Мама для Мамонтенка [СИ]

Глава 17. На осколках разбитого сердца

Аня вышла из лифта, чувствуя, что ноги стали ватными и не хотят слушаться ее. Она едва заставила себя поднять руку и позвонить в звонок. Из-за дверей доносилась громкая музыка, от которой как-то не по себе стало вдруг. С чего музыка, если так плохо? Кошки ведь сейчас на душе скрести должны. Или ей просто казалось это. Возможно, каждый человек страдал по-своему.

«Мог бы хоть бабушку пожалеть», — навязчиво пробурчал внутренний голос.

— Анька! Аня моя! — прошептал Егор, открыв двери, и притянул к себе, утыкаясь носом в шею, обжигая своим пьяным дыханием.

— Не надо! — оттолкнула его от себя, что было довольно просто сделать, ведь он едва держался на ногах.

Сделав шаг в квартиру, она замерла и перевела на Егора недоумевающий взгляд. Общая атмосфера кричала о том, что тут кто-то тусуется несколько дней подряд, но никак не готовится к похоронам. Дверь в спальню Залесского была открыта и можно было разглядеть пачку с рассыпанными по полу презервативами и красные трусики. Точно женские… С кружевами. Неприятные вибрации, появившиеся в теле, громко кричали о том, насколько все это мерзко. А в ушах так и звенел голос Мамонта… Его слова, брошенные напоследок. Все это дополняло общую картину, делая настроение более отвратительным, хоть поначалу казалось — куда уж дальше.

— Где твоя бабушка? — спросила Аня, стараясь держаться на расстоянии от бывшего.

— В санатории. Они с дедом туда уехали несколько дней назад, он на ноги начал вставать потихоньку, врачи сказали, что процедуры помогут реабилитироваться ему после инсульта второго.

— Он там и умер? — тяжело выдохнула Аня, едва сдерживая слезы.

Обидно, когда человек начинает идти на поправку, а потом вот так резко раз и уходит из жизни.

— Типун тебе на язык, как сказала бы моя бабушка. Живой он. Расслабься ты, смотрю побледнела вся аж.

Аню пробила волна возмущения. Сначала как-то слабость накатила, даже пришлось к стене прислониться, чтобы не упасть, а потом ярость стала наполнять каждую клеточку тела, делая его сильнее.

— Как ты мог такое сказать, если… Ты ублюдок, Залесский. Ты же почти похоронил близкого человека на словах!

— Твой любимый ублюдок, Анька! Родная, ты даже не представляешь, как сильно мне тебя не хватало.

Он так смело приблизился, положил руки на талию Ани, что она не сразу даже среагировать успела, но через несколько секунд со всей силы, что в этот момент была у нее, отвесила ему пощечину. Залесский отшатнулся и с обидой посмотрел на девушку, заставляя ее почувствовать себя победителем. Прижал руку к покрасневшему лицу, а затем нахмурился, прислонился к стене напротив и в глаза прямо смотреть начал, без капли стыда и сожаления.

— Дура ты, как есть дура! Если ты меня не любишь, то нахрена же сюда сорвалась? Бросила своего коллектора тогда зачем? У тебя внутри есть чувства ко мне, глупо отрицать это! Ты меня все еще любишь! Признай это для самой себя.

— Не люблю я тебя! И никогда не любила! — выпалила Аня, и почувствовала, что правду она сказала, не солгала.

Так и есть. Не было у нее никогда настоящих чувств к Залесскому, только влечение к выдуманной мечте, к парню с обложки. А как узнала его, как вся гниль эта просочилась, так уже с привычки пыталась переделать, надеялась, что сможет сделать таким, о каком мечтала.

— Тогда зачем сюда приперлась?

— Бабушку твою мне поддержать хотелось! Они же для меня как родные! Оставались со мной, когда маленькой была.

— Оставались, — Егор ухмыльнулся. — Вот только, когда сказал, что с тобой встречаться начал, так они тебя как только не назвали. Сказали, что от детдомовского отродья ждать нечего хорошего. Злились на меня.

Слова Егора больно били по живому. И самое главное, что в этот момент он не врал. Правду говорил — видно это было по его взгляду. Да и он ведь Аню не приводил к себе никогда, в свою квартиру-то ее редко приглашал, а к бабушке с дедом и подавно. Она раньше значения не придавала, а сейчас поняла — никто не желал видеть ее. В районе все считали, что ее мама совершила ошибку, взяв ребенка из детского дома.

