Младший советник юстиции

13

Рощин и Трофимов вышли на аллею перед театром, когда ни Марины, ни Швецова там уже не было.

— А где же Белова? — оглядываясь по сторонам, спросил Рощин у встретившегося им в дверях театра Чуклинова. — На концерте?

— Нет, ушла домой, — шепотом отозвался Чуклинов, не отрывая глаз от сцены, где в это время какая-то девушка прозрачно-чистым голоском выводила замысловатые трели алябъевского «Соловья».

— Да и нам пора, — сказал Рощин. — Только не домой, а в райком. Надо побеседовать с приехавшими из района товарищами.

Чуклинов с сожалением отвел глаза от сцены.

— Эх, до чего же хорошо поет наша Варя!.. Что ж, Андрей Ильич, пойдемте. И верно, надо поговорить.

Трофимов, не зная, что ему теперь делать, вопросительно посмотрел на Рощина, и тот, угадав ею невысказанное желание, предложил:

— Пойдемте-ка с нами, товарищ Трофимов. Думаю, что наш разговор будет интересен и для вас…

В здании районного комитета партии, несмотря на поздний час, царило деловое оживление, такое обычное, но всегда особенное для нового человека. И Трофимов, вслушиваясь в дробный перестук машинок, в обрывки фраз, вглядываясь в лица попадающихся навстречу людей, вдруг с внезапной ясностью представил себе весь свой первый день в Ключевом. Он еще и не кончился, этот день, а сколько уже вошло в него событий, встреч, разговоров!

В приемной секретаря райкома сидело несколько человек. Видно, все они хорошо знали Рощина, и каждый, здороваясь с ним, то обращением по имени-отчеству, то напоминанием о недавней встрече невольно и не без удовольствия подчеркивал это свое знакомство с новым секретарем.

В глубине приемной, у окна, одиноко стоял высокий, сутуловатый человек. Приглядевшись, Трофимов узнал в нем старика Лукина, которого видел сегодня в зале суда.

«Зачем он здесь?» — спросил себя Трофимов и решил, что старик пришел к секретарю поговорить о сыне.

Рощин между тем, поздоровавшись со всеми, кто был в приемной, сам подошел к Лукину.

— Наконец-то! Я, признаюсь, заждался тебя, Иваныч.

— Замешкался, Андрей Ильич, — морща в скупой улыбке губы, глухо отозвался Лукин. — Сам знаешь, дела какие…

— Знаю. — Рощин оглянулся на вошедшею в это время в приемную невысокого, но статного, с седой головой человека и, дружески кивнув ему, пригласил его и Лукина к себе в кабинет. — Пойдемте потолкуем, товарищи. Степан Егорович, Сергей Прохорович, прошу вас.

Первое, что увидел Трофимов, войдя в кабинет Рощина, была большая, во всю стену, карта района. Но не размерами своими привлекала она к себе внимание. Трофимова удивил и заинтересовал ее необычный вид. Выполненная от руки и ярко раскрашенная акварельными красками, карта сочетала в себе и физические, и топографические, и промышленные данные о районе. Это была как бы и не карта вовсе, а многократно уменьшенная цветная фотография со всего района — его поверхности, его недр.

Даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы почувствовать и мысленно представить всю огромность этих без конца и края хвойных лесов, многоводную силу рек и речушек, что разными путями стекались к широкой, бурливой Вишере, неизбытное богатство недр — то черневших нефтью и торфом, то желтевших драгоценной россыпью золотоносных жил, то белевших калийными солями.

Трофимов как подошел к карте, так обо всем и забыл, захваченный чудесной картиной, вдруг открывшейся его глазам.

— Надеюсь, вы не обижаетесь на меня? — подходя к Трофимову и усаживая его в кресло, лишь чуть-чуть смеясь глазами, спросил Рощин.

— За что же, Андрей Ильич?

— Да вот, не успели познакомиться, а уже затащил вас в райком.

— Нет, не обижаюсь, — серьезно сказал Трофимов. — Если бы оставили меня сейчас в парке, пожалуй, обиделся бы, а так — только поблагодарить могу.

