Мидгард

Глава двадцатая ИГДРАЗИЛ

И снова Лиф находился в пути; не в первый раз его жизнь изменилась так внезапно, но впервые он не знал, от чего бежал. Мальчик знал только одно: остаться вместе с азами он не может и скорее умрет, чем вернется в Азгард, в этот удивительно красивый, но чужой для него мир.

Золотые копыта Слейпнира быстро мелькали в воздухе. Конь нес его со скоростью ветра. Скудная приграничная полоса Йотунхайма давно осталась позади, но разыгралась буря, и стало еще холоднее. Рассвело. Чудо-конь резво мчался вперед по заснеженным равнинам Мидгарда, не выказывая при этом ни малейших признаков усталости. Лиф же, наоборот, был погружен в уныние и закоченел от холода. Он вцепился в сбрую Слейпнира, чтобы не выпасть из седла. Только когда наступили вечерние сумерки и небо затянула серая дымка, жеребец поскакал медленнее. Сначала он перешел из галопа в размеренную рысь, а потом совсем остановился.

Вздохнув, Лиф соскользнул с сто спины, упал в снег и остался лежать, пока ветер и сырость не проникли сквозь его одежду. Когда мальчик встал, он стучал зубами от холода и чуть не падал от усталости.

Кругом простиралась широкая, сплошь покрытая снегом равнина, выглядевшая мертвой и голой. Ветер выл с той же силой, что и днем, заставляя мелкий, как порошок, снег кружиться вихрями над землей. От холода было трудно дышать. Кое-где над равниной возвышались скалы или уродливые деревца, на сухих ветвях которых саваном лежал снег.

Лиф испугался. Во что превратился Мидгард? Он пережил много зим на побережье, некоторые из них были суровыми, но эта…

«Да, — с ужасом подумал он. — Эта зима принесла с собой смерть». Несмотря на непрестанный вой бури, кругом была зловещая тишина. Казалось, земля умерла. Единственным живым существом, кроме Лифа, был Слейпнир.

Слейпнир стоял рядом с ним и смотрел на Лифа печальными глазами. Из ноздрей его вылетали маленькие серые облачка пара, но дыхание коня было ровным, словно он не проскакал галопом множество миль, а весь день провел в теплой конюшне. Темные глаза Слейпнира, казалось, что-то говорили мальчику, просили что-то сделать, и их кроткий взгляд был более повелителен, чем слова Одина.

Лиф подошел к жеребцу, вытянул руку, чтобы его коснуться, но тот с тихим ржанием отпрянул и вскинул голову. Его копыта взрыли снег, из-под которого показалась твердая выжженная земля.

Мальчик сделал еще шаг и услышал плеск воды.

Лиф остановился как вкопанный. Слейпнир отступил от него еще на шаг, и мальчик заметил, как позади коня сверкнул узкий, но бурный ручей. «Это совершенно невозможно, — подумал Лиф, — ведь кругом так холодно, что даже замерзает дыхание».

Почему-то мальчик был уверен, что минуту назад ручей еще не существовал.

Он остановился, огляделся, словно ожидая других чудес, затем снова обратил взгляд к ручью и робко сделал первый шаг. Вид прозрачной воды, от которой поднимались тонкие облачка пара, пробудил в нем жажду. Поколебавшись немного, мальчик медленно подошел к ручью, опустился на колени в снег и зубами сдернул с рук перчатки. Когда он погрузил руки в воду, они дрожали. Но только одно мгновение. Вскрикнув, он вытащил их: ручей был так горяч, что его окоченевшие пальцы пронзила боль.

Лиф присел на корточки и удивленно посмотрел на воду. Вдруг он засмеялся. Ну и глуп же он был! Воображал, что это чудо, но разгадка ручья была так проста! Ручей брал начало от горячего источника, которые в Мидгарде встречаются на каждом шагу и извергают грязь или почти кипящую воду. Некоторые из них бывают такими большими, что их надо обходить за пятьдесят шагов, чтобы не ошпариться. Он покачал головой, удивляясь своей глупости, а потом осторожно погрузил в воду руки до локтей. В первую минуту ему было больно, но Лиф стиснул зубы и подождал, пока жгучее тепло распространится по рукам вверх, до плеч. Он еще долго сидел у ручья и вволю напился горячей воды, хотя на вкус она была довольно неприятной.

