Приближался сочельник. Начались рождественские каникулы. Бобеш сидел у печки и смотрел, как дедушка щепал лучину на растопку. Бабушка ногой качала люльку. В руках у нее было белье, которое она чинила. Мать сидела за швейной машинкой в комнате.
— Дедушка!
— Что тебе, Бобеш?
— Завтра сочельник. Ты знаешь?
— Да, завтра сочельник.
— В прошлом году, помнишь, у нас была елка?
— В прошлом году мы еще кое-как сводили концы с концами. В этом году у нас елки не будет.
— Не будет?
— Нет, Бобеш, нет денег.
— И даже на самую маленькую елку нет?
— Нет, Бобеш, и не мечтай. Как только пойдут дела получше, я срежу тебе в лесу такую елку, что до самого потолка достанет.
— Вот здорово будет, дедушка!
— Будет-то, будет, только ты об этом, Бобеш, пока не думай.
— А куда пошел отец?
— На фабрику, проситься обратно на работу.
— Туда, за реку?
— Да.
— Там, за лесом?
— Да.
— Где кирпичный завод?
— Да, там.
— Отец придет, я его спрошу, взяли его обратно или нет. Если приняли, то он мне все-таки купит елку, наверняка купит. Знаешь, дедушка, пусть елочка будет такая же маленькая, как, например, я. Или даже еще меньше — пусть хотя бы, как моя нога. Или даже еще меньше. Такая маленькая-маленькая, елочка, как рука.
— Бобеш, хватит уж, — серьезно сказал дедушка.
Бобеш замолчал и пошел в комнату к матери:
— Мама, у нас и правда не будет елочки?
— Бобеш, не приставай ко мне с елкой, — сказала мать. — Я испеку сдобный пирог, калач с повидлом. Это будет лучше, чем твоя елка. А когда придет отец, ты о елке лучше и не заикайся. Ему будет неприятно, что он не может ее тебе купить. Будем жить получше — обязательно устроим тебе елку. А теперь не приставай ко мне, беги играть.
— Мама, дедушка сказал, что, когда у нас пойдут лучше дела, он купит мне елку до самого потолка.
— Ну конечно, Бобеш.
Бобеш пошел обратно в кухню.
— Ну, что тебе сказала мама?
— Не будет у нас, дедушка, елки.
— Ведь это же одно баловство.
— Дедушка, хочешь, я буду тебе подавать поленья?
— Ну, подавай, подавай.
— А можно попробовать их резать?
— Нет, нельзя.
— Знаешь, вот этим ножичком, который мне подарил крестный.
— А, у тебя еще цел перочинный нож? Я думал, ты давно его потерял.
— Он только немножко затупился.
— Еще бы ему не затупиться! — засмеялся дедушка. Но потом добавил: — Таким ножом можно щепать лучину еще даже лучше, чем каким-нибудь другим.
Выглянуло солнышко. Бобешу вдруг стало дома скучно, и он пошел к матери проситься погулять.
— Куда ты пойдешь? На речку, кататься?
— Нет, мамочка, я только загляну на горку. Там сейчас катаются на санках. Миладка обещала меня покатать.
— Ты будешь ходить по льду и упадешь в воду.
— Нет, не буду.
— Или опять где-нибудь пропадешь. А у меня нет времени тебя искать. У меня других забот хватает.
— Нет, честное слово! Я все время буду на горке. Увидишь сама, что никуда больше не пойду. Выгляни и увидишь — я здесь.
— Ну, пусти его, — сказала бабушка матери. — Хоть минутку покой будет.
— Беги, ладно. Но, как только я тебя позову, сразу же вернешься. Договорились?
— Договорились. Только ты не зови меня слишком рано.
— Иди уж, иди, — ответила бабушка.
— Дай, бабушка, ему пальто и шарф, — сказала мать.
— Нет, шарфа мне не нужно, ребята надо мной смеются. Говорят, я похож на бабку.
— Пусть смеются, от смеха холодно не будет, а без шарфа замерзнешь.
— Ну, всего хорошего! — И Бобеш хлопнул дверью.
— Вот озорник, даже полка затряслась, — не утерпела бабушка.
— Что вы на него все нападаете? — отозвался дед.
— А ты вечный заступник!
