Маленький Бобеш

Глава 50 ЗАБАСТОВКА

В воскресенье после обеда Бобеш остался с матерью вдвоем. Отец ушел на фабрику, а дедушка с бабушкой были у соседей. На улице падал густой снег, и ветер сметал с крыш мягкие снежинки. У Бобеша было плохое настроение, потому что ему хотелось пойти на лыжах, а мать его не пускала.

— Будь умником, Бобеш. Что делать на улице в такую погоду? Кататься сейчас просто невозможно. Снег залепит все глаза. В такую вьюгу и на пять шагов ни зги не видать. Посмотри-ка в окно, там ведь как в мучном ларе.

— Тогда пусти меня хоть, на двор. Я хочу сам посмотреть, что творится на улице.

— Ладно, на двор беги. Убедись сам, а лыжи оставь в сенях. И знаешь, Бобеш, если ты не будешь слушаться, мне придется пожаловаться отцу.

— Не бойся, мамочка, я побуду немножко на дворе, чуть-чуть пройдусь по улице и сразу же вернусь. Расскажу тебе, что там делается.

Но Бобеш не остался на улице и одной минуты.

— Мамочка, знаешь там нечем дышать — такая там метель. Снежище валит, ветер свистит, иголки бьют в глаза, и от ветра просто захлебываешься — никак не выдохнешь. Ты права, мама, сегодня на лыжах кататься нельзя.

— Ну вот видишь! Теперь сам убедился.

— Наверное, сегодня отцу трудно работать, да?

— Да, но отец к такой непогоде уже привык. Когда он служил на железной дороге, ему приходилось в такую погоду работать на улице.

— И он мог дышать? Ведь я никак не мог выдохнуть.

— Значит, ты теперь понимаешь, как достаются отцу деньги. Вот поэтому мы и должны беречь каждый крейцар. Достаются деньги трудно, а получаешь их всегда мало. Сосиски, Бобеш, легко купить, а как трудно на них заработать! Куда труднее, чем съесть.

— И теперь у отца такая же тяжелая работа?

— Сам знаешь, что тяжелая. У парового котла стоять — это нелегкое дело.

— Вчера отец говорил, что будет забастовка. Что такое забастовка?

— Это когда рабочие перестают работать.

— Значит, и сегодня забастовка?

— Нет, сегодня просто воскресенье. Сегодня законный нерабочий день. В воскресенье и в праздники никогда не работают. Но, когда рабочие бастуют, они не работают и в будни. Рабочие отказываются работать потому, что их несправедливо обижают. Например, когда фабрикант платит мало денег. Рабочим тогда не хватает зарплаты даже на еду, а они должны еще платить за квартиру, им нужна одежда, белье. У многих есть дети, но на детей денег уже совсем не остается. Они просят фабриканта немного прибавить им денег, а фабрикант не соглашается. Тогда рабочие говорят: «Нам этих денег все равно не хватает, мы так работать не можем». И не выходят на работу. Вот это и есть забастовка.

— А что тогда делает фабрикант?

— Ну, когда фабрикант видит, что из-за простоя он понесет большой убыток, он прибавляет немного денег. А когда у фабриканта полные склады товаров, рабочие ничего своей забастовкой не добиваются. Иногда им потом приходится наниматься даже за еще меньшую плату, чем была.

— Что же, мама, иногда, значит, и фабриканту не нужны рабочие?

— Ты же слышал, что фабрикант Дакснер уволил половину всех рабочих. Рабочие наготовили ему много мебели. Фабрикант не знает, кому ее продать. Мебель перестали покупать. У Дакснера делают не только мебель, но и двери, рамы — в общем, все, что нужно для строительства домов. Теперь зима, домов не строят. Значит, никому сейчас не нужны ни окна, ни двери. Вот фабрикант и думает: «Зачем я буду платить рабочим? Я ведь не могу сейчас продать мебель. Зачем мне нужны полные склады шкафов, столов, стульев и кроватей, когда их теперь никто не покупает? Я лучше перестану на некоторое время производить мебель. И не начну до тех пор, пока всю ее не распродам. Рабочих прогоню и фабрику закрою».

— Так, значит, это фабрикант бастует, да?

— Нет, Бобеш. Когда фабрикант останавливает работу, это не называется забастовкой. Это называется локаутом.

— Локаут?

— Да.

— Так, значит, мама, теперь, когда фабрикант Дакснер прогнал рабочих, он объявил локаут?

— Да. А рабочие хотят против этого бороться забастовкой.

— Это интересно, мама! Вот фабрикант не хочет, чтобы рабочие работали, а рабочие тоже хотят перестать работать, чтобы фабрикант взял их обратно на работу. Фабрикант опять не хочет, чтобы они работали, а рабочие не хотят работать для того, чтобы получить работу.