Когда он встал, Слейпнир убежал вниз по ручью и теперь пил, погрузив морду в воду. Лиф окликнул его, но, вместо того чтобы вернуться к мальчику, жеребец отошел от него еще дальше и снова остановился.

Лиф позвал коня снова, но тот пошел в противоположном направлении. Иногда он оглядывался на Лифа, и в его темных глазах сверкала насмешка.

«Если это игра, то жеребец выбрал неподходящее время», — с досадой подумал Лиф.

Но он сдержал гнев и не выругался, хотя недоброе слово вертелось у него на языке, и по глубокому снегу стал пробираться к белому жеребцу. Но тот поскакал дальше.

Лиф остановился и изо всех сил выкрикнул имя Слейпнира. Конь спокойно опустил морду в воду и сделал еще один глоток. Затем он с ржанием, похожим на смех, вскинул голову так, что его длинная грива затрепетала на ветру, и побежал дальше.

Так они продолжали двигаться вдоль берега ручья. Лиф был взбешен. Он снова позвал Слейпнира и во весь дух помчался вслед за ним. Конь с такой же скоростью побежал от него, иногда останавливаясь, если расстояние между ним и мальчиком становилось слишком велико. Когда Лифу это надоело и он готов был сдаться, конь оглянулся на него и остановился, но едва мальчик отдохнул и снова побежал вслед за ним, Слейпнир бросился прочь.

Они пробежали больше мили по снежной и ледяной пустыне, когда впереди них появился туман. Сначала Лиф едва его замечал, но потом он превратился в плотную серую пелену, ледяной сыростью ударившую в лицо мальчика. Силуэт Слейпнира превратился в танцующий призрак.

Лиф остановился. Его сердце громко стучало. Вдруг он испугался. В тумане повеяло теплом и послышались странные, но знакомые звуки: плеск воды, тихий шорох ветра в вершинах деревьев, пение птиц… Лиф вздрогнул. Туман становился все гуще. Вместе с шорохами появились запахи цветов, но мальчик ничего не видел. Вокруг него клубились серые облака, кружились тени, которые вряд ли принадлежали живым существам. Иногда что-то мягко и легко касалось его щеки и исчезало, когда мальчик пытался схватить это рукой.

Лиф робко сделал еще шаг и остановился. Под ногами был уже не снег, а мягкая трава. Он отчетливо услышал пронзительный крик совы и вслед за ним близкое хлопанье крыльев. Мимо него в тумане мелькнула тень.

И вдруг клубы тумана рассеялись, словно их разогнал ураган.

Лифа ослепил яркий солнечный свет. Он зажмурился, поднял руку к глазам и замер от удивления.

Мутное серое небо, заснеженная равнина, холод и буря, черные острые камни — все исчезло! В нескольких шагах от него стоял Слейпнир и на цветущем лугу щипал сочную зеленую траву, появившуюся на месте выжженной земли. Было тепло. Лиф услышал вдалеке веселое щебетание птиц. Дымящийся, окруженный ледяной кромкой ручей теперь стал шире. Чистой сверкающей лентой он причудливо изгибался среди травы.

Лиф растерянно огляделся по сторонам. Туман бесследно исчез. Позади мальчика раскинулось цветущее лето. В тридцати — сорока шагах от него неподвижно блестело озеро, похожее на большое круглое зеркало. Лишь на другом его берегу что-то бурлило и клубилось — там по камням бежал еще один ручей и маленьким водопадом впадал в озеро. Берега водоема окружали цветущие кусты и высокие, густые деревья.

Но Лиф этого не замечал, его взгляд приковало к себе необычное дерево. Оно росло на противоположном берегу озера. Лиф никогда не видел дерева выше и красивее. Его можно было бы назвать патриархом всех деревьев, настоящим великаном, возвышавшимся над озером, как гора. Его массивный черный ствол покрывали черные бугры сучьев, а сияющая крона застилала небо, насколько хватало взгляда. То, что Лиф принял за шорох леса, на самом деле оказалось шорохом листвы единственного дерева, которое было старо как мир и, наверное, старше самих богов. Оно стояло здесь уже тогда, когда Мидгард был еще пустыней, и будет стоять после того, как исчезнет человеческий род и память о нем растворится в потоке времени.