На реке было оживленно. С горы съезжали ребята на санках, пролетали через всю замерзшую реку и оказывались далеко на лугу. На реке, чуть пониже, катались на коньках. Снег замерз и скрипел под ногами. Ветер сметал свежий снег в маленькие островерхие сугробы. Бобеш прошел напрямик через несколько таких мягких сугробов. Не то чтобы их трудно было обойти — нет, была и другая дорога, протоптанная и широкая, но такие сугробы, казалось, были созданы специально для того, чтоб их растаптывать. «В конце концов, — думал Бобеш, — ни на что другое такие сугробы и не годятся».
Вдруг на санках мимо него пронеслась Миладка.
— Эй, Бобеш, Бобеш! — закричала она.
Девочка сидела вместе со служанкой Фанкой, которая управляла санками.
Бобеш остановился и ждал, когда Миладка появится снова.
— С дороги, с дороги!
— Берегись!
Бобеш отскочил в сторону, потому что на него наезжали санки, но оказался прямо перед другими.
— С дороги, с дороги! — кричали на него.
Бобеш растерялся и не знал, куда ему деваться. В последнюю минуту мальчик, управлявший санками, повернул их немного в сторону, но все-таки задел ногой за Бобеша, и тот упал. Мальчик тоже вылетел из санок, санки покатились боком и перевернулись вместе с остальными тремя седоками.
— Надо бы ему задать трепку! — сердился мальчик, вылетевший из санок.
Бобеш барахтался в снегу. Снег у него был и за шиворотом, и в ушах, и во рту. Подошли остальные трое ребят и тоже стали ругать Бобеша. Только те, кто без приключений съезжал вниз, весело смеялись и покрикивали. Тем временем вернулась и Миладка.
— Ты похож сейчас, Бобеш, — сказала Фанка, — на снежную бабу. Подожди, я тебя немножко отряхну.
Все вместе стали подниматься на гору.
— Какие у тебя, Миладка, санки?
— Салазки.
— Салазки? Почему они так называются?
— Это особые санки — у них перёд загнутый, как рога.
— Ну, вижу. Тебе мама их купила?
— Да, в подарок к рождеству.
— Такие загнутые рога бывают у барана, правда?
— Не знаю. Я барана никогда не видела.
— А я видел в усадьбе, когда мы жили еще в деревне.
— Да?
— Вы еще не вываливались?
— Что ты думаешь, мы так плохо ездим? Видишь, Фаня, он спрашивает, не перевертывались ли мы ещё.
— Что ты, мы не падаем!
— Бобеш, ты садись между мной и Фанкой, чтоб не упасть. Знаешь, как будет свистеть ветер! Ужас! Ты такого вообще еще не видывал. Скорый поезд в сравнении с нашими салазками — черепаха.
— Правда?
— Правда ведь, Фанка?
— Конечно.
— Ну, садись и держись, Бобеш, крепко.
Санки двинулись.
— Уже едут, да?
— Да, я даже говорить не могу.
— С дороги, с дороги! — кричала Миладка.
И Бобеш тоже кричал, хотя дорогу им никто не преграждал. Вмиг они были уже внизу.
— Вот это съехали!
— Здорово!
— Ты заметил, что мы всех обогнали?
— Заметил.
— Ну, а завтра я буду кататься и утром и вечером с Силушкой. Она сегодня не может. Они пошли покупать украшения на елку. У нас будет, Бобеш, чудная елка!
— А у нас не будет никакой.
— А почему? — удивилась Миладка.
— Потому что нет денег.
— Даже на маленькую елочку нет?
— Нет.
— А у нас уже елка дома… Правда, Фанка? Такая большая, больше, чем папа. Знаешь что, Бобеш? В праздник, когда будут колядовать, приходи к нам.
— Миладка, а помнишь, что мама сказала? Никаких мальчиков не звать.
— Ну, Бобеша, я думаю, можно.
— Я не знаю, но боюсь — мама будет сердиться. Помнишь, что вы наделали в последний раз?
— Да это ты наделала, Фанка.
— А кто натянул шнурок?
— А ты должна была смотреть.
— Ты дерзкая девчонка! — сердилась на Миладку Фанка.
— Я к вам не пойду, — сказал Бобеш.
— Нет, Бобеш, приходи обязательно. У нас будет много конфет. Нам пришлет еще дядя из Праги целую большую коробку.
Бобеш прикидывал в своем умишке: «Если бы Миладка мне взаправду дала немного сластей и игрушек, я тоже мог бы устроить себе елку. Хотя бы самую маленькую».
— А откуда у вас елка? — спросил Бобеш Миладку.
— Нам принес ее старый Прокеш, он колет у нас дрова. А он ее, говорит, срезал на Планаве — знаешь, вон в том лесу.
