Маленький Бобеш

Глава 8 СТЕКЛЯННЫЙ ШАР

На дворе заметно похолодало. Тучи поредели, и между ними проглянуло ясное небо. «Какое синее небо! — подумал Бобеш. — Узнать бы, отчего оно синее?» Поразмыслив, с чем бы его сравнить, Бобеш сказал:

— Небо синее, как папины глаза.

Он зашлепал по грязи, с интересом наблюдая, как грязная жижица проступает у него между пальцами, а на земле остаются отпечатки ног.

Бобеш пошел проверить, за кленом ли радуга. Пропасть она не пропала, но краски были уже не такими яркими, как прежде. Конец радуги почему-то был не на земле, за кленом, а терялся где-то далеко за лесом. Бобеш полюбовался на радугу. Он никогда не видел этого прекрасного зрелища и в простоте душевной думал, что радуга впервые показалась на небе. «И откуда она взялась, такая разноцветная?» — удивлялся Бобеш.

Стоило ему побыть на свежем воздухе, как его опять потянуло побродить. Ведь на улице так хорошо, гораздо лучше, чем дома, особенно когда ясно и никакого дождя нет. На земле образовались маленькие ручейки. Бобешу захотелось остановить их. Он направил ручеек к грязевой дорожке, и получился пруд. Бобеш очень обрадовался новому занятию. Теперь можно сделать Верхний пруд и всякие другие пруды. Но воду не так-то легко было запрудить. Когда ее набралось побольше, она прорвала Бобешеву плотину и помчалась дальше, к ручейку.

Бобешу довольно скоро надоело это, ему не терпелось взглянуть на большой пруд, а еще больше захотелось пойти к дому с исполинскими оленьими рогами, повидать того нарядного мальчишку. Чтобы мать ненароком не заметила его из окна — тогда, уж конечно, велит вернуться, — Бобеш старался держаться поближе к забору. Очутившись у соседского дома, где мать уже не могла увидеть его, он припустился бегом к пруду. На этот раз вода в пруду показалась Бобешу совсем желтой и было ее гораздо больше, чем всегда. Стоя на плотине, он заметил плескавшихся рыб.

— Что это они? Почему так прыгают? Надо будет дедушку спросить.

Низко над водой летали ласточки. Позавидовав их быстрому полету, Бобеш размечтался, как хорошо было бы самому сделаться ласточкой, полететь в усадьбу, посмотреть в окно, что поделывает Боженка. К дому с оленьими рогами тоже можно бы слетать. А там уж известно, что он сделает. Клюнет в голову того противного мальчишку, собьет с него зеленую шляпу с длинным пером. Тот, конечно, нюни распустит, такого задаст реву, ох, батюшки! Или, например, если обратиться в рыбу, можно бы куснуть за ногу того самого мальчишку, когда он станет купаться. Рыбы, наверное, кусаются. Ведь дедушка говорил, что в море водятся рыбы, которые могут и человека проглотить.

Размышления Бобеша прервал детский крик. Он осмотрелся по сторонам — никого нет. А все же где-то поблизости играли дети. «Ага, — подумал Бобеш, — они, наверное, под плотиной». Так и оказалось. Под плотиной собрались мальчишки и девчонки, постарше и помладше Бобеша. Они делали пруды, кричали, переругивались. Бобеш заколебался: подойти к ним или нет? Он опасался, как бы ребята не напали на него и не отколотили. Но те уже успели заметить его и окликнули:

— Ты чей? Идем к нам играть!

Бобеш подошел. Тут были трое мальчишек, страшно оборваных, чумазых и растрепанных, и две девочки — те тоже выглядели не лучше.

«Почему мать не зашьет им одёжу?» — подумал Бобеш и спросил старшего, самого обтрепанного мальчишку:

— Что делает твоя мама?

— Не твоя забота, дурында!

— Я вовсе и не дурында, меня зовут Бобешем.

— А чего ты такие дурацкие вопросы задаешь?

— Вот и не дурацкие!

Бобешу не понравилось, что мальчишка оборвал его и вдобавок скорчил рожу. Но он рассудил, что тот старше и благоразумнее с ним не связываться, а то еще вздует. А все же любопытно, отчего все эти ребята такие нечесаные, грязные и оборванные?

