MAYDAY

Глава 7.

– Как дела, Док? – спросила Кристина, войдя в лабораторию.

– Прекрасно! – отозвался мужчина, что-то увлеченно разглядывая в микроскоп, – я тебя заждался. Ты только посмотри, что я обнаружил! – он на секунду оторвался от окуляра.

Заметив, каким возбужденным выглядит доктор, Кристина приблизилась к микроскопу. Напротив стола располагалось окно. Дневной свет, отражаясь от снега, отлично подсвечивал приборное стеклышко. Заглянув в окуляр, девушка приготовилась к чему-то необычайному. Но ее ждало разочарование. Со вчерашнего дня здесь ровным счетом ничего не изменилось.

– И что именно я там должна увидеть?

– Смотри внимательней.

Девушка удрученно вздохнула, выпрямилась и отошла от стола:

– Тысячу раз уже смотрела! И ничего, кроме признаков разложения, там нет.

Собеседник самодовольно хмыкнул и скрестил руки на груди.

– Мы вплотную подобрались к разгадке мутации. Я не хотел раньше времени тебе говорить, нужно было все проверить самому, – пояснил он и торжественно продолжил, – но теперь я уверен, ДНК нового штамма AVE-7 встраивается в геном человека, изменяя его. Ты представляешь? У вирусологов данное явление называется рекомбинацией генов. Зараженный не умирает и не воскресает. Я всегда считал это чушью! Человеческий организм изменяется согласно новому коду и начинает функционировать иначе. Ну, что же ты молчишь?

Он радовался, как ребенок. Как будто речь шла не о тысячах монстров, кишащих за стенами, а просто о слегка покашливающих от гриппа людях. А потому Кристина даже не пыталась скрыть своего раздражения.

– Откуда данные, Док?

– Очень правильный вопрос! – похвалил мужчина. – Давай, все покажу – вместе они припали к микроскопу. На предметном стеклышке виднелись знакомые волокнистые структуры. – Ранее мы принимали разрушенные волокна за результат действий анаэробных бактерий – он говорил почти шёпотом, словно боясь вспугнуть этих самых бактерий, – а что, если процессы разложения здесь ни при чем. Эти ткани сами по себе измененные?

Кристина отодвинулась от окуляра и встретилась с горящими энтузиазмом глазами собеседника. Наконец-то завладев ее вниманием, мужчина взволнованно продолжил:

– Образец попал к нам свежим. После смерти прошло каких-то один-два часа! – казалось, еще немного и прозвучит громкое: «Эврика!». – Ткани никак не могли разложиться. Они начали меняться гораздо раньше, в процессе заражения.

В его словах была логика, но… откинувшись на спинку стула, Кристина несколько мгновений молча изучала лицо Крамара (как оказалось, именно так звучала его настоящая фамилия, но сам мужчина предпочитал, чтобы его называли Доком). До пандемии он работал генетиком. Исследовал бесплодные пары, проводил анализ эмбрионов на предмет жизнеспособности при ЭКО, словом, так или иначе совей деятельностью способствовал деторождению, а потому Крамару было особенно тяжело признать, что миллиарды зараженных – потерянные жизни. Именно поэтому он продолжал исследования, тешил себя гипотезами и надеждами, вместо того чтобы смириться, приспособиться к жизни в лагере и найти в нем свое место.

Отчасти Кристина понимала, почему полковник и Док на дух не переносят друг друга. Пока первый разгребал ворох ежедневных проблем, второй отсиживался в башне из слоновой кости. Нет, девушка не осуждала наставника, пожалуй, он – последний значимый ученый на Земле и еще сделает свои открытия. Как знать, возможно, он прав и за стенами бегают живые существа, чьи гены навсегда изменил вирус. Возможно… но маловероятно!

В ясные дни с высоты Кремлевских башен открывался отличный обзор. Можно было беспрепятственно наблюдать за тварями. Хотя увлекательным это занятие едва ли назовешь. Большую часть времени они проводили, роясь в мусорных кучах и пожирая очередной труп. Все их существование сводилось к двум функциям: есть и спать. Однажды Кристина видела, как, не найдя ничего более подходящего, зараженные напали на своего же сородича, разорвали его на куски и слопали. Омерзительное зрелище. Каждый раз при воспоминаниях об этом, ее начинало мутить.

– Док, – грустно начала она, – это всего лишь гипотеза. Мы не можем утверждать наверняка.

На лице собеседника вновь мелькнула добродушная улыбка.

– Мы с тобой – нет. А вот целая команда – да! – мужчина радостно потер руки. – После приема соберутся все коллеги, тогда и продолжим. А сейчас, дружок, мне нужно кое-что выяснить.

И совершенно спокойно он открыл медицинский справочник и погрузился в чтение. Глядя на его сосредоточенное лицо, Кристина вновь вспомнила отца. Когда тот был вот также чем-то очень увлечен, то совершенно терял ощущение реальности, уносясь навстречу гипотезам, идеям, выстраивая из них логические цепочки, по сложности не уступавшие спиралям ДНК. В такие моменты забывалось обо всем – еде, воде, сне, в их реальности оставалась только задача, которую следовало решить. Во что бы то ни стало. В этом они были пугающе похожи.

