Монтесума

ПОСЛЕДНИЕ ЭТАПЫ

Сразу после того, как было пройдено место между вулканами, начался быстрый спуск в долину. Недалеко от города Амакемекан они обнаружили приготовленный для них лагерь — с теплом костров и с горячей пищей. Пока они отдыхали, появилось посольство из Мехико-Теночтитлана, возглавляемое братом императора. После неизбежного в подобных случаях вручения подарков, в числе которых и в этот раз было много золотых предметов, эмиссары попытались и в этот раз уговорить пришельцев вернуться назад, повторяя при этом уже известные аргументы: нищая страна, плохие дороги, расположенный на воде, таящий в себе всевозможные опасности город. Мехико мог бы выплачивать испанцам какую угодно дань — один раз в год, в каком-нибудь порту или в любом другом месте. Дон Эрнан ответил как обычно, что действует согласно данным ему инструкциям и что он непременно должен видеть императора. Однако он обещает: «Я только увижу его и сразу же уйду, если он не захочет, чтобы я оставался».

В лагере атмосфера была напряженной. Все нервничали. В окрестностях было замечено передвижение каких-то людских масс, что наводило на мысль о возможном нападении ночью. Испанцы все время были начеку, так что наутро у Кортеса было такое ощущение, что он расстроил планы противника и предотвратил его нападение на лагерь. Часовые утверждали, что видели ночью сновавших возле лагеря индейцев. Возможно, что это были те самые индейцы, которые подготовили лагерь и оставались поблизости в качестве обслуживающего персонала — как это было уже раньше, когда они высадились на берег. И возможно, когда они заметили угрожающие жесты часовых, то решили убежать или, по крайней мере, спрятаться. Среди них было, конечно, немало соглядатаев и шпионов Тройственного Союза.

На следующий день конкистадоры подошли к Амакемекану, где они остановились в прекрасных домах пяти правителей города. Хозяева предложили им сорок молодых девушек «в высшей степени привлекательных, очень хорошо одетых, ухоженных, искусно подкрашенных и напудренных, с богатым плюмажем на спине, с волосами, собранными на затылке». Затем сеньоры стали жаловаться на тиранство Монтесумы, на непомерную дань и несправедливо назначенные повинности, на высокомерие всевластных сборщиков налогов, которые не ограничивались воровством, а насиловали жен и дочерей на глазах у их мужей и отцов и обращали их в рабство. Делегации окрестных деревень пришли сказать Кортесу слова приветствия и вручить ему подарки в знак своей покорности. Тем временем посланные Монтесумой высокие сановники определились в распоряжение испанцев — чтобы сопровождать их и следить, чтобы у них ни в чем не было недостатка. И, конечно, следить за тем, чтобы не произошло разрушение империи.

Двумя днями позже испанцы подошли к Айоцинко — городку, одна часть которого расположилась на озере, а другая прилепилась к подножию горы Айякеме. Здесь также Кортесу показалось, что готовится ночная атака. Часовые в эту ночь убили около двадцати индейцев — шпионов или просто бродяг.

Поскольку все попытки задержать продвижение пришельцев: молитвы, угрозы, подарки, магия, обычные сражения и ловушки — провалились, то надо было их пропустить. Кроме того, перед Мехико больше уже не осталось городов достаточно больших, чтобы поглотить их. В Мехико можно будет сделать так, что ни один из них не останется в живых. Достаточно убрать мосты, и город станет островом и великолепной ловушкой! У императора было на этот счет заверение Уицилопочтли, и теперь он знал, благодаря своим послам и шпионам, привычки, образ действий и слабые места своего врага. Принимая их в Мехико, он будет иметь полную возможность узнать, чего они хотят на самом деле. Он сможет осыпать их милостями до тех пор, пока они не станут изнеженными домоседами и не потеряют бдительность. В этот самый момент он, если будет необходимо, нанесет удар. Этой крайности он хотел бы избежать, потому что она стоила бы очень многих жизней; кроме того, она лишь задержала бы наступление неизбежного, поскольку другие чужеземцы все равно высадились бы рано или поздно. Однако упорство Кортеса, с одной стороны, и заклинания его самых воинственных советников, с другой, оставляли ему слишком мало пространства для маневров. Император уже готовился к решающему моменту и определял тайники, куда бы он мог спрятать пакеты с реликвиями.

Неизвестно, опять-таки, что точно происходило в Мехико в эти решающие дни. Нельзя рассматривать в качестве серьезной информации клеветнические легенды из Chronique X, которые представляют Монгесуму погружающимся во все более угнетенное состояние. Он настолько подавлен, что в тот момент, когда испанцы подходят к Истаналапану, своему последнему этану перед Теночтитланом, он приглашает к себе королей Тескоко и Тлаконана, Какаму и Тотоквихуацтли, чтобы вместе поплакать: «Могущественные государи, прежде всего я должен вам сказать, что мы действительно вынуждены принять богов; йотом я должен поплакать вместе с вами и успокоить, насколько это возможно, ваши несчастные сердца. Вы сами видите, как мало мы радовались процветанию наших государств, которые были оставлены нам нашими великими предками, покинувшими этот мир в мире и согласии, без забот и печали… Но что будет с нами? Чем мы прогневили богов? Как все это могло произойти? Откуда на нас навалились эти беды, горести и мучения? Кто эти пришельцы? Откуда они явились? Кто их привел сюда? Почему все это не произошло во времена наших предков? Ничего нам не остается, как терпеть и смириться с судьбой, которая уже стоит у наших ворот». Все короли плачут и прощаются друг с другом.

Затем он обращается к богам, которым он всегда так усердно служил и которые теперь собираются его покинуть.