«Наверное, у них матери нет», — заключил Бобеш.

Он знал, что есть дети, которые растут без матери, некому их умыть и причесать. Ему вспомнилась грустная песенка про сиротку; ее однажды пела мать, он тогда даже расплакался.

«Дай-ка я еще одного спрошу, вон того поменьше — он хоть побоится меня», — не сдавался Бобеш.

— Эй, ты! — окликнул он мальчишку. — Где ваша мама?

— Где надо, — невозмутимо ответил тот, не глядя на Бобеша и продолжая шлепать по грязи; брызги летели ему прямо в лицо и на голову.

«Что за противные мальчишки! Попробую узнать у девчонок…» И Бобеш обратился к девочке, которую все называли Манчей. Большеротая, с большими, навыкате глазами, девчонка глянула на Бобеша, ничего не ответила, но скорчила такую рожу, что стала походить на мартышку.

«В жизни не видел таких негодных детей!» — подумал Бобеш, но смолчал, решив, что они тут все свои и в случае чего живо отколотят.

Он принялся носить глину, дерн, камни. Ребята затеяли строить высокую плотину. Они хотели запрудить пруд и насажать туда маленьких рыбок, а после, когда рыбки станут побольше, выловить их.

— А как вы будете их ловить? — поинтересовался Бобеш.

— Тащить за усы из воды.

— За усы? Так ведь у рыбов нет усов!

Все рассмеялись.

— И откуда ты только взялся, такой олух? — сказал ему старший мальчишка.

Бобеш приуныл от их насмешек. Он вовсе над ними не смеялся.

Вскоре пришла еще одна девочка, повыше Бобеша, с ребенком на руках. Ребенок был в грязной, рваной рубашонке и сосал тряпицу, завязанную узелком. Бобеш знал, что это самодельная соска — хлебный мякиш завязывают в тряпочку и дают ребенку сосать.

— Вы дождетесь, идолята! — сказала девчонка. — Вам еще за это влетит, почему дома не сидите! Где у вас гуси? Тебе, Тонда, велено было дрова складывать. А ты, Гонза, иди картошку чистить. Мать вас ищет. Я вот ей скажу, что вы тут играете, она вам шеи-то накостыляет!

— Попробуй только, пожалуйся, обезьяна! — огрызнулся старший. — Я те тогда все космы выдеру — и не возрадуешься!

Ребенок на руках у девчонки раскричался; она затрясла его; соска выпала у него изо рта прямо в грязь. Девчонка подняла соску, вытерла о грязный передник и стала совать ее в рот младенцу. Но тот отворачивался от соски, выплевывал ее и орал пуще прежнего.

— Вот возьму и утоплю тебя, горластый! — И девчонка шлепнула малыша.

«Хорошо, что я уродился не у них дома! Рос бы с эдакими детьми — уж мне бы доставалось!» — подумал Бобеш, пожалев маленького.

Ребенок вскоре утихомирился. Девчонка посадила его на мокрую траву, а сама убежала к остальным строить плотину.

Он начал подбирать с земли камешки и совать их в рот. Опасаясь, как бы с маленьким не случилось беды, Бобеш подошел и отнял у него камешки. Ребенок опять раскричался. Тут подлетела девчонка, треснула Бобеша по затылку. У него прямо в глазах потемнело.

— Не трожь его, паршивец! Что он тебе сделал?

Бобеш заплакал и сказал сквозь слезы:

— За что ты меня бьешь? Ведь ребеночек камешки ел, а я хотел у него отобрать.

— А тебе какое дело? — упрямо сказала девчонка. — За собой лучше гляди, а нашего ребенка не трожь!

Видя, что Бобеш плачет, все ребятишки запели:

Они скакали вокруг Бобеша. Один мальчишка залепил ему комком грязи по носу. Бобеш заплакал еще горше — он просто не знал, куда деваться. Вдруг он вскрикнул. Один из озорников набрал в шапку воды и вылил ему за шиворот, приговаривая:

— Я тебя крещу, я тебя крещу!

И сам при этом дико гоготал. Потом все разом стихло. Бобеш не успел опомниться, как очутился один, а ребята разбежались.

— Паршивцы, дармоеды! Ишь, разбаловались! Вот я вас! — прогремел чей-то голос.

