое чувство. Не каждый сразу овладевает им. Вот вы, например, книгу создали об этом новом, а до другого даже ваши мысли дойдут не сразу. Так ведь? — Он поднял голову. — Если не секрет, скажите, давно писать начали?

Больше часа просидел Мельников у Павлова. Рассказал ему, как зародилась мысль написать книгу, признался, почему отказался от батальона охраны под Москвой и приехал сюда, в степь.

Генерал, слушая, кивал головой, как бы говорил: понятно. Иначе ведь нельзя. Такое дело требует страсти и больших усилий.

Когда Мельников выходил из гостиницы, было уже совсем темно. Над головой горели звезды. Под ногами похрустывало. Молодой ледок на дороге отливал синеватым блеском. Где-то под слюдяной пленкой льда звенели ручьи, звенели тонко и по-разному. И вдруг Мельников с какой-то особой остротой ощутил разлуку с Наташей. Потом подумал о Соболе, который уже, наверное, передал Наташе письмо. Интересно, сумеет ли она отпроситься с работы или нет.

Неделю грело солнце, расплавляя в степи снега. Потом вдруг похолодало. С вечера повалили крупные белые хлопья, а к утру разыгрался буран. Опять все вокруг приуныло, сжалось, потонуло в густой снежной сумятице. Люди ждали, что вот-вот утихнет ветер, проглянет солнце и снова придет в степь весна. Но буран не унимался. На седьмые сутки он так разбушевался, что порвал провода, повалил телеграфные столбы. Солдаты не успевали расчищать дороги и плацы.

Перед рассветом Мельникова поднял с постели продолжительный звонок телефона. Дежурный офицер сообщил, что в полку объявлена тревога и что комбатам приказано немедленно явиться к полковнику. «Похоже, затор получился на железной дороге», — подумал Мельников, натягивая шаровары и ловя ногами голенища сапог.

Жогин встречал офицеров, стоя посередине кабинета. Шинель на нем была туго затянута ремнями, отчего полная фигура его казалась довольно стройной. Глаза молодцевато поблескивали.

Мельников уже давно приметил особенность Жогина приобретать необыкновенную воинственность в моменты строевых смотров, на торжественных собраниях и даже при обычных встречах с проходившими в строю подразделениями.

Полковник поглядел на часы, недовольно покачал головой:

— Долго собираемся, товарищи, очень долго. С женами, что ли, расстаться не можете?

Появился Шатров с полевыми картами, ро́здал офицерам. Одну расстелил на столе, отыскал отмеченные красным карандашом пункты и доложил командиру:

— Все готово, товарищ полковник.

Жогин окинул взглядом присутствующих, произнес строгим торжественным тоном:

— Получен приказ! — Он сделал паузу, проверяя, как его слушают, и продолжал: — Буран перерезал дороги. Обстановка на некоторых скотоводческих базах района тяжелая. Скот гибнет. Нужны корма. Об этом уже знает правительство. В степь направлены эшелоны с сеном и жмыхами. Приказано бросить на борьбу со стихией усиленный батальон. Я решил послать первый.

Жогин посмотрел на стоявшего в трех шагах Мельникова. Комбат вытянулся, коротко ответил:

— Слушаюсь.

— Ну вот, учел вашу связь с местным населением. Теперь можете развернуться.

Полковник взял карандаш, подошел к развернутой на столе карте и стал объяснять:

— К пятнадцати ноль-ноль быть в районе железнодорожной станций Степная, разгрузить поданные туда эшелоны и доставить груз на животноводческие базы совхоза «Знамя коммунизма», колхозов «Маяк» и «Красный богатырь». Базы расположены в следующих пунктах…

Мельников смотрел на свою карту, отмечая названные командиром пункты. После каждой такой отметки он сразу же подсчитывал расстояние до нее от железнодорожной станции. Оценивал дороги. Они проходили по холмам и балкам. В балках синела тоненькая змейка реки. В зимнюю или в летнюю пору эту речку можно было бы не считать препятствием. А сейчас после продолжительной весенней оттепели она могла быть опасной.

— Теперь о средствах усиления, — продолжал Жогин, отойдя от карты. — Батальону придаются десять артиллерийских тягачей с экипажами и четыре танка.

Мельников сделал пометку на полях карты.

