Маленький Бобеш

Глава 41 ЛАСТОЧКА

Мать сидела за швейной машинкой: шила рубашки и фартуки на продажу. Она оглянулась на Бобеша, который качал маленького Франтишека, и спросила:

— Спит уже?

— Спит, — ответил шепотом Бобеш.

— Это хорошо, пусть спит.

В комнате было тихо. На стене тикали часы. Вдруг в них что-то звякнуло. Мать посмотрела на часы и вздохнула.

— Скоро одиннадцать. — Она говорила как будто про себя. — Пора бы уж начать варить, но что? Вот мученье, когда не знаешь, чем кормить! Лавочники в долг больше не хотят давать, в молочной я тоже задолжала, стыдно уже показаться на улицу.

— Что будет на обед, мама? — спросил Бобеш.

— Как раз об этом, мой милый, я и думаю. Хочу сварить картошку.

— Мама, Франтишека совсем заели мухи.

— А ты отгоняй.

— Я их отгоняю, а они всё лезут. Только я их отгоню, а они опять лезут. Вот мученье с этими мухами!

— На свете вообще одно мученье, — вздохнула мать. Она поднялась от швейной машинки, подошла к люльке и сказала: — Подожди, Бобеш, мы сейчас всех мух отпугнем.

Мать воткнула в углы люльки по длинной лучине, взяла какой-то реденький материал, почти рогожку, и натянула его. Теперь мухи не могли добраться до Франтишека.

— Здорово мы мух провели, правда? А ты не знаешь, мама, почему их так много, этих мух?

— Не знаю, Бобеш.

— А я знаю.

— Тогда не спрашивай.

— Можно тебе сказать, почему?

— Говори.

— Наверное, их так много потому, что они задаром.

— Как так?

— Знаешь, мама, сколько раз я уж замечал: что бесплатно — того много, а что за деньги — мало.

— Что такое ты говоришь?

— Ну посуди сама: куры, гуси или коровы — это все за деньги, и поэтому у нас, например, их нет. Ничего. А мух, жуков или птиц — их везде много. Это потому, что они задаром.

— Ну ты и мудрец!

— А что, если бы и гуси были задаром! Шел бы себе по улице гусь, ты бы его схватила — и прямо на сковородку!

— Замолчи, прошу тебя. Опять я из-за тебя рас… Через неделю каникулы. Ты как, перейдешь в следующий класс?

— Перейду. У меня же всегда были хорошие отметки.

— Где это дедушка запропастился?

— А куда он пошел?

— За грибами.

— А бабушка?

— И бабушка с ним.

— Так они где-нибудь по дороге ругаются.

— Перестань, Бобеш! Так о взрослых не говорят.

— Я знаю… Всегда, когда бабушка остается с дедушкой одна, она дедушке что-нибудь скажет такое…

— Бобеш, о чем ты говоришь?

— Но это же правда.

— Правда-то, правда, но ты не должен так о дедушке с бабушкой говорить.

— Если бы ты знала, как мальчишки говорят даже об отце с матерью! Вот бы ты послушала!

— Ну что ж, бери с них пример. Может, и я когда-нибудь дождусь таких прекрасных слов.

— Что ты, мама, я никогда так не буду!

— Ну, уж я не знаю…

— Честное слово, мама. Если бы ты даже меня отколотила.

— Тебя никогда еще зря не били.

— А учитель нас вообще не бьет.

— Напрасно.

— Нет, не напрасно. Дети его все равно боятся. А директор — тот иногда может отвесить оплеуху.

— Господин директор постарше.

— Старые люди больше сердятся, да?

— Почему ты так думаешь?

— Ну, посмотри на нашу бабушку. Она всегда сердится и любит меня шлепать.

— А ты ее не серди.

— А она пусть не сердится. Ты иногда ничего и не заметишь, а она все свое: не кричи, не скачи, не говори глупостей!

— Старые люди много на своем веку пережили, поэтому они такие измученные. Не любят шума и особенно сердятся, когда молодые плохо себя ведут.