У Бобеша от страха затряслись поджилки. Огромный, бородатый оборванный мужик гнался за детьми по плотине, размахивая ремнем.

Бобеш вскочил и тоже понесся во всю прыть. Он так и решил, что бородач вынырнул из-под земли и, должно быть, это вовсе не человек. Нагнав ребят, мужик принялся стегать их ремнем, одного повалил на землю; большой девчонке тоже досталось. Потом он поднял малыша, которого уронила девчонка. Вообразив, что теперь мужик погонится за ним и примется бить его, Бобеш припустился вниз с плотины. Оглянувшись, он увидел, как остальные ребятишки тоже бегут под плотину. Бобеш улепетывал со всех ног, но, на его беду, земля после дождя была скользкой. Он поскользнулся и шлепнулся прямо в грязь, растянувшись во всю длину. Вид у него был — страшно сказать: руки все в грязи, грязь набилась в нос, рот, залепила глаза. Вдруг он почувствовал, что кто-то схватил его и поднял вверх; он даже крикнуть не успел от ужаса. Это и был тот самый мужик.

— Эй, картопля, ты что в грязи валяешься? На кого ты стал похож, тебя родная мать не узнает! Пойдем к нам, хоть обсохнешь немножко!

— Я вас боюсь! — с отчаянием крикнул Бобеш.

— Не бойся, глупый! Чего меня бояться? Я не кусаюсь.

Мужчина утер Бобешу лицо и понес его в низенький домишко под плотиной.

Внутри там было сумрачно, маленькие окошки с выбитыми кое-где стеклами были заклеены промасленной бумагой, пола вовсе не было, вместо него — утоптанная, как на току, земля. В воздухе стоял дым и смрад, кругом было не убрано.

Бобеш прижался к мужчине, словно боясь, как бы тот не спустил его на земляной пол к ребятам, которые после изрядной порки ревели вовсю. Мужчина посадил Бобеша на лавку и цыкнул на детей:

— Ну-ка, займитесь делом, не то еще подбавлю, растрепы! — И он наградил кое-кого из ребят подзатыльниками.

Только теперь Бобеш с ужасом заметил, что у бородатого всего одна рука; пустой левый рукав был заправлен в карман пиджака.

«Вот бы не хотел такого отца!» — подумал Бобеш, продолжая всхлипывать.

— Манча, возьми тряпку, — сказал мужчина, — да малость оботри мальчонку, а куртку посуши на печке.

Манча вытерла Бобешу лицо грязной тряпкой, сняла с него курточку. Потом мужчина и его жена начали расспрашивать Бобеша, как его зовут, где он живет, что делают отец и мать — словом, хотели разузнать у него множество вещей. Бобеш не поспевал отвечать.

— Я твоего дедушку хорошо знаю, — сказал мужчина. — Добрый он человек.

— Наш дедушка хороший, — живо подхватил Бобеш. Теперь однорукий мужчина уже не казался ему неприятным и страшным.

— У вас дома еще дети есть или один ты?

— Один я.

— Ну, тогда вам хорошо, да и тебе тоже. Ты, наверное, не изводишь отца с матерью, как наши идолята, или тоже изводишь?.. А ты, видать, плут, только, пожалуй, набалованный немножко, верно?

Сидя на лавке у печки, Бобеш наблюдал, как двое мальчишек перебирали за столом горох. Когда никто за ними не следил, они проворно набивали горохом рот и ели. Как только мать заметила это, надавала им затрещин.

Бородатого мужчину прозвали в деревне Безручкой. Несмотря на свое увечье, Безручка ловко вязал березовые веники. Делал он и щетки; ему помогал старший сын, которого Бобеш видел впервые, — у плотины его не было. Тот все ухмылялся, глядя на Бобеша, и при этом страшно выпучивал глаза.

Маленький ребенок, который у пруда брал в рот голыши, сидел на земляном полу и играл в чурочки. Двое мальчишек и девочка собирались пасти гусей. Еще недавно эти трое ревели оттого, что им влетело, а теперь опять озоровали. Лица у всех были в грязных полосах, потому что они размазывали слезы грязными кулаками.

— Мама, есть хочется!

— Еще ничего не наработали, а уж опять есть? — прикрикнула на них мать.