— И то сказать! — усмехнулся Чуклинов. — Девушку увели, знакомых никого. Ну куда податься приезжему человеку? — Он наклонился к Трофимову и, сверкая озорными, цыганскими глазами, с заговорщицким видом зашептал: — Посидим здесь часок на приеме, а потом ко мне — тоже на прием, а там — какое-нибудь совещание подвернется. Вот, глядишь, свой первый вечер в Ключевом вы и скоротали.

Чуклинов откинулся на спинку кресла и громко расхохотался, очень довольный своей шуткой.

— Вижу, с вами скучать мне не придется, — рассмеялся и Трофимов, снова невольно потянувшись глазами к карте.

— Нравится? — перехватил его взгляд Рощин.

— Еще бы! И подумать только, что это всего лишь один район.

— Да, наш Ключевский район, Сергей Прохорович. Жаль, художник из меня неважный, а то бы я еще и не такое здесь изобразил.

— По-моему, Андрей Ильич, — искренне сказал Трофимов, — эта карта лучше иной хорошей картины.

— Ну, уж и лучше, — довольный впечатлением, которое произвела на Трофимова его карта, возразил Рощин. — Да тут, если хотите знать, и сотой доли богатств наших не показано. Где там! Вот хотя бы взять Ивана Ивановича Лукина или Семена Гавриловича Зырянова — они такое вам порасскажут, что и впрямь дух захватит. Кстати, познакомьтесь, товарищи, Трофимов — наш новый прокурор.

— Зырянов, директор строящегося в тайге бумажного комбината, — быстро и твердо пожал руку Трофимову седоволосый человек и неожиданно строго глянул на него ярко-голубыми глазами.

— Вот как — новый прокурор? — Лукин не сразу и как-то нерешительно поднял на Трофимова глаза. — Прокурор… — медленно и трудно разжимая губы, повторил он. — Да… хоть старый, хоть новый, а мне без вас теперь не обойтись. — Лукин печально развел руками. — Дожил!

Он отошел от Трофимова и внезапно, быстро шагнув к карте, громко, точно желая стряхнуть с себя невеселые свои думы, сказал:

— Э, да что там говорить о худом да о своем! Вот о чем надо говорить! — и старик осторожным, ласковым движением повел ладонью по карте. — О земле нашей, о лесах наших — вот о чем!

— Итак, каково же твое мнение о возможности прокладки новой дороги? — видно, хорошо понимая, как худо сейчас на душе у старика, нарочито деловым тоном спросил Рощин.

— Мое мнение? — Лукин поискал глазами нужное ему на карте место. — Прошу, товарищи, взглянуть.

Все придвинулись к карте.

— По поручению товарища Рощина я прошел по тем самым местам, по которым решено проложить новую шоссейную дорогу: от строящегося бумажного комбината до Ключевого. Три раза прошел весь путь — все сорок километров.

— И через болота? — спросил Чуклинов.

— Да, и через болота. Шел по прямой — так, как дорога должна лечь. И вот что я вам скажу, Андрей Ильич: дорогу строить вполне возможно. Верно задумали, верно.

— Ну вот! — воскликнул Рощин. — Выходит, Иваныч, Марьины болота не так страшны, как их малюют?

— С прежними годами ни в какое сравнение идти не могут, Андрей Ильич. Я так думаю, что и вырубки пятого и шестого лесоучастка и торфоразработки — все это их сильно подсушило.

— Добавьте к тому же три кряду жарких лета, — заметил Зырянов.

— Нет, нет, главное, конечно, торфоразработки, — сказал Чуклинов. — Солнышком такие болота не осушишь.

— Не скажи, Егорыч, — возразил Лукин. — Я-то знаю, какие солнце чудеса в лесу делает. Иной раз поутру с кочки на кочку прыгаешь, а к вечеру тем же местом — посуху идешь.

— Только не на Марьиных болотах, — заспорил Чуклинов.

— Так ведь не одно же солнце! И порубки и торфоразработки — все вместе болота и подсушило.