— Игдразил, — прошептал Лиф. В этом не было никаких сомнений. Слейпнир намеренно привел его сюда. Это единственное место, где он может найти ответы на мучившие его вопросы.

К Игдразилу, Ясеню Мира…

Мальчику понадобилось немало времени, чтобы обогнуть озеро, которое оказалось довольно большим. Теплый воздух, в первый момент показавшийся Лифу приятным, очень скоро разморил его. Он сбросил с себя меховую накидку, а затем плащ. Но все равно вымок от пота, когда достиг противоположного берега озера.

Лиф снова захотел пить. От горьковатой воды ручья его тошнило, он наклонился к озеру, чтобы зачерпнуть воды. Но не стал. Что-то его удержало: неслышный голос, который нашептывал, что эта вода не годится для питья.

Мальчик растерянно встал и пошел сам не зная куда, гонимый нарастающим беспокойством. Он пришел к озеру не случайно.

Вскоре он услышал голоса, смех, тонкое жужжание и стук, показавшиеся ему знакомыми. Он огляделся, зашагал прямо к дереву и влез на один из его толстых корней, твердый как камень и высотой в человеческий рост.

Перебравшись через корень, он увидел пещеру. Ограниченная снаружи изгибом мощного корня, внутри она была очень просторна. Рядом журчал ручей. В пещере стояла высокая деревянная прялка, от которой и исходило жужжание. Перед ней на узловатых ответвлениях корня сидели три женщины. Хотя Лиф находился от них довольно далеко, он смог разглядеть их лица — лица дряхлых старух. Его удивило, что старухи занимаются такой тяжелой работой, — нити, которые они пряли, были толщиной с канат. Эти нити свешивались с кроны ясеня — со стороны казалось, будто они падали с неба, — а затем, пройдя переплетение корней, уходили в пещеру, где их сматывали ловкие руки женщин. Лиф был уверен, что ничем не выдал своего присутствия. И все-таки женщины его заметили. Они на минуту прекратили работу, затем одна из них повернула голову и по-старчески медленно и устало поднялась с места.

— Сестры, поработайте немного за меня, — сказала она. — Пришел гость, я должна о нем позаботиться.

Лиф расслышал ее слова так ясно, словно стоял рядом. Когда старуха вышла из пещеры, он ее сразу узнал.

Это была норна Скулд.

«Значит, другие женщины — ее сестры, Урд и Вердани, — с благоговейным удивлением подумал Лиф. — Вместе они день за днем прядут нити судьбы».

Норна подошла к мальчику. На ее морщинистом лице появилась улыбка.

— Значит, ты нашел путь, — сказала она.

— Не я… Слейпнир… — засмеялся Лиф.

— Слейпнир? — Скулд встала на цыпочки, чтобы выглянуть из-за его плеча, — Тебе его дал Один?

Лиф не ответил, но Скулд, казалось, все поняла и лукаво улыбнулась. Она шагнула к Лифу и положила ему руку на плечо.

— Ясно, — усмехнулась она. — Один не знает, что ты его взял.

— Боюсь, теперь уже знает, — вздохнул Лиф.

Норна засмеялась.

— Дитя мое, не мучай себя понапрасну, — сказала она. — Ты не смог бы прискакать сюда на Слейпнире, если бы жеребец этого не хотел. Иногда животные бывают мудрее хозяев. Ты опоздал, — вдруг переменившимся голосом добавила она. — Лифтразил давно был здесь.

— Лифтразил? — Лиф испугался. — Здесь?

— Конечно, — спокойно ответила Скулд. — А как ты думал? Это озеро Урд. За той прялкой я и мои сестры плетем кружево судьбы людей и богов. Если в будущем вам назначено определить судьбу мира, то куда же вам идти, если не в кузницу судеб?

Судьба… Снова это слово. Лиф так часто его слышал в последние месяцы, что привык связывать с ним только плохое.

Мысли Лифа, очевидно, отразились на его лице, так как Скулд сказала:

— Сейчас ты ропщешь на судьбу, не правда ли? Тебе она кажется жестокой и несправедливой. И ты не хочешь, чтобы она исполнилась.

— Не совсем так, — прошептал Лиф. — Разве вы не можете ее изменить? — спросил он. — Ты и твои сестры?

— Мы? — Скулд выговорила это слово с таким удивлением, словно Лиф попросил ее достать солнце с неба. — Нет, Лиф, это не в нашей власти.