— Не осталось ли чего-нибудь? — не унимались те.

— Там вон немного супу, только все не выхлебайте!

— Мама, они всё съедят! — закричали мальчишки, перебиравшие горох.

— Небось не съедят!

— Ну, выберут всю картошку, оставят одну воду.

— Не твоя забота, делом занимайся! О еде-то вы больше всего стараетесь, а как работать — так нет!

Мать достала из духовки суп, налила в миску и дала ребятишкам, которых посылали пасти гусей. Они с жадностью набросились на еду, вылавливали картошку, ссорились из-за нее; один даже ударил другого ложкой по лбу.

— Вот отниму у вас, и ничего не получите больше, пойдете вечером без ужина дрыхнуть! — ругалась мать, видя, что они дерутся за едой.

— Он, маманя, выбирает одну картошку, скотина!

— Ладно, помалкивай, у тебя тоже губа не дура! Смотрите, как бы вам обоим не попало!

Мальчишки и девочка ушли пасти гусей. Бобешу стало скучно, и он запросился домой.

— Погоди, пока куртка просохнет.

— Наши будут искать меня, — сказал Бобеш.

— А ты найдешь дорогу? — спросил Безручка.

— Думаю, найду.

— Пожалуй, вряд ли найдешь. Лучше повремени минутку.

Кончив перебирать горох, мальчишки стали играть на полу в чурочки и ушки. Чурки были повозками, а отбитые от кружек ручки — коровками; коровки тянули возы. Бобеш расхрабрился и подошел к ребятам поиграть. Он рассказал им, что дома у него есть солдатик, разрисованный кукленок, картинки, две пуговицы; есть и такие же ушки от кружек, а одно даже фарфоровое.

Ребята только посмеивались, слушая про Бобешевы сокровища. Бобешу показалось, что им это и неинтересно. Тогда он спросил, какие у них есть игрушки и вообще во что они играют.

Мальчик, которого звали Тондой, сходил в сени и принес оттуда какую-то вещицу, завернутую в тряпочку.

— Постой, — шепнул он. — Это надо незаметно, чтобы батька не увидел.

Они сели спиной к Безручке, который кстати не обращал на них никакого внимания. В тряпочке оказалась диковинная штука с зубчатыми желтыми металлическими колесиками. Это был механизм от старого будильника.

— Какой чудесный! — изумился Бобеш. — Где это ты достал?

— Купил.

— Купил? Разве такие прекрасные вещи продают?

— Не верь ему, — сказал Франта. — Что купил, это верно, только знаешь как: купил, нашел, насилу ушел, если бы догнали, еще бы дали.

— Как так? — удивился Бобеш этому странному ответу.

— Ну ты и балда, видать! Неужто не знаешь?

Узнав, что Тонда просто-напросто украл эту вещь, Бобеш еще больше поразился.

— Погоди, у меня ты еще не то увидишь, глаза вылупишь!

— Как — вылуплю?

Франта не ответил, только засмеялся. А Тонда сказал:

— Такого дуралея, как ты, Бобеш, я сроду не видел.

Франта и вправду принес просто роскошную вещь. Это был стеклянный шар величиной с гусиное яйцо. Внутри шара были великолепные цветы всевозможных тонов, на цветах блестели капельки вроде росинок, и все было как живое.

— Кто это тебе купил? — спросил изумленный Бобеш.

— Это так же куплено, как те колесики от будильника.

— Значит, тоже краденое? — оторопело прошептал Бобеш, не веря, что можно украсть такую дивную вещь.

Мать не раз говорила ему, что воровать нельзя, что хорошие дети никогда не воруют. «Значит, они нехорошие дети», — подумал Бобеш. Он заколебался, сказать ли им о том, что воровать нельзя, или лучше промолчать. А может быть, Безручка никогда не говорил им этого и они просто не знают?

— Ребята, а ваш отец знает, что вы шар украли? — прошептал Бобеш.

— Здорово живешь! Где же ему знать? И вообще, что ты все какие дурацкие вопросы задаешь? Думаешь, он бы нам позволил?

— А зачем же вы берете? Ведь знаете, что нельзя!