«Он произносил эти жалобные речи перед двумя королями и перед всем собравшимся народом, проливая обильные слезы и объясняя всем, как угнетала его сама мысль о приходе чужестранцев. Он умолял богов взять под свою опеку бедных, сирот и вдов, детей и стариков, обещая всяческие дары, жертвоприношения, умерщвления плоти, кровопускания из различных частей тела… Затем, вернувшись к себе во дворец, он прощается со своими сыновьями и женами, демонстрируя великую скорбь и обращаясь к своим фаворитам и слугам с просьбой позаботиться о его близких родственниках тогда, когда его уже не будет в живых. Он был уверен в своей близкой гибели, и смерть постоянно стояла у него перед глазами». Эту последнюю деталь можно считать достоверной.

Информаторы де Саагуна сообщают: «В это время Мехико выглядел совершенно покинутым городом: никто не приходил, никто не уходил. Матери не отпускали от себя своих детей. На дорогах никого не было видно. Никто не ходил по этим дорогам, никто их не переходил. Все попрятались по своим домам и предавались своему горю…

А простолюдин говорил: «Пусть будет, что будет! Пусть все будет проклято! Что тут можно сделать? Очень скоро мы погибнем. Вот мы стоим и ожидаем своей смерти».

Вернемся, однако, в Айоцинко. На следующий день после той ночи, когда имела место охота на шпионов, в город прибыл молодой человек лет двадцати — двадцати пяти в сопровождении целой дюжины знатных сеньоров. Молодым человеком был Какама из Тескоко. Его несли в паланкине, и он был настолько великой личностью, что перед его паланкином шли люди, чьей обязанностью было убирать с дороги камешки и соломинки. Император, сказал он, просит извинить его за то, что сам он не смог прийти встретить их. К сожалению, его здоровье не позволило ему сделать это. Поэтому ему, королю Какаме, было поручено встретить гостей и проводить их в город. Город, впрочем, очень неудобный для гостей, где гости будут лишены всего необходимого и где много всяких опасностей. Кортес разговаривал с королем и сеньорами со всем должным вниманием, и старался их успокоить, заверяя их в том, что с его приходом положение в городе улучшится.

Испанская армия отправилась в путь, огибая берега озера Чалько. Затем она начала пересекать озеро по широкой дамбе, которая вела к полуострову, где виднелись города Кольхуакан и Истапалапан. Посредине этой дамбы находился Куитлауак — прелестный городок с двумя тысячами жителей. Городок стоял на островке и благодаря своим пирамидам казался городом-крепостью. Местные власти приняли испанцев с полным радушием и хотели оставить их у себя до утра, но Какама и сеньоры любезно предложили испанцам продолжать путь до Истапаланана. Таким образом, конкистадоры пошли дальше.

Эта спешка, которую находящийся в курсе дела Кортес объясняет увещаниями имперцев, воспринимается совершенно иначе его подчиненными, которые обречены на догадки. Васкес де Тапиа считает, что Кортес не хотел задерживаться из-за боязни подвергнуться нападению в этом городке, где для того, чтобы люди попали в ловушку, достаточно отрезать мосты. Агилар идет в своих предположениях еще дальше: он считает, что Монтесума специально велел доставить в этот город достаточное количество еды, для того чтобы можно было напасть на испанцев во время трапезы. Эти явно ошибочные интерпретации свидетельствуют, прежде всего, о том, что солдаты не всегда были информированы о причинах тех или иных решений (за исключением Берналя Диаса, который, будучи рядовым солдатом, все же всегда все видел и понимал…), а также о том, что они всегда находились в ожидании неприятных сюрпризов и старались постоянно быть настороже.

Колонна испанцев приходит в Истапаланан как раз в то время, когда Монтесума находится в состоянии всеподавляющей скорби в обществе Какамы и короля Тлаконапа. Это, по-видимому, должно означать, что Какама обладает даром вездесущности, поскольку в действительности он в данный момент сопровождает Кортеса или, опередив испанцев, возвращается в Мехико… Король Истапаланана — не кто иной, как Куитлауак, один из братьев государя кольхуас — тот, который на короткое время станет его преемником. Он принимает испанцев в обществе короля Кольхуакана Тезозомока и большого числа представителей знати. Кортес восхищается городом и в дальнейшем дает ему восторженное описание: «Город Истапаланан имеет, по-видимому, около пятнадцати тысяч жителей; он возвышается на берегу большого соленого озера; часть его построена на уходящей в озеро дамбе. У касика имеются дворцы, строительство которых в настоящее время еще не завершено, хотя и в таком незавершенном виде они могут сравниться с лучшими дворцами из тех, которые есть у нас в Испании — по красоте, планировке и всему тому, что касается обслуживания; правда, рельефные украшения, столь распространенные у нас в Испании, здесь не используются. Во многих кварталах на разной высоте разбиты сады, полные величественных деревьев и прекрасных декоративных растений; там же находятся бассейны с пресной водой, с цементированными бордюрами и с лестницами, уходящими в глубь бассейна. Возле дворца — громадный огород, над которым возвышается бельведер с галереями и прекрасными помещениями для отдыха». Победитель в восторге перед завоеванной им страной. Он начинает убеждать себя в том, что смог мирным путем овладеть этой чудесной страной. Кортес надеялся, что Монтесума присягнет на верность Карлу V и будет продолжать управлять с его помощью, как представителя Испании, тем, что должно превратиться в протекторат Испании.

Что касается индейских версий, то чаще всего они представляют собой не «точку зрения побежденного», а символическую реконструкцию и интерпретацию событий, рассматриваемых в ретроспективе и после их соответствующей обработки коллективной памятью. Дюран, согласно которому Какама находится в Мехико, тогда как он на самом деле сопровождает испанцев, утверждает, что последние прошли через Койоакан, где они приняли заявление тепанеков о своей вассальной зависимости от короля Испании. Ничего этого не было.

ПРИХОД НА ЗЕМЛЮ ОБЕТОВАННУЮ

На девятый день месяца Кечолли, в 1-й год Тростника (8 ноября 1519 года) — юбилейный год Кецалькоатля, teteo вошли в столицу Анауака. Отряд из немногим более трехсот человек в сопровождении нескольких тысяч союзников и носильщиков проходит под грохот барабана с развернутыми знаменами и, насколько позволяет толпа горожан, с соблюдением парадного строя.

