Наумыч и Горлумд
Наверно вам, дорогие читатели, интересно, что же такого наговорили эти двое информированных граждан вашему герою тремя главами ранее. Освещу этот момент, как уж смогу…
Итак, Наумыч не обиделся на шефа и начал говорить… минуты две я его слушал внимательно, а потом плюнул — понял, что он под дурака косит. Так-то он безусловно товарищ начитанный был и язык у него правильно подвешен, в начальники отделов в академическом институте других не назначают. Но нес он чистую абракадабру. Примерно, как объяснял принцип действия своей машины старичок Эдельвейс из «Сказки о тройке» — Высочайшие достижения нейтронной мегалоплазмы! — провозгласил он. — Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих и возникает синекдоха отвечания.
По отдельности почти все слова понятны, а вместе не очень. Я потерпел еще с минуту и прервал словоохотливого Наумыча.
— Спасибо, Семен Наумыч, за информацию.
А он хитро ухмыльнулся и предложил заходить, если что, по-простому. Я ответил, что непременно, а про себя подумал — черта лысого я еще раз в твой сортир зайду. Только если под конвоем. Ладно, попытаем счастью у второго фигуранта, подумал я, выбираясь из сумрачных недр ИППАНа на свет божий. На улице Луначарского моросил холодный дождичек, под ногами хлюпало — та еще погода для философских размышлений.
На входе в психоневрологический диспансер номер два меня никто не остановил, не было там никакого вахтера в будке. Ну здрасьте-пожалуйста, подумал я, заходите люди добрые… а если совсем точно — расходитесь добрые люди, причем на все четыре стороны. Включая тех, у которых диагнозом значилась острое биполярное расстройство. Во дворе я опять же никого не встретил, поэтому прямиком промаршировал на второй этаж в уже знакомый кабинет главврача.
— Можно? — вежливо постучал я в дверь.
— Аааа, — ответил Горлумд, видимо мучительно вспоминая, как меня зовут, но вспомнил, — Петя кажется? Балашов кажется?
— Он самый, — сказал я, усаживаясь на колченогий стул для посетителей.
— Чем обязан? — осведомился он, — посещению такого важного гостя… ты же, говорят, в столице самого сейчас лечишь?
— Было дело, — не стал я останавливаться на этой скользкой теме, — но вопрос мой лежит немного в другой плоскости.
— Я слушаю, — и он скрестил руки на груди, выразив внимание к моим вопросам.
— Что случилось 15 сентября сего года в бункере под установкой «Крот»? — сразу бухнул я из главного калибра.
— А ты уверен, что хочешь это узнать? — хитро прищурился он.
— Да, вполне, — не стал я особенно аргументировать свой вопрос.
— Что это был засекреченный эксперимент, тоже знаешь?
— Не знал бы, не спрашивал, — буркнул я.
— Хорошо, Петя, — вздохнул он, — пожалуй я тебе расскажу… не все, но как говорится, умному достаточно намека, а дурак и все целиком может не понять.
— Я рад, что вы меня в умные определили, — сказал я, реагируя на его лестные слова.
— Итак, 15 сентября 82 года, — продолжил он, — десять часов двадцать две минуты утра, секунд не помню уж, извини…
— Извиняю, — ответил я, но он пропустил это мимо ушей и продолжил.
— По инициативе одного из руководителей эксперимента, фамилию не буду называть, была изменена частота и увеличена мощность СВЧ-излучения, облучающего плазму с разрежением 10 в минус шестой степени Паскалей.
— И все? — перебил его я, — насколько я знаю, частоты и мощности там постоянно крутили во все стороны.
— А ты не перебивай, тогда узнаешь, — нахмурил брови он, — так вот, на такие запредельные значения СВЧ у них никогда еще не выходило. Далее что произошло, интересно?
— Конечно, — нетерпеливо заерзал я на стуле, — что спрашиваете.
— При выстреле сверхвысокого напряжения, рождающем СВЧ, как ты наверно тоже знаешь, побочным эффектом является сильное рентгеновское излучение, до 500, кажется, рентген на пике. Но оно очень непродолжительное.
— Знаю, — ответил я, — одного товарища как-то забыли в бункере и он попал под этот поток — и ничего, живой до сих пор.
— Да, Колганов его фамилия, — подтвердил Горлумд, — лауреат Ленинской премии между прочим. Но речь сейчас не про это…
— А про что?
— Про нейтринный поток, вот про что…
— Нейтрино же ни с чем не взаимодействует, — вытащил я из памяти такой факт, — и никак не может повлиять на окружающий мир.
— Вот и все так думали, — с каким-то сожалением на лице поведал мне он, — до 15 сентября… а потом перестали.
— То есть вы хотите сказать, что все, что приключилось со мной, это результат воздействия нейтрино?
— Ну не совсем все, — вздохнул Горлумд, — но многое.
— Так… — пробормотал я, — немного прояснилось. А что насчет параллельных миров?
— А вот это, дорогой Петя, — отрезал он, — я обсуждать не могу. Не имею права.
— Ну и на этом спасибо, добрый человек, — ответил я и собрался было уходить, но неожиданно вспомнил о еще одной непонятке, — может тогда объясните, почему ваш заместитель… ну да, тот самый… стоял тогда в кладовке, заваленный мешками со шмотками. И палец еще к губам прижимал.
— Аааа, — с трудом припомнил это Горлумд, — так он тогда еще не был моим заместителем.
— А кем он был? — спросил я, заранее впрочем зная ответ.