— Вот чудила! Мы и без тебя знаем, что нельзя, да если нас не поймали, почему же не взять? Батька вон в лесу дрова крадет — это ведь тоже не полагается. Главное, чтобы не поймали.

«Насчет этого надо дома спросить», — подумал Бобеш.

— И вообще, — сказал Франта, — какое твое дело? Не ты брал, чего же ты беспокоишься? В том месте, где мы взяли шар, таких еще много.

— Где? — полюбопытствовал Бобеш.

— Знаю я! Тебе только скажи, а ты потом где-нибудь и ляпнешь. Про эти дела кому попало не рассказывают.

— Я никому не скажу, правда.

— Не верю я тебе.

— Ах, — вздохнул Бобеш, — мне бы такой шар! Чего бы только я за него не дал! И разрисованного кукленка, и солдатика… ну все-все! Это же такая чудесная вещь, я ничего лучше не видел. Слушай, Франта, отдай мне шар, а я тебе за него дам солдатика. Знаешь, он совсем как живой! — Про то, что у солдатика нет одной руки, Бобеш умолчал.

— А ну его, твоего солдатика, на что он мне сдался! Батька еще увидит да бросит в печку. Небось шар-то он не бросит.

Франта и Тонда завернули свои сокровища и понесли их прятать. Они боялись, как бы Безручка не увидел; тогда и вещей этих могли лишиться, и порки не миновали бы.

Бобеш не переставал думать о чудесном шаре. Хоть бы узнать, где они есть… Попросил бы отца — уж он бы непременно купил один. Конечно, такой шар очень дорого стоит: ведь это же настоящее чудо.

— Я пойду домой, — решил вдруг Бобеш.

— Что ж, беги, коли так, да опять не кувырнись, шпингалет, — сказал Безручка. — Дойдешь ли сам до дому-то? Ну-ка, Франта и Тонда, сходите с Бобешем, проводите его немножко, Они возле большого клена живут. Знаете, где?

— Знаем! — в один голос ответили мальчишки.

Они были рады-радехоньки вырваться из дому. Тут и играть было тесно, того и гляди, какое-нибудь дело дадут, в придачу и подзатыльник, а в этом нет ничего приятного.

Безручка был известен в деревне как человек грубоватый, хотя и не злой; детей, в особенности своих, он никогда не баловал.

Франта и Тонда так заторопились, что чуть не вытолкали Бобеша за дверь. Вспомнив, что он не простился, Бобеш вернулся, приотворил дверь и, просунув голову в щелку, крикнул:

— До свиданья!

— Счастливо! — отозвались Безручка и его жена.

На дворе один из мальчишек заметил:

— И что у тебя за барские замашки! Да разве ребята прощаются? Просто смех один! Держал бы ты при себе свое «до свиданья». Сдалось оно нашему батьке! И вообще ты какой-то чудной — не можешь даже до дому один дойти!

Бобеш вздохнул и промолчал. Ну и мальчишки! Сами они, видать, никогда не здороваются и не прощаются. Отца, наверное, совсем не любят. Что ни скажут, все с насмешкой.

Не нравились они Бобешу, и все же он немножко завидовал им. Рядом с этими ребятами Бобеш чувствовал себя сущим младенцем, точно он и рта не умел раскрыть. Ухватки у них были прямо как у взрослых парней. Рассказывая что-нибудь, они кривили губы, поднимали брови. Или Франта, например: заложит одну руку в карман, а другой размахивает в воздухе, как это делают большие, и поминутно подтягивает штаны. Тонда очень ловко плевался сквозь зубы: плевок цыкал и отлетал далеко. Говоря между собой, оба частенько вставляли: «чудила», «голова садовая», «черта лысого»; знали всякие ругательства. В общем, Бобеш пришел к выводу, что Франта и Тонда умеют то, чего примерным детям уметь не полагается. Однако, когда ребята не смотрели на него, он попробовал плюнуть подальше, но заплевал себе весь подбородок и штаны.

Франта и Тонда уже год ходили в школу, хотя были немногим старше Бобеша.

— Ребята, — сказал Бобеш, когда они шли по плотине, — ну прошу вас, скажите, где есть такие шары?

— Никак не можем… Верно, Тонда? Это тайна.

— Тайна — это что?

— Ну, когда никому нельзя говорить.