Зрители проталкиваются к дороге или наблюдают за происходящим событием с густо покрывающих лагуну лодок. В определенном месте дамба-шоссе поворачивает через водную гладь на север. Она достаточно широка для того, чтобы впереди колонны могли идти в ряд восемь всадников. Примерно в трех километрах от центра Мехико большие укрепленные ворота контролируют вход в город. Там около тысячи великолепно наряженных людей приветствуют конкистадоров. Примерно на протяжении одного часа они поочередно подходят к teteo, чтобы склониться перед ними, дотронувшись рукой до земли, с последующим поднесением руки к губам. Какама, Куитлауак и другие великие сеньоры используют этот момент для того, чтобы подойти к императору, который в это время ожидает своих гостей в паланкине немного поодаль.

При подходе испанцев Монтесума выходит из паланкина и идет к ним навстречу — под балдахином из зеленых перьев, украшенным золотыми и серебряными кулонами, который несут четыре сановника самого высокого ранга. Он опирается на руки Какамы и Куитлауака. Тот и другой идут босиком, тогда как на Монтесуме — позолоченные сандалии, инкрустированные драгоценными камнями. Две сотни чиновников высокого ранга следуют за ним, придерживаясь стен и опустив голову — не смея взглянуть в сторону великого Монтесумы. Затем проходят тысячи солдат и служителей. Одни придворные метут дорогу перед императором, другие устилают эту дорогу полотнищами материи, которые убираются после того, как по ним прошел император. Повсюду цветы. Кортес, который слез с лошади сразу как только увидел Монтесуму, направляется к нему и хочет его обнять, но Какама и Куитлауак не дают ему этого сделать. Монтесума поздравляет его с прибытием: «О государь! Ты претерпел много тягот в пути, ты устал. Наконец ты спустился на землю и пришел в свой город Мехико. Ты можешь опуститься, наконец, на свой трои, который я некоторое время берег и сохранял для тебя. Назначенные тобой губернаторы и правители: Ицкоатль, Мотекусома Старший, Ахаякатль, Тизок, Ахвицотль — также некоторое время были хранителями твоих богатств и правителями Мехико. За их спинами, за их плечами продвинулись люди из народа. Разве они понимают, что названные правители и сеньоры оставили после себя? О, если бы хоть один из них мог оказаться здесь и пережить то, что я сейчас переживаю, увидеть то, что вижу я, когда их нет. Я не просто мечтаю, грежу или вижу сны, я не сплю — я вижу тебя наяву. В течение пяти, а может быть и десяти лет до последнего времени я был охвачен тревожными чувствами. Я все время смотрел в ту сторону, куда, как говорят, ты некогда удалился и откуда ты должен был возвратиться.

И вот теперь это произошло: ты вернулся; ты претерпел много тягот в пути, ты устал. Теперь отдохни, осмотри свой дворец, присядь или приляг и дай отдохнуть своему телу. Наши сеньоры прибыли к себе домой. Они у себя дома!» По окончании речи Монтесумы Кортес снимает с себя ожерелье из фальшивых жемчужин и брильянтов и надевает его на шею Монтесумы. Затем он благодарит за оказанное ему внимание. Император подает знак одному из индейских пажей, который сразу же приносит два ожерелья из плотно нанизанных красных раковин, каждое из которых дополнительно украшено восемью золотыми бусинами величиной с орех. Монтесума надевает оба ожерелья на Кортеса. Затем он отправляется в паре с Какамой к центру города, за ним следуют Кортес и Куитлауак, а за ними — другие короли и правители, которые к тому моменту уже имели возможность поприветствовать капитана. Горожане наблюдают все это с крыш своих домов.

Монтесума ведет своих гостей во дворец своего отца Ахаякатля. В громадном зале дворца, имеющего выходы в широкий внутренний двор, он дарит им отрезы великолепной материи и драгоценные украшения. Кортес, — говорит он, — находится у себя. Пусть он и его спутники отдыхают и наслаждаются трапезой, он покидает их ненадолго. После того как он удалился, испанцы устраиваются, устанавливают свои пушки в стратегически важных точках и принимаются за еду.

Вскоре император возвращается. Он усаживается на возвышении рядом с Кортесом и еще раз выражает свою радость по поводу их визита. Конечно, он просил их раньше не приходить, но это лишь потому, что его народ страшно боялся увидеть бородатых людей и их странных животных — пожирателей людей. Затем, пишет Кортес, он снова обратился к мифу о Кецалькоатле, а после этого принял на себя клятвенные обязательства относительно своего вассального подчинения королю Испании: «Мы знаем из наших древних книг, что все мы, живущие в этом краю, не являемся коренными жителями. Наши предки пришли сюда издалека. Мы знаем также, что был такой вождь, которому все подчинялись и который привел нас в эту страну; он отбыл в свою страну и вернулся только тогда, когда наши люди, женившись на женщинах коренного народа этой страны, стали жить с ними семьями и плотно заселили основанные ими деревни и города. Он хотел их увести с собой, но они отказались и даже перестали признавать его как сеньора.

Тогда он пошел один. Мы с тех пор думали, что его потомки придут однажды в эту страну, чтобы подчинить ее себе и сделать из нас своих подданных. И в связи с тем, что вы прибыли оттуда, где восходит солнце, и по тому, как вы описываете вашу страну и вашего короля, который вас сюда прислал, мы приходим к мысли, что это наш законный государь; тем более что, как вы говорите, он уже давно в курсе наших дел. Будьте поэтому уверены в том, что мы будем вам подчиняться и признавать вас в качестве заместителя и представителя великого короля, о котором вы говорите».

Дюран предлагает речь того же содержания, но в ней Монтесума упоминает о «своем отце» Кецалькоатле, трон которого он, не достойный этой чести, занимает. У нас будет еще возможность вернуться к этому сюжету и к вопросу о вассалитете, подлинном или нет, государя кольхуас.