***

Окулист появился в лаборатории ближе к вечеру. Приземистый, коренастый мужчина, внешне очень похожий на бифокальную линзу. Все утро он разбирался с оправами и огромной кучей разнокалиберных линз, которые привезли из очередного рейда солдаты. Откуда им было знать, что брать в киоске с оптикой? Вот ребята и сгребли все, что попалось под руку, задав тем самым окулисту непростую задачку.

Приободренный появлением коллеги, Док слово в слово повторил наблюдения и продемонстрировал образец в микроскопе. Выслушав, окулист необычайно оживился и сбегал в соседний кабинет, притащив за собой терапевта, который только что закончил прием. Все трое, перебивая друг друга, как оголтелые чайки, принялись обсуждать новость дня, наполнив комнату столь специфическими терминами, что двух курсов медицинского Кристине явно не хватало. И не ей одной. Понимающе переглядываясь с вошедшей Викой, они терпеливо ждали, когда схлынет первая волна восторга.

Что касается терапевта, пожалуй, самое выдающееся в нем – «говорящая» фамилия – Хренов. И это было недалеко от истины, как доктор он оказался весьма хреновым. Вот и пациенты быстро смекнули, что к чему, и вовсю отрывались. Как только несчастного не склоняли: «хренов доктор», «терапевт хренов», «хренодеров», «пустохренов», «доктор Хрень», словом, народное творчество не скупилось на сочные эпитеты.

Сам Хренов – пегий мужик сорока пяти лет, не производил вообще никакого впечатления. На такого сколько ни смотри – все одно – не запомнишь. Единственное, что приходило в голову при воспоминании о терапевте – устойчивый запах антисептика. Казалось, Хренов пропитался им, как труп формалином. У пациентов на приеме неизменно слезились глаза, коллеги мужественно терпели, но пару раз все же попытались намекнуть на излишнюю щепетильность, однако на все замечания Хренов лишь пожимал плечами, а затем снова и снова обрабатывал руки антисептиком. Профдеформация, приправленная нервозностью – не иначе.

Когда мужчины наконец-то закончили обсуждать все нюансы открытия, настало время для самого тяжелого.

– Дело за малым, – все еще храбрясь, сообщил Крамар, – добраться до трансмиссионного электронного микроскопа и получить детальный снимок. Это значительно приблизит нас к разгадке механизма AVE-7 и, соответственно, к вакцине. Но есть одна проблема… Соколовский.

После этих слов в комнате повисла гробовая тишина. Мужчины, до того похлопывающие Дока по плечу, вдруг проявили небывалый интерес к ногтям, обуви, пейзажу за окном. Словом, все поняли, о чем пойдет речь дальше.

– Нет, Док, – неожиданно подала голос Кристина, – это половина проблемы. Солдатам ни за что не разобраться с микроскопом.

Она права. Крамар почесал наморщенный лоб, как делал в минуты наивысшего умственного напряжения.

– Мы можем объяснить, как работает микроскоп…

– Глупости! Большинство ребят закончили только школу. При попытке получить снимок, скорее всего, они сломают машину. Да чего там, едва ли им удастся даже включить микроскоп, не говоря уже о правильном расположении образца ткани.

Мужчина вздохнул. Значит, остается одно:

– Кто-то из нас должен поехать с солдатами.

По испуганным лицам коллег стало ясно – добровольцев не будет.

– Только вот кто? – с вызовом спросил окулист. У него был чрезвычайно развит инстинкт самосохранения, а потому он быстро смекнул, куда дует ветер.

Судя по резко взбледнувшему Хренову, тот тоже струхнул не на шутку. В лаборатории повисло тягостное молчание. Все обдумывали возможные варианты решения, без риска для собственной шкуры. Все, кроме Кристины. После недолгих раздумий она сообщила:

– Мои родители работали в Боткинской. Я знаю больницу как свои пять пальцев. Но это не главное. При помощи трансмиссионного микроскопа я делала снимки для своих лабораторных работ. И прекрасно знаю, как он работает.

– Нет, – тут же взвился Крамар, – об этом не может быть и речи! Ты всего лишь молодая девушка. Тебе не выдержать такого испытания. Пойду я, – самоотверженно закончил он.

Кристина закатила глаза, давая понять, что это не тема для обсуждения.

– Да бросьте, Док. Вы нужны лагерю больше, чем кто-либо. Если кому-то и удастся найти спасительную вакцину, так только вам. Лучше придумайте, как убедить Сокола выделить нам команду для поездки и аккумуляторы. А я уж проведу их до нужного кабинета, можете не сомневаться.

Когда тебе девятнадцать, крайне сложно заставить более опытных коллег считаться с твоим мнением. Но она старалась.

– Ты можешь нарисовать план больницы, – не унимался мужчина.

– Угу. А еще написать инструкцию к использованию трансмиссионного микроскопа. – девушка демонстративно спрыгнула со стола и подошла к вешалке за курткой. – Вы подумайте, а мне пора встречать Кирика.

И, оставив собеседников переваривать информацию, вышла из лаборатории.