— На много ли? — спросил Рощин.

— Участок от деревни Чашкиной до Займищ — пять километров, который раньше и пройти было невозможно, стал проходимым и для пешего и для конного. А от Займищ, — Лукин указал на карте желтовато-зеленый разлив болотных трав, — до Черного ручья — два километра и сейчас пройти не просто. В них-то, полагаю, вся трудность и будет.

— Короче говоря, — сказал Зырянов, — на все сорок километров трассы надо класть пять трудных и два очень трудных — всего семь километров болотистых почв. Семь километров! Пройдя их, мы уже не встречаем больше препятствий. Итак, — Зырянов взял указку и решительным движением провел короткую прямую черту от корпусов бумажного комбината, обозначенных на карте в глубине широкого лесного массива, до Ключевого. — Итак, сорокакилометровая прямая дорога соединит строящийся бумажный комбинат с центром района, с железной дорогой. Сорок километров вместо теперешних ста шестидесяти пяти! Прямой путь вместо кружного и к тому же без всяких там паромных переправ через Вишеру. — Зырянов повел указкой по плутавшей в лесах узенькой ленте кружной дороги, которая, начинаясь от бумкомбината, шла в сторону от Ключевого и, лишь дважды перекинувшись через Вишеру, сворачивала к городу. — По-моему, Андрей Ильич, надо строить. Строить не откладывая. Правда, большая часть нашей бумаги пойдет, как и планировалось, по Вишере, на баржах, но новая дорога даст нам возможность пересылать наиболее ценные сорта бумаги и на автомашинах. Сейчас просто трудно учесть, какую огромную экономию времени, а следовательно и средств, получим мы, как только начнет действовать новая дорога.

— Вот, Сергей Прохорович, — обратился Рощин к внимательно следившему за разговором Трофимову, — каких-нибудь сорок километров лесной дороги, а посмотрите, что они нам дадут. Смотрите! — Рощин указал Трофимову на карту. — В местах, через которые проложим мы наше шоссе, расположены земли трех колхозов. Здесь находятся пятый, шестой и седьмой лесоучастки. Здесь же работают две геологоразведочные партии. И вот колхозников, лесорубов, геологов, я уже не говорю о рабочих бумкомбината, новая дорога на сто двадцать пять километров приблизит к своему районному центру. Останется всего сорок километров. Расстояние, по которому вполне можно будет пустить автобус. — Рощин взял Чуклинова за локоть. — Понимаешь, Степан, автобус до Чашкиной, до лесных порубок? Какой-нибудь час пути, и ты в городе — в театре, в кино, в магазинах, в библиотеке.

— Здорово! — загораясь, сказал Чуклинов. — Ну просто здорово! Вы только подумайте, Андрей Ильич, какая это для колхозников радость будет!

— А для лесорубов? — улыбнулся своей скупой улыбкой Лукин.

— А для нас, бумкомбинатовцев? — заметил Зырянов.

— Да и для геологов, и для нефтяников, и для торфяников, — начал перечислять Рощин. — Словом, для всего района. А значит, и строить будем мы эту дорогу всем районом. Мы уже связались с областью, и там наше начинание поддерживают.

— Еще бы! — горячо сказал Чуклинов. — Ведь это такое дело! За город, Андрей Ильич, я ручаюсь — дадим и людей и транспорт, а вот за Ключевский комбинат…

— Поможет, поможет и наш комбинат, — усмехнулся Рощин. — Это уж моя забота. Впрочем, как же им не принять участие в прокладке дороги, когда работа эта совпадает с работами по осушке болот возле комбинатского поселка? Должны помочь.

— Не станет дело и за нами, — сказал Зырянов. — Есть уже решение выделить нам специальные средства, материалы, машины.

— Смотри ты! — удивленно покачал головой Лукин. — А тут еще колхозники да лесорубы помогут. Видать, и впрямь конец пришел Марьиным болотам.

— И не сомневайся, — убежденно сказал Рощин. — Года не пройдет, как не останется на нашей земле этой комариной гнили.