Император делает еще добавление: «Вам будут здесь подчиняться, и вы сможете располагать моим добром как своим собственным. Вы здесь у себя. Вы в своем доме; отдохните от тягот дороги и от ратных дел, которые у вас были. Я хорошо осведомлен о том, что с вами произошло, от Пунтунчана, который находится здесь; я знаю, что люди из Чемпоалы и Тласкалтекала [Тласкалы] наговорили вам много плохого обо мне. Верьте только тому, что вы видите своими глазами; не верьте моим врагам, которые раньше были моими вассалами; они воспользовались вашим приходом и теперь клевещут на меня, чтобы понравиться вам. Я знаю, они сказали вам, что стены моих дворцов сделаны из золота, что маты в моих комнатах и прочие предметы обихода также сделаны из золота; кроме того, они обвиняют меня в том, что я будто бы выдаю себя за бога, и в иных делах, в которых я не повинен. Вы видите мои дворцы: они сделаны из земли, камня и соломы». Затем, распахнув свою мантию, Монтесума продолжал: «Вы видите, что я человек из мяса и костей, как вы и как все люди, что меня можно воспринимать на ощупь и, следовательно, я смертен. Вы видите, как эти люди налгали. У меня действительно есть несколько золотых предметов, которые мне достались от моих предков; если вам угодно их иметь — они ваши. У меня есть другие дворцы, там я буду жить. Вы будете здесь обеспечены всем необходимым — вы и ваши люди. Не беспокойтесь: эта страна ваша, так же, как ваш этот дворец».

Кортес благодарит, обнажая голову, и говорит, что его король и император как раз тот, кого так долго ожидал Монтесума. Первый и единственный раз он использует в своих интересах миф о Пернатом Змее. Однако Монтесума не считает его больше богом. По мере того, как испанцы продвигались по. пути к его столице и информация о них становилась все более точной, его образ мыслей изменился. Вначале он пытался объяснить настоящее через прошлое. Испанцы представлялись ему божествами, связанными с Кецалькоатлем и тольтеками… Теперь же он объясняет прошлое через настоящее. Он вынужден сказать себе, что боги, деяния которых отражены в героических повествованиях, эти Мишкоатли, Кецалькоатль и Уицилопочтли наверняка были людьми вроде испанцев и лишь впоследствии были обожествлены. И мешики на своем пути к Земле обетованной также были похожи на этих людей, а эти истории о «солнцах», которые попеременно сменяли друг друга, созданы по аналогии со всем тем, что живет и умирает. Таким образом, возвращаются те, кто имеет отношение к предыдущему «солнцу», к «солнцу» Кецалькоатля. На его несчастье!

Последующие дни были днями выжидания и взаимного наблюдения. Мешикские аристократы приходили засвидетельствовать свое почтение чужеземным гостям. Последние весьма охотно принимали местную пищу, что давало возможность целой толпе носильщиков и слуг посещать их кварталы. Как дворяне, так и простолюдины старались при таких посещениях как можно больше увидеть и услышать, с тем чтобы потом доложить властям города обо всем, что тех могло интересовать. Император ожидал своего часа, то есть момента, когда его гости расслабятся и действительно почувствуют себя в Мехико как у себя дома. Тогда, уверял он себя, он будет хозяином положения и сможет их уничтожить, если они поведут себя враждебно. Если же они не будут враждебными ему, то он попытается сделать из них союзников.

Монтесума старался собрать как можно больше сведений о своих гостях, и даже сам занимался этим. В день прибытия Кортеса он выразил желание узнать, кто из его людей занимал начальствующее положение, а кто был рядовым воином или, может быть, слугой, для того чтобы обращаться к ним соответствующим образом и делать соответствующие их рангу подарки. Капитан ловко ответил, что все они друзья и товарищи. Тогда император навел справки о каждом и следил за тем, чтобы все они получали все необходимое, включая женщин и драгоценные украшения. Испанцы, в свою очередь, тщательно обследовали свою резиденцию — на тот случай, если бы пришлось обороняться. Заметив недавно заделанный вход, они пробили его и обнаружили несколько залов, некоторые из которых были набиты золотом, украшениями, драгоценными перьями и другими вещами. Это была, по утверждению Дюрана, сокровищница предшественников императора. Кортес запретил своим людям прикасаться там к чему бы то ни было и велел снова заделать вход. То, что эту сокровищницу заранее не перенесли в какое-нибудь безопасное место, представляет собой интересный факт. Очевидно, Монтесума надеялся отогнать или уничтожить захватчиков и еще теперь он рассчитывал, что их пребывание в Мехико не затянется. Во всяком случае, в качестве живых людей.

Конечно, испанцы выходили в город, иногда даже в обществе Монтесумы. Это давало возможность лучше оцепить размеры Мехико и опасности этого города. Немногим более трехсот человек испанцев проживало в городе с населением в 150 или 200 тысяч. Город был окружен водой, так что в случае чрезвычайных обстоятельств из него было бы трудно выбраться. Во всех направлениях его пересекали многочисленные каналы. Во многих местах были устроены мосты, каждый из которых легко было разобрать, сияв несколько свободно уложенных балок. Дома имели плоские крыши, удобные в военном отношении. Короче говоря, Мехико представлял собой громадную ловушку. Теперь забеспокоились сами завоеватели. Они вспомнили предостережения своих друзей: Уицилопочтли посоветовал Монтесуме впустить их в город, чтобы получить возможность их уничтожить. Они замечали, или по крайней мере им казалось, что нищей их снабжали без прежнего энтузиазма, и просили своего командира принять меры. Тласкальтеки снова заговорили о западнях. Не мешало бы убедиться в лояльности самого Монтесумы. Хотя Кортес и понимал, что это придется сделать, он ждал, не вполне ясно чего — какого-нибудь исключительного случая или предлога. Потом ему пришли на намять события в Веракрусе и письмо, которое он получил в Чолуле. Теперь он взял это письмо и приготовился действовать.