— Я тебе, Франта, дам за это красивую пуговицу, — улещивал его Бобеш.

— Не нуждаюсь. Пуговица — это ерунда… Верно, Тонда?

— Конечно.

— Так я дам вам пуговицу и фарфоровое ушко.

— Иди ты со своим ушком и с пуговицей! Ты воображаешь, что тайну прямо так и можно говорить? Ты знаешь, что мы побожились?

— Это как?

— Ну и болван ты! Подумать только, не знает даже, что значит божиться!

— Правда не знаю.

— Ну слушай. Положим, я скажу тебе какую-нибудь тайну. Ну хотя бы такую, что вот у Боровины, под старым дубом, зарыт клад. Клад тот преогромный, никто о нем не должен знать. Иначе, если кто узнает, пойдет, выроет клад и унесет, а ты только облизнешься.

— А зачем облизываться?

— Помалкивай лучше, коли бог убил! И эдакому поди открывай тайны!.. Видал, Тонда?

— Ни бельмеса не понимает. Куда такому рассказывать — он все растрезвонит!

Бобешу было очень обидно, что ребята считают его самым что ни на есть глупым. И только потому, что он не знает каких-то особенных слов и не понимает их диковинной речи. Он молчал, усиленно обдумывая, как бы выведать у мальчишек, где они украли стеклянный шар.

— А я вам, ребята, не верю, — лукаво начал он издалека.

— Чему не веришь? — спросил Франта.

— Почему это не веришь? — вставил Тонда.

— Не верю, что вы этот шар украли и что у нас в деревне есть такие шары. Вы, наверное, у отца взяли. Потому и прятали от него — боялись, как бы он вам не сказал: «Ну-ка, положите шар на место, не раскидывайте тут всякое добро!»

— Ба-ба, как наш Бобеш хитрить начал! — смеялись мальчишки. — Хочешь, забожимся, что мы его и вправду украли?

— Забожитесь.

— Ей-богу! — в один голос сказали те.

— Ну, положим, украли. А где? Вот и не знаете!

— Ишь ты, не знаем! Сам потом проболтаешься, да? Нет, брат, не такие мы дураки!

Понимая, что эдак ничего от них не выведаешь, Бобеш замолчал; ребята тоже молчали. Тонда по временам плевал сквозь зубы. Однако молчание Бобеша подзадоривало мальчишек.

— Так как же, Бобеш, теперь веришь, что мы шар утащили?

— И верю и не верю. Я же не знаю, где вы его взяли, — как я могу верить?

— Ты как считаешь, Франта? — подмигнул Тонда.

— Ну что ж, пожалуй, можно сказать, если он не проговорится, — пожал плечами Франта.

— Забожись! — предложил Тонда Бобешу.

— А зачем?

— Побожись, что ты никому не скажешь. Мы тебе покажем, где.

— Ей… ей-богу! — робко, с запинкой выговорил Бобеш; у него и язык не поворачивался.

— Э-э, надо так: «Ей-богу, никому не скажу!»

Когда Бобеш повторил эти слова, Тонда добавил:

— Ну, а если ты все-таки выдашь нас, то уж тебе не поздоровится. Мы сперва изобьем тебя, а потом утопим!.. Верно, Франта?

— Конечно.

У Бобеша мороз по спине пробежал. Мальчишки нагнали на него такого страху, какого он в жизни не испытывал.

— Слушай, а ты нам дашь ушко и пуговицу, а?

— Дам.

Ребята повернули назад на плотину, спустились вниз на ту сторону, где Бобеш еще ни разу не бывал. Они дошли до небольшого свежевыбеленного домика с чистыми окнами. Перед домом был решетчатый забор, окрашенный зеленой краской, за забором палисадник, а в палисаднике множество цветов. Возле окон на стенах были нарисованы цветы. Домик Бобешу очень понравился.

В нем жил стеклодув Иранек. Неподалеку, в лесу, находился стекольный завод. Там плавили в печах стекло из кварца, которого в округе было вдоволь. Там же изготовляли из стекла бутылки, стаканы, безделушки и разноцветные литые шары — пресс-папье.

На передней стороне дома было два окна, а на боковой — одно маленькое, с частой решеткой, но незастекленное.

