Младший советник юстиции

25

Большой трехэтажный дом общежития молодых рабочих стоял на окраине, у самого шоссе, соединяющего город с комбинатом.

Строили этот дом еще при Белове, строили красиво, добротно. Белову хотелось, чтобы молодые бессемейные рабочие чувствовали себя в общежитии удобно и хорошо, чтобы оно не превратилось для них лишь в место ночлега, а по-настоящему стало их домом. Ключевцы, говоря о достопримечательностях своего города, никогда не забывали упомянуть и про молодежное общежитие. Многие даже утверждали, что здание это ничем не хуже семиэтажной гостиницы в Молотове.

И так случилось, что со временем общежитие молодых рабочих комбината превратилось для молодежи города и поселка в своеобразный клуб.

Часто бывало, что в общежитии, в просторной комнате отдыха, справлялись праздники, даже свадьбы, а еще чаще происходили здесь импровизированные комсомольские собрания. Это были не обычные собрания с президиумом, с повесткой дня и докладом. Собирались просто так, не сговариваясь. Собирались, чтобы обсудить какой-нибудь важный вопрос, решить который в одиночку было невозможно.

Вот и сегодня, накануне суда над Лукиным, в комнате отдыха собрались друзья Константина и Тани. Многим из них предстояло завтра выступать на суде в качестве свидетелей. Дело это было не простое. Редко кто из них заглядывал в суд, а уж свидетелем выступать не приходилось никому.

В комнате отдыха, где обычно стоял несмолкаемый гул голосов, на этот раз было тихо и сумрачно, хотя сегодня здесь собралось человек двадцать. Все в молчании ждали Бражникова: ведь он был следователем, имел звание младшего юриста. Все это сейчас в глазах его друзей приобрело неожиданно большое значение.

Бражников пришел последним. На нем был парадный форменный костюм, маленькие звездочки на погонах ослепительно сверкали. Бражников был необычайно серьезен и важен. В другое время друзья обязательно подшутили бы над ним за его несколько напыщенный вид, но сейчас им было не до того.

— Я, кажется, немного запоздал? — спросил Бражников, окидывая собравшихся медленным взглядом, совершенно так же, как это делал Трофимов на совещаниях в прокуратуре.

— Ничего, ничего, — подошел к нему Василий Краснов, высокий вихрастый парень, комсорг гаража, где работал Лукин. — Хорошо сделал, что пришел. Надо с тобой посоветоваться…

— Ну что ж, докладывайте, — делаясь серьезным, кивнул Бражников. И опять это «докладывайте» прозвучало у него совсем, как у Трофимова. — Только учтите, товарищи, я, как работник следственных органов, подсказывать вам, что вы должны говорить на суде, не имею права.

Бражников присел на пододвинутый ему стул и вопросительно посмотрел на Краснова, точно ждал возражений.

— Это мы понимаем, — сказал Краснов. — Зачем Же подсказывать?

— Ладно бы еще выступать по производственному делу, — поднялась со своего места звонкоголосая девушка, подруга Тани Лукиной. Ее круглое смешливое лицо было сейчас серьезно. — Там все ясно: говори, что знаешь, критикуй. Ну, а завтра? — Она задумалась и, вдруг шагнув на середину комнаты, решительно сказала: — Я, товарищи, вот что предлагаю… Я предлагаю всем нам завтра прийти на суд и вместе всем заявить, что мы считаем поступок Лукина позорным, постыдным и… и я даже не знаю, какими еще словами можно его назвать! — Она замолчала, и глаза ее вдруг наполнились слезами.

Все поняли, что плачет она от горькой обиды за подругу, и никто ни словом, ни взглядом не показал застыдившейся девушке, что слезы ее заметили.

— Нельзя всем сразу, товарищи. Вот беда — нельзя! — взволнованно сказал Бражников. Важность с него точно рукой сняло, и он опять стал самим собой — простым и хорошим парнем, так же, как и все его друзья, глубоко обеспокоенным исходом завтрашнего суда. — Свидетели не могут выступать все вместе, — пояснил он. — Свидетелей сначала и в зал-то не впускают, а вызывают по одному.