— Выступать из городка, — продолжал Жогин, — в десять ноль-ноль. Хочу предупредить, чтобы другие батальоны были в полной боевой готовности. Возможно, их тоже придется поднимать.

Мельников вышел на улицу. Поджидавший «газик» был похож на большой ком снега. Джабаев, заметив командира, проворно открыл дверцу кабины, включил мотор.

До батальона ехали медленно. Колеса буксовали в сугробах. Мельникову казалось, что «газик» не едет, а плывет, тихо покачиваясь на волнах. Джабаев ворчал:

— Нет весны, пропала весна, товарищ подполковник.

— Весна что, скот пропадает, — сказал Мельников. — Сейчас выступать будем на выручку. Готовьтесь, Джабаев. Только не на «газике», а на тягаче. За радиста будете. Поняли?

В казарме все уже были на ногах. Мельников созвал командиров рот, поставил перед ними задачу, дал необходимые распоряжения. Оставшись с Нечаевым и Степшиным, предупредил:

— Дело очень ответственное. Надо, чтобы люди поняли это.

— Может, коммунистов собрать? — опросил Нечаев.

— Собрать не успеем. А поговорить с коммунистами надо непременно.

В дверях показалось смуглое худощавое лицо Мирзояна. Сверкнув быстрыми глазами и показав ровные белые зубы, сержант громко доложил:

— Товарищ подполковник, тут со мной пятнадцать агитаторов. Разрешите получить указания?

— Вот орлы! — удивился Мельников. — Ну, заходите быстрее!

Нечаев поднялся со стула, надел шапку, сказал:

— А я пойду в роты.

— Хорошо, — кивнул ему комбат и повернулся к Степшину. — Вы тоже идите к парку. Проследите, чтобы вся приданная нам техника была в порядке. Если обнаружите какую неисправность, докладывайте немедленно.

Офицеры ушли. Комнату комбата заполнили комсомольцы. Они уже были в полушубках и шапках. Мельников поднялся из-за стола, пригладил упавшие на лоб колечки волос и внимательно поглядел в лица собравшихся.

— Ну что ж, товарищи. Беседа будет короткой. Поэтому садиться не приглашаю. Батальону приказано спасать скот. Задачу подробно объяснят вам в ротах. Хочу, чтобы вы поняли: перед нами суровый и коварный врат — буран. Борьба с ним будет жестокой. Нужны сила, сноровка, смелость, хитрость. Словом, все, что требуется в настоящем бою. И главное, чтобы не было ни одного обмороженного. По выполнению этого задания командование будет судить о нашей боевой готовности. Прошу убедить в этом товарищей. Вопросы есть?

— Нет, — послышалось сразу несколько голосов.

— Тогда желаю успеха.

Когда комната опустела, Мельников посмотрел на Мирзояна, который все еще топтался у двери.

— Как чувствуете себя, король юга?

— Хорошо чувствую. Немного холодно, товарищ подполковник.

— Это верно. Погодка не то, что в Ереване. Ну, ничего не поделаешь, воевать надо и воевать хорошо.

— Конечно, хорошо. Пусть душа вымерзнет, а приказ выполним!

— Как же без души выполним? — спросил Мельников, — Не получится. Надо с душой воевать и не с холодной, а с горячей.

Мирзоян улыбнулся.

— Вот что, — сказал комбат. — Я уже объяснил: мы должны организовать дело так, чтобы ни одного обмороженного не было. Нужна взаимная выручка. Понимаете?

— Понимаю, товарищ подполковник. Сам замерзай, а товарища выручай.

— Нет, Мирзоян: и сам не замерзай, и товарища выручай. Понял?

— Все понял. — Он поправил пояс, надел шапку и вышел из комнаты.

За тридцать минут до выступления батальона, когда и люди и техника были уже в полной готовности. Мельников заехал на квартиру, чтобы оставить чемодан. С собой он взял лишь запасную пару теплого белья да меховые рукавицы. Едва успел сложить эти вещи в полевую сумку, как в дверь постучали. Зашла Ольга Борисовна, залепленная снегом, раскрасневшаяся.

— Извините, Сергей Иванович, — заговорила она, смущаясь. — Не ждали? Я к вам за журналами. Может, без вас спросит кто, а других экземпляров нет.

