Влада
На следующий день меня всю трясет по дороге в роддом. Накатывают разные воспоминания: и как ехала, корчась от схваток, как боялась и в то же время предвкушала радость встречи, еще не зная, что через каких-то несколько часов окажусь в преисподней.
Егор снова тонко чувствует мое состояние и притягивает к себе. Укладывает мою голову к себе на грудь и осторожно перебирает пряди волос. Обнимаю его за талию, а в памяти сам собой воскресает первый крик Таи. Я как наяву помню, как заплакала от счастья. Только спустя несколько секунд понимаю, что плачу наяву.
Да, я волею судьбы нашла дочь, которой меня так жестоко лишили, и которую я оплакивала столько лет. Но та боль, через которую мне пришлось пройти, она со мной на всю жизнь. Как и страх снова потерять дочь. Такое не забывается. Не стирается из памяти ластиком. С таким можно лишь научиться жить.
– Все хорошо будет, – в сотый раз терпеливо повторяет Егор. Его пальцы массируют голову, даря спокойствие и расслабление.
– Кому это было нужно? – шепчу, зная, что Аверин меня обязательно поймет. – Зачем?
– Я не знаю, – цедит Егор, мгновенно меняясь. Снова становится жестким и непримиримым мужчиной. Опасным. И дико злым. – Но выясню и уничтожу.
– Виктор? Элина?
Мне кажется, я слышу, как крошится зубная эмаль Егора. И чувствую, как одна на двоих боль течет по нашим венам.
– Я разберусь. И если замешан кто-то из них…Он пожалеет.
Я знаю, что его обещания – не пустой звук. Стоит вспомнить хотя бы, как он разобрался с Ларой и директором школы…И я, признаться честно, им не завидую…
Евгений останавливает буквально напротив входа. Воспоминания все сложнее контролировать: вот так же «Скорая» остановилась прям на этом месте…Вот мне помогли выйти и довели до входа…
– Пойдем, родная, – мягко улыбается Егор и протягивает мне руку, чтобы помочь выйти. – Пора поставить точку в этой истории и оставить ее в прошлом.
Егор переплетает наши пальцы, и я следую за ним, как маленькая девочка. В регистратуре нам беспрепятственно называют номер кабинета врача Громенко и даже подсказывают, как пройти.
Молчаливом напряжении поднимаемся с Егором на третий этаж. Подходим к кабинету и синхронно останавливаемся перед ним. Переводим дыхание, прикрываем глаза. Переглядываемся, и Егор коротко стучит костяшками пальцев по двери и входит, не дождавшись ответа.
– Я занята…– врач разворачивается и тут же осекается, наткнувшись на тяжелый взгляд Егора.
– Придется отложить все свои дела в сторону, – нахально выплевывает Аверин, оглушительно захлопывая дверь в кабинет. Как хищник, медленной походкой направляется к столу врача. Я, как хвостик, за ним. – Вы узнаете меня?
Евгения Леонтьевна заторможенно подходит к своему креслу. Ставит кружку с кофе на край стола. Сжимает спинку, отворачивается к окну и о чем-то задумывается, закусив губу.
Одновременно с Егором доктор падает в свое кресло, Аверин – грациозно напротив. Я осторожно, дыша через раз, опускаюсь на край стула.
Доктор сцепляет ладони и складывает руки перед собой. Подается вперед и медленно переводит взгляд с меня на Егора и обратно.
– Узнала, Егор Максимович. Раз вы здесь вдвоем, – хрипло и как-то обреченно начинает доктор, – значит, вы узнали правду. Чего вы сейчас хотите? Расправы? Извинений?
Егор подается вперед, упираясь локтем в колено. Полосует врача штормовым взглядом. И чеканит каждое слово:
– Правду. Я хочу услышать правду, что произошло семь лет назад. Кто подменил детей? Зачем? И по чьей инициативе?
Доктор барабанит пальцами по столу. Запрокидывает лицо к потолку и что-то бормочет, глубоко вздыхая.
Я вообще не дышу. Вцепилась в края стула и сижу, боясь пошевелиться. Одно неверное движение, слово, и рванет.
– Что ж, значит, пришло время каяться в грехах…, – усмехается доктор. – Семь лет назад одновременно рожали две женщины: ваша супруга и вы. У вас, – подбородком указывает на меня, и я сжимаюсь в комок. Тяжелые воспоминания накрывают словно саваном. Но Егор снова берет меня за руку и водит большим пальцем по запястью, усмиряя бешено скачущий пульс. – У вас роды прошли хорошо. Родилась здоровая девочка, закричала сама, показатели были отличные. А вот организм мамочки подкачал: началось сильнейшее кровотечение, и пришлось проводить срочную операцию.
Всхлипываю и киваю, утыкаясь лицом в плечо. Прикусываю его, чтобы позорно не разреветься.
– Дальше, – выплевывает Егор, не сводя взгляда с Евгении Леонтьевны. Его ноздри раздуваются, как у дракона, разве что огнем не пышет.
– Дальше…Примерно в это же время в операционной боролись за жизнь и здоровье ваших жены и дочери.
