Бетти и Мактавиш так привыкли двигаться, что уже не могли стоять спокойно. Бетти прыгала на одной ножке по всему огромному газону, а Мактавиш на одной лапке не умел, поэтому просто носился кругами вокруг хозяйки.
Мама и Олли вместе несли большую доску с папиным Версалем и уже подходили к столу.
Бетти бросала мяч, а Мактавиш ловил. Иногда пес прыгал особенно замысловато, просто чтобы покрасоваться. Иногда нарочно медлил с прыжком, чтобы все подумали: «Ну, этот мяч ему ни за что не взять». Но Мактавишу всегда, всегда удавалось поймать мяч.
Даже когда Бетти бросала мяч не особенно удачно, Мактавиш все равно ловил.
А на этот раз, всем на удивление, не поймал.
Бетти подкинула мяч высоко в воздух.
Мактавиш прикинул направление и, как на пружинах, взмыл вверх.
Никто потом не мог толком объяснить, что пошло не так.
Возможно, Мактавиш не учел излишек жирка на талии.
Возможно, Бетти плоховато прицелилась.
Возможно, мяч крутанулся в воздухе и на лету сменил направление.
Возможно, его сбил с курса порыв ветра.
Все зрители видели, что мяч летит прямо Мактавишу в зубы. И все страшно удивились, когда мяч пролетел мимо. Пес промахнулся, совсем чуть-чуть, но все-таки промахнулся. Мактавиш щелкнул зубами, но мяч ухватить не успел.
Мяч взлетал все выше и выше, потом, благодаря чудесной силе тяжести, начал падать. Ниже, ниже, ниже. Мяч не упал на землю, а ударился о край стола и срикошетил вбок.
Олли испугался — мяч со страшной скоростью летел прямо на него.
Не мешает напомнить — любой инстинктивно пригнется, если ему прямо в лицо со страшной скоростью летит мяч.
Вот Олли и пригнулся.
Он не выпустил доску из рук, но его край доски опустился почти на метр. А это значит, что одна сторона папиного шедевра тоже опустилась — на тот же метр.
Толпа вскрикнула в едином порыве — Версальский дворец, все еще завернутый в бумагу, заскользил по доске.
Остановить его Олли не сумел. Мяч звонко стукнул мальчика по макушке и отлетел в сторону.
Олли крикнул «ОЙ!», попробовал удержать дворец, но не успел.
Пряничный дворец рухнул на землю. С глухим стуком, а может быть, и с треском, Версаль нашел свой конец.
Папин шедевр, все еще укрытый оберточной бумагой, жалкой кучей лежал на земле.