— Да, да, — вспомнил Мельников, — а я ведь совсем забыл. Так бы и уехал. Виноват. — Он подошел к столу и сложил журналы в стопку. — Вот они, пожалуйста.

— Разрешите во что-нибудь упаковать, — попросила Ольга Борисовна и, положив на стол захваченный из дома библиотечный томик пушкинских стихов, стала завертывать журналы в газету. Завернув, посмотрела на Мельникова, вздохнула:

— Ну, куда вы собрались в такую страшную завируху, Сергей Иванович? Хоть бы оделись потеплее…

При последних словах она легонько прикоснулась к руке Мельникова. Он стоял и не знал, что ответить. Ольга Борисовна опустила ресницы, но тут же, словно очнулась, взяла под мышку журналы.

— Простите, что задержала. Пойду.

— Зачем же пешком? — остановил ее Мельников. — Я подвезу вас до самого клуба. Все равно по пути.

И они вместе вышли на улицу.

Артиллерийский тягач с прицепом, груженным тюками спрессованного сена, медленно полз по степи, рассекая бронированным носом бешеные вихри бурана. След от ушедшего вперед снегопаха местами уже перехватывали змеистые наносы, и Мельников, покачиваясь рядом с водителем, все больше беспокоился за растянувшуюся позади колонну бронетранспортеров. Он повернул голову к сидящему у радиостанции Джабаеву, спросил:

— Как там «Береза» движется? Никто не отстал?

— Так точно, движется, хорошо движется, — ответил Джабаев, поеживаясь от холода. — Малость дорогу теряют, товарищ подполковник.

— Это плохо. Передайте старшему лейтенанту Крайнову, чтобы сократил дистанцию между машинами и о каждом случае задержки докладывал мне немедленно.

Внешне Мельников старался казаться спокойным, но в душе волновался. С того момента, как у железнодорожной станции батальон разделился на три колонны и каждая пошла своим особым маршрутом, комбат сразу почувствовал, будто схватили его за руки и потянули в разные стороны. И теперь в дороге это чувство не пропадало, а усиливалось, делалось еще острее.

Поглядывая на карту, Мельников старался представить, как движутся колонны: левая, которую ведет Степшин, и правая, где находятся Буянов и Нечаев. «Обе эти колонны уже на подступах к речке — самому трудному участку пути, — мысленно рассуждал Мельников. — Скоро начнется переправа. Хорошо, если удастся преодолеть речушку с ходу. А вдруг много воды? А вдруг… — Он поджал губы. — Еще разведчики что-то медленно действуют. Ни на одном направлении до сих пор не достигли водного рубежа. А ведь пора».

Между тем подступала ночь. Она сжимала степь со всех сторон, давила на нее сверху. И буран свирепел еще сильнее, словно хотел раздвинуть наплывающие сумерки. Порой крутые снежные валы ударялись в машину с такой силой, что Мельников ощущал вздрагивание тяжелого бронированного корпуса. В эти моменты он вспоминал Дальний Восток, бушующие воды океана. И, коробка артиллерийского тягача начинала казаться ему легкой шлюпкой, затерянной среди гребнистых волн, вдалеке от берега.

Думы комбата прервал веселый голос Джабаева:

— Товарищ подполковник, «Ракета» говорит, Мирзоян говорит.

Мельников резко поднял голову.

— Что там? Вышли к балке?

— Так точно, вышли.

— Ну, давайте сюда шлемофон.

Мирзоян возглавлял группу разведчиков, высланную вперед на танке, чтобы проверить место переправы. Поэтому Мельникову хотелось поскорей получить от него донесение. Натянув шлемофон на голову, он крикнул:

— «Земля» слушает! Докладывайте!

Первые же слова Мирзояна встревожили комбата. Сержант сообщал, что балка наполовину забита снегом, а под снегом много воды, что попытка переправиться на ту сторону пока не удалась и чуть было не кончилась катастрофой.

— Будем искать брод в стороне, — послышалось в наушниках. Голос Мирзояна звучал хрипловато, но каждое слово было разборчивым.

Комбат оказал без горячности, твердо:

— Надо искать быстрее. — Подумав, предупредил: — Только будьте осторожны.

