Да и он тоже меня узнал, судя по расширившимся зрачкам… но вида мы оба не подали. А ответил я так:
— Мы попали под ракетный удар в лепрозории, чудом выжили, сейчас вот спасаемся, как можем.
— С тобой, допустим, понятно, а это кто? — строго продолжил старший (а это был, как вы наверно уже и сами догадались, я же, только в другой реинкарнации), указывая на остальных членов нашего коллектива.
— Так беженцы же, из того же лепрозория, — не нашел лучшего ответа я, — это врач-психатр, она медсестра, а эти двое просто рядом оказались.
— А машину такую вы откуда взяли? — последовал следующий вопрос, на него ответил уже Горлумд.
— Так приписана была к нашему медицинскому учреждению.
— Все ясно, — буркнул альтернативный я, после чего начал раздавать команды, — сержант, отгонишь БТР к левому крылу, а ты, лейтенант, обыщи их и отбери оружие. Да, что вы планировали делать на морвокзале? — опять обратился он ко мне.
— Сесть на любой вид водного транспорта и свалить отсюда подальше, — честно признался я.
— Это вряд ли получится, — покачал он головой.
— Почему? — немедленно клюнул я.
— На Трех братьев посмотри, — и он широким жестом показал на акваторию Авачинской бухты.
Вокзал остался чуть справа, поэтому видимость была отличной — в горле этой бухты стояли, насколько мне было известно, три скальных образования, называющиеся в народе Тремя братьями. Конкретно вот их видно отсюда не было, все-таки километров десять до них и плюс какой-то мыс слева загораживал, но то, что вместо выхода из бухты в океан там имело место нагромождение скал, было понятно и без лишних слов.
— И как это случилось? — это все, что я сформулировал в виде вопроса этому второму я.
— Как-как, — достаточно грубо ответил он, — каком кверху. Какая разница, как — главное, что по морю отсюда сейчас никуда не выберешься.
А тем временем мои спутники выложили все из своих карманов, потом запихали это обратно. А потом я-второй велел лейтенанту отвести всех в правое крыло морвокзала, а меня взял за локоть и повел влево.
— А с тобой мы сейчас и поговорим, — сказал он, оглядываясь по сторонам.
А я и не возражал, глядишь — какую-то новую информацию получу. Мы зашли в служебный вход слева от главного, поднялись на второй этаж, и тут он устало сел в колченогое кресло за таким же древним столом, а мне кивнул на стул напротив.
— Ну что, Петя, — сказал он каким-то деревянным голосом, — поговорим что ли…
— Конечно, Петя, — кивнул я, — поговорим, куда ж мы денемся.
— Расскажи, что там с тобой приключилось после включения Крота…
— Ничего особенного, — ответил я, — очнулся здесь же, на Камчатке, только километрах в ста севернее Вилючинска. Возле лепрозория…
— Вот кстати, насчет лепрозория — что он тут делает? Никогда до этого не слышал про них… лепру же победили много лет назад, еще до войны, тогда же все эти заведения и закрыли.
— Получается, что победили, да не целиком, — ответил я, — точнее целиком, но не полностью. И заведений таких по стране штуки три еще точно стоит.
— Ладно, — потер он кулаками глаза, — давай дальше — что там у тебя в лепрозории стряслось?
— Точно не скажу, но могу предположить — ракетчики из Плесецка или откуда они там пуляют, из Андермы что ли… так вот, они в очередной раз промазали и попали точнехонько в центр лепрозория…
— И как же ты уцелел?
— Так мы в бункере спрятались, — ответил я, — после сигнала воздушной тревоги.
— Ясно, и что потом?
— Потом мы выбрались из бункера, увидели, что все вокруг лежит в развалинах и сбежали на БТРе, вроде все… хотя нет — в Петропавловске мы наткнулись на здание института, который точь-в-точь, как наш с тобой родной ИППАН… а напротив него медучреждение, очень похожее на психушку на нашей улице Луначарского.
— Да, я знаю, — рассеянно ответил он, — это Акустический институт и тубдиспансер. Твою подругу, кстати, я не знаю, а вот эти двое других мне знакомы — это ведь американец и китаец из Гонконга, верно?
