Эх, Вилючинск
Я усиленно начал вспоминать свой предыдущий и нынешний опыт и выцепил оттуда, что название Вилючинск в советский период было слегка так под грифом секретно. А называли это место либо Приморский, либо Рыбачий (он же Собачий). Действительно, чтобы попасть в него, надо было переплыть Авачинскую бухту, немаленькую по всем измерениям, так что это час с хвостиком занимало на стандартном катере с морвокзала, затем пройти строгий контроль на пирсе, а далее еще и на автобусе проехаться с еще одним пунктом досмотра.
Был, впрочем, и альтернативный вариант доставки — автобусом до аэропорта Елизово, и оттуда вторым автобусом прямиком до места. Но это чуть не вдвое дольше оказывалось, так что плавали в основном через бухту. Она была закрыта, конечно, от Баренцева моря, поэтому волны тут не особенно большие образовывались даже в очень ветреную погоду, но бывало и такое, что морская болезнь доставала и на этом часе пути.
— И что я тут делаю, — спросил я штатского следователя, — на заглубленном пункте?
— Содержитесь до выяснения некоторых обстоятельств, — достаточно туманно отвечал он.
— Каких именно обстоятельств, я уж спрашивать не буду, — продолжил я, — вы же наверняка не откроете это… — и сделал паузу, давая ему возможность ответа.
— Вы очень проницательный молодой человек, — улыбнулся он, нормальной человеческой улыбкой, а не как эти волкодавы из посольства, — не отвечу.
— Тогда такой вопросик, — сказал я, — что там с моим напарником… ну которого тоже зовут Петр Балашов…
— Сидит в соседней с вами камере, — невозмутимо прояснил тему следователь. — Меня, кстати, зовут Антон Игнатьевич.
— Ну тогда все мои вопросы исчерпаны и я внимательнейшим образом слушаю вас, Антон Игнатьевич, — сказал я, поудобнее устраиваясь на стуле.
— Хорошо, приступим, — вздохнул он, открывая толстую папку с тесемочками, — давайте прямо с самого начала и пойдем. Фамилия, имя, отчество, где и когда родились, кто ваши родители?
Когда вся эта мутотень с моей биографией закончилась, Антоша перешел к более прагматичным вещам.
— Нас собственно интересует такой вопрос — как это вы, Петр Петрович, сумели покинуть территорию Кубы незамеченным? И что делали потом до прибытия в Манилу?
— Да это очень просто, — я решил не сдавать Аскольда, вдруг пригодится в дальнейшем, — потерся немного в тусовке местной молодежи, мне и посоветовали, что делать и к кому обращаться.
— Кто посоветовал, конечно не помните?
— Очень смутно… они же там все на одно лицо, все курчавые и загорелые, — отбоярился я от него.
— Ладно, не буду настаивать, — Антон перевернул страницу в своей папке и задал следующий вопрос, — а как вы в Мексику попали, запомнили?
— Конечно, — улыбнулся я самой широкой из своих улыбок, — во всех деталях.
— Расскажите…
Я и вывалил все, что запомнил про свое бегство с Кубы.
— Один местный рыбак поспособствовал, если интересно, как его звали, то Хуан-Антонио, фамилию не спрашивал. Деревушка называлась Сан-Хуан, это крайний запад Кубы, 100 км от Гаваны и 200 до Мексики.
— А в Мексике что делал? — незаметно перешел на ты Антон.
— Известно что, — угрюмо пояснил я, — выгрузился и отправился в ближайший аэропорт. А нет — еще катер этого Хуана-Антонио разбился на рифах и затонул, ладно, что недалеко от берега, доплыл кое-как. Вот и все мои приключения.
— И зачем же ты, Петя, убежал с Кубы? — ласково спросил Антон, — тебя там теперь с собаками ищут.
— Дело срочное образовалось, — хмуро пояснил я, — не терпящее отлагательств.
— Ясно-понятно, — он откинулся на спинку своего стула и вытащил вторую сигарету из пачки. — А хочешь узнать более подробно, где ты находишься?
— Так вы же у же сказали — на заглубленном командном пункте, — ответил я.
— Это прикрытие, — ответил Антон, — а настоящее предназначение этого помещения совсем другое.
— Ну тогда конечно хочу, — признался я, — только наверно же бумагу какую-то подписать надо, о неразглашении…
— Обойдемся без формальностей, — он встал из-за стола, подошел к двери и жестом пригласил меня следовать за ним.
Я и последовал за ним — как говорится, бьют-беги, а если дают, то бери.
— Это, Петя, филиал вашего Института прикладных проблем, — говорил тем временем Антон, когда мы шли мимо ряда закрытых помещений в этом большом зале, — то место, где ты сидел до этого, называется у нас обезьянник…
— Надо же, какое оригинальное название, — ответил я, — прямо, как в отделениях советской милиции.
— Да, похоже, — рассеянно ответил он, — зал, где я тебя допрашивал, это спецприемник, а мы сейчас выйдем в рабочую зону, там ты все и увидишь…
Что именно я там увижу, я уж спрашивать не стал, а просто вертел головой по сторонам, но ничего интересного там не усмотрел. Потолок тут был такой же, как и в моей камере, грубо вырубленный из цельного гранитного массива. Этот зал закончился гермозатвором — здоровенной такой стальной плитой, закрывающей вход в следующее помещение.
Антон поколдовал чего-то с пультом по правой стороне затвора, после чего он начал отодвигаться влево со страшным скрежетом.
— А вот и рабочая зона, — жестом пригласил меня проходить он, — ничего тебе эта штука не напоминает?
И я увидел точно такую же бочку с кривым загибом на конце, которая стояла в нашем бункере в ИПП имени Академии наук СССР… а рядом с этой бочкой в белом халате и с самым задумчивым выражением лица стоял товарищ Горлумд, психиатр и человек.