— Да, похоже, что так и будет. Гниль комариная… Верно, из года в год переводится она у нас на земле. — Старик вдруг нахмурился, тяжело опустил голову. — Ведь вот забота-то какая досталась мне на старости лет, Андрей Ильич! Думал ли? Сын!.. Растил! Гордился! И на тебе — с гнильцой вышел парень-то.

— Не спеши, Иваныч, — сказал Рощин. — Обвинить да осудить человека не трудно. А вот помочь ему в его беде куда труднее.

— Какая уж теперь помощь, когда до суда дошло, — уныло махнул рукой старик и, не в силах более сдержать себя, хрипло выдохнул: — Судят ведь, судят моего Константина!

— Знаю, что судят, Иваныч, — обнял старика за плечи Рощин. — Ну, а кто судит-то, — думал ли об этом?

— Кто? Кто? — Лукин осторожно глянул на Трофимова. — Вот хотя бы и этот товарищ, может!

— Нет, — спокойно встретив его взгляд, возразил Трофимов. — Я — не судья.

— И верно, — горько усмехнулся Лукин. — Вы ведь прокурор, обвинитель. Значит, обвинять будете, так?

— Возможно, Иван Иванович, что и буду, — тихо сказал Трофимов.

— А я вот — отец! — крикнул Лукин. — Я даже и заступиться за него не смогу! — голос его сорвался и стих. — Что скажешь? Как оборонишь? Виноват — дело ясное.

— Да так ли уж все ясно, Иван Иванович? — спросил Трофимов. — Я познакомился сегодня с этим делом и как раз ясности-то в нем и не увидел.

— А что же там еще? — насторожился Лукин. — Винить — вините, да много-то не накручивайте. Ну, да будет об этом! Будет!

Лукин выпрямился и, совладав с волнением, уже внешне спокойно заговорил, прощаясь, с Рощиным:

— Так что надейся, Андрей Ильич, лесорубы в стройке дороги подсобят.

— Надеюсь, Иваныч, надеюсь. Да и ты надейся.

— На что это? — не понял старик.

— Да вот хотя бы на него — на обвинителя, — кивнул Рощин в сторону Трофимова. — Не «накрутит», не бойся. Как, Сергей Прохорович?

— Разберемся по-настоящему, — серьезно сказал Трофимов.

— Ну, спасибо! Пойду я. — И Лукин, коротко кивнув всем на прощание, заспешил к выходу.

— Пойду и я, — сказал Зырянов. — Нам еще у дорожников надо побывать. Гордый старик, — оглянулся он уже в дверях. — Тяжело ему…

— Ведь вот как бывает, — после долгого молчания печально произнес, ни к кому не обращаясь, Рощин: — отец, старик, прокладывает новые дороги, новые пути в жизни, а сын, которому вперед бы идти, норовит с этих дорог свернуть в болото, в комариную топь. Да… — Рощин внезапно обернулся к Трофимову и громко, убежденно докончил: — А мы не дадим ему, Сергей Прохорович, не дадим ему свернуть — и все тут!

— Нельзя, что и говорить! — сказал Чуклинов.

Рощин подошел к столу и, позвонив, вызвал секретаршу.

— А что, — спросил он у нее, — парторг колхоза имени Сталина не приезжал?

— Приехал, Андрей Ильич. Здесь он сейчас. Рвется к вам — прямо сил никаких нет.

— Антонов да чтоб не рвался! — рассмеялся Чуклинов. — Сидеть да ждать — не в его характере.

— Попросите Антонова, пусть зайдет, — усаживаясь за стол, сказал Рощин секретарше.

Секретарша вышла и едва лишь успела сказать: «Товарищ Антонов, пройдите к первому секретарю», — как в кабинет, шурша брезентовым плащом, стремительно вошел огромный рыжеусый человек.

— Приехал, товарищ Рощин! Час назад! — еще на ходу пробасил он и, остановившись возле стола, по-военному застыл перед Рощиным.