— Видишь, — сказал Тонда Бобешу, — тогда они вон на том маленьком окошке были. Это окно в кладовке, туда редко кто заходит.

Боковое окошко было довольно высоко от земли, и мальчишки не могли разглядеть, есть на нем что-нибудь или нет.

— А как же вы взяли шар, коли окно так высоко?

— Я уперся руками в стенку, согнулся, Франта взобрался ко мне на спину, а потом я приподнялся, и тут уж Франта легко достал шар.

— А еще там оставались? — шепотом спросил Бобеш.

— Шары-то?.. Сколько их там еще было, Франта?

— Штуки четыре.

— Правда? — изумился Бобеш.

— Тс-с! Не кричи! Надо сперва поглядеть, не дома ли хозяева. Если дома, так трудновато будет.

— А в тот раз дома были?

— Нет, в поле, а Иранек на заводе.

Тонда обошел дом, чтобы проверить, отперто ли.

— Везет! — крикнул он вернувшись. — На дверях замок — значит, можем поглядеть, там ли шары.

— Эх, черт, пожалуй, мы могли бы еще хоть один взять.

— Нет, знаешь, номер не пройдет… — Тонда кивнул на Бобеша. — Проговорится где-нибудь, тогда от батьки дома такая вздрючка будет, ой-ой-ой! Шкуру с нас спустит!

— Знаешь, — обратился Франта к Бобешу, — наш батька так может отлупцевать, что потом целую неделю сесть боишься. Так тебя ремнем отполосует — живого места не оставит. Я однажды спер у лавочника два рогалика. Тот меня поймал, нажаловался отцу… Так, ты знаешь, я по полу катался. Кабы мать не вступилась, он бы меня насмерть забил.

— А зачем ты воровал? — спросил Бобеш.

— Голодный был.

— Голодный?

— Ну да. Ты, видать, не голодал. А мы, брат, частенько так. Верно, Франта? Батька иной раз продаст веники, деньги пропьет, нам и жрать нечего. И потом, нас ведь много, все равно как апостолов.

— Кого?

— Ну, апостолов. Их не то двенадцать, не то четырнадцать было.

— И вас двенадцать?

— Ага. А вас сколько?

— Я, мама, папа, дедушка и бабушка.

— Дурачок, я спрашиваю, сколько вас, детей. Дедушка ведь не ребенок.

— Только я один.

— Э-э, тогда ты по-барски живешь!

— Нет, мы бедные.

— А мы беднее… Верно, Тонда?

— Ну да. Мы, пожалуй, во всей деревне самые бедные. Куда тебе равняться с нами, когда ты один-единственный!

— А тоже еще говорит, что бедные! Дом у вас есть?

— Есть.

— А корова?

— Есть. Пеструха.

— Что же ты, чудила, рассказываешь, будто вы бедные, если у вас и дом и корова есть! У нас, брат, вовсе ничего нет. Домишко и тот не наш, мирской. А вы совсем даже не бедные. Мы вот — да. Батька говорит: мы, как церковные мыши, бедные.

Бобеш удивлялся, как это можно хвастаться тем, что бедный. Ведь Боженка, например, именно поэтому не стала с ним дружить.

— А куры у вас есть? — спросил Бобеш.

— Куры? Это есть, и гуси есть.

— Ну, хватит зря толковать! Еще придет кто-нибудь, и ничего у нас не выгорит. Раз никого нет дома, попробуем туда поглядеть. А ты, Бобеш, молчок, могила!

— Ей-богу, не выдам! — с готовностью сказал Бобеш.

— То-то! А теперь следи, как бы кто не пришел, пока мы будем смотреть. В случае чего, хлопни в ладоши — мы тогда сразу убежим.

— Ладно!

Понимая, что ребята затевают недоброе, Бобеш все же не мог совладать с собой. Он испытывал чувство гордости, что его приняли в компанию как приятеля, от него не скрывали никаких тайн. Правда, при воспоминании о матери у него холодела спина, но Бобеш успокаивал себя тем, что он, собственно, ничего дурного не делает, а только сторожит.

Тонда пригнулся к стене, уперся в нее руками. Франта влез ему на спину. Тонда понемножку стал выпрямляться. Франта ухватился рукой за решетку и заглянул в окошко.

— Тут! — прошептал он.

