Моё – Ей

Когда весной, ребенком, утром, рано,

Я жаворонка слышал в первый раз,

Казалось мне, что в воздухе – рассказ

Весны из огнецветного тумана.

  Поздней я слышал в храме вспев органа,

  И радугой горел в душе алмаз,

  Ответный вспев размерно пел и гас.

  Но самый яркий – голос Океана.

В нем слитный гул несчитанных веков,

В нем плещет довременное мечтанье,

Из самых первых далей мирозданья.

  И дух, освободившись от оков,

  Прияв – в ночи – безбрежного рыданья,

  Совьет венец из древних жемчугов.

Раскрыт на небе огненный альков,

Сверкают канделябры неземные.

Зажженные сто тысяч лет впервые.

Быть может, прежде. Прежде всяких снов.

  Душа своих касается основ.

  Отдернут полог. Чу! Сторожевые

  Поют в безгласьи гимны мировые,

  Созвездьями раскинутых шатров.

Алмазные там скованы скрижали

Законом неуклонного ума,

В котором вечность говорит сама.

  От бездны к бездне зовы побежали.

  И вторит к сердцу говор в пенном вале,

  Что нет, не дремлет творческая тьма.

В душе растут родные терема.

Леса, луга, деревни и станицы.

Родные лики. Песнь родимой птицы.

Весна и побежденная зима.

  Вновь будут полны наши закрома

  Отборной ржи и золотой пшеницы.

  В объеме Миротворческой Десницы

  Пространна ясность, только час – чума.

Опять ребенку, вешним утром, рано,

В стозвучном гуле дружных голосов,

Споет благословенье шум лесов.

  И песня, долетев из-за кургана,

  В блаженный час разъятья темных ков,

  Рассыплет вязь из древних жемчугов.