Мама на Новый год. Запутанная история

Глава 61

Влада

– Простите, что вы сделали?

Егор делает шаг вперед, а я на инстинктах вцепляюсь в его ладонь. Егор только с виду такой спокойный и сдержанный. Но сейчас он напоминает пороховую бочку, готовую вот-вот рвануть. И последствия после такого взрыва будут непредсказуемые…

Аверин никак не реагирует на мои жесты. Он взбешен и нависает над врачом, которая продолжает приглушенно рыдать.

– Что вы сделали? – рявкает Егор, выходя из себя. – Что вообще происходит в этой, мать вашу, «приличной клинике»?!

– Егор Максимович, – мой репродуктолог бледнеет на глазах, отступая назад, к спасительной двери. В одном помещении с разъяренным, как медведь – шатун, Авериным становится безумно тесно и нечем дышать. – Не горячитесь, мы сейчас со всем разберемся…Не волнуйтесь, пожалуйста…Извините…

Врач выскальзывает за дверь, мы даже пикнуть не успеваем.

Признаться, я впервые вижу своего доктора настолько растерянной. И уж точно не ожидала, что она улизнет, поджав хвост, как побитая собака. Я и выбрала ее когда-то своим врачом только потому, что она всегда была уверенной в себе, несгибаемой железной леди. И внушала эту уверенность всем вокруг. Я с первой минуты общения с этим доктором поверила, что с ней я добьюсь результата.

И добилась.

Вот только, как оказывается, немного не того, на который рассчитывала…

– Может, хватит уже? – цедит Аверин сквозь плотно сжатые зубы. Осторожно касаюсь ладонью его напряженной спины и вздрагиваю.

Егор переводит на меня взгляд. Чужой. Дикий. Хищный. И, по-моему, он на самом деле готов разорвать доктора перед собой. Как зверь свою добычу.

– Вы будете отвечать на мои вопросы, или мне позвонить в полицию, чтобы вы стали посговорчивей? Вы понимаете, что совершили преступление?

Врач-эмбриолог вздрагивает всем телом. Всхлипывает, ссутуливается, как будто хочет стать как можно менее заметной. Опускает голову, глядя строго перед собой на плитку на полу. Ее руки опадают плетьми вдоль тела. Вся поза доктора как будто говорит о том, что на плечи этой женщины давит неподъемный груз.

– Не надо полицию. Я все расскажу. Давно нужно было, да я все не решалась…

– Ну?!

Валентина Владимировна, тяжело вздохнув, начинает свой рассказ. И чем дольше она говорит, тем меньше меня ноги держат. Я медленно оседаю на стул. От падения на пол меня удерживает сильная и уверенная рука Егора на плече.

– Восемь лет назад я только начала работать в этой клинике. Вакансия врача – эмбриолога была очень срочной, и меня взяли даже без опыта. Красный диплом, отличные характеристики с университета, со всех мест практик и ординатуры тоже сыграли свою роль.

– Можно ближе к делу? – рычит Аверин, а я переплетаю пальцы с ладонью на моем плече. – Я не понимаю, к чему нам знать вашу биографию? Какое она имеет отношение к делу?

– Егор…

– К сожалению, прямое, – грустно усмехается доктор. – Через десять дней так вышло, что я осталась в отделении одна: один врач ушла в отпуск, а другая попала в ДТП, долго лежала в реанимации…На меня, вчерашнюю студентку без опыта, свалилось много работы. Я разрывалась. Нет, конечно же, меня это не оправдывает, но…Я прошу прощения у вас, – Валентина Владимировна вскидывает голову и умоляюще смотрит на меня со слезами в глазах. – Прошло уже восемь лет, а меня до сих пор мучает совесть…И у меня так и не хватило смелости во всем признаться…

Доктор сбивчиво тараторит между всхлипами, а у меня все холодеет внутри. Ладони становятся влажными. Я вытираю их об бедра и, кажется, догадываюсь, что произошло восемь лет назад…

– Я все поняла очень поздно, – доктор начинает раскачиваться вперед-назад. – Повторюсь, я зашивалась, опыта не было, а результатов руководство вместе с клиентами требовало здесь и сейчас. Позднее дала себе слово, что, если поднимется шум, я сразу же признаюсь. Но месяцы шли, шли годы, и я успокоилась…

Доктор тяжело вздыхает и решительно продолжает, переводя взгляд с меня на Егора:

– Ваши фамилии – Аверины и Павловы – запомнила на всю жизнь. Потому что в тот день я делала оплодотворение вам, – указывает подбородком на меня, – а ваш биоматериал я должна была уничтожить. Вы не пролонгировали договор хранения, таковы были условия.