— Верно, — подтвердил я, — однако теперь твоя очередь колоться пришла — что там с тобой приключилось после того выстрела с Крота?
— Я вернулся в Нижнереченск, — ответил он, — в свой институт. Потом были разные приключения, не очень интересные, но в итоге оказался в 2023 году, но в другой реальности, где СССР еще живой…
— Как интересно, — задумался я, — выходит, и я теперь в том же времени… и как тут, в альтернативном Советском Союзе-то?
— Прикольно, — ухмыльнулся он, — у каждого гражданина страны в левую руку вшит чип с данными о нем… в том числе и о платежном счете. Платят тут прикладыванием запястья к считывателю, и денег на счетах очень прилично у каждого… они тут кредитами называются, деньги…
— Здорово, — отозвался я, — а еще что нового?
— Антигравитацию здесь освоили, так что обычных транспортных средств почти не осталось, все по воздуху плавают.
— А наш БТР как же?
— На периферии осталось некоторое количество несписанной техники…
— Понятно. А как же ты опять на Камчатке оказался, из своего Нижнереченска-то?
— Очень просто, — он встал, подошел к окну и продолжил оттуда, — подписал контракт на службу в вооруженных силах… меня и послали в горячую точку.
— Это Камчатка что ли горячая точка? — удивился я.
— Ну да, — обернулся он, — еще какая горячая… огненная просто.
— Ну-ка, ну-ка, — поудобнее уселся я, — поподробнее про Камчатку. Всегда же это было тихое спокойное местечко с вулканами, гейзерами и красной икрой. Даже исправительно-трудовых заведений здесь ни одного не имелось, сколько я помню. Что такое с ней приключилось, с Камчаткой?
— Все просто, Камак, — сел он на свое место, — на Камчатке лет 10 назад обнаружили богатейшие залежи нефти и газа, но это еще полбеды.
— А вся беда в чем, в золоте? — высказал я такое предположение.
— Нет, золота здесь немного, да и вычерпали все жилы почти до нуля, — любезно сообщил он мне, — дело в уране… обнаружили два месторождения с совершенно диким выходом, обычно же, если урана в руде полпроцента, это отлично, а уж один процент вообще супер, таких шахт в мире 3–4 штуки. А здесь, прикинь, два с половиной в одном месте и три в другом. И объемы добычи оцениваются так, что на полсотни лет хватит.
— Здорово, — только так я и смог отреагировать, — а что, в этом обновленном мире уран так же высоко ценится, как и в старом?
— Да, — кивнул он головой, — даже выше. Тут он помимо энергии используется для производства того самого антигравитата, о котором я уже упоминал.
— Так-так, — пробормотал я, — причина конфликта более-менее нарисовалась, но остались неясны движущие силы. Какие же стороны противостоят сейчас в этой горячей точке — это не очень доступно…
— Объясняю на пальцах, — забарабанил он ими по столешнице, — первая сторона центральная власть, вторая местные нацменьшинства, которых горячо поддержали некоторые соседние страны. Так понятно?
— Так это чего, чукчи что ли восстали? — искренне удивился я, — они же всю дорогу тихие-мирные были, в анекдотах только вплывали иногда.
— Не только чукчи, — поправил меня он, — а еще и коряки с ительменами. И примкнувшие к ним якуты и нивхи. Оружия у них вдруг оказалось немеряно, и оба урановых месторождения они заняли очень быстро. Так что теперь идет вялотекущий конфликт с примерно равными шансами у сторон…
— Мда… — только и смог ответить я, — а с этими Тремя братьями чего? Тоже чукчи завалили?
— Разбираемся, — буркнул он, — может они, может напрямую из третьей страны.
— А почему народу в Петропавловске почти что нет? — продолжил я бомбить его насущным, — весь город проехали, трех-четырех только видели, да и те перебежками передвигались.
— Все потому же, — устало ответил я-второй, — городская застройка сейчас это зона повышенной опасности, кто не сумел убраться отсюда на Большую землю, рассредоточились по селам и поселкам.