ИМПЕРАТОР-ПЛЕННИК

Через восемь дней после прибытия испанского войска в столицу, половина его численного состава находится на военном положении во дворце Ахаякатля. Люди занимают посты на перекрестках дороги, ведущей ко дворцу Монтесумы. Затем Кортес отправляется к императору в сопровождении трех десятков солдат, которые незаметно, группами по три-четыре человека, проникают во дворец. Монтесума выходит навстречу Кортесу и провожает его в приемный зал, где они начинают беседовать. Монтесума в отличном настроении и, как обычно, шутит. Похоже, что он ничего не подозревает. Чего, собственно говоря, ему опасаться? Сотни героев в полном вооружении окружают его. Он старается быть приятным собеседником. В этот роковой день он даже предлагает одну из своих дочерей Кортесу, а заодно и дочерей своих приближенных товарищам Кортеса, в жены. Кортес благодарит, но объясняет при этом, что его вера запрещает ему иметь более одной жены. Затем, когда назначенные Кортесом люди незаметно для Монтесумы входят в зал, Кортес, опершись на эфес шпаги, достает присланное из Веракруса письмо и объявляет о злодеяниях Коатльнопоки — негодяя, который в свое оправдание нагло лжет, утверждая, что действовал по распоряжению императора. Необходимо провести расследование. Нужно срочно вызвать на допрос губернатора Наутлана и его сообщников.

Что должен в этом случае делать Монтесума? Признать лояльность Коатльнопоки означало бы подвергнуться сразу репрессиям. Превосходно вооруженный противник находится в двух шагах. Конечно, у него многочисленная гвардия, но разве она смогла бы помешать испанцам расправиться с ним? Остается лишь все отрицать, надеясь на то, что дворяне поймут в чем дело, и вмешаются.

Император, таким образом, отрицает, что давал указания Коатльнопоке, и обещает наказать виновных. Он снимает с руки миниатюрную статуэтку, отдает ее своим офицерам и приказывает доставить к нему Коатльнопоку и его сообщников живыми или мертвыми. Люди подчиняются приказу, совершенно не догадываясь о ситуации, в которой оказался их хозяин. Или даже если и догадываются, то мысль о том, что они могут проявить инициативу, не приходит им в голову. Дои Эрнан благодарит Монтесуму, но говорит при этом, что до выяснения обстоятельств он должен проводить своего собеседника во дворец Ахаякатля.

Монтесума остолбенел. Все закачалось перед его глазами. Опять вместо того чтобы застать своего противника врасплох, он сам оказался в западне. Из него хотят сделать пленного — человека, обреченного на смерть! Это несмотря на то, что он — государь кольхуас, великий tlatoani, император Анауака, перед которым весь мир трепещет! Он отвечает серьезным тоном примерно следующее: «Людей моего ранга не берут в плен». (По-иснански — «No es persona la mia para estar presa».) «Притом даже если я и соглашусь, мои подданные этого не потерпят!» Однако его подданные, приученные слепо повиноваться, ждут приказа или хотя бы намека на приказ, но его нет. В течение нескольких часов Монтесума пытается спасти свое положение. Кортес ему обещает, что он останется совершенно свободным и будет управлять своей империей как прежде — из апартаментов, которые он сам себе выберет. «Не печальтесь, я буду оберегать вашу честь и вашу жизнь так, как если бы речь шла обо мне самом или о моем короле. Извините, что я поступаю подобным образом, но я не могу иначе. Если бы я стал скрытничать с вами, то мои товарищи возмутились бы и сказали, что я не забочусь об их жизни. Поэтому прикажите вашим людям, чтобы они стояли спокойно. Знайте, что если с нами что-нибудь произойдет, вы заплатите за это своей жизнью».

Кортес спокоен, но его помощники начинают нервничать. Наконец один из них живо обращается к нему: «Что Вы делаете, Ваша милость? Зачем столько слов? Потащим его, куда надо, или проткнем его нашими шпагами. Повторите ему, что если он начнет кричать или отбиваться, то его обязательно убьют; ведь, в конце концов, для нас здесь идет речь о жизни и смерти!» Монтесума спрашивает у Марины, что тот говорит, и она объясняет: «Сеньор Монтесума, я вам советую немедленно согласиться и пойти с ними, не устраивая при этом шума. Я вас уверяю, что к вам будут относиться там с уважением — как к великому правителю, каковым вы и являетесь. Если вы не найдете с ними, то останетесь здесь, но мертвым». Выслушав Марину, Монтесума обращается к Кортесу: «Сеньор Малинче, поскольку вы выражаете такое желание, то знайте, что у меня есть один законный сын, и две законные дочери; возьмите их в заложники и избавьте меня от такого унижения. Что скажут сановники, если они увидят, что меня уводят как пленного?» Кортес остается непреклонным.

Наконец Монтесума смиряется со своим положением. Он понимает, что испанцы не просто пугают его. Он понимает также, что если его убьют, то в городе разразится война, но уже без преимущества внезапности для ацтеков. Он надеется все же вскоре обрести вновь свободу. Он вовсе не хочет умирать, особенно при отсутствии назначенного преемника. Он велит приготовить для себя апартаменты во дворце Ахаякатля и отправляется туда в паланкине, сопровождаемый толпой сеньоров, которые не могут в данной ситуации удержать слез. Народ на улице начинает волноваться, но Монтесума старается успокоить умы, объясняя, что отправляется к своим гостям по своей собственной воле. Вопреки всему, ему удается все же сохранить видимость пристойности.

Отныне император находится на положении заложника. Конечно, он живет в позолоченной тюрьме; его обслуживают как прежде, он продолжает управлять, встречается с нужными ему людьми, ходит в храм, он волен также пойти на охоту или посетить один из своих деревенских домов. Испанцы в отношении к нему сохраняют вежливость, а некоторые из них даже очень любезны. Для них это имеет смысл, поскольку Монтесума щедр. Это не мешает тому, что восемь человек дежурят около него день и ночь, с приказом на случай непредвиденных обстоятельств применять любые меры, препятствующие его возможному бегству.