— Но вы же…

— Мы плетем нити судьбы, это так, — ответила Скулд. — Но не по своему усмотрению. Мы должны придерживаться заранее предусмотренного узора; Будь это даже иначе — что мы могли бы сделать? Помешать Последней Битве? Убить Суртура и его огненных великанов, а азов снова сделать непогрешимыми богами, которыми они когда-то были? Плетение времен — это очень тонкое занятие, Лиф, и куда более сложное, чем ты себе представляешь. Если мы вмешаемся в его узор, то может оказаться, что вреда от этого будет в тысячу раз больше, чем пользы.

— Неужели это плохо — стремиться помешать войне? — спросил Лиф.

— Возможно, — ответила Скулд. — Кто знает, может быть, победят Один и его азы — и мир очистится от пагубного влияния Суртура, о чем мечтают люди. Возможно, эта Последняя Битва необходима как лихорадка, которая выжигает из тела болезнь. Не исключено, что Один проиграет — и весь мир будет разрушен… Все возможно, — помолчав, продолжила она, словно задумавшись на минуту, стоит ли говорить об этом Лифу. — Возможно, после азов и людей будут жить другие или весь мир сгорит дотла, а потом появится новый народ, который будет лучше них. Если мы вмешаемся, этот народ, может быть, никогда не родится.

— Может быть? — переспросил Лиф, — Разве вы точно не знаете?

Скулд покачала головой:

— Никто не знает, что принесет будущее, даже мы. Мы чувствуем приближение каких-то событий, иногда мы видим то, что оказывается вскоре почти неизбежным. Но только почти. — Она повернула назад и указала на прялку, за которой сидели ее сестры и терпеливо работали. — Время похоже на лен, который мы прядем, Лиф. Оно пробегает через наши пальцы, и мы — первые, кто видит возникающий узор. Иногда мы вправе вмешаться — когда нити грозят запутаться или оборваться. Но даже мы не знаем будущее. — Она мягко улыбнулась. — Ты пришел сюда, потому что ты в отчаянии, — продолжила она. — Ты потерял все, что любил, и думаешь, что нет больше выхода.

— А он есть?

— Выход есть всегда, — серьезно произнесла Скулд. — Нет ничего предопределенного заранее. В руках каждого человека находится возможность определять свою судьбу. Иногда эта возможность больше, иногда меньше. Если ты хотел получить этот ответ, то ты пришел не напрасно. Но больше ничем я тебе помочь не могу. Нам запрещено вмешиваться в жизнь смертных. Что ты теперь будешь делать? — спросила она.

— Я не знаю, — признался Лиф. — Я уже не знаю, что будет правильным, а что нет.

— Я не могу дать тебе ответ на этот вопрос, — ответила Скулд. — Ты должен найти его сам.

— Не может быть, чтобы все так ошибались…

— Кто? — спросила Скулд. — Один и азы, которые верят, что ты и Лифтразил решите их судьбу? — Она покачала головой. — Нет. Они не ошибаются. Что бы ты ни делал, ты, Лиф, — их судьба, а Лифтразил — судьба сынов Огненного Царства. Но какой она будет, решите только вы, и больше никто.

— Такой же ответ ты дала и Лифтразилу?

Скулд заколебалась, затем покачала головой:

— Лифтразил приходил ко мне с другим вопросом, Лиф.

— С каким?

Скулд улыбнулась:

— Мне запрещено говорить это. Пойдем со мной.

Лиф на почтительном расстоянии последовал за норной от пещеры вдоль одного из корней, пока за его спиной не скрылось озеро.

Наконец они достигли покрытого мхом колодца, такого же старого, как сами норны. Скулд указала рукой на него и остановилась.

— Что это? — спросил Лиф.

— Колодец Урд, — ответила Скулд. — Он знает ответы на все вопросы. Но только вопросы ты должен задавать точные. Зачерпни воды — и ты узнаешь все, что хочешь.

Лиф заколебался, но потом медленными шагами подошел к колодцу. Сердце взволнованно билось, когда он перегнулся через край. В глубине колодца царила тишина и темнота, от него исходил приятный запах мха и свежей воды.

Дрожащими руками он ухватился за ворот и повернул его. Позеленевшая пеньковая веревка натянулась, и через секунду над срубом закачалось ведро, до краев наполненное прозрачной, слегка золотистой водой.