— Боже, Бобеш, ты, кажется, что-то напутал! Я даже сама не понимаю, что ты сказал.

— Я тоже, мама.

— Ты лучше уж меня ни о чем не спрашивай.

— Подожди, мама, я хотел только спросить: а что же фабрикант будет есть, если он запрет фабрику и не будет работать?

— О фабриканте ты, Бобеш, не беспокойся. Фабрикант всегда найдет, на что жить. Если его фабрика не будет работать хоть целый год, у него все равно вполне хватит денег.

— А где он их возьмет?

— У него капиталы. Капитал — это много денег и вообще много всякого имущества. У Дакснера, кроме фабрики, есть здесь же, в городе, несколько жилых домов. Кроме того, ему принадлежат поля и лес. В деревне у него — большое хозяйство, и в Брно есть огромнейший дом. Везде люди вносят ему квартплату. Деньги, которые он получает от своих домов и от фабрики, он кладет в сберегательную кассу, потому что они у него лишние. Там денег накапливается все больше и больше. Это и есть капитал.

— А у него сейчас уже много денег?

— Много. Больше миллиона.

— Миллион! Вот это деньги! Ведь он не сможет их истратить до самой смерти, да? А что он делает с такими деньгами?

— Чем больше у него денег, тем больше он может купить дерева, машин. Он может расширить свою фабрику, нанять больше рабочих. Они ему опять же сделают больше мебели, он ее продаст и получит еще больше денег. А благодаря этим деньгам он опять же получит еще больше денег.

— Ну, раз у него столько денег, почему же он не хочет платить рабочим? У них-то нет совсем.

— Милый мальчик, ты этого не поймешь. Дакснер — богатый, а рабочие — бедные. Богатый никогда бедному ничего не дает задаром.

— И Дакснеру ни капельки не жалко, что рабочим зимой нечего будет есть?

— Это Дакснера вообще не волнует. Рабочие теперь ему больше не нужны. Какое ему дело, будут рабочие голодать или нет, будут они зимой мерзнуть? Лишь бы у него все его денежки были целы.

— Значит, он злой человек, мама?

— Каждый, у кого много денег, — каждый таков. Так всегда было, так и есть. Большое богатство — враг всех бедных. У богатых людей всегда одна забота — удержать и умножить свое состояние. Ты вчера слышал, что сказал отец? Дакснер совсем не думает о том, что уволенные рабочие будут жить в нищете, что дети их будут голодать. Он не любит рабочих, не считает их за людей. Он заботится о них лишь постольку, поскольку они ему нужны. Если рабочие не приносят ему пользы, то какое ему дело до того, на что они будут жить? Их голод и страдания его совсем не беспокоят. Он их враг.

— Так, значит, я правильно сказал, что он злой человек?

— Да, это все от богатства.

— Выходит, богатых людей никто не любит, да?

— Богатые люди, иногда еще любят друг друга, а бедные люди, конечно, не могут любить своих врагов.

— А старостиха в Радобилицах тоже нас не любила, потому что мы бедные, да? Помнишь, она даже не хотела, чтобы я играл с Боженкой.

— Видишь, ты теперь сам понял, Бобеш. Иди что-нибудь почитай или поучись. У меня много работы и совсем нет времени здесь с тобой философствовать. Когда будешь взрослым, сам все лучше меня поймешь.

— А что такое филосо… филосо… как это ты сказала?

— Бобеш, прошу тебя, оставь меня в покое.

— А мне можно пойти к Веймолам за дедушкой? Я немного поиграю там с Марушкой.

— Ну, беги, а дедушке скажи, чтобы поскорее шел домой. Я хочу, чтобы он мне помог.

— Хорошо, мама, я скажу.

Вскоре после того, как Бобеш ушел, вернулся отец.

— Как дела? — спросила мать, едва отец открыл дверь. — Я тебя жду не дождусь.

— Как дела? Для начала нас подержали в приемной. Пришлось изрядно подождать хозяина. Ну, а дела такие. Дакснер и слышать не хочет, чтобы уволенных взять обратно. Даже, говорит, задаром не возьму. Подлец! — Отец при этом бросил пальто на стул так стремительно, что стул упал. — «Будем бастовать!» — сказали мы на это. «Хорошенько, господа, подумайте, — советовал он нам. — Забастовку все равно вы не выиграете, только себе хуже сделаете. Уволить рабочих — мое право. На моей стороне закон — ведь я плачу большие налоги государству. Помните, государство и власть всегда будут на моей стороне. А вы своими действиями вредите государству, вы идете против государства. Бастовать вы, конечно, можете, но имейте в виду: я выдержу дольше, чем вы». Представь себе, так нам и сказал, наглец! — Отец опять в волнении заходил по комнате.