— Пусть тогда живут отдельно.

— Конечно, хорошо жить отдельно. Только бедным людям это невозможно.

— А вот дедушка — он лучше.

— Ты перестанешь или нет?

Однако прошла всего лишь минута, и Бобеш заговорил снова:

— Мама, а когда ты постареешь, будешь такая же, как бабушка?

— Конечно.

— Не надо!

— А отец будет похож на дедушку. И ты, когда постареешь, тоже будешь похож на дедушку.

— Не могу себе этого представить!

— Так не представляй и сиди тихо.

— Мама, а давно ты была невестой?

— О чем это ты опять говоришь? Где ты набрался этих слов? Как начал ты, Бобеш, водиться со взрослыми ребятами, так и несешь в дом всякую чепуху!

— Мама, но какая же это чепуха?

— Чепуха не чепуха, но дети об этом не рассуждают.

— А почему не рассуждают?

— Потому.

— Ведь я тоже буду женихом.

— Ну, до этого еще далеко. Еще успеешь. Откуда ты это, Бобеш, взял?

— Мы так играли.

И Бобеш стал рассказывать матери, как играл он с Гонзиком и Марушкой.

— Твой Гонзик тоже озорник… Бобеш, открой-ка окно, у нас душно.

Бобеш пошел открыть окно.

— Ты знаешь, мама… сегодня на улице совсем тепло.

— Открой тогда еще и двери. Здесь такой тяжелый воздух! Пусть комната получше проветрится, И отойди от окна, а то сквозняк.

— А что это — вредно?

— Да, может заболеть голова.

— Мама, ты чувствуешь?

— Что?

— Как пахнет из окна.

— А чем пахнет-то?

— Мне кажется, мясом. Это, наверное, у Веймолы готовят.

— Ну, вряд ли… У них столько же мяса, сколько и у нас.

Бобеш подошел к матери и шепнул ей на ухо:

— Пан Веймола ловит зайцев, я сам видел.

— Где ты мог видеть?

— А помнишь, когда я потерял очки? Я был тогда на Планаве и видел его там.

— А он тебя тоже видел?

— Нет, не видел.

— Ты смотри, Бобеш, никому об этом не говори.

— А почему?

— Потому что пана Веймолу могут за это посадить.

— Как так — посадить?

— Так, придут жандармы и арестуют его.

— А что, разве нельзя ловить зайцев?

— Нельзя.

— Но ведь они бегают по лесу.

— Пусть бегают, а ловить их нельзя. Можно только тому, кому принадлежит лес.

— А кому принадлежит лес?

— Городу.

— Как это так — городу?

— Ну, у меня нет времени с тобой разговаривать.

— Ага, я уже знаю: старосте можно.

— Можно, но он тоже должен за это платить.

— Кому?

— Бобеш, оставь меня, пожалуйста, в покое!

— А кто же велит арестовать пана Веймолу?

— Замолчи! Об этом вообще не надо говорить, а то кто-нибудь услышит.

— А если бы пан Веймола им сказал, что ему страшно захотелось есть, — все равно его арестовали бы?

— Ничего бы ему не помогло. Посуди сам: если бы все люди, кому хочется есть, брали у булочника хлеб и не платили бы ему, — разве это была бы не кража? За это все равно наказывали бы.

— А если бы я чувствовал сильный-сильный голод и сорвал бы на дороге вишню, меня тоже за это наказали бы?

— Тоже. Смотри, только попробуй рвать вишни!

— Нет, мы еще пока не ходили.

— И не ходите. Тебе бы здорово попало от отца.

— А пан Веймола знает, что нельзя ловить зайцев?

— Конечно, знает.

— А ведь он не боится, правда?

— Должен бы бояться…

— А если найдешь мертвого зайца, его все равно нельзя взять?

— Такого зайца нельзя есть.

— А почему?

— Мясо у него испорченное.

— А почему, мама, люди не хотят есть конину?

— Откуда, Бобеш, ты все это берешь?