Мальчик хотел уже погрузить в нее руки, но Скулд повелительным движением остановила его.

— Подумай хорошенько, о чем ты спросишь, — сказала она. — Колодец ответит только один раз. У тебя есть время, пока вся вода не вытечет сквозь пальцы.

Лиф кивнул, закрыл на секунду глаза и зачерпнул ладонями воду. Она была теплой и необычайно мягкой, как шелковистый мох. Лифу было очень приятно держать воду в ладонях.

«Спрашивай меня, человеческое дитя, и я тебе отвечу», — почудился ему голос из колодца.

— Война… — запинаясь, произнес Лиф, — Неужели никак нельзя ей помешать?

«Нет, — ответил колодец. — Это судьба азов. Сумерки Богов уже начались».

— Спрашивай скорее, Лиф! — торопила его Скулд. — Ты хотел задать колодцу не этот вопрос.

Лиф кивнул. Вода просачивалась сквозь его пальцы. Он плотнее сжал ладони, но все равно не мог ее удержать. Струйка лилась медленно, но неуклонно. Время Лифа истекало. Но ему было трудно говорить, может быть, потому, что он боялся ответа.

— Почему? — тихо спросил он. — Почему они сражаются?

«Для этого нет причин», — прошептал колодец.

— Почему же тогда они это делают? — спросил он. — Они боги! Они должны быть мудрее людей!

«Они ваши боги, — ответил колодец. — Вы их создали, а не они вас. Как они могут быть лучше вас?»

Сквозь пальцы Лифа пролились последние капли воды, его руки стали сухими. Он получил все ответы, которые хотел.

Когда мальчик обернулся, норны Скулд рядом не было, а вместо нее стоял Слейпнир. Позади седла, тщательно связанные, лежали плащ и меховая накидка Лифа.

Лиф подошел к жеребцу, взял его за уздечку и вскочил в белое кожаное седло.

— Беги, Слейпнир, — сказал он. — Отвези меня домой. Здесь мне уже нечего делать.

Слейпнир так и сделал.

После езды, занявшей остаток вечера, ночь и следующее утро, перед ними появилось побережье и хутор. Чудо-конь пересек весь Мидгард, сначала с востока на запад, а затем до крайнего севера — поездка, которая вместо многих месяцев продолжалась только несколько дней, — и только теперь начал проявлять заметную усталость. Его дыхание ускорилось и стало прерывистым, а когда он взобрался на последний холм перед рыбацким хутором, то чуть не падал с ног.

Наконец Лиф добрался до дома. Под его ногами раскинулось побережье и маленький, состоящий из трех домов хутор.

Жеребец медленно спустился с холма, Лиф его не торопил. Отсюда три года назад все и началось. По этому склону Лиф когда-то гнал домой коров, за ним лежал берег океана, где мальчик впервые увидел корабль «Нагельфар», а в этом лесу он встретил Бальдура, и волка Фенрира…

Пока жеребец нес его к родному дому, Лиф в мыслях заново пережил свое прошлое: вот он убежал отсюда, его преследовали волки, а потом и собственный брат, он встретил альба Ойгеля и норну Скулд… Затем перед его глазами встали картины нападения на корабль, Огненное Царство и побег из него в холодные глубины преисподней, годы жизни в Азгарде и путь сюда. Круг замкнулся.

За последние несколько часов, когда он скакал по опустошенной холодом и войнами земле, мальчик понял, что имел в виду голос из колодца, когда говорил, что война неизбежна. В сущности, она уже началась. Мидгард лежал на смертном одре. Здесь неистовствовала зима. Леса и луга застыли от холода, и даже широкие реки превратились в сверкающие глыбы растрескавшегося льда. Птицы падали с неба, замерзая на лету. Все, что убереглось от стужи, разрушили люди своими войнами.

Лиф не раз встречал по пути горящие поселки и проходил по полям, усеянным убитыми, которых еще не успел засыпать снег.

Мужчины и женщины, старики и дети убивали друг друга. Мидгард умирал медленной, мучительной смертью.