«Ага, — подумал Бобеш, — это тот самый лес у дороги, по которой ходил отец на фабрику. И сегодня вечером он по ней будет возвращаться домой. Я уже знаю, что мне делать: я пойду его встречать, скажу, что Миладка даст мне конфет и игрушек, и попрошу срезать мне маленькую елочку».
— Милада! — шепнул Бобеш, чтобы Фанка его не слышала. — Ты на самом деле дашь мне что-нибудь с елки, если я к вам приду?
— Ну конечно, Бобеш, если придешь колядовать Ты можешь спеть маме ту коляду, которую мы учили в школе. Помнишь, вот эту:
Приходите, парни, к нам,
Я спою сегодня вам…
Потом они съехали с горы еще несколько раз, но Бобеш думал уже только о том, чтобы пойти встречать отца. «Я пойду к Планаве, — подумал он — и выберу там какую-нибудь маленькую елочку».
— Мне уже пора, Милада.
— Куда?
— Я пойду встречать отца.
— А колядовать придешь?
— Приду.
— Точно?
— Точно.
— Ну, до свиданья.
— До свиданья.
И Бобеш пошел прямо наперерез к той дороге, которая шла вдоль реки и вела к лесу. Хотя он и делал маленькие шажки, все же скоро оказался так далеко, что голоса ребят были едва слышны. Кругом стояла глубокая тишина. Ветер утих. Небо понемногу затягивалось темными тучами, и уже снова пошел снег.
«Ах, если бы этот снег был из сахара! — мечтал Бобеш. — Вот было бы хорошо! Мама набрала бы зимой побольше сахарного снега, и летом нам не пришлось бы покупать сахар. И я мог бы побольше класть его в кофе. А когда мне мама дает только по два кусочка, что в них толку? Кофе все равно остается горьким. Или, если б я был чародеем, — мечтал далее Бобеш, — я сделал бы на этом лугу огромный-огромный сад. На середину поставил бы большое-большое дерево. До самого неба. Например, елку или сосну. Это все равно. Но елку, я думаю, лучше, потому что у нее такие красивые блестящие иголочки. Дедушка мне один раз показывал.
А на елочку, если б я был волшебником, я повесил бы конфеты, шоколад, апельсины, игрушки и вообще все, что любят дети. Потом я позвал бы сюда со всего мира ребят, у которых нет дома елки. А какие там были бы свечки! Вот это да! На такую елку нужны были бы свечки с мою руку. Да, не меньше. Может быть, даже еще толще. И как здорово было бы, если б все эти свечки горели! Все кругом сверкало бы, с ветвей спускались бы золотые цепи из настоящего золота. Ведь сделать цепочки из настоящего золота, я думаю, для такого волшебника ничего не стоит. По этому саду бегали бы зайцы и олени и летали птицы. Канарейки там пели бы. И дети тоже пели бы. И получали бы они все, что только ни пожелали бы. А я пожелал бы салазки, как у Миладки, потом ботинки получше, а то в этих уже холодно, потом шапку, только с козырьком, как у одного мальчика из третьего класса. Очень хорошая шапка. И шоколадку, конечно, тоже было бы неплохо. Ну, постой, а для мамы тоже ведь нужно что-нибудь получше. Что бы такое ей?
Недавно она говорила, что у нее нет даже порядочного платка на голову. Стыдно выйти на люди. Значит, для мамы платок. И еще что-нибудь, а то одного платка мало. Ага, я уже знаю, что. Однажды, когда я не захотел есть пустой суп, который дедушка назвал „крейцарским прудом“, и сухую картошку, мама сказала, что она не может сделать, как в сказке: „Столик, накройся!“ Так вот, для мамы я пожелал бы, пожалуй, тот стол, который сам накрывается. Для такого волшебника это ведь тоже, наверное, пустяки.
Отцу? Для него попросил бы пальто, а то он все жалуется на холод. И машинку делать деньги. Недавно он говорил, что, если бы мы сами могли делать деньги, тогда бы нам их хватало. Ведь это было как раз в тот день, когда он сердился, что мама купила мне новый костюм, Так, значит, решено: для отца машинку, делающую деньги. А дедушке? Тому — хорошую трубку. На свою старую он все время сердится. Как нарочно, она воняет и фыркает. Да, от этой трубочки запах! Недавно, когда он щепал лучину, трубка упала, и мне на пальто вылилась из нее черная водичка. А потом целый день от меня пахло табачищем. И ребята в школе нюхали и все удивлялись, что это от меня так пахнет.