— Миладка говорила, что она ни за что на свете не стала бы есть лошадиное мясо, что его едят только цыгане. А я ей говорю: «Вранье! Мы уже сколько раз ели конину, и она ничуть не хуже всякого другого мяса».

— Бобеш, зачем ты все рассказываешь?

— Ну ведь это же правда!

— Пусть правда, все равно не нужно рассказывать. В другой раз ты об этом никому не говори.

— А дедушка говорил, что во время войны конину ели и офицеры.

— Тогда был голод.

— А дедушка еще говорил, что лошадь даже чище, чем поросенок… Ай-яй-яй, посмотри-ка! — воскликнул Бобеш.

— Что такое? — спросила мать.

— Ласточка, ласточка!

Через открытое окно влетела ласточка. Она беспомощно металась по комнате. Поскольку Бобеш стоял у окна, она боялась вылететь обратно. Ласточка летала по комнате и щебетала. Потом наткнулась на картину и упала на сундук. Мать взяла платок и набросила его на ласточку. Ласточка запуталась в платке и не смогла подняться. Тут мать ее и поймала.

— Подожди, мама, не отпускай ее, я хочу на нее посмотреть.

— Ну, смотри поскорее, у меня нет времени. Пора обед варить, а у меня еще так много работы.

— Дай мне ее подержать.

— Нет, Бобеш, ты можешь невзначай что-нибудь ей сломать.

— Какая красивая птичка, правда?

— Правда.

— Подожди, я ее все-таки поглажу… Не бойся, не бойся, маленькая! — приговаривал Бобеш. — Посмотри-ка, какое у нее красненькое пятнышко под горлом. А хвостик — как стрела! И слышно, как у нее бьется сердечко. Подожди, я ее поцелую. Ой, она меня клюнула!

— Так тебе и надо.

— Вот противная! Я ее хотел поцеловать, а она щиплется.

— Ну, хватит, Бобеш, давай я ее выпущу.

Мать подошла с ласточкой к открытому окну и разжала ладонь. Ласточка с веселым щебетом поднялась высоко-высоко и скрылась.

— А почему, мама, она сюда залетела?

— Она гналась, наверное, за мухой.

— Мама, а вот ласточку тоже нельзя ни продать, ни купить?

— Ласточек нельзя ловить.

— А чьи они, если их нельзя ловить?

— Они ничьи. Они просто полезны людям, и люди должны их беречь.

— Как она обрадовалась, когда мы ее отпустили!

Мать тем временем уже возилась у плиты и Бобешу ничего не ответила. Бобеш сидел у окна и следил за полетом ласточек.

— Вот ласточкам, наверное, хорошо живется! Летают куда хотят, еда у них задаром, да еще и люди их любят… Дедушка! Бабушка! — закричал вдруг Бобеш.

Дедушка с бабушкой наконец-то возвратились из леса с грибами.

— Боже, едва ползу! — вздыхала бабушка. — Если б только знать, какая будет жара, если б только ведать, куда по такой жарище этот старый дурак потащит, нипочем не пошла бы!

— Иначе от тебя не отвяжешься, — засмеялся дедушка. — Ты же сама все твердила: пойду да пойду. А вот взял с собой — опять не угодил.

Бобеш подбежал к столу, на который дедушка выкладывал из соломенной кошелки грибы.

— Так, значит, все-таки есть грибы! — обрадовалась мать. Она тоже подошла поглядеть.

— Грибы-то есть, да сколько с ними маяты! — жаловалась бабушка.

— Ради тебя им надо бы родиться всем на одном месте!

— Молчи уж лучше!

— Это, дедушка, боровичок, да?

— Да, это беленький грибочек.

— А этот?

— Моховик.

— Большие грибы мы порежем и посушим, а маленькие очистим и отнесем в лавку. Надо поменять на яйца.

— А разве мы их не съедим? — спросил Бобеш, уныло взглянув на грибы.

— Грибами, Бобеш, не наешься. Это — лакомство.