Когда мальчик приблизился к хутору, его поразила тишина. Хотя кругом выл ветер и волны с грохотом ударялись в толстую кромку льда, на самом хуторе было необычно тихо. Из трубы не вился дымок, снежный покров перед домом был совершенно чист и незатоптан. «Даже здесь…» — с ужасом подумал Лиф. До последнего момента он надеялся, что, едва он окажется дома, все будет хорошо. Но он жестоко ошибся. Хутор Озруна не мог остаться нетронутым, когда весь мир был охвачен пожаром. Просто удивительно, что дом и оба сарая вообще сохранились, и Лиф предчувствовал, что внутри них не будет убитых. В этом доме наверняка не было ни битв, ни убийств, ни грабежей, как во многих других поселках, через руины которых Лиф недавно проезжал. Скорее всего, Озрун, Фьелла и оба их сына просто ушли, видя, что зима не кончается и жизнь вокруг них становится невыносимой.

Лиф спешился, повел Слейпнира через двор к сараю и толкнул деревянную дверь. Она разбухла и заклинила, и ему пришлось с усилием ударить в нее плечом, чтобы в образовавшийся проем войти самому и ввести коня. Слейпнир облегченно вздохнул. В сарае было холодно, но стены защищали от пронизывающего ветра. В углу лежала небольшая охапка сена, на которую усталый жеребец тут же лег.

Мальчик вспомнил, что он голоден. Он не верил, что в доме найдется какая-то еда, ведь если Озрун и его семейство действительно ушли, то наверняка они все взяли с собой, даже запасы пищи. Лиф вышел из сарая, тщательно прикрыл за собой дверь и направился к маленькому дому.

При виде жилища его охватило странное чувство. Только сейчас он заметил, как тесен дом — чуть больше хижины. Озрун в свое время строил его долго, но, судя по всему, ему не хватало мастерства.

Когда Лиф вошел в дом, навстречу ему ударила волна сухого, застоявшегося воздуха. Там было темно и далеко не так холодно, как он ожидал. Мальчик снял меховую накидку и бросил ее на стул.

Через минуту его глаза уже привыкли к серому, сумеречному свету, царившему внутри комнаты. Пустота дома его разочаровала, хотя он не ожидал увидеть ничего иного.

Дом был покинут, и уже давно. Повсюду лежала пыль, стены покрывал слой инея. Кругом стояли открытые сундуки; шкафы и полки опустели, одеяла с кроватей исчезли. Лиф облегченно вздохнул. Значит, семья Озруна не бежала в панике, а просто ушла.

Он снял плащ, повесил его в углу и пошел в другую комнату. Там он тоже ничего не нашел. Наконец он полез вверх, на чердак. Там на узкой, покрытой шкурой кровати лежала старуха Скалла.

Она была мертва.

Она лежала мирно, как будто спала. Ее кожа пожелтела, тело закоченело от холода, но лицо выглядело спокойным.

Скалла никогда не была добра к мальчику — за исключением последнего вечера. Может быть, она ни к кому на свете не была добра, но Лиф воспринимал ее как часть своей жизни. По-видимому, она скончалась просто от старости, ведь ей было немало лет. Ее бледное, мертвое лицо пробудило в мальчике воспоминание о том, чего он так боялся: Вечная Зима, азы, огненные великаны… его судьба. Лиф вдруг почувствовал себя так, словно собственными руками убил эту женщину.

Он настолько погрузился в горестные мысли, что даже не услышал, как позади него раздались шаги. Лишь в последний момент он испуганно вздрогнул и вскочил.

За его спиной появился молодой светловолосый мужчина, одетый в ветхие шкуры, с огромной дубиной в руке. Присутствие Лифа поразило его не меньше, чем мальчика его внезапное появление.

Лиф узнал его.

— Свен! — удивленно воскликнул он. — Ты? Ты… еще здесь?

Сын Озруна вздрогнул. Его взгляд скользнул по лицу Лифа, его доспехам и мечу. Лиф понял, что Свен его узнал, но не поверил своим глазам.

— Лиф? — прошептал Свен. — Это ты?

Лиф кивнул. Он хотел подойти к Свену, чтобы заключить его в объятия, но Свен попятился и поднял дубину.

— Не двигайся! — закричал он. — Еще один шаг — и я тебя ударю!

Лиф остановился.

— Что с тобой? — растерянно спросил он. — Я же тебе не враг! Я Лиф!

Он снова шагнул к Свену, но тот, продолжая пятиться, взмахнул дубиной.