***

На улице заметно стемнело и похолодало. Оглядевшись, Кристина поежилась и поспешила в сторону Сената. Хоть Дэн и уверял, что тимуровцы не посмеют напасть в ближайшее время, все же было боязно. Ноги то и дело увязали в снегу, а колючий, ледяной ветер пронизывал насквозь. Не прошло и минуты, как ее начала бить мелкая дрожь. И не понять, что сильнее повлияло – холод или страх быть пойманной солдатами. В комнату она вбежала, трясясь, как листик на ветру.

Кирилл уже вернулся с занятий и теперь сидел напротив буржуйки. Подойдя ближе, она поняла, брат использовал последние поленья. Эту ночь им не пережить.

– Привет! – стянув с кровати свой плед, она укутала мальчика поверх одежды и нежно провела ладонью по густым светлым волосам. – Как дела в школе?

Кирик кивнул, сильнее стянул края пледа и вновь уставился на языки пламени. Глядя на брата, она почувствовала, как сердце сжимается от жалости и тревоги.

Он почти смирился с жизнью в лагере и даже завел друзей, но единственное, к чему он так и не привык – холод. От недостатка питания и тепла брат часто болел, и Кристине приходилось крутиться, добывая брату теплую одежду и дрова, чтобы тепло в их комнате никогда не заканчивалось. Она даже буржуйку поставила рядом с его кроватью. А он все равно мерз и кашлял.

Присев рядом, девушка дотронулась до его лба и вздохнула. Брат – самое дорогое, что у нее осталось. Ради Кирика она пойдет на все, лишь бы он был цел и здоров. А потому откинув страхи, уверенно сказала:

– Я быстро сбегаю за дровами и вернусь.

Несмотря на тяжелые времена, в лагере еще оставались добрые люди. Док помогал лекарствами, Мария – едой, Сан Саныч – дровами. Эти трое стали своего рода ангелами-хранителями, если бы не их доброта и забота, им с братом пришлось бы совсем туго.

Накинув поверх куртки шарф, Кристина поспешила из комнаты. Еще днем она стянула со склада Валидол и теперь, сжимая в кармане драгоценное лекарство, пробиралась по сугробам к столовой.

Взгляд скользнул на размашистую надпись, видневшуюся прямо над дверью. Какие-то шутники написали «Ресторация Сан Саныча», но сегодня даже нелепая фраза не поднимала настроения. Дернув на себя дверь, она шагнула внутрь и тут же почувствовала блаженное тепло.

К этому моменту здесь ничего не напоминало об утренней драке, среди столов царили привычные чистота и порядок. Ну и Мария, конечно.

– Hola (привет), Кристина! – радостно прокричала темноволосая женщина, но присмотревшись, тут же осеклась. Улыбка мгновенно сползла с приветливого лица, уступив место беспокойству. – Что случилось, mi pajarito (моя птичка)? – ласково пролепетала она, причудливо сочетая русские и испанские слова.

Сделав над собой усилие, Кристина постаралась улыбнуться.

Мария – испанка, дитя Олимпиады, которая выбрала не самый удачный момент для знакомства с родиной биологического отца. Пока она изучала столицу, вирус как раз вошел в ту стадию, когда воздушные и прочие границы Москвы закрылись. Так, волею судьбы жаркая испанка навсегда осталась в холодной России. От отца Мария унаследовала голубые глаза и песню «Подмосковные вечера», которую знала наизусть. Испанские гены одарили ее впечатляющей фигурой с большой грудью и широкими, как борта лодки, бедрами. Ах, да! Еще и невероятно вспыльчивым характером. По чудовищному стечению обстоятельств женщину определили на кухню, где к этому моменту уже хозяйничал не менее тяжеловесный Сан Саныч. Первые дни слились в череду громких вооруженных конфликтов. По столовой летали кастрюли, поварешки, и еще никогда до этого русские и испанские ругательства не переплетались так тесно. Не проходило и пяти минут без новой вспышки русско-испанского сражения. Но после недели непрекращающихся войн в столовой показался Соколовский. Полковник пригрозил вышвырнуть обоих за стены Кремля, если они не капитулируют. И только после прозвучавшей угрозы, над кастрюлями замелькали долгожданные белые флаги.

– Кристина, привет! – следом из-за печи выплыло круглое лицо Сан Саныча. При его появлении Мария предпочла быстренько ретироваться.

Судя по настрою, главный по тарелочкам пришел в себя после утреннего побоища. Это обнадеживало.

– Привет! – девушка быстро сунула руку в карман куртки и вытащила таблетки.

Сообразив, что к чему, Сан Саныч проворно подставил пухлую ладонь и сгреб лекарства в карман. У шеф-повара была стенокардия и дрова, а у нее – холодная комната и доступ к медикаментам. Поэтому они быстро поладили.

После этого мужчина сходил в подсобку и вернулся с мешком дров.

– Спасибо. Вы очень нас выручаете, – дрогнувшим голосом поблагодарила Кристина и чуть не разревелась, когда перед выходом Мария сунула ей в руки сверток.