Стало совсем темно. Перед носом тягача закачалось широкое пятно света. Казалось, буран, плотно сжатый ночью, свирепствовал только здесь, возле машины, и след от снегопаха пропадал все чаще.

Вскоре поступили донесения от левой и правой колонн. Там места переправ через речку оказались подходящими. Первые машины уже благополучно перевалили на тот берег.

«Все это хорошо, — подумал Мельников. — Значит, те колонны пойдут без задержки. Только здесь, у нас… Ну ничего, и здесь найдем переправу».

Впереди в желтом пятне света появился солдат, с головы до ног засыпанный снегом. Он широко размахивал флажком и что-то кричал. Тягач остановился. Мельников закрыл планшетку, надвинул на брови шапку и вышел из машины. Встречный порыв ветра закачал его и чуть было не притиснул к гусенице. Нагнувшись, он переборол силу ветра, подошел к солдату. Тот попытался отрапортовать, но буран забивал рот и глаза ледяной крупкой. Мельников спросил:

— Где разведчики?

Солдат махнул флажком влево:

— Туда ушли, по берегу.

— А как с бродом?

— Не знаю, товарищ подполковник. — Помолчав, он добавил: — Танк вот здесь недалеко стоит.

Мельников двинулся к балке, по пояс проваливаясь в сугробы. С обрыва он увидел темные пятна воды, приметные на фоне свежих наносов. Пятна тянулись возле берета, и комбат сразу подумал, что это следы разведчиков, искавших переправу.

К нему подбежал Джабаев.

— Нашли, нашли! — закричал он, захлебываясь от радости. — Брод нашли! — Потом перевел дух и доложил по порядку: — «Ракета» говорит, хорошо говорит, товарищ подполковник. Один километр проехать — и брод. Река совсем неглубокая, половина метра.

— Молодцы, — сказал Мельников и торопливо зашагал к тягачу.

Вдали в косматых снежных вихрях чуть-чуть мигали тусклые огни подходивших бронетранспортеров. Казалось, вспыхивали молнии в далеких мутных тучах.

Поравнявшись с солдатом, держащим в руке флажок, Мельников предупредил его:

— Все машины направляйте влево. Брод в километре отсюда. Поняли?

— Так точно, понял.

Солдат повернулся и, широко размахивая руками, скрылся в темноте. Мельников постоял еще немного, посмотрел на мигающие огни, потом стряхнул с себя снег и сел в машину.

У переправы его встретил Мирзоян. Сильно продрогший, в одной заснеженной стеганке, он подбежал к тягачу и, стуча зубами, стал докладывать о выполнении задания.

— А где ваш полушубок? — перебил его Мельников.

— Отдал Груздеву.

— Зачем?

— Он весь мокрый.

— Не понимаю, полушубок мокрый или Груздев?

— Груздев мокрый, товарищ подполковник, — сказал Мирзоян, понизив голос. — Мерил шестом глубину. Потом бросил шест, вброд пошел. Сразу подходящее место нащупал. А то бы и сейчас, может, возились.

— Отважно, — заметил комбат.

— Так точно, товарищ подполковник, отвага настоящая. Человек, можно сказать, жизнью рисковал…

— Где сейчас Груздев?

— В танке, товарищ подполковник.

— В мокром обмундировании?

— Никак нет. Шаровары и гимнастерку мы ему нашли.

— Где нашли?

— Солдаты с себя сняли. Правда, шаровары не теплые, но все же…

— А ну, пойдемте, — сказал Мельников и, загородив рукой лицо, направился к танку. Взобравшись на броню, он заглянул в люк.

— Где тут пловец?

— Здесь, — дружно ответили солдаты.

— Как он чувствует себя после ванны?

— Ничего, товарищ подполковник, — подал голос Груздев.

— Сейчас я вам белье теплое дам.

— Не надо, товарищ подполковник.

— Как это не надо? — повысил голос комбат, открывая сумку. — Берите и одевайтесь без разговоров. А за отвагу спасибо!

Машины двинулись через балку. Взревели моторы. Забурлила под тяжелыми стальными гусеницами черная, как нефть, вода. Мощные фонтаны брызг взметнулись вровень с берегами. На той стороне Мельников снова остановил тягач и долго смотрел сверху в темную пропасть клокочущей балки. И лишь когда у переправы появился Крайнов, комбат уехал.