— Стой! приказал он. Я слишком хорошо знаю, кто ты такой, Лиф. Не приближайся ко мне, а то я наверстаю то, что не успел сделать три года назад, и убью тебя па месте.

Лиф остановился.

Да что с тобой? — недоуменно спросил он. — Ты боишься меня? Почему?

— Боюсь? — Свен засмеялся. — Нет! Я тебя ненавижу! Мы все тебя ненавидим! Жаль, что ты не утонул в своей лодочке! И зачем отец вытащил тебя на берег? Лучше бы он оставил тебя на корм рыбам!

— Я не понимаю, — пробормотал Лиф. — Что я вам сделал?

— Что ты сделал? — вспыхнул Свен и указал на мертвую Скаллу. — Посмотри на нее! Ты доволен? Это ты ее убил — ее и всех остальных.

— Всех остальных? — повторил Лиф. — Ты имеешь в виду…

— Я последний, — перебил его Свен. — Мьёльн умер от простуды в первую зиму после твоего ухода, а через год мы покинули хутор, потому что еще надеялись где-нибудь найти приют и пищу.

— Но вы вернулись.

Свен раздраженно покачал головой.

— Не мы, — сказал он. — Я один. Отца убили разбойники, когда хотели украсть у него плащ и сапоги. Мать через несколько недель умерла от горя. Остался только я.

— Умерли? — пролепетал Лиф. — Они все умерли?

— Они на твоей совести, — с ненавистью произнес Свен. — Они и тысячи других людей. Прежде чем вернуться сюда, я немало походил по Мидгарду и немало повидал. Повсюду войны. Где зима не уничтожила урожай и буря не унесла плодородную землю, люди ополчились друг на друга из-за куска хлеба или теплого одеяла!

— Но я в этом не виноват! — закричал Лиф.

— Не виноват? — злобно усмехнулся Свен, — Неужели? Разве не ты — Лиф, брат Лифтразила? Разве не ты — тот мальчик, которому суждено появиться ниоткуда и возглавить азов, когда настанут Сумерки Богов? Разве не о тебе сказано, что ты решишь судьбу Мидгарда? Что ж, — горько добавил он, — ты ее уже решил. Из всех людей, населявших Мидгард, уцелели немногие, и они единодушно проклинают тебя, Лиф!

— Это неправда, — пробормотал мальчик.

— Они тебя ненавидят, — продолжил Свен. — Все было хорошо, пока не появился ты. Когда ты ушел, зима не кончилась. Ты разрушил наш мир, Лиф.

— Но я… — Лиф не сводил глаз со Свена. «Ты разрушил наш мир, Лиф, — звенел в его голове голос Свена. — Ты разрушил наш мир. Все было хорошо, пока ты не появился».

«Но все это сделал не я, — в отчаянии подумал он. — Ведь именно боги начали войну, потому что думали, что это их судьба. Я тут ни при чем!»

Затем он услышал другой голос — голос из колодца Урд: «Это ваши боги. Вы их создали. Как они могут быть лучше вас?»

Теперь, стоя напротив Свена рядом с мертвой Скаллой, он вдруг понял, что хотел сказать ему колодец норны. Боги таковы, какими их создали люди: азы, с одной стороны, и огненные великаны Суртура — с другой. Сердца богов были полны ненависти и мести, потому что люди, создавшие их силой мысли и пробудившие к жизни молитвой, были точно такими же. «И если это так, — думал он, — тогда, возможно, будет справедливо, если они закончат свое существование так же, как и их боги. Азы только доведут до конца то, что с древнейших времен начали люди».

Не сказав больше ни слова, он повернулся, прошел мимо Свена, выбежал из дома и бросился к сараю. Дверь сарая была наполовину открыта, на снегу появились новые следы. Лиф не удивился, когда в сумерках сарая заметил движущуюся тень, которая вышла ему навстречу. Следом за этой тенью появилась вторая. Мальчик остановился и молча смотрел на обоих азов.

— Ну, Лиф, — помолчав, произнес Один, — ты решился?

— Да, решился, — ответил он.

Один кивнул, обернулся и поднял руку. Через секунду белое сияние снега поблекло под многократно превосходившим его блеском Бифрёста, опустившегося с неба крутой огненной радугой неподалеку от них.

Они сели на лошадей и поскакали вверх по радуге обратно в Азгард, навстречу Последней Битве.