Монтесума имеет возможность передвигаться по своему у смотрению, но все его планы потерпели крах. Пока он будет оставаться пленником, он не сможет ликвидировать пришельцев. Необходимо их успокоить. Нужно еще раз попытаться убедить их покинуть эту страну.

Итак, приличия были соблюдены: император продолжал управлять из жилища своего отца, находясь «в гостях» у своих друзей-богов.

Через пятнадцать дней после ареста Монтесумы привели губернатора Наутлана, которого, собственно, несли в паланкине, а также одного из его сыновей и полтора десятка сеньоров, замешанных в историю западни, организованной против гарнизона Веракруса. В некоторых свидетельствах утверждается, что Монтесума принял этих людей — очевидно, для того, чтобы посоветовать им не впутывать его в дело. Затем сеньоры были выданы испанцам, и каждый был подвергнут индивидуальному допросу. Коатльнопока вел себя вызывающе. Когда его спросили, является ли он вассалом Монтесумы, он высокомерно ответил: «А есть ли еще государь, чьим вассалом я мог бы быть?» Его товарищи и сам он признали, что убили испанцев, но отрицали какую бы то ни было ответственность императора в этом деле. Они были приговорены к тому, чтобы сначала быть пронзенными стрелами (причем стрелками должны были быть тласкальтеки!), а затем — сожженными заживо. Чтобы одним ударом убить двух зайцев, для сооружения на главной площади костров было принесено все оружие, которое было найдено в окрестных арсеналах. В момент столь жестокой, и для них — необычной, казни, видя полное безразличие к их судьбе императора, который не попытался их защитить, они все же выдали его, прокричав, что действовали по его приказу.

Кортес, однако, не нуждался в их признании, у него и так была полная уверенность в этом вопросе. Поэтому он приказал с утра надеть на Монтесуму кандалы. Теперь Монтесума действительно имел вид пленного или раба. И это как раз в день праздника «Поднятие Флагов», когда отмечался самый главный триумф мешиков, триумф Уицилопочтли в Коатепеке! По свидетельству Кортеса, император был этим страшно огорчен. Его родные находились рядом с ним совершенно подавленные, в слезах; они приподнимали его оковы, для того чтобы они не давили слишком на tlatoani, и продевали в кольца оков лоскуты тонкой материи — чтобы железо не натирало ему кожу.

По окончании казни Кортес сам снял с Монтесумы цепи и попытался его утешить. В этот раз он предложил ему свободу, и это предложение было повторено еще несколько раз в течение дня. Император, однако, не соглашался. Из боязни быть вынужденным поднять восстание? Именно такое объяснение он дал Кортесу — очевидно, рассчитывая, что оно ему придется по душе. Или он отказывался потому, что не верил в искренность предложений Кортеса. Без сомнения. Согласно Берналю Диасу, Кортес поручил Агулару сообщить Монтесуме как бы по секрету, что испанцы возражали против его освобождения. Помимо того, Монтесуме было стыдно оттого, что он выдал своих верных слуг чужеземцам и что с ним обращались как с рабом.

В некоторых индейских источниках утверждается, что Монтесума был пленен уже в момент вступления испанцев в Мехико. Информаторы де Саагуна, например, говорят: «И как только они прибыли во дворец, как только они туда вошли, они схватили Монтесуму вместе с Ицсуауцином и в дальнейшем не спускали с него глаз». Далее информаторы утверждают, что он должен был выпрашивать у людей еду и кухонную утварь для своих похитителей, однако дворяне, обозленные по не известным нам причинам на несчастного императора, больше ему не подчинялись! Затем дворец императора был разграблен. Лас Касас также говорит о пленении императора в первый же день.

Дюран оказывается более точным. Он утверждает, что видел в старых кодексах рисунки, где Монтесума вместе с сопровождавшими его королями представлен с кандалами на ногах уже непосредственно после встречи на дамбе. Этому трудно поверить, замечает Дюран, поскольку ни один из чужеземцев нигде этого не подтверждает, однако они способны отрицать и самую явную правду. Чимальпахин из Чалько рассказывает то же самое.

Рассказы побежденных не следует принимать всерьез в качестве исторических документов. Прежде всего, они противоречат друг другу: одни называют арест во дворце, другие — арест на дамбе, причем уже с кандалами. Но и та и другая версия совершенно невероятны и находятся в противоречии со свидетельствами очевидцев. Трудно представить себе, как на относительно узкой дамбе испанцы могли бы окружить Монтесуму — так, чтобы его люди не вмешались бы моментально и не сделали бы этот маневр невыполнимым. Если бы испанцам удалось это сделать, то позор пал бы на весь мешикский народ. Кроме того, такая операция не осуществляется импровизированно, и трудно представить себе Кортеса, разрабатывающим ее без четкого представления об обстоятельствах, в которых ему доведется встретить императора. Пересекающая лагуну дамба была во всяком случае весьма неудобным местом для проведения такой операции. И, наконец, письмо Кортеса Карлу V является его официальным отчетом, и хорошо известно, что ему приходилось быть чрезвычайно осторожным, учитывая возможности доносительства. При этом никто из конкистадоров, даже из тех, которые считались его недоброжелателями, нигде не противоречит ему по этому пункту.

Ясно лишь то, что мешикские источники уплотняют факты. Под одним временем собираются события, имевшие место в различные периоды — подобно тому, как в древних кодексах различные моменты истории часто бывают представлены в одном рисунке. Не подлежит сомнению, что встреча на дамбе-шоссе, за которой последовал прием во дворце, имела место; что позже император был арестован; что затем на него одели оковы; что его сокровища были разграблены; что через несколько месяцев после прихода испанцев мешики уже без прежнего усердия снабжали их продовольствием; наконец, что некоторые представители знати отказались подчиняться своему хозяину. Однако более разительный эффект получается, если собрать все это в одном-единственном дне и представить в виде нескольких многозначительных рисунков. Подобно тому, как при первом контакте с испанцами на борту флагманского корабля на рейде Сан-Хуан де Улуа послы Монтесумы были закованы в кандалы, здесь, на дамбе, проложенной через лагуну, уже при первой встрече с теми же испанцами в оковах оказывается Монтесума, а вместе с ним и весь Анауак. Встреча двух цивилизаций имела результатом обращение индейцев в рабство. Вот что означают эти тексты. Это символические повествования, созданные побежденными много лет спустя после событий. Добавим также, что на эти рассказы могли оказать влияние события в Перу, где действительно Великий Инка был пленен конкистадорами при первой же встрече.