Около четырех часов ночи колонна прибыла в поселок. Несмотря на позднее время, люди не спали. Они выбежали навстречу машинам, взволнованные, радостные. Принялись обнимать солдат. Высокая пожилая женщина в мужском пиджаке протянула к Мельникову руки:

— Голубчики наши, спасители. Не забыли, приехали…

Она сняла варежку и вытерла рукой слезы. Мельников посмотрел на нее и вдруг вспомнил: так же вот в войну встречали жители освобожденных сел бойцов Советской Армии. Так же протягивали к ним руки, плача от радости.

Из вихрей бурана вынырнул сам Фархетдинов. Как всегда, живой, суетливый, в пушистом лисьем треухе, он подбежал к Мельникову, схватил его за плечи.

— Хорошо, товарищ начальник, очень хорошо. Не знаю, как благодарить будем.

Пока разгружали сено и жмыхи, Фархетдинов водил Мельникова по фермам.

— Гляди, начальник, — говорил он, возбужденно размахивая руками. — Солому потравили, подсолнечник потравили, все потравили.

— Значит, запасов хороших не было, — заметил Мельников. — О борьбе с волками беспокоились, а про корма не подумали. Так ведь?

Фархетдинов развел руками.

— Немного так, немного нет.

— Чего там «нет». Понадеялись на милость природы: весна, дескать, ранняя будет, выручит. Еще всыпать вам за это могут.

— Ну да, могут. Райком звонил. Бюро слушать будет.

— Вот видите.

В тускло освещенных фонарями помещениях пахло навозом и стоял густой жалостливый рев. Кое-где коровы уже не поднимались, и женщины кормили их сеном из рук. В одном из стойл белоголовая телка, исходя слюной, грызла деревянный столб, подпирающий крышу фермы. Мельников сам взял у проходившего мимо солдата горсть сена, поднес к губам телки, подумал: «Действительно, положение катастрофическое. Сейчас дорога каждая минута». И он заторопился к радиостанции, чтобы узнать, как идут дела в других колоннах.

Спустя полчаса машины уже снова были в степи. Как и прежде, впереди шли артиллерийские тягачи с прицепами, а за ними низкие, тупоносые бронетранспортеры. Буран не унимался. Сквозь клубящееся густое месиво снега медленно проступал рассвет. И чем дальше отодвигались ночные тени, тем сильнее ощущали люди усталость. Она туманила глаза, отяжеляла руки. Мельников поглядывал на сидящего за рычагами тягача солдата, на его вялые движения и думал: «Сдадут наши водители. Это уж точно».

Вскоре «Земля» приняла первую жалобу от Степшина: «Положение серьезное. Водителям нужен отдых. Жду распоряжения». Забил также тревогу Крайнов. Мельников некоторое время сидел, шевеля губами и подсчитывая что-то на пальцах. Потом вдруг резко повернулся, взял у Джабаева шлемофон и передал начальникам колонн: «Движения не замедлять. Офицерам сесть на места водителей. Допустить также к управлению машинами сержантов и старшин, имеющих права вождения. Отдыхать в пути». Передал и оживился, будто сбросил с плеч большую тяжесть. Тут же радостно подумал: «Как хорошо, что офицеры овладели техникой. Теперь, наверное, каждый поймет, что это значит».

Протянув руку, Мельников тронул за плечо водителя, спросил:

— Спать хотите?

Солдат повернул к комбату серое от усталости лицо.

— Все ясно, — сказал Мельников. — Отползайте в угол. Когда потребуетесь, разбужу.

Солдат устало вздохнул, поднялся с места. Мельников застегнул планшетку, откинул ее на бок и сел за рычаги.

Пока первый батальон боролся в пути с бураном, на станции «Степная» сосредоточились другие подразделения дивизии. Сюда приехал генерал Павлов и взял руководство войсками в свои руки. Он наблюдал за разгрузкой, намечал маршруты для колонн и связывался с военными, комендантами соседних станций, узнавая о состоянии и движении нового эшелона с кормами.

Едва Мельников успел подъехать к пристанционным постройкам и вылезти из тягача, генерал вызвал его к себе. Он сидел в небольшом кабинете начальника станции. На нем была новая шинель из гладкого синеватого драла, широкая в плечах и сильно стянутая в талии. Павлов казался очень высоким и молодым. Взглянув на него, Мельников сразу почувствовал неловкость и за свой помятый полушубок, и за вялые движения, и, главное, за лицо, покрытое густой черной щетиной.