— По одному? — спросил какой-то паренек испуганно. — Что же это, выходит, в одиночку перед всем судом выступать?

— Да, по одному.

— А как-нибудь иначе нельзя?

— Невозможно! — с искренним огорчением сказал Бражников. — Такой порядок. Но ты не робей, я же буду в зале с самого начала.

— А я не робею! — гордо сказал паренек. — Просто спросил и все.

— Не в том дело, будем мы робеть перед судом или нет, — сказал Краснов. — Важно другое. Важно, товарищи, наконец решить для себя, как мы сами относимся ко всему, что случилось.

— Как относимся? — сказал плечистый, с сильными шахтерскими руками парень, поднимаясь и выходя к столу, который стоял посреди комнаты и поэтому заменял трибуну. — Константина проучить надо, вот как относимся. Но губить парня нельзя. Я лично так и скажу. Ну, ошибся, верно. А парень он хороший, стоящий.

— Если ты, Михаил, это скажешь, — подбежала к столу девушка с ямочками на щеках, — значит ты ничем не лучше Лукина! Значит, ты тоже способен ударить свою жену!

— Варя! — с укоризной сказал Михаил.

— Ну что «Варя»?

Она презрительно посмотрела на Михаила и, гордо тряхнув головой, пошла от стола к окну, где сидели ее подруги.

— Товарищи! Товарищи! — поднял руку Бражников. — Все не так, все не так! И ты, Миша, не прав, и ты, Варя, не права.

— А вот и права! — крикнула с места Варя. — А ты, Петя, хоть и следователь, а тоже, наверно, за своего милого дружка горой стоишь. Нет у вас, у мужчин, честности! Нет и нет!

— Варя, как тебе не стыдно? — пытаясь быть серьезным, но невольно улыбнувшись, сказал Краснов. — Мы же не ругаться сюда пришли.

— Нечего мне стыдиться! Нет, девушки, — обернулась Варя к подругам, — я так прямо на суде и скажу: судите Лукина, товарищи судьи, строго-настрого. Ведь он не одну Таню, он нас всех оскорбил!

— Верно! Правильно! — послышались девичьи голоса.

— Тише! Тише! — умоляюще сказал Бражников. — Все не так, все не так!

— Почему же не так? — спросил его Краснов. — Пусть каждый выскажет свое мнение. Мы ведь для этого и собрались.

— Нет, не для этого! — с досадой сказал Бражников. — А если для этого, то нечего было меня и звать.

— Ладно, ты не обижайся, а объясни, в чем мы ошибаемся, — примирительно улыбнулся Краснов.

— Да ни в чем вы не ошибаетесь, — сказал Бражников.

Все рассмеялись, а Краснов в недоумении взглянул на приятеля:

— Ну вот пойми тебя. То неверно, то верно, а еще юрист.

— Погодите, погодите, сейчас объясню! — расстегивая тесный ворот кителя, сказал Бражников.

— Бедненький! — послышался насмешливый девичий голос. — Даже вспотел в своем кителе, а снять неохота.

— Не имеет права, — сказала другая девушка. — У него теперь все по правилам.

— Да, по правилам! — запальчиво выкрикнул Бражников. — Разве я против того, чтобы каждый высказал свое мнение? Совсем даже не против! Но ведь вы собираетесь и на суде так же говорить, собираетесь спорить, советовать! С кем спорить? Кому советовать? — Бражников замолчал и с возмущением пожал плечами. — Спорить с народным судом! Советовать народному суду! Да кто вам позволит?

— А мы и не думаем этого делать, — спокойно сказал Краснов.

— Как не думаете? А весь этот шум-гам тогда зачем? Ведь вы хотите и на суде так себя вести! — Бражников выпрямился, застегнул ворот на все крючки и сказал четко и медленно: — Народный суд не собрание, и вы там будете не ораторами, а свидетелями. Понятно? К делу относится только то, что вы, как свидетели, знаете о случившемся, что вы видели, что слышали. Вот о чем вас будут спрашивать на суде. Ясно?