— Я так и думала, что все плохо кончится, — вздохнула мать.

От соседей вернулись дедушка с бабушкой. Дедушка, как только увидел отца, сразу с порога спросил:

— Ну, что вы решили?

— Завтра начинаем забастовку. Отступать больше нельзя. Наших условий Дакснер не принял.

— Господи, боже мой, забастовку! Вот беда! — испугалась бабушка.

— Молчи, ты этого не понимаешь! — оборвал ее дедушка и обратился к отцу: — А у вас есть хоть какая-нибудь надежда? Вы думаете выиграть?

— Дакснер угрожает, но мы должны защищаться. У нас другого оружия нет. Наше единственное оружие — забастовка. Товарищи из столярного цеха нам сказали, что Дакснер должен уступить, иначе он не сумеет вовремя сдать заказ для Вены. Конечно, Дакснер рассчитывает на штрейкбрехеров… Но он обманется. Все столяры идут вместе с нами.

— Ну, тогда, я думаю, вы можете и выиграть, — сказал дедушка и пошел к печке выбить пепел из своей окованной трубки.

— Мне это, Йозеф, не нравится, — начала бабушка, — я скажу тебе прямо. Сейчас у тебя какая-никакая, а есть работа. Что ты заботишься о других? Разве кто-нибудь заботился о тебе, когда ты летом шесть недель был без работы? Зачем ты ввязался в это дело? Зачем ты вступил в эту… как это называется… в организацию? Зачем пошел к социалистам? Ну, так…

Бабушку перебил дедушка:

— Что ты все ворчишь? Ты ведь до самой смерти не поймешь, что на свете делается.

Бабушка погрозила деду пальцем:

— Я все хорошо знаю, хорошо понимаю! Пока Йозеф не ходил по собраниям, пока не перешел к этим социалистам, он был совсем другим человеком. Мирным и разумным… А теперь, как стал получать их газеты, читать безбожные книжки, так… Разве могут что-нибудь бедные люди сделать против богатых? Разве в силах они пойти против? Бастовать? Вышлют против вас жандармов, да еще и арестуют… Тем дело и кончится. Не дай бог, доведет Йозеф всю семью до беды… Выгонят его с работы, арестуют, а что дадут ему потом эти социалисты?

Бабушка от гнева вся покраснела и говорила, почти не переводя дыхания. Отец, мать и дедушка хмурились при ее словах — чем дальше, тем больше. Мать даже схватила бабушку за руку, которую та все время поднимала вверх, чтобы придать значительность своим словам.

— Прошу тебя, мама, замолчи, ведь…

Но бабушка не дала матери договорить:

— Хорошо, буду молчать, замолчу совсем, но увидите — слова мои сбудутся, добром это не кончится! Нет! Господа всегда были на свете, и бедные люди всегда были. У господ было право и власть, а бедные должны были подчиняться и работать. Это уж так. На том свет стоит, и по-другому никогда не будет.

Дедушка во время этой бабушкиной речи поднялся с лавки. И теперь он почти кричал:

— Ну, хватит, слышали мы эти речи! Я тебе тоже кое-что скажу. Пока будут на свете такие глупые люди, как ты, Дакснеру и ему подобным всегда будет хорошо. Да, ты права. Бедные люди были испокон веку, но глупые люди тоже были испокон веку. Правда, всегда были также и умные люди. И вот, слава богу, глупых людей на свете убавляется, и будет их все меньше и меньше. Люди учатся думать, люди кое-что уже сумели выдумать. Вот посмотри, что только на наших глазах появилось: автомобили, аэропланы и всякие другие изобретения. Ну, и раз люди способны на такие вещи, почему бы им не могло наконец прийти в голову, что существует на свете великое мошенничество и великая несправедливость, если тысячи людей обязаны работать на одного?

Дедушка нервничал и вертел своей трубкой прямо перед носом бабушки. Бабушка все время отклоняла голову назад, опасаясь, как бы ненароком трубка не задела ее. Отец поддерживал дедушку:

— Правильно, отец, правильно.

Дедушка от быстрой речи и от возбуждения стал задыхаться и поэтому снова сел на лавочку набить себе трубку. И уже с лавки, как будто объясняя, почему он так разошелся, добавил:

— Меня всегда выводит из себя, когда она (то есть бабушка) каркает. Вечно она пророчествует, что все плохо кончится, что на свете все должно остаться по-старому, как и было испокон веков.