В последующие дни все обрело внешне нормальный вид. Монтесума был проинформирован об обнаружении испанцами комнат с сокровищами, и Кортес сообщил ему даже, что его люди не могли удержаться и взяли оттуда несколько вещей. Монтесума ответил, что эти богатства принадлежат богам, и попросил своих гостей, чтобы они оставили там все, что не было золотым. Дюран рассказывает, что были найдены не только сокровища, но и секретные комнаты, где укрылись супруги императора — если только это не были молодые затворницы из Большого храма. Они спасались там от невоздержанности испанцев, которая к тому времени стала очевидной. Вряд ли бы они посоветовали девственницам хранить чистоту, а в случае, если это были супруги императора, — верность закованному в кандалы мужу.

Конечно, никому не пришло бы здесь в голову защищать добродетели конкистадоров. Однако следует разобраться в странностях этой истории. С трудом можно было бы представить себе, что Монтесума поселяет своих жен в том самом дворце, где, как предполагается, будут жить те, кого он опасается больше всего на свете. С другой стороны, испанцы были уже в достаточной мере обеспечены женщинами, и Монтесума продолжал свои щедрые подарки в этом роде. Кроме того, Кортес всегда заботился о соблюдении строгой дисциплины в своем небольшом войске, и стремился исключить грабежи и насилия. Чужеземцы не могли позволить себе такие провокации. Позже, когда дело дойдет до открытого конфликта, положение изменится. Таким образом, и здесь Дюран допускает путаницу, думая, очевидно, о том, что действительно произошло в Перу с супругами Инки и со жрицами Солнца.

МЯТЕЖ КАКАМЫ

Монтесума провел мероприятия, непосредственно направленные на то, чтобы удовлетворить жажду бедных пришельцев к золоту. Некоторым городам просто предписывалось выдать имевшееся у них золото, что в ряде случаев приводило к недоразумениям. Так, вероятно, случилось и тогда, когда испанцы отправились в Тескоко, чтобы завладеть золотом из сокровищницы великого Незауалькойотля. Испанцев должны были сопровождать два брата Какамы, одним из которых был Незауалькецин. В тот момент, когда они садились в лодку, еще в Мехико, к этому принцу прибыл гонец Монтесумы и они стали о чем-то беседовать, несколько отдалившись от основной группы. Заподозрив заговор, один из испанцев напал на Незауалькецина с палкой, избил его, а затем отвел к Кортесу, который тут же приказал его повесить. Какама был, естественно, возмущен. Это возмущение тем легче попять, что, согласно Иштлильхочитлю из Тескоко, который рассказывает эту историю, послание Монтесумы Незауалькецину заключалось как раз в требовании как можно лучше обслужить христиан! Это происшествие не помешало, однако, Какаме, отправить другого своего брата сопровождать испанцев. Последние сочли огромную массу золота недостаточной и заставили сеньоров Тескоко провести дополнительный сбор.

Трудно отделить правду от вымысла в этой запутанной истории. Можно быть уверенным, однако, что Кортес к ней не имеет никакого отношения. Согласно анналам Тлателолько (1528), Незауалькеции был повешен несколькими месяцами позже, когда Кортес уже покинул город, а Какама был уже довольно долго пленником испанцев.

Вынужденный сохранять видимость хороших отношений с Кортесом, Монтесума маневрировал, выжидая удобный момент для того, чтобы отыграться. Отношения между мешиками и пришельцами были весьма напряженными. Кортес запретил своим людям удаляться без особого разрешения от дворца более чем на сто шагов. Внутри дворца они также должны были сохранять бдительность, поскольку было уже предпринято несколько попыток освободить императора — просверливались стены, поджигалась крыша. Было однажды и так, что Монтесума собрался прыгнуть с террасы второго этажа вниз — в руки ожидавших его мешиков, — но испанский часовой успел помешать ему. Это, пожалуй, свидетельствует о том, что Монтесума не терял надежды взять контроль над событиями в свои руки. Верные ему люди настаивали на том, чтобы он решился, наконец, подать сигнал к восстанию. Но как он мог отважиться на это, оставаясь заложником?

Среди тех, кто горячо стремился перейти к решительным действиям и настаивал на том, чтобы император получил свободу, был и молодой король Тескоко. Какама не желал мириться с положением, в котором оказался его знаменитый дядя, и еще меньше — с растущей наглостью испанцев, которые явно вели себя как завоеватели. По возвращении в свою столицу он сразу же начал военные приготовления. Узнав об этом, Кортес потребовал его прибытия в Мехико для получения указаний, но это не дало никаких результатов. Несколько раз он пытался сделать это через Монтесуму, но каждый раз безуспешно. «Он, Какама, просто отвечал, что если у кого-нибудь возникло желание поговорить с ним, то пусть приходит к нему; там желающий поговорить увидит, кто чего стоит». Некоторые утверждают, что Какама добавлял здесь нелестные для Монтесумы слова, называя его трусом. Последнее могло бы вызвать удивление, поскольку Какама был одним из тех, кто советовал императору принять испанцев в Мехико.

Кортес попросил Монтесуму высказать свое отношение к создавшейся ситуации, подчеркивая при этом, что Какама отказывался подчиниться своему императору. Что, если двинуть против него объединенные силы: испанцев и мешиков? Монтесума возражал против такого решения вопроса: такая операция была бы слишком опасной, поскольку Тескоко располагал мощными людскими и материальными ресурсами. Следовало прибегнуть к хитрости.