Теперь уже Егор бледнеет. Ведет челюстью, но стойко выдерживает. Смотрит в упор и ожидает продолжения исповеди.
– Еще до начала операции ваша супруга кричала на всю больницу и просила спасти ее ребенка. Угрожала. Предлагала взятки всем, кто попадался на глаза. Обещала проблем каждому от своего мужа. То есть от вас. Также вы, когда я проходила мимо в эту злосчастную операционную, говорили примерно то же самое. Просили. Умоляли. Угрожали. Всучили денег. Помните? – глаза доктора сужаются, и в них впервые проскальзывает злость.
– Какое это имеет отношение к истории? – Егор едва держит себя в руках. Если бы перед ним сидел мужчина, то он бы уже был со сломанным носом. Или рукой. А так Аверину приходится сдерживать ярость из последних сил. Поднимаюсь на ноги, становлюсь позади любимого и кладу ему ладони на плечи.
Я здесь.
Я рядом.
Встречаемся взглядами.
Мы пройдем последний круг ада вместе рука об руку.
– Самое прямое.
В кабинете повисает тишина. Как на кладбище. Звенящая, гнетущая и давящая.
Мы молча сверлим друг друга взглядами. Кажется, целую вечность, а на деле – не больше пятнадцати секунд. И доктор проигрывает в этой неравной борьбе.
– Вы с супругой были очень убедительны, когда обещали, что я первой вылечу с должности и не смогу найти работу в этом городе. Проверять ваши угрозы я не имела права – на тот момент мой сын болел острым лейкозом. Нам нужно было лететь в столицу на лечение. Я поэтому и деньги взяла.
С глаз доктора срываются слезы, которые она с остервенением стирает. Евгения Леонтьевна не просит жалости, она просто оплакивает себя и то, что с ней произошло.
– Вы потеряли очень много крови. Ваши показатели были на грани, и никто не давал гарантий, что вы, Влада, выкарабкаетесь. Я думала…думала, так будет лучше для всех, – добавляет тихо, опустив низко голову. – Малышка будет в благополучной любящей семье, а ваш муж, если вы не выживете…Ему не придется возиться с новорожденной.
– Но я выжила…– едва ли не вою.
Боже, какая несправедливость! Кто она такая, чтобы вершить людские судьбы и вот так решать, кому и как будет лучше?! Кто она такая, чтобы лишать ребенка матери и обрекать людей на то, через что мне пришлось пройти?!
– Вы выжили, да, – эхом повторяет, глотая слезы. – Признаюсь, честно, в первый момент, когда стало понятно, что кризис миновал, я хотела все отыграть назад. Но потом снова вспомнила все угрозы, а позже мне позвонили из клиники и сообщили, что сыну стало хуже. Я подумала, что…вы, Влада, молодая, можете родить еще. А Элина, она…эта авария стала роковой. Она вряд ли когда-то сможет стать матерью. Меня обнадеживало, что ваша дочь в надежных руках…
– Вы ненормальная…Чокнутая…Какого черта вы вообще работаете врачом?! – кидаюсь вперед, чтобы придушить эту с*ку, но в последний момент Егор ловит меня за руку и крепко прижимает к себе.
– Я не прошу прощения, нет, – глухо бормочет доктор. – Такое невозможно простить. Лишь хочу сказать – не старайтесь. Я сама себя уже наказала…
Егор молча поднимается и тянет меня к выходу за собой. Непонимающе гляжу на Аверина. Но он не поворачивается в мою сторону.
– Вы, надеюсь, понимаете, что угрозу, данную семь лет назад, я воплощу сейчас? Вы здесь больше не работаете, Евгения Леонтьевна. Нигде в этом городе.
– Да, конечно, я понимаю, – смиренно соглашается доктор.
Мы почти выходим, Егор даже нажимает на ручку двери и толкает ее. Но на пороге неожиданно оборачивается:
– Те деньги-то хоть помогли? Стоила игра свеч?
Врач смотрит в упор долгим взглядом. Слезы струятся по ее щекам нескончаемым потоком, и она даже не старается их утереть.
– Нет. Мой сын умер.
Не прощаясь, мы выходим из кабинета. Не глядя по сторонам и не останавливаясь, выходим на улицу. И только там я позволяю себе вдохнуть полной грудью. Запускаю морозный воздух в легкие, и у меня начинает кружиться голова.
– Господи, я даже помыслить не могла, что так бывает…
Егор молчит. Его челюсти плотно сомкнуты, взгляд сощурен и направлен вдаль. Он как будто не здесь.
– Егор, – осторожно касаюсь плеча любимого.
– Все в порядке. Влада, я понимаю, что тебе может быть тяжело, но…Ты покажешь мне, где захоронена моя дочь? Я должен знать…Должен.
– Мы пройдем через это вместе, – переплетаю наши пальцы и сжимаю ладонь любимого. – Пройдем и оставим в прошлом, – возвращаю Аверину фразу, которую он сказал мне перед входом в это самое страшное место в моей жизни.