Глазами, полными слез, девушка посмотрела на своих благодетелей. Хотелось сказать много теплых слов, выразить чувства, теснящие грудь. Но как это сделать, когда в горле стоит ком размером с Царь-колокол. Так и не проронив ни звука, она лишь кивнула и потащила мешок на улицу.

Только когда умерли родители, она в полной мере осознала, каково это – нести полную ответственность за себя и брата. И если первое время ее состояние скорее напоминало истерику и отчаяние, то теперь наступило смирение. А вместе с тем и понимание, жалобы и слезы ничем не помогут. Ей нужно быть сильной. И точка.

***

Вот уже второй час пятая команда во главе с Дэном заседала в Спасской башне. Верхний этаж стал их негласным штабом. Именно здесь находились легендарные Куранты, чьи гигантские шестеренки некогда отсчитывали время для всей страны. Теперь же они стояли неподвижно, образуя в серединке небольшое, но очень уютное пространство для посиделок. В центре – небольшой костерок, над ним пыхтел чайник, вокруг циновки, на которых сейчас и расположились парни.

К слову, у каждой команды было свое место в лагере, где они встречались для важных обсуждений, да и просто посиделок. Одни, не мудрствуя, собирались в комнате, другие облюбовали дворцы, а пятая команда «застолбила» башню, и причин тому было несколько. Во-первых, Спасская считалась легендарной башней Кремля и символом отваги, во-вторых, она высилась более, чем на семьдесят метров над землей, а высоту Дэн любил больше всего. И в-третьих, здесь можно было говорить обо всем без риска быть услышанным.

К этому моменту команда успела обсудить все детали завтрашнего рейда, и теперь парни трепались о произошедшей драке. Молодежь еще гудела. И хотя они явно вышли победителями, русская душа требовала реванша. Дрова в костре потрескивали в унисон возбужденным крикам, словно подзадоривая собравшихся.

– Чего тут думать, – включился в разговор Пух, сверкая свежим фофаном, – надо вышвырнуть их за периметр. Сегодня приставали к девчонкам, а завтра возьмут ружья и расстреляют нас!

– Согласен! Скормить их мертвякам, да, и дело с концом! – поддакнул Иван и отхлебнул из кружки.

Понятно, этим вечером без горячительного не обошлось. А поскольку коньяка оставалось мало, его разбавляли чаем. Переняв от соседа кружку, Никита сделал глоток и поморщился – ныла опухшая щека.

– Мы таким устраивали Кузькину мать. Поднимали своих ребяток и шли стеной на стену. И разговор короткий!

Даже сейчас, вспоминая, как слаженно и бесстрашно бились парни, он испытывал дикий восторг и готов был отдать жизнь за каждого. Алкоголь лишь обострил братские чувства, наполнив сердце парня отвагой и жаждой новых приключений. Прижав руку к груди, Никитка со всей искренностью восемнадцатилетнего парня признался:

– Ребят, вот клянусь, хоть сейчас пойдем и вздуем. Только скажите!

– Ладно, герой, – посмеиваясь, осадил Рыжий и отобрал кружку, – на сегодня с тебя хватит.

Но не только Никита рвался в бой.

– Дэн, а ты чего скажешь? – уж если Пух во что-то упрется, сдвинуть его невозможно.

Все это время Дэн молча наблюдал за причудливой игрой теней от костра на стальной поверхности шестеренок и размышлял. Положа руку на сердце, он был согласен с командой. Выскочку следует поставить на место и как можно скорее. Довольно высокое положение командира фламмеров и отсутствие жесткого контроля, похоже, сыграли злую шутку, создав у Тимура иллюзию вседозволенности. Чего таить, его ребята вели себя очень вольготно, вовсю пользуясь своим положением и используя рейды прежде всего ради собственной наживы. В то время как прочие фламмеры рисковали жизнями, добывая еду для выживших, эти ублюдки добрую часть продуктов попросту присваивали себе. Недовольство по этому поводу росло с каждым днем. В лагере то там, то здесь слышалось роптание на зарвавшихся тимуровцев и их кабальные условия. За одну пачку крупы они требовали вернуть две, за консервы и вовсе назначали немыслимую дань. А тех, кто не мог отдать долг, привлекали к рабскому труду, заставляя мыть, стирать, чистить их обувь.

Дэн ни секунды не сомневался – это только начало. Жестокость имеет обыкновение прогрессировать. Пройдет немного времени, и Умар попытается расширить сферу влияния и захватить власть. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Озлобленный, хищный, ограниченный – он превратит лагерь в зверинец, где будут царить страх, свирепые порядки и право силы. Последние остатки гуманности и человечности исчезнут, сделав из выживших запуганную стаю дикарей.

Но вслух сказал иное:

– С Умаром разберется Соколовский, – в ту же секунду на лице Пуха возникло сильнейшее разочарование. Пришлось пояснить, – Серега, ты пойми, не все решается кулаками. В случае с Умаром нужно действовать хитрее. Сам посуди, кто он такой? Барыга, шпана, бывший торгаш. Думаешь, он не дрался на базарах? Я уверен, ему доставалось побольше нашего. Кулаками его не напугаешь и ничему не научишь. В лагере он поднялся, стал командиром, почти уважаемым человеком. На этом и стоит сыграть. Если лишить его авторитета и поддержки людей, один он ничего не сможет сделать.