— Да, они очень вкусные.

— Конечно, вкусные, но яйца тоже вкусные.

— И яйца тоже вкусные.

— Ну вот, за грибы мы и получим яйца.

Дедушка потом велел матери самые маленькие грибы все-таки бросить в суп.

Когда они сварились, мать вынула их, положила на тарелку, полила маслом и подмигнула Бобешу. Он тотчас же подскочил.

— На, Бобеш, съешь, здесь всего две ложки. Только никому не хвались.

Бобеш сел в уголок у плиты и с наслаждением съел грибы.

— Похоже, что наш сосед занимается браконьерством, — сказал вдруг дедушка. — Я заметил его на пасеке. Чего-то он там втихомолку возился…

Мать быстро повернулась к дедушке и приложила палец к губам. Бобеш знал уже, что это значит. Значит, при нем, при Бобеше, об этом не нужно говорить.

— Не бойся, дедушка, я ничего не скажу, — отозвался Бобеш.

— Замолчи!

Бобеш покраснел, отдал матери пустую тарелку, подошел к дедушке и прошептал ему на ухо:

— Дедушка, я потом тебе кое-что скажу, когда останемся одни, ладно?

— Хорошо, хорошо, — кивнул дедушка и улыбнулся.

— Мы дошли почти до места, где строят дорогу. Людей там полным-полно.

— Дедушка, а у нас была сегодня ласточка!

— В комнате? — спросил дедушка.

— Ласточки приносят счастье! — обрадовалась бабушка.

— Гм… — улыбнулся дедушка. — Счастье, что она хоть ничего у нас не разбила.

— Всегда ты… — помрачнела бабушка.

— Мама, — подбежал Бобеш к матери, — теперь Франтишека может немножко покачать и бабушка. А я пойду погуляю.

— А уроки ты все сделал?

— Нам теперь не задают уроков.

— Вот жизнь пошла!

— Учитель нам теперь все время читает. Недавно прочел книжку о жуках.

Бобеш вышел, но тут же вернулся.

— Мама, — зашептал он, — к Веймолам идет жандарм!

— Он плохо кончит, — вздыхала бабушка.

В комнате все затихли. Бабушка подошла к двери и немножко ее приоткрыла. Ей хотелось услышать, что происходит у соседей. Но дедушка велел ей закрыть дверь. Сказал, что нехорошо подслушивать. Однако даже через закрытые двери было слышно, как заплакала соседка.

— Мама, а что там жандарм делает?

— Обыскивает.

— А что он ищет?

— Наверное, кто-нибудь заметил, как пан Веймола ловил зайца, и выдал его полиции. Теперь будет суд.

Все было именно так, как и предполагала мать. Лесник заметил в лесу Веймолу, донес на него, и жандарм пришел его арестовать. Но самого Веймолы не было дома. При обыске жандарм нашел одного зайца, запрятанного в шкафу, другой жарился в духовке. Веймолова ничего не скрывала. Она только просила войти в их положение, рассказала, как они голодали, как сам Веймола был без работы. Вот эти-то ее рассказы, жалобы и слезы и были слышны в комнате соседей даже через закрытые двери.

— Да, нищета, конечно, может довести до крайности. Бедный человек должен быть вдвое сильнее богатого, — сказала мать.

— Легче всего сказать о человеке, что он злой или плохой. Подумали бы лучше, почему? Богатым — им легко обо всем судить.

— А я думал, мама, что звери, которые живут в лесу и вообще бегают по свету, для всех.

— Наверное, только мыши, милый Бобеш, — засмеялся дедушка.

— А знают эти звери, чьи они?

— Прошу тебя, Бобеш, не задавай таких глупых вопросов.

— А почему они разрешают ловить себя людям, которым они не принадлежат? Дедушка, а рыбы тоже чьи-нибудь?

— Конечно. Как же иначе! Заплатишь за них — и они будут твои.

— А бабушка мне говорила, что господь бог сотворил зверей на благо всех людей.