Павлов, уловив настроение комбата, опросил с ободряющей шутливостью:

— Ну, как, робинзоны, сражались достойно? Никто не дрогнул?

— Выдержали, товарищ генерал, — ответил Мельников. — А ефрейтор Груздев геройским парнем оказался.

— Это какой Груздев, пулеметный чемпион?

— Совершенно верно.

— Ну-ка, ну-ка, что он сотворил?

Мельников стал рассказывать, постепенно избавляясь от неловкости. Генерал слушал, чуть наклонив голову. Потом вынул из кармана блокнот. Записав фамилию ефрейтора, спросил задумчиво:

— Кажется, из-под Смоленска?

— Так точно.

— Молодец. Отмечу, непременно отмечу. — Он убрал блокнот в карман и снова посмотрел в глаза Мельникову. — Ну, а как водители? Наверное, запросите отдых?

— Нет, не запросим, — как можно спокойнее ответил Мельников. — Батальон готов к новому рейсу.

— Да, но водители?

— Все готовы, — уже тверже оказал комбат и выпрямился, показывая тем самым, что говорит он серьезно и вполне обдуманно. — Мы, товарищ генерал, организовали отдых в пути. Офицеры вели машины, а водители спали.

— Да, да, — вскинул голову Павлов. — Совсем забыл, ведь у вас в батальоне все офицеры имеют права вождения. Благодарю, подполковник, за инициативу. Это еще одна, так сказать, живая страница для вашей книги. К тому самому разделу, где вы пишете о значении быстрого передвижения войск на большие расстояния. Кстати… — Он помолчал, посмотрел в упор на Мельникова. — Ваш труд я прочитал с превеликим интересом. И знаете, самовольно, так оказать, передал его командующему. Не утерпел.

Мельников смутился. Такого разговора с комдивом о рукописи он не ожидал. Ему казалось, что Павлов сделает замечания, даст советы и на этом дело кончится. А тут сразу командующему.

— Что-то страшновато, товарищ генерал.

— Ничего. — Павлов улыбнулся. — Люди в ледяную воду без оглядки прыгают.

— Это верно.

— Ну вот… Да, чуть не забыл. Можете объявить Нечаеву, что пришел приказ о его утверждении в должности замполита. Довольны?

— Очень, товарищ генерал.

— Вот и трудитесь. А сейчас… — Павлова перебил появившийся в дверях дежурный по станции, маленький, круглый мужчина лет сорока, с флажком в руке.

— Эшелон подходит! — сообщил он громко и тут же исчез.

Павлов и Мельников вышли на перрон. Мимо них в косматых вихрях бурана прогромыхала серая махина паровоза. Побежали платформы с заснеженным грузом, тяжело скрипя и звякая на стыках рельсов. Генерал повернулся к комбату.

— Давайте людей и машины на разгрузку. Через двадцать минут зайдете, получите новый маршрут.

Мельников козырнул и побежал к машинам.

…Следующая ночь принесла Мельникову неприятности. Когда батальон прошел уже почти две трети пути, Крайнов вдруг сообщил по радио, что серьезно заболел Груздев и что необходимо оставить его в совхозной больнице.

Потом в наушниках послышался тревожный голос Степшина: «Произошла авария. Бронетранспортер с тюками сена свалился с крутояра в овраг».

— Ну, пошла беда за бедой, — огорченно махнул рукой Мельников и торопливо закричал в шлемофон: — А что с людьми? О людях доложите!

К счастью, солдаты оказались невредимыми.

— А водитель, водитель кто? — продолжал задавать вопросы комбат. Выяснилось, за водителя был сам Степшин. — Тогда все понятно, — покачал головой подполковник, вспомнив, с какой неохотой учился майор водить машину.

Минут через тридцать Мельников подъехал к месту происшествия. Буран понемногу затихал. Все реже и реже налетали снежные вихри, ударялись о броню машины и мирно, по-собачьи свертывались возле гусениц.