В его размашистых движениях, в громком голосе и отрывистых фразах Трофимову почудилась такая озабоченность, что он, невольно подавшись вперед, приготовился услышать известие необычайной важности. Но Рощин, казалось, умышленно медлил с расспросами.

— Знаю, знаю, зачем пожаловал, — посмеиваясь, сказал он парторгу.

— А вот и не знаете! — топорща в улыбке свои кавалерийские усы, живо отозвался Антонов.

— Знаю, знаю… — Рощин обернулся к Трофимову и Чуклинову: — Приехал… час назад… Это означает, что товарищ Антонов вот уже целый час штурмует самые различные районные учреждения такими, к примеру, выразительными фразами: «Нам нужно! Мы требуем! Колхозники ждут!..»

— Если же эти возгласы попробовать расшифровать, — подхватил Чуклинов, — то получится, что нам нужно провести в колхозе лекцию о международном положении; что мы требуем сменить в клубе проекционную киноаппаратуру; что колхозники ждут, когда у них в больнице откроют хирургическое отделение с профессором во главе.

— А что? — с вызовом глянул на Чуклинова Антонов. — И требуем! Киноаппаратуру, положим, мы уже сменили, но вот передвижка для выездов на полевые станы действительно необходима! Теперь о хирурге… Спасибо, Степан Егорович, за совет: верно, нужен нам хирург, ну просто необходим! Или вот лекция… Допустим, мы и сами знаем, что в мире происходит, но послушать лекцию на эту тему хотим. Обязательно! Не вы ли, Степан Егорович, обещали мне направить в колхоз лектора? Вы! А где он?

— Сдаюсь, сдаюсь! — замахал руками Чуклинов. — Будет вам лектор, завтра же будет!

— Слово, Степан Егорович? — деловито спросил Антонов.

— Слово, Яков Осипович.

— Ну вот, с одним вопросом и порешили, — победно подкрутил усы Антонов и, обернувшись к Рощину, бросился в атаку на него. — До вас, Андрей Ильич, у меня вот какая просьба…

— Погоди, погоди, Яков Осипович, — прервал его Рощин. — Во-первых, здравствуй. Ты так увлекся своими делами, что и поздороваться позабыл. Невежливо.

— Виноват, виноват! — Антонов смущенно переступил с ноги на ногу. — Здравствуйте, Андрей Ильич! Здравствуйте, Степан Егорович! — Антонов вопросительно взглянул на Трофимова. — А с вами, кажется, мы не встречались…

Трофимов поднялся и назвал себя.

Антонов крепко тряхнул ему руку.

— Ого, есть силенка, есть! — одобрительно усмехнулся он. — Вы не агроном ли новый? Я слышал: есть решение послать к нам, в село Искру, нового агронома. Так не вас ли?

— Угадал, угадал! — рассмеялся Чуклинов.

— Прокурор района, — сказал Трофимов. — Разочарованы?

— Прокурор? А как же Михайлов?

— Направляется на учебу.

— Да… дела… — не пытаясь скрыть своего огорчения, протянул Антонов. — А я-то как раз собирался к нему за советами идти… Ведь какой опыт у человека! По любому вопросу посоветует. — Антонов внимательно, словно вновь знакомясь, посмотрел на Трофимова: — Значит, на учебу его? Так…

В этом «так» и в настороженном взгляде парторга колхоза Трофимов почувствовал такое откровенное недоверие, что невольно смутился, и, досадуя на себя за это смущение, прямо спросил:

— Ну, а ко мне вы за советом не придете?

— К вам? Отчего же… Понадобится, и к вам приду… Кстати, есть у меня до прокуратуры очень серьезный разговор.

— А у меня до тебя, Яков Осипович, — снова прервал его Рощин. — Давай уж по порядку. Сначала мы к тебе с вопросами, а потом — ты к нам.

— Давайте, Андрей Ильич, — с готовностью согласился Антонов. — За этим к вам и приехал.

— Зачем ты приехал, это я тебе в конце нашего разговора скажу, — улыбнулся Рощин. — А пока поделись с нами, что в Искре.