Ребята переваривали услышанное, и только бывший ВДВ-шник никак не мог угомониться.

– Не нравится мне все это, – одним махом допив остатки коньячного чая, буркнул Пух. – Как по мне, понятнее кулаков ничего не бывает.

– Что предлагаешь? – из-под блестящих очков на Дэна смотрели внимательные глаза Шального. Тот первый смекнул, что у командира есть план.

– Предлагаю объединиться с другими командами. Уверен, Умар успел всем насолить. Шальной, ты вроде как ладишь с Немцем. Поговори с ним, ненавязчиво выясни отношение к тимуровцам и их главарю. И если почувствуешь, что есть контакт, организуй мне встречу с ним.

Дальше настал черед Пуха, который был на короткой ноге с Кабанчиком – руководителем второй команды фламмеров. Убедившись, что Серега точно понял, чего от него ждут, Дэн обратился к остальным:

– Рыжий, узнай, где первая команда прячет припасы. Надо сделать пару набегов, украсть что-то значимое – коньяк, сигареты, тушёнку. Пусть начнут собачиться. Игорь, поможешь с замками и при необходимости снабдишь отмычками. Никита и Ваня, ваша задача – сблизиться с молодняком из первой команды. – заметив изумленные взгляды, командир понимающе кивнул. – Знаю, это непросто, но постарайтесь. Михей, следи за обстановкой в лагере, при любых волнениях немедленно докладывай.

Ребята выглядели озадаченными, но информацию к сведению приняли.

– Но все это завтра, а сейчас по койкам! Напоминаю, ночью нам предстоит рейд, и все должны быть в форме.

За то время, что команда провела в башне, ветер усилился и теперь, словно усталый голодный пес, рыскал меж зданий и церквей, и накидывался на каждого, кто попадался ему на пути. Северо-восточный, морозный, он кусал за щеки, холодил шею, и ребята прятали лица в воротники.

На очистившемся небе ярко горели звезды. Скользнув взглядом вверх, Данила застыл. На него смотрели мириады пульсирующих огней. Именно в такие холодные, ветреные ночи небеса с пронзительной грустью напоминали ему о том, что ему никогда больше туда не подняться. Чувствуя, как сдавило горло, мужчина сглотнул.

– Завтра ударят морозы, – философски заметил Пух.

Вскоре команда миновала Чудовскую улицу и вышла на Сенатскую площадь, откуда до Арсенала рукой подать.

– Дэн, ты чего? – окликнул Шальной, заметив, что командир порядком отстал. Остальные ребята уже успели юркнуть в арку, чтобы укрыться от ветра.

– Иди, я немного постою.

– А…– понимающе протянул Димка, – свидание с небом. Осторожнее, небо коварно, а звезды слишком холодны. Лучше отдай свое сердце кому-нибудь поближе.

– Иди уже, романтик хренов.

Махнув приятелю, Дэн вновь подставил лицо далекому свету звезд.

Небо – безгранично, оно может вместить все: мечты, грусть, надежды, молитвы и радость людей. Небо – это храм, где нет границ, правил и ограничений. Именно поэтому человек поместил туда Бога, заботливо отправил в небеса души умерших, чтобы вечерами можно было смотреть в бездонную высь и разговаривать с ними. Люди просят небо о помощи и его же благодарят за счастье. Они спрашивают небеса: «за что?». А потом взволнованно шепчут: «спасибо». И нет ничего удивительного в том, что Данила Вершинин всем сердцем любил бездонную высь небес.

Он не знал, сколько стоял вот так, устремив лицо к звёздам, и уже собирался идти домой, как вдруг внимание привлекла одинокая фигурка. Инстинктивно Дэн отступил в тень, продолжая наблюдать. Незнакомец двигался со стороны церквей к Сенату и явно волочил по земле что-то тяжелое. Он то и дело останавливался и менял хват. Присмотревшись, Дэн с удивлением опознал Кристину. Дождавшись, когда девушка поравняется с ним, мужчина вынырнул из тени.

– Стоять! – от его внимания не укрылся неподдельный ужас, отразившийся на лице девушки.

Дернувшись в сторону, она выронила из окоченевших рук мешок и испуганно застыла. Выругавшись про себя, Данила осторожно приблизился. Мало того что сегодня в столовой страха натерпелась, так еще и своим внезапным появлением напугал беднягу до полусмерти. Захотелось как-то сгладить оплошность. Окинув взглядом хрупкую фигурку, заслоняющую собой ношу, он предложил:

– Давай помогу.

– Н-н-нет, спасибо.

Но Дэн уже нагнулся и легко подхватил мешок. Судя по весу и звуку, в нем лежали дрова.

Спрятав замерзшие руки в карманы, девчонка стыдливо потупилась. В лагере с дровами строго. Выдавали один паек на комнату раз в неделю. Как хочешь, так и растягивай. Сам Дэн к холоду относился спокойно, а потому в дополнительных пайках не нуждался.