— Больным из второго отделения, — подтвердил мою догадку он, — обычный случай ротации кадров.
Челюсть у меня чуть не отпала — ни хрена ж себе у них ротация, из психов в главврачи, как в фильме с этим… с Ди Каприо. В обратную сторону, наверно, тоже случается при таких-то раскладах. Но вслух я этого говорить не стал, а просто попрощался с товарищем Горлумдом и занес уже ногу над порогом, но он меня остановил.
— Не в службу, а в дружбу, — попросил он, — может посмотришь на одну мою болячку? Раз ты стал таким признанным светилом народной медицины…
— Почему нет? — я приставил ногу обратно и развернулся, — рассказывайте и показывайте…
Ничего страшного я по физической части у него не нашел, а вот ментальная сторона его состояния мне понравилась гораздо меньше. Но говорить про это я ему уж не стал — все хорошо, прекрасная маркиза, дела идут, короче говоря, и жизнь легка. Пусть своими силами обходится в этих-то вопросах.
А потом я еще домой съездил… ну то есть в бывший свой дом — я же сдал квартирку своей бывшей подруге Ниночке, если вдруг кто-то забыл. Был сильно удивлен, что никого в этой квартире нет, и вообще вид у нее был сильно заброшенный, пыль сантиметровым слоем везде лежала. Набрал по памяти служебный телефон Нины… ее на месте, конечно, не оказалось, но взявший трубку Саня (который всегда и все знал про всех) словоохотливо мне поведал, что Нина вместе со своим афганцем уехала в город Анапу. На постоянное место жительства — выдали ему ордер на квартиру где-то там, на Приморском проспекте. А ключи от твоей квартирки она тут оставила. На полочке лежат, можешь забрать в любое время.
Ну и ладно, подумал я с некоторой тоской, с глаз долой — из сердца вон. У меня еще в запасе Леночка есть, без секса наверно не останусь. Вышел во двор и наткнулся на хулигана Волобуева, он, как это ни странно, был одет совсем не в спортивный костюм, а вполне в цивильную одежду.
— Здорово, Димон, — пожал я ему руку, — как жизнь молодая?
— Течет потихоньку, — ответил он, довольно неожиданно дергая правой щекой, — а ты с концами, говорят, в Москву переехал?
— Я бы не стал утверждать это на безальтернативной основе, — вылетела из меня умная фраза, Димон на нее дернул щекой еще сильнее, но переспрашивать не стал. — Все под богом ходим, случиться может всякое и разное в любой момент…
— Ты в бога что ли поверил? — зацепился он за мою оговорку.
— Не так, чтобы очень, — ответил я, — фифти-фифти, как говорят наши друзья из-за океана. А у тебя как дела?
— В техникум вот поступил, — похвастался он.
— Иди ты, — восхитился я, — в автомеханический, который на Главной проходной?
— Не, в железнодорожный, на Чкалова, — осадил он меня. — На машиниста учусь.
— Железнодорожное дело теперь в надежных руках, — польстил я ему немного, — сколько там учат-то, два года?
— Три, — поправил он меня. — И еще это… спасибо тебе большое, Петя, — добавил он в конце нашего разговора, — если б не ты, так и сидел бы я на лавочке возле этого грибка… или на зоне уже лес валил.
— А что у тебя со щекой-то? — не смог не поинтересоваться я, — дергается сильно.
— Аааа, это, — он еще раз передернул щеку, — это ерунда, ударился недавно, нерв какой-то задел.
— Помощь не нужна?
— Не, — потряс он головой, — сам справлюсь. Так ты это… обращайся, если что понадобится, где я живу, знаешь наверно…
Я подтвердил, что знаю, и распрощался на этом с бывшим хулиганом, а ныне прилежным студентом железнодорожного техникума Волобуевым. И отправился прямиком к школе, где мама работала, у нее как раз где-то тут конец уроков должен был случиться. Все аттракционы в парке культуры и отдыха были закрыты по случаю осени и плохой погоды. Воду из пруда уже спустили, женщина с веслом посередине него смотрелась одинокой и неприкаянной. И тир, естественно, не работал. Только колесо обозрения, поскрипывая и покачиваясь, отдувалось за все остальное.
При виде тира мысли сами собой сконцентрировались на Зиночке-корзиночке, она, если я ничего не путаю, уже три раза мне умные советы давала. И кстати, должок ей вернуть надо, семьдесят рублей с копейками. Но увы, на этот раз Зина мне на дороге не встретилась.
Спросил про нее у матери (она очень быстро вышла с работы, мне почти и ждать не пришлось).
— Зина-то? — задумалась она, — дочка того самого хирурга из сороковой?
— Ну да, она самая, — подтвердил я.
— Так она неделю уже, как там и лежит, в сороковой больнице.
— А что случилось?
— Какой-то сложный перелом, чуть ли не позвоночника, — ответила мама, — упала со своего балкона, как люди говорят.
— Вот так раз, — озаботился я, — это нехорошо… надо бы ее посетить что ли…
— Ладно, проводи меня до дому, по дороге о своих делах расскажешь, а потом и к Зине заглянешь… кстати-кстати, отец ее, Иннокентий Палыч, про тебя спрашивал на днях.
— Он что, в школу приходил?
— Нет, по телефону.
Дорога до нынешнего маминого дома была не особенно длинной, но все новости про себя я успел рассказать. И у нее выведал, как она живет (оказалось, что очень даже неплохо). А следом я обогнул парковое озеро справа и вышел прямиком на приемное отделение нашей районной больницы…