— Объединились, Андрей Ильич. — Антонов широко раскинул руки и, взглянув на Трофимова, пояснил: — Все три колхоза нашего села слились теперь в один — имени Сталина. И такое у нас теперь хозяйство, что ни в сказке оказать, ни пером описать!

— А языком партийного работника придется и на бюро рассказать и в газете описать, — пошутил Рощин.

Но Антонов не заметил этой шутки и, храня прежнюю серьезность, даже торжественность, продолжал:

— От прежнего колхоза имени Сталина у нас богатейшее зерновое хозяйство. Агротехнику мы, сталинцы, ввели у себя, почитай, с тридцатого года. Своя агролаборатория, своя элита, свой режим минеральных удобрений. — Антонов снова сел, точно спохватился, что заговорил слишком громко. — И чего я тут рассказываю, — вам ли не знать!

— Нет, говори, говори, — сказал Рощин. — И нам лишний раз послушать полезно, а товарищу, — Рощин кивнул в сторону Трофимова, — тем более.

— Да… — Антонов тоже поглядел на Трофимова, и снова во взгляде его промелькнуло сомнение, и, видно, вспомнился ему Михайлов, которого почему-то решили заменить этим молодым и новым здесь человеком. — Ну, для товарища Трофимова всего и не перескажешь, — покачал он головой. — Надо ему все собственными глазами увидеть. Пусть поездит да с народом поговорит. Так-то верней…

— Правильно, — сказал Рощин, — совет хороший.

— Хотя в данном случае излишний! — заметил Трофимов, чувствуя, что говорит слишком резко. Но если можно было понять настороженность, с которой отнесся к нему Лукин, то предубеждение Антонова казалось несправедливым и вызывало невольное чувство досады. — Как же товарищ Антонов представляет себе мою работу? Конечно, буду ездить по району и разговаривать с людьми. Это первая моя забота.

Сдерживая себя Трофимов выговаривал слова медленно и четко. Говорить так в минуты волнения он научился, еще работая следователем. Бывало стиснет пальцы в кулак, посмотрит в упор на собеседника и негромко, разве что слегка глуховатым голосом, начнет говорить, смиряя себя каждым слогом медленно текущих слов.

— Ну-ну, горяч! — сказал Рощин, и по его голосу нельзя было понять, осуждает или одобряет он Трофимова. — Что ж тут обидного, что на тебя поначалу смотрят с недоверием? Народ у нас, Сергей Прохорович, приглядистый, строгий. Зато уж если поверит, то поверит до конца, если полюбит, то полюбит крепко. Так, ведь, Яков Осипович?

— Твердой повадки человек, хорошо! — точно разглядев в Трофимове что-то приметное лишь ему, кивнул Антонов.

Он долго смотрел на Трофимова и внезапно, перегнувшись к нему через стол, задушевно и просто сказал:

— Так вот я и говорю: от колхоза имени Сталина в укрупненный перешло богатейшее зерновое хозяйство. Вместе с землями прежнего колхоза «Уралец» — это, доложу я вам, сила! Не говоря уж о молочных фермах, о птицефермах, о пасеках. Все это соединилось друг другу в подкрепление.

Антонов говорил, обращаясь уже не только к одному Трофимову, но тот не замечал этого. Тревожные мысли владели сейчас его сознанием. Лишь теперь, оценивая уважение, с которым Антонов отозвался о Михайлове, Трофимов начинал понимать, что, заступив место старого прокурора, он взялся за дело очень и очень трудное. И не легок был его путь к сердцам таких вот прямых и простых людей, как Лукин и Антонов, доверие которых не так-то просто будет завоевать.

— А вы ведь меня не слушаете, — обернулся к Трофимову Антонов. — Смотрите куда-то мимо и не слушаете.

— Мало ли о чем может задуматься прокурор… — понимающе взглянул на Трофимова Рощин. — Впрочем, ты не прав: Сергей Прохорович тебя слушает, и даже внимательно слушает… Продолжай…

— Разговор-то как раз к главному подходит, Андрей Ильич… — Антонов озабоченно посмотрел на Рощина и с досадой хлопнул широкими ладонями по столу. — Колхоз «Огородный» — третий из тех, что слились у нас в один, очень, ну просто резко отличается и от колхоза имени Сталина и от колхоза «Уралец».