Бабушке волшебник пусть даст новые ноги. Она все время говорит, что ей нужны другие ноги. Но в крайнем случае пусть волшебник поправит ей старые. Вот она удивилась бы!
Крестному я дал бы новую избу. Когда он был у нас в последний раз, он все время говорил, что его халупа — как старая развалина. Говорил: „Я бы с удовольствием ее сжег и пошел бы куда глаза глядят“. Ну, крестный, может, на самом-то деле так и не думал. Он ведь шельма, как говорит дедушка. И для нас тоже ведь нужен новый дом. Вот здорово было бы, если бы мы не снимали комнату! Я, господин волшебник, решительно хочу дом, пусть даже самый маленький, но только чтобы мы жили там одни… А, вот я уже и в лесу!»
Бобеш сам не заметил, как и впрямь оказался в лесу. Падал густой снег, темнело, желто-красное солнце уже спряталось за хребтами гор.
«А как у меня пар идет изо рта! Как у дедушки дым из трубки, — думал Бобеш. — Пока еще видно, надо бы присмотреть какую-нибудь елочку». И он стал разглядывать деревца, наполовину засыпанные снегом.
— Слава богу, — сказал он вслух, — ведь у меня с собой перочинный нож! Я могу срезать себе елочку сам. Вероятно, это разрешается. Я думаю, можно. Ведь здесь растут елочки сами по себе. Они, наверное, ничьи. Вот будет Франтишек смотреть на елочку!
«Ай-яй-яй! Я совсем забыл попросить у волшебника что-нибудь для Франтишека. Для него я попросил бы зубки, чтобы он мог сам кусать и мама не должна была жевать для него хлеб и все остальное. Бедняга, он ведь все ест после мамы. Нет, я так есть не стал бы. Фу! Когда я был маленьким, меня, говорят, тоже так же кормили. Неужели мне нравилось? Ну конечно, я тогда был еще глупым… Смотрите-ка, какая хорошая елочка!»
Бобеш опустился в снег на колени. Потом вытащил ножик, отряхнул елочку от снега и начал резать.
Ничего не получалось. Ножик вырывался из рук. Пальцы у Бобеша так окоченели, что он должен был каждую минуту на них дышать. И все-таки ему было отчего-то очень тепло. Вдруг он почувствовал нестерпимый голод. Такой голод, что даже голова закружилась. Он перестал резать и схватился за живот.
«Вот бы поесть!» Минутку он еще резал, а потом попытался подрезанную елочку сломать. С трудом удалось ее надломить. Но она осталась все-таки висеть на каких-то тесемках. Бобеш пришел от этого в отчаяние. Он задыхался, чувствовал нестерпимый голод, напрягал все свои еще слабые силы. И наконец елочка была все-таки в его руках.
— Ну вот, уже готово! — обрадовался он. И так же быстро, как и голод, на него напал сон.
Бобеш боролся с ним, почти насильно открывал глаза, но сон настигал его и завладевал им все больше и больше.
А отец все не идет и не идет! Если бы пришел отец, он сразу взял бы Бобеша на руки или посадил бы на спину. А может быть, и «на коня» посадил бы! Бобеш очень любил, особенно когда был поменьше, кататься «на коне», то есть у отца на плечах. Он так хорошо научился кататься, что даже не держал отца за шею и все равно с плеч никогда не падал… И так Бобеш с елочкой, маленькой елочкой в руках, уснул от усталости. Уснул, словно провалился. А зимой уснуть на снегу очень опасно. Но этого Бобеш, конечно, не знал. Совсем не догадывался, что уснуть зимой на снегу — верная смерть. Если бы он знал, наверное, больше бы старался прогнать сон. Может быть, отправился бы обратно домой, где мать и без того уже от страха за него вся тряслась. Ведь настал уже вечер, а мальчика нигде не было.
Бобеш тем временем видел во сне волшебника, который исполнял все его желания. И как раз в тот момент, когда волшебник построил для всей семьи прекрасный дом с садиком, с зелеными клумбами, Бобеша вдруг стал кто-то трясти, какая-то неведомая сила, и он услышал голос:
— Вставай, малый, вставай, что ты здесь делаешь? Ты чей?
Бобеш никак не мог оторваться от своего прекрасного сна, но понимал, что спрашивают его.
— Наверное, малыш уснул. Где только у людей голова? Пустить такого ребенка в лес! Ну, опомнись, парень, на-ка вот, глотни из бутылки.