Над оврагом с двух сторон шевелились длинные лучи фар. И там, где лучи сталкивались, из-под снега торчал край сваленного набок бронетранспортера, суетились люди. Мельников посмотрел с крутояра вниз, заметил поднятые кверху колеса, заволновался еще больше. Но в ту же минуту взял себя в руки и, не повышая голоса, сказал Степшину:

— Другие машины не задерживайте. Пусть идут. Спасательные работы придется приостановить до утра. А вообще не твердо вы еще за рулем сидите.

— Виноват, — тихо ответил Степшин. — Чуть-чуть ведь и не рассчитал-то. Каких-нибудь пару метров не дотянул до гребня. И вот влез в эту чертову дыру.

— Действительно, влезли. — Мельников ткнул носком валенка в снег, подумав, оказал сердито: — Ну ладно. Объясняться потом будем. Сейчас распорядитесь, чтобы сено из оврага вытащили и разложили по другим машинам. И полный вперед.

К рассвету буран утих совершенно. Степь открылась до самого края, белая, волнистая, с крутыми гребешками. И такой вокруг установился покой, что визг тяжелых гусениц стал слышен на много километров. В сером небе появились черные точки. Они приближались, росли, и вскоре сидящие на бронетранспортерах солдаты увидели длиннохвостые вертолеты. Они летели под облаками, как прозрачнокрылые стрекозы. И люди вдруг вскинули навстречу им руки. Многоголосое «ур-р-ра-а» покатилось по всей гребнистой степи.

Мельников остановил тягач, вышел на снег и, приставив к глазам бинокль, долго смотрел вверх, радуясь, что в борьбу за спасение скота вступила авиация.

К тому времени, когда Мельников снова подъехал к оврагу, Степшин с группой солдат успел уже расчистить снег вокруг увязшего бронетранспортера. Механик-водитель заканчивал ремонт. Кто-то крикнул:

— Аэросани!

И в самом деле, по гребнистой равнине быстро катила зеленоватая коробка с пропеллером, похожая издали на крупного кузнечика. Неподалеку от оврага коробка остановилась. Из нее выпрыгнул Жогин, раскрасневшийся, подтянутый. Мельников хотел отдать рапорт, но полковник даже не остановился, прошел прямо к краю оврага. Сурово посмотрев на задравшую нос машину, крикнул:

— Кто водитель?

Солдат в помятом полушубке оторвался от машины, вытянулся, как только мог, и назвал свою фамилию.

— Почему допустили аварию?

— Это не он допустил, — сказал подошедший Степшин. — За рулем был я, товарищ полковник.

— То есть как вы? На каком основании?

— На основании приказа комбата, товарищ полковник. Водитель отдыхал, а я вел.

По лицу Жогина расползлись синеватые пятна. Он резко повернулся к Мельникову, спросил раздраженно:

— Извольте объяснить, подполковник!

Мельников, не теряя спокойствия, стал докладывать. Когда он сказал, что замена водителей офицерами и сержантами дала возможность выиграть время для второго рейса, Жогин вскипел еще больше.

— Что вы меня выигрышами угощаете! Кто вам дозволил устранять от машин водителей? В каком уставе это написано?

— Я полагаю, — сказал Мельников, — что в боевой обстановке…

— Что вы меня просвещаете! При чем тут боевая обстановка? Сейчас мирное время, а у вас потери. Экспериментами занимаетесь. Ну, за это вы ответите!

Прошло двое суток. И вот батальон получил приказ остановиться вблизи Степной, привести в порядок обмундирование, технику, подготовиться к возвращению в городок. Не дождавшись сосредоточения всех подразделений, Жогин ходил вдоль машин и, помахивая гибким прутиком, давал Мельникову указания:

— Машины должны блестеть. Мойте, протирайте, что хотите делайте, но грязи чтобы не было. Грязных в городок не пущу. Запомните.

— Слушаюсь, — отвечал Мельников.

— А это что? — спросил полковник, показав прутиком на вылезавшего из-под тягача Зозулю. Полушубок у него был помят и запачкан, шапка сдвинута набок. — Клоун какой-то, а не воин. И звездочка на шапке вбок смотрит.

— Недобачил малость, товарищ полковник, — смутился солдат, наскоро поправляя шапку.

— А как стоите? — крикнул Жогин. — Скоро забудете, что служите в армии. Изобретатель! Сейчас же подтянитесь, немедленно!