Аня развернулась и хотела уйти, но Залесский перегородил дорогу, встал перед дверями и не хочет отпускать. Прямо на нее смотрит, своими стеклянными глазами, залитыми алкоголем, и дышит перегаром на нее.

— Уйди с дороги, — прошипела Аня.

— Я тебя не просто так позвал. Раз сорвалась сюда, значит, что-то я да значу в твоей жизни. Я про деда такое сказал, ведь по-другому твой амбал не дал бы нам встретиться. Он же во взрыве машины меня винит, да? — Аня поджала губы, ничего отвечать не стала. — Знаю, что меня. Он только не знает, насколько все серьезно. Это не я, это ребята из плохой компании. Я вложил все заемные деньги в их бизнес, они живыми людьми торгуют, Ань. Пока нос свой не совал в их дело, получал хорошую прибыль, а потом какие-то проблемы у них начались. Денег я ни фига не видел. Пошли просрочки, штрафы, серьезные долги стали нарастать, и «Партнер Профи» выкупил у банка мой долг. Вот только они слегка просчитались. Дело иметь не со мной придется. Та мафия никого не пощадит. Они мне угрожают, Ань! Если твой коллектор звонить им не перестанет, то они угрозы свои исполнят. Они убьют меня, Аня-я-я! Ты понимаешь?

Вроде бы искренне сейчас говорил Егор, и во взгляде его страх плескался, вот только жаль его не было. Возможно, это и правильно, чтобы каждый получил по своим заслугам. Вот только не понимала Аня, как эта мафия связана с Мамонтом, почему его машину решили взорвать? Он же не у них долг требовал.

— Ты поможешь мне? Поговоришь с ним? Поклянись, что поговоришь, и я тебя выпущу.

— Я не стану ни с кем говорить. Мамонтов на меня плевать хотел с высокой колокольни. Я работаю на него и не имею права говорить о личном, уж тем более просить за таких жалких людей, как ты…

Дверь открылась, и Залесский едва удержался на ногах, потому что опирался на нее. Он резко обернулся и тут же отшатнулся, потому что получил удар в лицо. На пороге стоял Павел.

— Где она? — зашипел он, и Аня вышла из-за шкафа-купе, за которым ее не было видно при входе.

— Паш, я тут. Все хорошо.

— Он к тебе не притронулся?

— Нет. Паша, говорю же, все нормально. Не трогай его. Поехали лучше домой.

Павел кивнул. Он отпустил Егора, и в это мгновение уязвленный самовлюбленный человек выглядел очень жалким ничтожеством. Униженный и брошенный всеми на растерзание собственным страхам.

Аня прошла к дверям и вышла вперед Павла. Егор что-то кричал им вслед, про шавок из коллекторского агентства, про то, что всем будет плохо, если долг продолжат требовать, про то, что ему обязаны помочь… Но никто не слушал. Ане стало наплевать на него. Надоело быть хорошей для всех, помогать людям, а потом узнавать насколько плохим человеком тебя считали.

Сев в машину Павла, она пристегнулась ремнем безопасности и отвернула голову в окно. Слез не оставалось, а вот от боли внутри такая пустыня вдруг оказалась: все горело и тупой болью отдавалось.

— Ты как себя чувствуешь? Он тебе угрожал? — заботливым голосом спросил Павел.

— Не угрожал, говорил что-то про мафию, которая грозит убить его из-за того, что с него трясут долг… О том, что именно они и подорвали машину Петра… Он не в себе. Пьет уже не первый день, видимо.

Аня посмотрела на Павла, внимательно слушающего ее. Кажется, ее рассказ заставил шевелиться извилины в его мозгу и что-то вспомнить.

— Ты знаешь что-то об этой мафии?

— Да какая мафия? У Залесского крыша едет. Он слабак, пытается свою задницу прикрыть… Скорее всего, он натравил кого-то на Петьку, кого-то, кому должен кругленькую сумму. А когда парни прознали, что машину подорвали и жизни человека угрожали напрасно, так начали угрожать самому Залесскому. Между прочим, у него есть квартира в центре, куда любовниц таскает. Пусть продаст по дешевке и долги все закроет, а не пытается на твою жалость давить.

— Да нет никакой жалости больше, — произнесла Аня, поджимая губы. — Паш, а ты как здесь оказался?

— Петька позвонил, сразу же, как только ты помчалась сюда. Залесский грозился Петру, что навредит тебе, поэтому…

— Я знаю эту историю, — устало вздохнула Аня. — Петя рассказал, вот только… Он же. Ему наплевать ведь на меня, сказал, что няню другую найти несложно будет.