— А если я и вовсе ничего не видела? — тихо спросила Варя. — Если я даже и не была там, когда это случилось, так, выходит, мне нельзя и слово сказать?

— Можно. Но опять же по существу дела. — Бражников неожиданно подошел к Варе и, глядя на нее в упор, заговорил с интонациями судьи: — Скажите, свидетельница, что вы знаете об отношении Константина Лукина к своей жене до того, как он ее ударил? Ссорились ли они? Может быть, Татьяна Лузина делилась с вами своими домашними неприятностями? Отвечайте!

— Нет, не делилась. И ничего я не знаю — испуганно сказала Варя. — Честное слово, не знаю!

— Не знаешь? — рассмеялся Бражников. — А еще в свидетели просишься!

— Да ну тебя! — смущенно отмахнулась от него Варя.

— А если я хочу за Константина голос подать? — спросил Михаил, косясь в сторону притихшей Вари.

— Как так голос подать? — усмехнулся Бражников. — В суде не голосуют.

— Да ты не смейся, знаю, что не голосуют. Я же ясно спрашиваю: могу я за него заступиться или не могу?

— Можешь.

Бражников подошел к Михаилу и, положив руку ему на плечо, тихо сказал:

— Если ты, Миша, уверен, что Константин не виноват, если ты так думаешь, то сказать об этом сумеешь…

Прошло несколько томительных секунд, прежде чем Михаил ответил Бражникову.

— Нет, против совести я не пойду, — сказал он. — Но только нельзя так: виноват и все. Ведь я как-никак ему друг. Да и не я один. Все здесь ему друзья. Что ж, нам теперь отказываться от него, что ли?

— Виноват он, — опуская голову, сказал Бражников. — Костя в последнее время как-то отошел от нас, начал пить, часто не ночевал дома…

— Правильно, виноват! — раздался вдруг негромкий голос от дверей.

Все оглянулись. В дверях стояли Рощин, Чуклинов и Марина.

Комсомольцы повскакали со своих мест и окружили пришедших.

— Да, Лукин виноват, — повторил Рощин. — Но виноват не один. — Он взглянул на Михаила. — Вот вы только что говорили, что Лукин — ваш друг. Верно?

— Верно, — посмотрев в глаза Рощину, подтвердил Михаил. — Я от своих слов и не отказываюсь. Друг с детских лет.

— Так… Дружба с самого детства… Настоящая? Большая?

— Куда же больше? — сказал Михаил.

— А на поверку вышло, что дружба эта пустяком оказалась. — Рощин обвел комсомольцев внимательным взглядом. — Ну что вы так на меня смотрите, будто я вам нивесть какие загадки загадываю? Конечно, пустяковая, несерьезная дружба… Разве случилось бы в семье Лукиных это несчастье, если бы вы были для Константина настоящими друзьями? Не случилось бы. Друг — это очень много, товарищи! Друг должен, когда надо, — помочь, когда надо, — посоветовать, а иной раз и поругаться. А вы? Где вы были, когда Лукин стал сбиваться с верного пути в жизни? Почему не удержали его от пьянства? Почему не спросили, где он пропадал, когда не ночевал дома?

— Я спрашивал, — сказал Михаил, — да он не стал говорить.

— Не стал говорить? Значит, плохо спрашивали. Надо было не спрашивать, а потребовать от него ответа. Сам не справился, тогда спроси его не в одиночку, не при случайной встрече, а со всеми вместе на комсомольском собрании.

— Лукин не комсомолец, — сказал смущенно Краснов.

— Не комсомолец? — удивился Рощин. — Вот видите, а вы еще говорите, что были ему друзьями… Друг, который стоит в стороне от ваших дел. Друзья, которые не пытаются увлечь товарища своими комсомольскими интересами… — Рощин повел глазами в сторону Марины и Чуклинова, как бы приглашая их присоединиться к тому, что он собирался сейчас сказать. — Да, Лукин виноват, но виноваты и вы, товарищи комсомольцы, виноваты в том, что были ему плохими друзьями.