Егор напряженно кивает. Желваки гуляют по его челюсти, суставы сжимаемого кулака хрустят. Я сижу так прямо, как будто вместо позвоночника мне воткнули осиновый кол.

– В тот день я…перепутала пробирки. Простите меня, пожалуйста…

– Перепутали?!

– Да…Я, – сглатывает, – вместо биоматериала вашего мужа взяла материал господина Аверина. И остальное уничтожила…

Доктор снова роняет лицо в ладони и тяжело дышит. В звенящей тишине мы с Егором переглядываемся и перевариваем услышанное, стараясь осознать.

– Я сделала это машинально. Даже не заметила. Позже мне стало казаться, что я перепутала пробирки, хотела проверить, но…такой возможности не представилось – вам уже сделали подсадку.

Я не могу пошевелиться. Как будто меня парализовало. Сердце подскакивает к горлу, снова накрывает приступ тошноты. За последние дни это уже входит в привычку.

Егор стоит как мешком пришибленный. Несколько раз открывает и закрывает рот, но так и не произносит ни звука. Только зубами скрипит.

А врач решает быть откровенной до конца.

– И еще…Влада, я не знаю, планируете ли вы еще детей с мужем, но считаю, что вы должны знать…

Напрягаюсь. Дыхание сбивается, сердце колошматится. Цепляюсь за край стола. Пальцы сводит судорогой.

– Что именно?

– Я хотела сказать, что все эмбрионы, которые я пыталась вырастить из вашего биоматериала и вашего мужа, погибли. Они были с генетическими дефектами. Я поэтому удивилась, что один все-таки вырос. Да еще и такой отличник, как сказала ваш врач. После у меня и зародились сомнения…

– Дурдом какой-то, – выдыхает Егор, запуская пальцы в волосы и ударяясь затылком об стену.

В этот момент как раз открывается дверь и входит трясущаяся мой врач и какой-то солидный мужчина. Он поправляет очки на переносице, одергивает пиджак и протягивает ладонь Егору для рукопожатия:

– Я – Петр Станиславович, генеральный директор этой клиники. Я хотел бы принести свои искренние извинения за этот вопиющий случай. К слову, такое впервые в нашей практике. Уверяю вас, все виновные, – стреляет глазами в сторону эмбриолога, – будут наказаны, ну, а я от лица клиники…

– Не нужно, – поднимаюсь на ноги и покачиваюсь. Егор мгновенно подхватывает и прижимает к себе. Он – моя опора. Он всегда рядом. Как и обещал.

– Но…

– Не нужно, – повторяю уже тверже. – У меня нет никаких претензий, – оглядываюсь на Егора и улыбаюсь. Он едва заметно кивает. – В конечном итоге все вышло куда лучше…

– Согласен, – подтверждает Аверин.

Пока мой врач – репродуктолог и генеральный потеряли дар речи и растерянно переглядываются, перевожу взгляд на заплаканную Валентину Владимировну.

– У меня только один вопрос: вы больше ничего не перепутали? Моя яйцеклетка была оплодотворена биоматериалом Егора, так? И мне подсадили именно этого эмбриона?

– Да, все верно.

– Хорошо, спасибо. Пойдем? – вскидываю голову и шарю по лицу Егора. – Я хочу на воздух…Тут душно…

– Конечно, родная, – подхватывает за талию и чуть ли не несет меня на выход. – Всего доброго.

Мы вываливаемся на улицу, и я жадно вдыхаю морозный воздух. Тошнота отступает, и мысли потихоньку выстраиваются ровным рядком.

– Получается, – рассуждаю я вслух, наблюдая за мелкими снежинками, кружащимися в воздухе, – если доктор подсадила мне эмбрион от тебя, то…Тая – моя дочь. Девочка, которую я выносила и родила. Тогда…

– Детей подменили в роддоме, – подхватывает Егор, и его ярость снова прорывается наружу.

– Но кто?! И зачем?!

– Мы это выясним, родная, – глухо роняет Егор, крепко обнимая и целуя в висок. – Обязательно выясним.