Бабушка теперь от всех отвернулась и смотрела на улицу. Видно было, что она обижена. Дедушке она ничего отвечать не стала, только рукой махнула, глядя в его сторону и словно бы говоря: «Мели, Емеля…»

В дверях появился Бобеш. Дедушка увидел его и снова обратился к бабушке:

— Помни, мир идет к лучшему! Теперь уже буду пророчествовать я. — Он показал трубкой на Бобеша: — Вот когда этот маленький мальчик вырастет, он скажет, что прав был я, а не ты. Он будет жить в лучшем мире.

Бобеша эта дедушкина речь очень удивила. Он не знал, о чем дедушка говорит, почему все так серьезно смотрят. И совсем он не понял, почему после слов дедушки наступила такая тишина. Мать не хотела, чтобы горячий спор между дедушкой и бабушкой продолжался дальше, и поэтому поспешила спросить у Бобеша:

— Ты что так рано пришел домой? Захотел есть, или вы с Марушкой уже наигрались?

— Есть я еще не хочу. Но к Веймолам зашел Гонзик и зовет меня кататься на лыжах. Говорит, на улице уже хорошо.

— А уроки ты сделал? — спросил отец.

— Сделал.

— Тогда пойди на минутку, только далеко не ходите и, как станет темнеть, возвращайтесь.

Этого Бобеш только и ждал. Они сразу поехали с Гонзиком к кирпичному заводу. Но Марушку с ними не пустили: ее мать боялась, как бы она не простудилась в такой мороз.

— Сейчас я тебе, Бобеш, кое-что покажу, — сказал Гонзик, когда они выехали.

— А что? — спросил Бобеш.

— Вчера я учился прыгать на лыжах.

— Прыгать?

— Да, вот сейчас увидишь.

На горке Гонзик показал Бобешу мостик:

— Это я сам сделал.

— Вот эту лесенку из снега?

— Да, этот мостик.

Мостик был из утоптанного снега полметра высотой. Гонзик влез на гору и поехал прямо к мостику. Как только он доехал до него, то сразу же оттолкнулся и пролетел по воздуху больше трех метров. Потом опустился на склон горы, съехал до самой реки, там повернулся и остановился.

Бобешу захотелось тоже попробовать, и он сразу же взобрался на гору, чтобы сделать такой же прыжок. Гонзик кричал ему снизу:

— Коленки держи вместе, к мостику подъезжай с согнутыми коленями, а когда въедешь на него, выпрямляйся! Ноги выпрями и как можно больше наклоняйся! Если не наклонишься, то сразу упадешь на спину!

Бобеш сам успел проследить, как все это делает Гонзик, и теперь, делая свой первый прыжок, послушался совета Гонзика. Прыжок действительно ему удался.

— Жаль, — сказал Бобеш, — что с нами не могла пойти Марушка. Вот она бы на нас посмотрела!

— Знаешь, Бобеш, мы этот мостик сейчас сделаем повыше, хотя бы на метр. Вот тогда будут прыжки! Как ты думаешь?

Мальчики натаскали на мостик снегу и сделали его значительно выше. Первым на мостик въехал Гонзик. Пролетел он по воздуху действительно намного дальше — наверное, метров пять — шесть, — но на равнине, куда он опустился, сразу же полетел вверх тормашками. Бобеш, глядя на Гонзика с горы, смеялся. Он был рад, что теперь и у Гонзика что-то не получилось. «Вот сейчас я Гонзику покажу, — думал он, — как надо прыгать!» Бобеш доехал до мостика, выпрямился, наклонился, но… затем сделал еще большее сальто-мортале, чем Гонзик. И при этом — бог знает, как это получилось — он разорвал себе штанину от кармана до самого низа. Теперь снова смеялся Гонзик, а Бобеш готов был заплакать.

— Как же это так? Чем же штанину-то ты разорвал? — удивлялся Гонзик.

— Это палка попала ко мне в карман.

— Видишь, я говорил тебе: «Прыгай без палки».

— Как же мне идти домой? — жаловался Бобеш. — Это мои единственные штаны, я в них и в школу хожу.

— Ничего. Знаешь что? Пойдем к нам, отец тебе их зашьет — никто и не заметит. Твои дома даже и не узнают, что ты разорвал штанину. Подожди здесь внизу, а я залезу наверх и попробую еще раз. Теперь, наверное, получится.

Но и второй прыжок у Гонзика не получился. Он закончился внизу, как и первый, кувырком. Гонзик все думал, почему такая неудача — ведь он прыгал совершенно правильно, — и вдруг догадался:

— Я знаю, Бобеш, почему мы все время падаем! Мы так далеко летим, что попадаем уже на равнину. А при прыжке с мостика обязательно нужно приземлиться на склоне. Поэтому надо этот мостик сделать в другом месте, повыше. Завтра после школы мы сюда придем и сделаем мост на самом верху.