Когда мужчина направился к подъезду Сената, Кристина обреченно последовала за ним. Дело ясное, ее тайна раскрыта. Оставалось надеяться, что Дэн никому не проболтается. Вместе они поднялись на второй этаж до дверей ее комнаты. Тихонько войдя, Кристина впустила Дэна и молча указала в правый угол, где хранились дрова.

Поставив мешок, гость выпрямился и огляделся. Раньше он здесь не был. Комнату освещал тусклый свет масляной лампы, да едва заметный отблеск из жаровни буржуйки. Внимание привлек письменный стол с ровными стопками книг и шахматной доской. Судя по расстановке фигур, последнюю партию так и не закончили. Жилище напоминало треугольник из-за углового расположения и имело два огромных окна, в которых без проблем проникал холод. Это ж сколько надо дров, чтобы поддерживать тут тепло? Удрученно выдохнув, Дэн заметил, что у буржуйки сидит мальчишка лет восьми. В этот момент он смотрел на него огромными от любопытства глазами.

– Привет! Умеешь играть в шахматы?

Поскольку ответа не последовало, мужчина перевел недоуменный взгляд на Кристину.

– Разговоров от него не жди. – тихо пояснила она. – С тех пор как умерла мама, Кирилл не произнес ни слова. Док говорит, что это нервное и скоро пройдет.

Вновь посмотрев на мальчугана, Дэн умолк. Что тут скажешь? Наверно, стоило как-то поддержать, успокоить, соврать о том, что все будет хорошо, но он не умел. Он умел слушать, наблюдать, а потом в тишине своей комнаты делать выводы. Чувствуя неловкость, гость переключил внимание на рисунки, висевшие над одной из кроватей. Большинство из них были посвящены танкам, огнеметам и боевой технике.

– Как и все прочие мальчишки в лагере, Кирик мечтает стать солдатом, – пояснила Кристина, – а когда-то грезил профессией ученого.

Тут любопытный взгляд карих глаз упал на противоположную стену. Там, прибитая гвоздями, висела карта.

– А кем мечтаешь стать ты? – недоуменно спросил Данила и сделал шаг к карте, сплошь испещренной непонятными линиями и знаками. – Можно взглянуть поближе?

Поучив утвердительный кивок, он вплотную приблизился к карте. Линии трех цветов – красный, зеленый и синий, то пересекались, то вновь расходились в разные стороны столицы. В некоторых местах карта была испещрена рукописными заметками. Каждая линия заканчивалась в строго определенном месте, отмеченном крупным кружком. Внимательно разглядывая схемы, Дэн вынужден был признать, что ничего подобного раньше не видел.

– Это система подземных туннелей. – прошептала Кристина и встала рядом. – Синие линии – это подземка. Но туннели метро, как ты знаешь, затоплены грунтовыми водами. Красными линиями обозначено правительственное метро. Его построили в начале Второй мировой войны и планировали использовать для отступления в случае взятия Москвы. Здесь туннели шире, чем в подземке, но там нет платформ. Видишь кружочки, – девушка указала на точки, отмеченные красным карандашом. – Места выхода на поверхность.

Один из них располагался у зоопарка, другой – возле заводских построек в Текстильщиках, еще один – за МКАДом, ближе к Одинцово.

– Выходит, они не пересекаются, – быстро сообразил Данила. – Значит, есть надежда, что второе метро не затоплено. Если так, через него можно попасть в любую точку Москвы, а также далеко за ее пределы.

– Не факт, – скептически протянула собеседница, – система туннелей располагается под грунтовыми водами. И, вероятней всего, второе метро тоже затоплено.

На карте было кое-что еще. Переплетение зеленых линий концентрировалось в самом центре столицы, их окружность едва выходила за периметр Кремля, однако, пара веток тянулись к окраинам.

– А это что? – поинтересовался Дэн, внимательно изучая чертеж.

– Самое интересное, – сверкнув глазами, сообщила девушка. – Смотри, вот здесь вход – она указала на точку внутри Кремля. – Отсюда можно попасть в сеть подземных лабиринтов. Они проходят под Кремлем и выводят в город.

Поглощенная своим рассказом, она совершенно отбросила стеснение. С разметавшимися по плечам волосами девушка водила пальцем по карте. Шелковистые пряди завораживающе блестели в свете лампы, отвлекая внимание Дэна от карты. Хотелось прикоснуться, ощутить на пальцах невесомый шелк ее волос. В какой-то момент их взгляды встретились. И снова как в первую встречу, он увидел в ее глазах облака, и несравненное чувство полета. Серебристый цвет радужки сгущался к центру, превращаясь в дымчатый антрацит. Точь-в-точь как небо, когда, взмывая ввысь, внезапно оказываешься в ловушке грозового фронта. Ее глаза манили глубиной, таили в себе свободу, бесконечность. Именно в них свое отражение Дэн любил больше всего. Она всегда смотрела на него так, словно в его власти было остановить это безумие. Тогда и сейчас.