— Ты действительно в это веришь? — ухмыльнулся Павел, заводя машину. — После нашего свидания с тобой мне звонил Петр, так такой голос у него был, даже я испугался. Думал, что он у меня на расстоянии душу вытрясет, если я только хоть как-то обидел тебя.

— Петя звонил тебе после свидания?

Внутри разлилось приятно тепло, и вспорхнули бабочки внизу живота от восхищения. Заметил, что она расстроена и позвонил Павлу, чтобы выяснить, что произошло. Аня замечталась, но ответ Павла врезался в ее мысли, убивая этих бабочек и втаптывая в грязь.

— Ну да, звонил. Мы же с ним поспорили, когда я тебя только увидел. Я сказал, что ты такая же, как все, и окажешься в моей постели после первого свидания, а Петька твердил, что ты девка-кремень, и я сломаюсь об тебя. Вот он и побоялся, что я тебя после свидания оприходовал и бросил.

В ушах зашумело. Кровь пульсировала в висках. Аня не понимала, почему в жизни все так сложно — почему люди не боятся играть чужими жизнями, почему не задумываются о других, почему смеют спорить на живых людей.

И Павел рассказывал все так, словно считал, что так и должно быть, что все хорошо, что он доброе дело делает.

— Значит, из-за спора ты меня в кино водил, — выдохнула Аня.

До дома Мамонта оставалось совсем немного. Когда машина завернула во двор, можно было спокойно выдохнуть. Аня понимала, что сейчас она зайдет в квартиру, прижмет Мишу к себе, и ей станет легче. Гораздо. Он единственный не врет и искренне тянется к ней. Единственный из всех. И она любит его всем сердцем. Будет и дальше оставаться няней. Пока нужна ему.

— Ну почему же из-за спора?! Нет, меня к тебе тянуло, но отчасти именно из-за этого проклятого спора испортил все. Если бы ты дала мне второй шанс… — Павел остановил машину и посмотрел на Аню так томно, что аж все внутри от отвращения свернулось, как скисшееся молоко.

— Нет, Паш, ты извини, но у нас ничего не выйдет. Разные мы слишком, — ответила Аня. — Спасибо, что привез меня. И за правду тебе спасибо.

Аня открыла дверцу и вышла из машины. Порыв сильного ветра пробрался под тонкую ткань футболки, заставляя поспешить к подъезду. Но ливень застиг ее и хорошо промочил, пока она не оказалась под крышей подъезда.

Мамонт видел, как Пашкина машина остановилась во дворе. У него в тот же момент сердце остановилось, а потом часто-часто забилось, когда заметил свою Анютку. Целая и невредимая она вышла и поспешила к дому. Все хорошо. Залесский не успел навредить ей.

Так как из-за пасмурной погоды Мишутка уснул, Мамонт закрыл двери в его комнату и поспешил в коридор. Как только в замочной скважине повернулся ключ, он уперся на костыли и направил взгляд на Аню.

Все эмоции вдруг резко спутались. Она стояла на пороге в мокрой одежде, которая прилипала к телу, очерчивая его идеальные контуры. Волосы липли к лицу, а незначительное количество косметики на нем размазалось.

— Аня, — выдохнул Мамонт, вспоминая, как совсем недавно чуть было не попробовал на вкус эти сочные губы, которые сейчас казались такими запретными.

— Ты был прав. Егор пытался заманить меня к себе обманом. Он ничего не сделал, просил, чтобы ты перестал требовать у него долг и…

— Погоди, ты переоденься сначала, а потом на кухне чай горячий выпьем и поговорим. Я должен тебе многое объяснить.

— Я уже знаю о твоем споре с Павлом. И не злюсь. В моей жизни столько фальши, что я запуталась. Я просто хочу отдохнуть от этого всего… Отключиться.

Мамонт кивнул. Он понимал, что значили эти слова. Прямо Аня не говорила, но она разочаровалась во всех. И в нем тоже разочаровалась. И объяснять, что спора, по сути, никакого не было, ну не видел никакого смысла. Вряд ли ей помог бы тот факт, что Мамонт просто не стал связываться с азартным товарищем и ничего против его: «а давай поспорим, что она в моей койке окажется», — не сказал. Да его это ничерта не оправдывало. На место-то не поставил же.

Проводив Аню взглядом, Мамонт поковылял на кухню, решив, что постарается приготовить чай сам. В конце концов, он уже чуть пообвыкся ходить на костылях, а Аня сейчас нуждалась в заботе.