И Бобеш почувствовал на своих губах холодное горлышко бутылки. Он еще толком не понимал, дает ему эту бутылку волшебник или просто человек, но уже пил. Однако едва он сделал первый глоток, как сразу же проснулся и закашлялся, потому что в бутылке была водка.
— Ну хватит, парень, проснулся.
В сиянии луны, которая уже взошла, Бобеш увидел чье-то лицо. В первый момент он решил, что это Безручка, потому что именно его напомнила ему водка. Но это был не Безручка, а незнакомый рабочий, возвращавшийся с фабрики.
— Ты чей же? Ведь ты, наверное, весь промерз? Твое счастье, парень, что я тебя нашел, а то бы ты во сне замерз.
— Я вас боюсь! — И Бобеш расплакался.
Бобеша вдруг охватил ужас, потому что весь лес при свете луны совершенно изменился.
Сзади послышались шаги и голос:
— Добрый вечер!
— Добрый вечер, — ответил бородатый человек. — Я вот здесь нашел мальчугана. Спал на снегу.
— Э, папа!
— Бобеш!
Это и в самом деле был отец, который только сейчас возвращался с фабрики.
— Так это ваш мальчик? — удивился рабочий.
— Боже мой, откуда ты взялся? Что тебе взбрело в голову? Кто тебя послал?
Бобеш рассказал отцу все как было, но зубы у него стучали так, что отец едва разбирал слова. К тому же Бобеш все никак не мог очнуться от тяжелого сна.
— Бобеш, не спи, расскажи мне что-нибудь.
— Я хочу есть! Я бы сейчас все поел, сколько бы ни дали.
— Подожди, у меня вроде остался кусок хлеба.
— На, возьми-ка вот, у меня здесь булка, — сказал рабочий и подал Бобешу булку.
Бобеш взял булку и с жадностью на нее набросился. Булка ему нравилась сейчас больше всяких сластей. И, когда он ел, ему казалось, что сон у него проходит, глаза не так слипаются.
— Папа!
— Что, Бобеш?
— Ты взял мою елочку?
— Какую елочку?
— Ну, ту, что я срезал.
— Да-да, у мальчика была в руках елочка, — сказал рабочий.
— Оставим ее там, Бобеш, я тебе завтра принесу другую.
— Правда, папа?
— Ну конечно, Бобеш! Я только очень боюсь, как бы ты не заболел — ты совсем застыл.
— Счастье еще, что он лежал на самой дороге, — сказал рабочий.
— Папа, если у нас будет елка, мне не захочется и болеть.
Отец погладил Бобеша.
— Она может быть вот такая маленькая. — Он показал на свою руку. — А вы не будете на меня сердиться?
— Да нет, не будем.
— Я очень рад, папа, что у нас будет елочка. Пусть даже без подарков, ладно?
Бобеш был страшно рад, что отец его не ругает. Он весь съежился у него в руках. И, хотя мальчуган был довольно тяжелым, отец шел быстро, спешил что было силы, все время приговаривая:
— Мать наверняка помирает со страху, не зная, куда пропал Бобеш.
По дороге, пока шли домой, отец рассказывал бородатому рабочему, что он ходил на фабрику узнать, не возьмут ли его обратно на работу. Ему пообещали взять, но только временно, до весны. Весной снова уволят. Потом отец пояснил, что задержался до позднего вечера потому, что искал квартиру. Старые домовладельцы им отказали, и они должны переезжать. Квартиру он нашел около кирпичного завода, в бараке, где жили рабочие и бедняки. После Нового года и переедут.
— Мы опять будем переезжать, да, папа?
— Да.
— Скоро?
— После Нового года.
— Опять будет кутерьма, да?
— Конечно… Ну вот, мы уже и пришли.
— Спокойной ночи! — сказал рабочий.
— Спокойной ночи. Не знаю, как вас и благодарить!
— Не за что, только бы парень не болел.
— Да, бедность и болезнь — самые большие несчастья, — сказал отец и вошел в дом.
Как же испугалась и обрадовалась мать, когда отец рассказал ей о происшествии с Бобешем! Укладывая Бобеша спать, мать его поцеловала, как давно уже не целовала. Она все время спрашивала его, не холодно ли ему, хорошо ли ему, и наказывала позвать ее, если вдруг ночью ему станет плохо.
— Ты знаешь, солнышко мое, если ты вдруг заболеешь, у нас будет такое грустное рождество!
И Бобешу показалось, что мама, отворачиваясь от него, вытирает слезы,