— Чем же?

— Да хотя бы с названия начать: «Огородный». Вот он и есть огородный, подсобный, так сказать, для города и поселка. Ничего, кроме овощей да меда, он отродясь не производил. Председатель «Огородного» Стрыгин, сами знаете, — человек тихий, неприметный, ну и дела там не очень-то приметные…

— А результаты как будто бы не плохие, — сказал Чуклинов. — За прошлый год, как я слышал, в этом колхозе на трудодень вышло что-то около двадцати рублей. Такой трудодень у плохих хозяев не бывает.

— Так-то оно так… Только вот как эти хозяева теперь отчитаются в своей работе, не знаю. На объединительном собрании колхозники из «Огородного» очень резко критиковали своего председателя и правленцев.

— Я ждал этого, — сказал Рощин. — Колхоз давно тревожил меня узостью своих огородных интересов. Правда, с объединением однобокость исчезнет, но есть опасность, что старые ошибки еще окажутся…

— Понимаю, Андрей Ильич. И вот боюсь, очень боюсь, что проглядели в «Огородном» вопиющие нарушения Устава сельхозартели.

— У тебя есть факты?

— Фактов пока нет, но предполагаю… Сейчас как раз Стрыгин сдает дела, вот тут-то факты и объявятся…

Рощин с тревогой смотрел на Антонова.

— Нужно, товарищ Антонов, по-новому организовать партийную работу. Колхозы объединили свои хозяйства — отлично. Но главное у нас всегда и во всем — люди. Подумайте: три партийные организации слились у вас в одну! Вот это сила! И ваша задача — так повести свою работу, так организовать коммунистов и колхозный актив, чтобы в новое хозяйство не проникли старые грехи.

— В этом-то все дело, Андрей Ильич, — сказал Антонов.

— Так почему же ты здесь? — строго спросил его Рощин. — Тебе надо быть сейчас у себя в Искре и помогать Анне Петровне Осокиной налаживать работу.

— Я собираюсь завтра же вернуться назад. Хотел только…

— Да знаю я, знаю, зачем пожаловал… — усмехнулся Рощин. — Хотел к себе на объединенное партийное собрание зазвать, верно?

— Верно, — признался Антонов.

— Ну, а я и без приглашения приеду.

— Значит, до скорой встречи! — поднимаясь, радостно сказал Антонов. Он попрощался с Рощиным и Чуклиновым и подошел к Трофимову. — О наших колхозных делах я и хотел посоветоваться с Михайловым. Он ведь там у нас всех знает…

— У меня к вам просьба, товарищ Антонов, — сказал Трофимов.

— Слушаю.

— Как только приедете в Искру и разберетесь в делах с «Огородным», сообщите в прокуратуру свои выводы.

— Обязательно обо всем вам напишу, товарищ Трофимов. Как разберемся, так и напишу.

— Хитрый мужик! — сказал Чуклинов, когда дверь за Антоновым затворилась. — Вот посмотрите, он весь районный актив на свое собрание созовет. За тем и приехал. Кстати, Андрей Ильич, когда поедете в Искру, захватите и меня. Надо мне с Осокиной потолковать. Думаю, что сталинцы помогут городу и поселку в осушке болот. Да и в строительстве дороги помогут, хотя она к ним и не подходит. Сталинцы — народ артельный.

— Надо полагать, что помогут, — согласился Рощин. — А Антонов — мужик действительно напористый — это хорошо.

Рощин подошел к окну, открыл его и жестом подозвал к себе Трофимова и Чуклинова.

— Рассвет! — сказал он, указывая на узенькую серовато-голубую полоску над черным массивом бескрайних лесов. — Как рано летом светает…

Они долго стояли у распахнутого окна. Стояли молча, вглядываясь в ночную даль, и думали каждый о своем.