— Пока что кто без денег, тот на них только смотрит, — улыбнулся дедушка.

— Уходит уже, — показала мать в окно на жандарма.

— А жандарм может ловить зайцев?

— Если это не его зайцы, то не может.

— А те зайцы, которых ловил пан Веймола, были жандарма?

— Нет.

— А почему же он пришел за ним?

— Потому что он охраняет имущество. Если бы кто-нибудь обворовал, к примеру, пана Веймолу, жандарм пошел бы тогда к вору.

— Дедушка, а если бы рыбы уплыли из реки куда-нибудь в другое место, узнал бы об этом тот, кто их купил?

— Нет, не узнал бы.

— А когда их ловят, как же он узнает?

— Кто-нибудь видит, как ловят. Так и узнают.

— А по-другому никак?

— По-другому трудно.

— А ему все эти рыбы нужны?

— Не все.

— Ну, а почему же он не дает тем, кому они нужны?

— Дает, но только за деньги.

— Все, дедушка, на свете за деньги?

— Все, Бобеш.

— Только здоровье нельзя купить, — вздохнула бабушка.

— Ну, и его не хватает для того, чтобы прокормиться, — ответил на это дедушка.

Дедушка с бабушкой готовили к сушке белые грибы, а Бобеш рядочками складывал их на деревянные доски. Подравнивал ряды и приговаривал:

— Один ряд пожарников, второй ряд пожарников, третий ряд пожарников…

Наконец все грибы были разложены, мать вытерла стол и принесла вареную картошку.

Бобеш не любил чистить картошку — она жгла пальцы. Когда картошка все же была очищена, Бобеш попросил мать полить ее маслом. Бабушка назвала Бобеша лакомкой, но дедушка моргнул ей и велел помаслить картошку.

— Ничего не поделаешь, — сказал он бабушке, — парень растет, и ему нужно получше есть. Нам уж это ни к чему. Мы растем теперь в землю.

— Что ты сказал, дедушка?

— Сказал, что в старости люди становятся меньше, — ответил дедушка.

— На самом деле?

— На самом деле. Они ведь приближаются к могиле.

Кто-то сильно хлопнул дверями в сенях.

— Наверное, Веймола вернулся домой. Опять будет скандал.

Дедушка был прав. Через минуту раздались пронзительные вопли Веймоловой и Марушки.

— Придется к ним зайти, — сказал дедушка и отложил ложку.

Бабушка советовала не вмешиваться в чужие дела. Но мать согласилась с дедушкой. Она опасалась за соседку и за Марушку. Но вдруг двери открылись, и вошла сама Веймолова, заплаканная, с растрепанными волосами.

— Я убежала, — плакала она. — Он меня убил бы, наверное…

Дедушка вышел в сени, но Веймола загородил ему дорогу. Он был явно пьян и взбешен.

— Домой! — кричал он с порога.

— Потише, сосед, потише! Приди в себя.

— Вы знаете, она меня выдала, и я должен сесть теперь в тюрьму! Я никогда еще не был в тюрьме. Ну хорошо, оставайся здесь!.. И ты тоже беги скорей к матери!

Веймола втолкнул в комнату и Марушку. Марушка упала, да так и осталась сидеть на полу.

— Нет, вы посмотрите только, что он делает!

Бобеш расплакался, маленький Франтишек — тоже.

— Наверное, все-таки придется идти за жандармом, — сказала мать.

Веймолова пыталась помочь Марушке встать, но та плакала и стонала. Среди рыданий можно было разобрать, что у нее болит голова, что отец ее ударил.

— Этого еще недоставало! — возмущалась мать Бобеша. Из соседней комнаты раздавались оглушительные удары и слышалось дребезжание посуды. На счастье, жандарм оказался близко и услышал шум. Он вошел в комнату, где Веймола, охваченный яростью, разбивал топором мебель и посуду. Через минуту все утихло, и жандарм увел Веймолу.

— Вот это у нас квартирка! — вздыхала бабушка.