На удачу Кристина была слишком увлечена, чтобы заметить его замешательство. Перегнувшись через гостя, она выхватила один из рулонов, хранившихся за кроватью. На секунду он ощутил аромат свежего яблока, весны, нежности и юности. Что это? Коньяк… или многодневное воздержание? Размышляя, Данила вдруг понял, в какой сложной ситуации оказался. Она – до невозможности ароматная, нежная, а он захмелевший и явно плывущий не к тем берегам. И сил остановиться нет.

Кристина села на кровать и развернула на коленях очередную схему. Благодаря краткой передышке, Дэну удалось совладать с разыгравшимся воображением и взять себя в руки. Он попытался сосредоточиться на карте. К его удивлению, это оказался план Кремля.

– Откуда ты все это узнала?

– В архиве нашла, – пояснила она, вглядываясь в его лицо, обычно хмурое и отстраненное, а сейчас такое спокойное, почти добродушное. И вдруг спросила, – почему ты улыбаешься?

– Забавно… все в лагере, так или иначе, готовят пути отступления. Радист рисует точки выживших на карте. Сокол грезит атомными реакторами, кораблями, Сибирью и еще бог знает чем, Док корпит над спасительной сывороткой. Ты изучаешь подземные туннели. Все мы лелеем мечту о безмятежном крае, где сможем спастись. Так ведь, Кристина?

Оставив карты, девушка с интересом взглянула на гостя.

– Верно, Данила, у всех есть план. А что у тебя?

Вопрос застал врасплох. До Кремля Данила думал, что спасется на острове. В Кремле понял: спасение в одиночестве. А теперь даже не знал, во что верить. Все казалось обреченным.

– Со мной все непросто. – усмехнулся он. Затем, явно желая сменить тему, вновь обернулся к стене и предложил, – стоит показать карту Соколу.

– Наверно, ты прав. Но ты не ответил на вопрос…

Послышался тяжелый вздох. Да, от этой девчонки так просто не отделаешься.

– У меня есть остров, если лагерь не выстоит, мне есть где укрыться – честно ответил он и открыто посмотрел ей в глаза.

Некоторое время она изучала его лицо, стараясь разгадать и понять. И, кажется, ей удалось нащупать первые, едва заметные ниточки, ведущие в его мир. Дэн избегал любой привязанности, любой близости, потому что боялся потерь. Как известно, они всегда сопряжены с болью. Кристина об этом знала не понаслышке. Не было ни дня, чтобы она не вспоминала о родителях.

– Да, я понимаю, – пробормотала она. – Насчет карты… для начала хотелось бы выяснить все самой. И еще, пожалуйста, не рассказывай никому о дровах. Эта комната, – она махнула рукой в сторону окна, – угловая. Сквозняк мгновенно выдувает тепло и мне не хватает установленного пайка. Приходится… импровизировать.

Взгляд Дэна невольно потеплел. Надо же молодая, совсем еще девчонка, а как-то крутится, добывает дрова, заботится о себе, брате. В груди всколыхнулось уважение и что-то еще, едва уловимое, нежное, прошлось легкой щекоткой и затаилось. Совсем некстати вдруг бросилась в глаза ее тонкая, совершенно не по погоде куртка. Если бы не длинный шарф, намотанный в три слоя вокруг шеи, наверное, девчонка совсем бы околела. И растоптанные ботинки со сбитыми носами, по которым давно плакала помойка. И где только такие отхватила? На крючке у стены висела такая же тонкая курточка, чуть меньшего размера. И стало ясно – брат тоже совершенно не готов к зиме.

– Не переживай. Я не скажу.

Эти слова немного разрядили обстановку. Девушка робко улыбнулась и вновь посмотрела на него своим особенными, удивительными глазами.

В ту же секунду в голове сработала сирена, давая понять – пора уносить ноги!

– Спокойной ночи, – кивнул он и шагнул к двери.

– И тебе, – прошелестела в ответ девушка.

Пока спускался по лестнице, прокручивал в голове строки:

…твои глаза как облако тумана, как два прыжка из темноты…где он мог это слышать?

Через минуту Данила уже шагал к Арсеналу.

Наконец, этот долгий, богатый на события день подошел к концу. И надо признать, его завершение стало самым светлым моментом. Все же помочь хорошему человеку, всегда приятно. А Кристинка была хорошей.

Невольно по губам скользнула мимолетная улыбка. Он ни секунды не сомневался, этой ночью перед выездом снова увидит в окне знакомый силуэт. Она провожала его в каждый рейд. Сначала думал, девушку просто мучает бессонница, ведь многие в лагере страдали от кошмаров, но довольно скоро вычислил: свет в ее окне горит лишь в те ночи, когда его команда выступает в рейд. От этих мыслей неизменно теплело в груди. Не спит, провожает, значит, не безразличен. Чем-то зацепил, понравился. Из всех солдат (а их здесь было немало) почему-то выбрала именно его.

И он решительно не понимал, как к этому относиться. Девушка влекла своей недоступностью, закрытостью и этой загадкой в глубине серых глаз. Одна часть Данилы тянулась к ней, другая же злобно кричала – не лезь! Он слишком хорошо усвоил уроки прошлого. Еще будучи пилотом, в его сознании прочно укрепилась мысль – никаких привязанностей. Чувства увлекали в заоблачный мир. Малейшая оплошность, несвоевременная мысль, отвлекающая от управления самолетом, и небо мгновенно опрокинет тебя вниз. Став командиром отряда, он быстро понял, новая профессия очень похожа на пилотирование. Любая слабость – это гарантия глупейших ошибок, цена которых – человеческие жизни. А любовь, вне сомнений, относилась к слабостям.