— Выходит, что не все так гладко в обновленном СССР-то, — заметил я, — да, а руководит-то страной сейчас кто?
— Ты будешь смеяться, но единоличного лидера нет, они там сменяются каждый год по расписанию, двенадцать их кажется… как апостолов.
— Но этих двенадцать-то наверно выбирают?
— Это да, раз в те же двенадцать лет какие-то выборы проводят, я не вникал…
— А еще что нового в твоем… ну то есть уже в нашем мире?
— Много чего… например свободный доступ в интернет без всяких посредников — через ту же встроенную микросхему.
— Да, это удобно, — не смог не согласиться я, — а если она возьмет и сломается, микруха эта? У нас в ИППАНе они очень легко горели.
— Сейчас более надежная микроэлектроника, — объяснил он, — а если вдруг случится что, то замена производится в течение суток. Тут все задублировано не один раз, такую же симку встроят с теми же самыми данными.
— Здорово… однако главный вопрос — что мы сейчас будем делать?
— Ты не знаю что, — потер он виски, — а я буду продолжать боевое охранение основных точек Петропавловска. Кстати, вот эта подруга, что с вами приехала — кого она мне напоминает, не подскажешь?
— Подскажу — Нинку Брагину из нашего отдела она тебе напоминает, если помнишь такую…
— Точно, — хлопнул он себя по лбу, — но не на сто процентов… родственница что ли?
— Вроде бы сестра, — ответил я, — только не родная, а двоюродная.
И на этом наш разговор прервался распахнувшейся настежь дверью. Мы синхронно перевели взгляд в том направлении и увидели там трех богатырей — Генриха Готлибовича Горлумда, Семена Наумыча Гинденбурга, а сбоку пристроился Аскольд Букреев. Все из нашего института, все бодрые и румяные.
— Аскольд? — спросил я его, — а ты-то что тут делаешь?
— То же, что и все остальные, — буркнул он, не вдаваясь в дальнейшие подробности.
Эта троица зашла внутрь и расположилась в разных концах кабинета, причем Аскольд остался сторожить дверь… а в руках у него, между прочим, был АКМ со складывающимся прикладом.
— Ну что, поговорим, наконец, о делах наших насущных? — спросил Наумыч, ловко закуривая сигаретку из пачки.
— Давайте поговорим, — как-то не сговариваясь ответили мы вместе с двойником.
— Если коротко, ребятишки, — продолжил уже Горлумд, — то эксперимент заканчивается сегодняшним днем…
— А почему не завтрашним? — задал глупый вопрос я.
— Потому что потому заканчивается на у, — недовольно парировал он, — и сейчас настает время Ч… ну или время Х — это кому как нравится называть.
— И что должно произойти в этот Х? — спросил мой двойник.
— Увы, но одного из вас надо деактивировать не позднее полуночи…
— А если не деактивируете, тогда что? — задал я еще один глупый вопрос.
— Тогда много чего, объяснять не буду, — опять отмел он мои вопросы в сторону. — А до начала процесса деактивации нам надлежит выбрать, кого именно.
— Голосованием что ли? — спросил я, уже ни на что не надеясь.
— Можно разными способами, — не стал на этот раз уходить от ответа Горлумд, — я предлагаю подбросить монетку — орел, значит тебя деактивируем, решка — его.
— Откуда здесь монетки, у вас же все по вай-фаю платится, — зачем-то зацепился за этот пункт я.
— Специально для такого случая припас одну, — и Горлумд вытащил из кармана обычный советский пятак, даже на вид очень сильно потертый. — Согласны?
Мы с двойником переглянулись, причем я незаметно подмигнул ему.
— Согласны, — ответили мы опять же в унисон.
— Бросаю, — ответил Готлибович.
— Э, нет, — остановил его я, — пускай вот он кинет, — и указал на Аскольда, подпиравшего дверной косяк.
Психиатр молча передал тому пятак, и тот, недолго думая, щелкнул большим пальцем, придав монете вращательное движение. Она пару секунд повисела в воздухе, после чего приземлилась прямиком в щель между половицами, ребром вверх.
Конец седьмой книги