У одного из танков Жогин заметил Мирзояна и старшину Бояркина. Разложив на фанерном щите лист бумаги, они что-то старательно выводили на нем: один — кистью, другой — голубенькой карманной ручкой с вечным пером.

— А вы чем занимаетесь? — спросил Жогин, подходя ближе.

Мирзояна и Бояркина словно кто-то дернул за плечи. Они почти одновременно повернулись, выпрямились и, как в строю, подняли головы. Собравшись с мыслями, голенастый и большеголовый старшина доложил:

— Оформляем боевой листок, товарищ полковник.

Жогин возмущенно покачал головой.

— Вот герои. Люди машины чистят, а вы боевым листком занимаетесь. Очень красиво!

— Они уже заканчивают, — заметил Мельников, стараясь успокоить полковника. — Это у нас итоговый, важно выпустить сейчас.

— Никаких итоговых, — повысил голос Жогин. — Приедете в казармы, там и выпускайте. А сейчас все на чистку машин…

Быстро свернув бумагу, Мирзоян и Бояркин ушли. Жогин посмотрел на комбата, постучал прутиком по валенку, сказал разочарованно:

— Как это получается у вас? Каждый себе хозяин, что хочет, то и делает.

— Я сам разрешил, товарищ полковник, — объяснил Мельников.

— Вот, вот. Сами разрешили, сами поощряете. Чудесно. Потому у вас и чрезвычайные происшествия… — Он сурово нахмурился, поглядывая себе под ноги, потом вскинул голову и снова устремил взгляд на Мельникова. — Ну как это понимать? Люди работают, а комсомольский вожак в стороне, красивый пример. Лучше не придумаешь…

Мельников слушал и размышлял: «Конечно, полковник по-своему прав. Мирзоян всегда должен быть с людьми. Но ведь как важно выпустить сейчас боевой листок, отметить лучших людей, подбодрить всех после такой трудной операции…»

Неожиданно из-за машины вышли генерал Павлов и человек в синем гражданском пальто с черным каракулевым воротником. Увидев Жогина и Мельникова, генерал весело, сказал:

— Ага, вот они. Прошу знакомиться.

Человек в синем пальто протянул руку, негромко отрекомендовался:

— Карташев.

Павлов добавил:

— Секретарь областного комитета партии.

— Знаю, встречались, — сказал Жогин.

— Да-да, — вспомнил Карташев, — кажется, на прошлогодних учениях?

— Совершенно точно.

— Молодцы ваши люди, товарищ полковник. В такой буран и так отважно действовать… Это настоящий героизм. Если бы не солдаты, не знаю, как бы мы отвели эту страшную беду.

Ободренный похвалой, Жогин вытянулся, поднял голову. Карташев повернулся к Мельникову.

— А вам спасибо, подполковник. Спасибо за усилия, за большое человеческое сердце, за все.

Жогину сделалось вдруг не по себе, губы его сжались, как от сильной внутренней боли. Но этого никто не заметил.

Карташев продолжал:

— Я, товарищи, только что говорил, по телефону с Москвой. Докладывал обо всем в цека, правительству. Прямо скажу: неприятность большая, но это касается нас, а ваших людей обещают наградить. Давайте кандидатов.

Он повернулся к Павлову.

— За этим дело не станет, — ответил Павлов и кивнул в сторону Мельникова. — Вот первый кандидат.

— Я возражаю, товарищ генерал, — решительно заявил Жогин.

— Почему?

— Причины вам известны, товарищ генерал. Бронетранспортер поломан, человек лежит в больнице. Еще масса недостатков.

— Простите. — Карташев подался вперед всем корпусом. — За Мельникова ходатайствуют местные власти. Я не знаю вашей воинской специфики, но, мне кажется, подполковник достоин вполне.

— Безусловно, — твердо сказал Павлов и, загибая на руке длинные пальцы, стал перечислять других кандидатов: — Представим ефрейтора Груздева. Непременно. Затем сержанта Мирзояна…

Жогин молчал. Одутловатое лицо его то багровело, то покрывалось бледными пятнами. Павлов назвал известных ему людей и опустил руку.

— Подумайте. — Он посмотрел сначала на Мельникова, потом на Жогина. — Может, еще кого представить следует?