— Генрих Готлибович, доброе утро, — не удержался и поприветствовал его я.
— Привет, Петя, — рассеянно кивнул он мне, как будто мы только вчера виделись, а не через полгода встретились где-то глубоко под землей и на другом краю света, — только сейчас ночь на дворе, утро еще не скоро.
— Пообщайтесь немного, — предложил нам следователь, — а потом я подключу еще пару сотрудников.
И он исчез в обратном направлении, закрыв за собой гермозатвор.
— Как здоровье, Генрих Готлибович? — так вежливо начал разговор я.
— Это довольно странно, — ответил он, — спрашивать у врача про здоровье, но так и быть, отвечу — не дождешься. И можешь звать меня просто Генрих.
— Это хорошо, это хорошо, — пробормотал я, — а вот работа здесь, а не в Нижнереченске — это повышение или понижение?
— Хм… — чуть не поперхнулся он, — как-то я об этом не задумывался… но если судить по зарплате, то явное повышение. Раза в два почти.
— Понятно, северная надбавка, секретность, вредность, — пробормотал я и тут же задал новый вопрос. — Значит эту штуку из нашего бункера решили масштабировать вот таким образом?
— Ты все правильно понимаешь, — усмехнулся он, — всего четыре такие бочки изготовили, в ИППАНе первая, здесь вторая, а где еще две, извини, не скажу — не твой уровень компетенции.
— Окей, — вздохнул я, — давайте не будем исходить из своих уровней компетенции и поговорим о том, о чем можно говорить.
— Кофе будешь? — неожиданно предложил он.
— Нальете — буду,- стереотипно ответил я. — А еще кто тут трудится из нашего ИПП?
— Скоро сам все увидишь, — пообещал он, одновременно подводя меня к столику где-то в углу этого обширного помещения.
— О, КАМАК, — обрадовался я, узрев знакомую электронику, — а в нем АЦП, два ЦАПа, таймер какой-то и… это микрокомпьютер, если не ошибаюсь?
— Самый он, — подтвердил Готлибович, — тебе сколько сахара?
— Совсем не надо, — отказался я, — сахар это белая смерть.
— Тоже верно, — согласился он, усаживаясь на колченогий стул и приглашая меня, — а КАМАК здесь ровно тот же, что и в Нижнереченске. Есть в нашем изменчивом мире постоянные вещи, что не может не радовать.
— Это ж ведь буржуйская разработка, — продолжил тему я, отхлебнув горячего и ароматного кофе, — института ЦЕРН в Швейцарии, если не ошибаюсь. Как же ее допустили до военных исследований?
— Конкретно этот крейт и модули в нем сделаны в Новосибирске, так что тут все чисто, — отмел он мои подозрения. — Но давай уже о деле поговорим.
— Я не против — начинайте, — предложил ему я, и он начал.
— Насчет тонкой физики материи я тебя грузить уж не буду — все равно не поймешь, не твой профиль.
— Как скажете, Генрих, — пробормотал я, допивая чашку с кофе.
— Перейдем сразу к выводам… 15 сентября прошлого года в результате рядового эксперимента по взаимодействию СВЧ-излучения сверхвысокой мощности и рассеянной плазмы… очень рассеянной, десять в минус десятой степени паскалей… произошло некое отклонение от заданного хода процесса эксперимента, в результате которого… — и тут он сделал паузу, а я ее заполнил:
— В результате которого Балашовых стало две штуки, так?
— Если грубо, то да, — согласился он. — Бункеры и бочки тоже удвоились в количестве.
— А другие сотрудники? — поинтересовался я, — они тоже раздвоились?
— А вот тут стоп — со всеми остальными работниками, находившимися в тот момент в бункере и прилегающих помещениях, ровным счетом ничего не случилось.
— Очень интересно, — ответил я, — и чем же таким выделился именно я, что меня выбрали для раздвоения?
— На этот вопрос мы ответа пока не получили…
— Хорошо… — задумался я, — тогда сразу перейдем, может, к камчатским делам? Мне тут второй Балашов кратенько пересказал историю с корейским Боингом… что там на самом-то деле случилось, расскажете?
— Конечно, — вздохнул Горлумд, — теперь тебе это надо будет узнать… только твое альтер эго позовем — ему это тоже интересно будет.
И он нажал на кнопочку, которая была вделана в пульт, висевший тут рядом на стенке… был он весь перемотан синей изолентой и треснут во многих местах, но свои функции выполнял исправно. Гермозатвор задрожал и с лязгом начал отползать в сторону, а из-за него появился второй я в легкомысленной гавайской рубашке и шортах.
— Здорово, брателло, — подал он мне руку, а затем обратился к Горлумду, — и вам тоже не хворать.
— Садись, дорогой, — предложил ему он, — и послушай, что там случилось с корейским Боингом-007.
— Номер, как у Джеймса Бонда, — вырвалось у меня помимо моей воли.
— Да, похоже,- согласился Горлумд, — итак, в ночь с 1 на 2 сентября текущего года Боинг корейской авиакомпании КАЛ вылетел из Анкориджа по направлению в Сеул, это вы и так наверно все знаете.
— Знаем, конечно, — сказал я-2, — давайте сразу к сути дела. Что село на Камчатке и куда оно потом делось?
— Все просто, Петя, — ответил Горлумд, — как батон из нашего хлебного магазина…
— Батон простой за 13 копеек имеете ввиду? — уточнил я-первый.
— Ага, его самого, — подтвердил он, — во время пролета этого рейса с номером 007 вблизи Петропавловска у нас на этом вот заглубленном филиале ИППАНа начался очередной эксперимент с целью повторить результаты, которые получились в прошлом году 15 сентября.