Кроме того, их жизни теперь протекают в замкнутом пространстве, в обществе ограниченного числа людей. Случись ошибиться с выбором, уйти будет некуда, сбежать тоже, а сталкиваться изо дня в день с человеком, с которым «не вышло», так себе перспектива.

А потому вопреки взаимному притяжению, предпочитал держать дистанцию. И, скорее всего, не захочет ее сокращать.

***

Этой ночью ей так и не удалось уснуть. Едва заслышав с улицы шум, Кристина припала к окну и кинула тревожный взгляд на ворота Никольской башни – единственные не заколоченные досками и не заваленные камнями. Именно через них совсем скоро пятая команда выедет за периметр. Дэн с ребятами будут вновь рисковать своими жизнями ради лагеря. И вновь столкнутся с ними… нежить, мертвяки, визгуны, зомби, твари, как их только не называли солдаты, попутно рассказывая разные небылицы про мутации, вроде трех ног, чешуи, хвоста и прочей ерунды. Но Кристина в эти бредни не верила. Еще со времен учебы усвоила: для возникновения мутаций необходимо воздействие радиации, биологический же механизм вирусов действовал иначе. Он захватывал живые клетки и инфицировал их, чтобы продолжать жить, размножаться и эволюционировать. А человечество в этой игре сыграло роль огромного биологического поля, на котором вдоволь порезвился AVE, превратив своих жертв в контейнеры без разума, памяти и жалости. Вот, пожалуй, и все, если кратко. Так что никаких хвостов и чешуи быть не могло.

Но это не отменяло главного. Одна только мысль вновь встретиться с мерзкими существами пугала до дрожи. Она слишком хорошо помнила, каково это. То путешествие в подземке до сих пор терзало ночами, заполняя тишину мерзким чавканьем. После кошмаров девушка просыпалась в липком холодном поту, разбитая, дрожащая, и еще долго и глубоко дышала, чтобы успокоить зашедшееся сердце.

И только доктор Крамар по-прежнему считал, что это все еще люди. Он искренне верил, что зараженным можно вернуть человеческий облик. И конечно же, напрочь отвергал всякую ересь про ходячих мертвецов и зомби. Профессорское звание требовало от него прежде всего анализировать факты, а к народным байкам относиться с изрядной долей снисходительности. Кристина уважала его точку зрения, но, если честно, не верила, что чудовищам можно вернуть разум. Она слишком хорошо помнила слова отца: точно так же, как вирус уродовал тела, AVE повреждал мозг. Достаточно было один раз взглянуть на снимок человеческого мозга, пораженного супервирусом. Из-за крошечных полостей серое вещество напоминало губку. Вирус буквально выел часть клеток, как и связи между ними. И никакая вакцина не способна это исправить.

Во что она действительно верила и страстно желала, так это найти спасительные антитела к AVE. Это бы стало новым шансом для человечества. И тогда, возможно, эволюционная ветвь homo sapiens не канет в Лету, а сможет продолжить свое существование на Земле. А еще Кристина искренне хотела помочь фламмерам. Они по-прежнему умирали, добывая для лагеря еду, одежду и медикаменты. И любая царапина, укус оказывались для них смертельными. А потому каждый раз, провожая пятую команду в рейд, она места себе не находила от беспокойства.

Дэн…

Она и сама не смогла бы дать четкого ответа, почему он. Возможно, подсознание закрепило за ним статус «спасителя», ведь Данила – первый, кого она увидела живым после подземки. Именно его голос стал той самой спасительной нитью, что вывела ее, брата и Дока из метро. Но с тех пор многие парни в лагере доказали свою смелость и проявили героизм. А цеплял почему-то только он. Его образ глубоко отпечатался в голове и сердце. Высокий, широкоплечий с решительным, прямым взглядом. В нем безошибочно угадывалось настоящее, жесткое и одновременно уютное, истинно мужское. Это невозможно увидеть, только почувствовать. Интуиция безошибочно определила: рядом с таким беды, потрясения, катаклизмы – ничего не страшно. Он относился к редкому типу мужчин-однолюбов, кто, сделав выбор, уже не свернет. Не бросит свою пару, когда пройдет новизна чувств, к любым ссорам отнесется, как к невнятному шуму.

В ее жизни было немного парней, но достаточно, чтобы убедиться, с Дэном все происходит иначе. Она его чувствовала. И реагировала. Каждый раз, стоило увидеть широкую спину или знакомый профиль, как каждая клеточка тела незримо тянулась к нему. Чего скрывать, она мечтала о свидании с ним. Хотела узнать его получше, открыть для себя незнакомый внутренний мир, неспешно открыться самой. Но столь же ревностно и ответственно, как Дэн нес службу, он охранял свою жизнь от любых посягательств. И всегда выглядел одиночкой.

Подумав об этом, девушка невольно вздохнула.