— Тащи! — шепотом сказал Тонда.

— Сколько?

— Хотя бы всем по одному!

— Так много нельзя.

— Почему?

— Их тут пять.

— Тогда бери два, да поскорее, а то я не удержу, ты тяжелый.

Франта просунул руку в просвет решетки, вытянул шар, бросил вниз на траву, потом еще раз просунул руку и бросил второй шар. Спрыгнув с плеч Тонды, он подобрал один шар, Тонда — другой, и оба шепнули Бобешу:

— Бежим скорей, живо!

Минуя дома, мальчишки помчались за деревню и остановились в лесочке. Тут они присели и стали разглядывать шары.

— Я думал, ты три возьмешь!

— Зачем?

— Один для Бобеша.

— Да ведь у нас и так три. У тебя же один дома есть.

— Ты что же, думаешь, я ему тот отдам?

— Ну, так я тоже свой не дам!

— Ладно! — расхрабрился Бобеш. — Если вы мне не дадите шар, я про вас расскажу.

— Попробуй только — тогда всыплем!

— Ну, а вам еще больше всыплют!

Ребята видели, что от Бобеша так легко не отделаешься.

— А что ты нам дашь?

— Пуговицу и ушко.

— Этого мало. Давай в придачу кукленка.

— Ну ладно. Только я сам выберу, какой мне понравится.

А выбрать было очень трудно. Оба шара были великолепные. В одном были две розы — красная и желтая, и на красной розе сидела нарядная бабочка. Внутри другого шара были две маленькие фигурки — кавалер и барышня. Они держались за руки, а над ними два голубка касались клювами, как будто целовались.

— Я возьму вот этот, с бабочкой, — сказал Бобеш.

— Идет. Но только сегодня же принесешь своего кукленка.

— Принесу.

— Обязательно, смотри! Забожись!

— Ей-богу!

— Смотри, а то и правда всыплем!

На большаке, который пролегал через лесок, послышались шаги.

Мальчишки глянули туда и обомлели.

— Бежим! — шепнули они.

Бобеш не успел сообразить, в чем дело, а те уже улепетывали со всех ног в лес. Он припустился следом за ними. Когда ребята наконец остановились, Бобеш спросил, зачем надо было бежать.

— Чудила, ты знаешь, кто шел? Сам стеклодув Иранек!

— Да ну?

— Ага.

Бобеш вздрогнул. Только теперь до него дошло, какую нехорошую проделку они совершили.

— Ну, мы идем домой, а ты, Бобеш, смотри поскорее приноси кукленка!

Бобеш постоял, постоял, поглядел вслед мальчишкам, убегавшим по направлению к большаку. Потом залюбовался красивым шаром и забыл обо всем на свете.

Однако надо было тоже отправляться домой, иначе поругают. Дорогу он знал, здесь он уже был в тот раз, когда шел от лавочника.

По пути Бобеш раздумывал, стоит ли похвалиться дома новой игрушкой. Пожалуй, не стоит, а то еще начнут расспрашивать, где взял. Тогда придется все рассказать, а это, конечно, не понравится отцу с матерью. Вдруг он забеспокоился, куда бы спрятать шар. Карман был маленький, а когда Бобеш все же ухитрился засунуть туда тяжелый шар, ему стало казаться, что вот-вот спустятся штаны. В руке тоже нельзя нести — увидят. Он заметил присохшую на куртке и штанах грязь. Дома, понятно, поругают и за это.

Несколько раз вытаскивал он шар, хоть и надпарывал при этом карман. Насмотревшись, опять упрятывал его, пока наконец не дал себе слова не смотреть больше на него до самого дома.

Очутившись под большим кленом, Бобеш решил не брать с собой шар, спрятать его под корнями и играть в него только здесь. Так он и сделал.

Дома, конечно, Бобешу досталось. Мать пробрала его за то, что он не послушался, опять пропадал неизвестно где.

— Рассказать бы про тебя отцу — он небось не похвалит!

Бобеш залез под стол, перебрал свои игрушки. И пожалел, что пообещал Франте и Тонде кукленка. Таким негодным ребятам просто обидно отдавать.

«А что, — подумал Бобеш, — не дам-ка я им ничего! Пускай будут довольны и тем, что я не выдал их».