— Что ж теперь делать? — тихо спросила Варя. — Его же теперь засудят!

Рощин сочувственно посмотрел на Варю, на притихших комсомольцев и, помолчав, ответил:

— Не засудят, а осудят… А вам придется позаботиться о его будущем. Ведь судом жизнь Лукина не кончается.

— Вот видишь! — с укором взглянул на Варю Михаил. — А еще кричала да ногами топала, чтобы покрепче засудили.

— Ничего я не кричала и не топала, — смутилась Варя.

— Может быть, много и не дадут, — попытался успокоить ее Бражников. — Плохо, правда, что он не хочет признать свою вину. Это ему повредит.

— А ты посоветуй ему, чтобы не упирался! — горячо сказала Варя. — Другом называешься, а посоветовать не можешь!

— Советовал. Да его, видно, кто-то научил, уперся — и все.

— Так вот что, товарищи комсомольцы, — сказал Рощин. — Не нам решать, какого наказания заслуживает Лукин. Дело сейчас не в этом. Нужно подумать, как помочь Лукину взяться за ум.

— Просто надо их помирить! — уверенно сказала Варя и посмотрела на Михаила.

— Сразу и помирить? — улыбнулся Рощин. — В таких делах с плеча не рубят. Подумайте, поглядите, что будет на суде, а уж потом и решайте. — Он обернулся к Марине и Чуклинову: — Ну что ж, теперь займемся-ка санитарными делами. Рассказывайте, Марина Николаевна: какие у вас претензии к нашему председателю горисполкома?

— К Чуклинову? — удивилась Марина. — Честно говоря, я не совсем понимаю… Ведь общежитие принадлежит комбинату.

— Значит, и у вас появился ведомственный подход? — рассмеялся Рощин. — Да велики ли здесь непорядки?

— В том-то и дело, что нет, — сказала Марина. — Речь идет о ремонте имеющихся в общежитии душевых.

— И только?

— Хорошо бы еще сушилки для рабочей одежды расширить, — сказал Краснов.

— И все?

— Все, — кивнула Марина.

— Как, по-твоему, Степан Егорович, — обратился Рощин к Чуклинову: — Большая тут работа или нет?

— Какая же это работа? — усмехнулся Чуклинов. — Я был в этих душевых, осматривал. За три дня можно управиться.

— А дорого будет стоить ремонт?

— Пустяки.

Рощин с заговорщицким видом подмигнул комсомольцам:

— Ну, а коли так, то, выходит, через недельку я к вам, товарищи, приеду душ принимать. Разрешаете?

— Приезжайте, товарищ Рощин! Приезжайте! — отозвались веселые голоса.

— Минуточку, Андрей Ильич, а почему этот ремонт должен делать я? — возмущенно спросил Чуклинов. — Ведь общежитие-то комбинатское!

— Да какой это ремонт? — удивился Рощин. — Сам же говорил — пустяки. Так неужели из-за пустяков станем мы препираться и друг на друга кивать, кому эту работу делать? Неужели из-за пустяков позволим, чтобы в нашем замечательном общежитии негде было помыться? Ну-ка, отвечай, председатель!

Чуклинов пожал плечами и, взглянув в смеющиеся глаза Рощина, решительно сказал:

— Конечно, не позволим, Андрей Ильич. Принципиально в один день весь ремонт проведу. Пускай Глушаеву стыдно будет!

— Вот это ответ! — одобрительно кивнул Рощин. — Довольны, Марина Николаевна?

— Очень, — весело сказала Марина. — Спасибо за науку, Андрей Ильич. Теперь-то уж я знаю, как нужно с нашим председателем разговаривать.

— А как, Марина Николаевна? — полюбопытствовал Чуклинов.

— Ласково — вот как! — рассмеялась Марина.

— Верно! Ох, пропала моя головушка! — и Чуклинов с шутливым отчаянием схватился руками за голову.