До самого вечера ездил Трофимов вместе с Находиным по Ключевому. Прокурора и его помощника видели всюду — на вокзале, на колхозном рынке, в горисполкоме.
Только вечером, обсудив с сотрудниками прокуратуры план работы на ближайшие дни и выслушав доклады помощников о вновь поступивших делах, Трофимов пошел домой.
Вечерние улицы теперь уже не казались ему незнакомыми. В сгущающейся темноте Трофимов ясно ощущал жизнь города, и жизнь эта, трудовая, многообразная, была совсем не похожа на жизнь заштатного городка бывшего уезда, как пренебрежительно отозвался о Ключевом Глушаев. Это радовало.
Но многое было непонятно Трофимову: центр богатейшего района, на территории которого разрабатывались величайшие в мире калийные месторождения, где рубили и сплавляли лес, изготовляли тончайшие сорта бумаги, строили асбестовый завод и нашли нефть, центр района, славившегося на весь Урал богатством своих колхозов, — Ключевой мог и должен был расти быстрее.
«Что же мешает росту города?» — спрашивал себя Трофимов. Временами ему казалось, что он уже близок к ответу, но опыт подсказывал, что не следует спешить с выводами, что, тщательно подобрав факты, надо еще и еще раз взвесить все доводы «за» и «против».
Сегодня, как и в первый вечер, когда Трофимов пришел к Беловым, ярко светились большие окна их дома. Но теперь это были уже и его окна.
Невольно для себя, он ускорил шаги, быстро поднялся по крутым ступенькам крыльца и постучал громко, нетерпеливо, как стучал когда-то там — в Полтаве: один долгий и два коротких, торопливых удара. Но вот постучал так вот — по-старому и вдруг с горечью вспомнил, как радостно отзывались на этот стук каблучки бегущей отворять жены, как распахивала она дверь, не спрашивая, уверенная, что стучит муж.
А в прихожей уже слышались легкие шаги, и Трофимов безошибочно узнал по ним Марину.
Девушка открыла дверь, не спросив, кто это, словно по стуку догадалась, что пришел Трофимов.
— Что с вами? — вглядываясь в побледневшее его лицо, тревожно спросила она.
Трофимов отозвался не сразу. Да и что мог он сказать ей? Как мог объяснить это случайное совпадение, такое неуловимое и горькое?
— Заработался, — сказал он и, не глядя на Марину, быстро прошел в дом.
В столовой за обеденным столом сидела Евгения Степановна, а рядом с ней, перед большим глобусом, стоял белобрысый мальчуган лет двенадцати.
— Так как же ты поплыл бы из Ленинграда в Австралию? — спрашивала у него Евгения Степановна. — А, Сергей Прохорович! — радушно сказала она. — Сегодня хоть к ужину поспели. Сейчас буду вас кормить. — Евгения Степановна поднялась и вышла из комнаты.
— Ну, так как же ты поплывешь в Австралию? — подсел к мальчику Трофимов.
— Это мамин лучший ученик, — сказала Марина. — Он только одним и занят — как проплыть из Москвы во Владивосток или из Петропавловска в Батуми. Моряк!
— Дяденька, мне Евгения Степановна говорила, что вы недавно из Москвы приехали, — с любопытством разглядывая Трофимова, сказал мальчик. — Вы как добирались: водой или на поезде?
— На поезде. Разве водой сюда доберешься?
— Конечно! — с чувством превосходства сказал мальчик. — Очень даже просто. От Москвы по каналу до Волги, потом по Волге и по Каме, а от Камы до нас по Ключевке всего пять километров.
— Совсем близко, — рассмеялся Трофимов. — В другой раз так и сделаю.
— Скажите, вы в Москве на стадионе «Динамо» часто бывали? — спросил мальчик.
— Не очень часто, но бывал.
— А вы за кого болеете?
— Я? Пожалуй, за команду ЦДКА.
— А почему?
Марина, накрывавшая в это время на стол, с улыбкой прислушивалась к их разговору.
— Наверное, потому, что я еще недавно был военным, — ответил Трофимов.
— Ну-у, это узкий подход, — разочарованно протянул мальчик.
— А ты за кого болеешь?
— Я за московскую команду «Торпедо».
— Почему?
— А потому, что они настоящие, — убежденно сказал мальчик. — Сильных бьют, а слабым поддаются.
— Согласен: твой подход куда шире моего, — ласково обнял мальчика Трофимов. — Как тебя зовут?
— Коля.
— Моего звали Андреем… А ведь и у меня, Марина Николаевна, сейчас был бы такой вот… — сказал Трофимов. — Война.
Марина с сочувствием посмотрела на Трофимова.
«Не об этом ли вспомнил он и там, на крыльце? — подумала она. — Да, наверно, об этом…»
Нет, видно, не так-то просто, как это казалось Марине до сих пор, шел он по жизни. Такой большой и сильный, такой, пожалуй, уж слишком внутренне подтянутый, Трофимов внезапно представился девушке в ином и неожиданном для нее свете.
Спокойный, уверенный, даже слишком уверенный в себе, как думала Марина, человек этот сидел сейчас перед ней печальным, подавленным, и рука его мимолетно касалась головы притихшего мальчугана.
«Вот всегда я так! — подосадовала девушка. — Составлю себе мнение о человеке по первому впечатлению, по первому разговору и думаю, что мне уже все в нем ясно, что весь он передо мной, как на ладони. А на самом-то деле…» — И Марине вдруг очень захотелось сказать Трофимову сейчас что-нибудь хорошее, простые ласковые слова, которые давно звучали в ней, хотя она и сама не знала, кому они предназначены.
Вошла мать.
— Евгения Степановна, — встрепенулся Трофимов и, точно радуясь новому направлению своих мыслей, поспешно встал и подошел к Беловой, — сегодня я узнал, что Николай Николаевич одно время работал над проектом будущего Ключевого. Скажите, у вас сохранились его бумаги?
Мать и дочь переглянулись. По их напряженным лицам Трофимов понял, что его вопрос удивил и взволновал их. Может быть, заговорив о проекте Белова, он совершил бестактность, проявил неуместное любопытство?
— Простите меня, — огорченно сказал он. — Видимо, я некстати затеял этот разговор… Но меня очень интересует проект Николая Николаевича.
— Вы что же, хотите с ним всерьез ознакомиться или просто посмотреть, что это такое? — спросила Евгения Степановна.
— Я надеюсь найти в этом проекте ответ на чрезвычайно важный для меня вопрос.
Евгения Степановна взглянула на дочь:
— Как ты думаешь, Марина?
Марина ничего не ответила и лишь кивнула головой.
— Пойдемте! — Евгения Степановна решительно обернулась к Трофимову: — Все бумаги мужа в вашей комнате. Я вам их достану.