Мехико имел своих осведомителей в Тескоко. Было нетрудно подстроить так, чтобы очередное совещание с участием Какамы состоялось в одной из его загородных резиденций. Дом был построен на сваях, и одна его часть нависала над водой. Мешикский отряд, которому был поручен захват Какамы, подвел туда свои лодки и притаился. Когда тот, кого они ожидали, был на месте, мешики выскочили из своего укрытия и ворвались в дом. Операция была облегчена тем, что среди участников совещания были и их сообщники. Какама был отправлен в Мехико и выдан Кортесу, который объявил его пленником. Монтесума, чувствуя свою вину, не захотел с ним увидеться. Младший брат Какамы Квиквицкацин получил от Кортеса и Монтесумы трон Тескоко. Он недолго правил, гак как вскоре был убит другим своим братом, Коанакочцином.

Разумеется, эта печальная история не делает чести государю кольхуас. Он старался убедить себя в том, что Какама хотел занять его императорский трон и заодно отобрать территории, уступленные некогда Мехико. В некоторых свидетельствах используется это предположение. Монтесума реагировал на создавшуюся ситуацию как глава империи, однако в этом конкретном случае роли главы империи и пособника оккупантов досадным образом совпадают. Был ли у императора иной выход из создавшегося положения? Если бы испанцы пошли против Тескоко одни и вынуждены были бы там вести военные действия, то он был бы обвинен в измене. Экспедиция испанцев вкупе с союзниками была невозможна: они потребовали бы участия в деле мешикских войск, поскольку речь шла о наказании за неподчинение Монтесуме. А это означало бы возникновение гражданской войны в самом сердце империи, чего следовало избежать любой ценой. Отказ от вмешательства или поддержка Какамы навлекла бы на него гнев испанцев. Это была бы проба сил без преимущества внезапности и с непомерным риском для города, для него самого и его близких. Кроме того, если бы восстание удалось, то кто бы получил лавры победителя? Очевидно, Какама.

В итоге если поведение Монтесумы и было далеко не героическим, то в данной ситуации оно представляло наименьший риск для страны. Какама составит ему компанию в неволе, только и всего. И все же существовала надежда на то, что враг, которого постоянно старались подкупить, когда-нибудь сам надумает уйти, или какое-нибудь счастливое стечение обстоятельств поможет его ликвидировать.

ПЕРЕДАЧА ВЛАСТИ

Дело Какамы напомнило испанцам о необходимости официального оформления ситуации де-факто, возникшей в связи с арестом Монтесумы. Несколько дней спустя император созвал всех грандов Мехико, а также королей и правителей союзных и подчиненных земель и произнес следующее:

«Братья и друзья, с давних времен, как вам известно, ваши отцы и ваши предки были вассалами и подданными моих предшественников; и мы, ныне живущие, связаны подобными же отношениями. Мы всегда относились друг к другу с самым большим уважением, и вы относились к своим законным сюзеренам так, как подобает хорошим вассалам. И я полагаю, вам известно от ваших предков, что мы не являемся коренными жителями этой страны, что наши далекие пращуры пришли издалека под руководством вождя, который здесь их оставил. По прошествии многих лет этот вождь вернулся. Он нашел ваших предков обосновавшимися в этом краю, женатыми на местных женщинах, с которыми у них было много детей; они не захотели следовать за ним и отказались признать его правителем страны. Перед тем как расстаться с этой страной, он сказал, что вернется сам или пришлет вместо себя кого-нибудь, кто сможет подчинить себе людей и заставить их выполнять его указания. Как всем известно, мы не переставали его ждать. Итак, судя по тому, что рассказал нам капитан о короле и государе, который сюда его прислал, с учетом того, из какой части света он прибыл, я полагаю, и вы должны со мной согласиться, что этот король — как раз тот сеньор, которого мы ждали; это подтверждается и тем, что, как говорит капитан, о нас там уже слыхали. Поскольку наши предшественники не выполнили своих обязательств перед своим государем, то предстоит это сделать нам; и возблагодарим наших богов за то, что в наше время совершилось то, чего так долго ожидали наши отцы. До сих пор вы признавали меня своим сеньором и подчинялись мне. Теперь я прошу вас подобным же образом признавать своим законным сеньором этого великого короля и подчиняться ему, а в его отсутствие — его капитану. Вы будете присылать ему дань и назначать людей на трудовую повинность — как вы это делали для меня до сегодняшнего дня, поскольку я тоже должен выполнять его указания и поручения. Выполняя мою просьбу, вы не только следуете своему долгу, но и доставляете мне большую радость».

Сам Кортес признает, что Монтесума произносил эту речь, плача и вздыхая. Понятно, что он сделал это заявление под жестоким нажимом. Те, к кому Монтесума обращался, были настолько взволнованы, что долго не решались ничего сказать в ответ, и даже испанцы испытывали большую жалость к Монтесуме. В конце концов короли и правители обрели дар слова и заявили, что считают Монтесуму своим государем, и должны подчиняться ему, что они и делают в данном случае. Они признали себя вассалами Его Величества и выразили согласие присылать ему своих детей в заложники. Кортес обязался хорошо с ними обращаться. Протокол собрания был надлежащим образом заверен нотариусом экспедиции.

Эта вторая в архиве Кортеса речь Монтесумы очень напоминает первую часть той речи, которую, по свидетельству конкистадора Монтесума произнес при их первой встрече. Здесь также содержится ссылка на миф о Кецалькоатле. Конечно, бог остается не названным по имени: то ли потому, что в то время Кортес не придал этому важного значения, то ли, скорее, потому, что предпочел не упоминать имени тольтекского бога в письме к королю, чтобы тот не принял его, Кортеса, за отъявленного лжеца: он действительно сказал Монтесуме, что Его Величество был как раз «тот сеньор, которого мы ждали».

Подлинность этих речей была подвергнута сомнению. В акте передачи власти, исполненном Монтесумой, некоторые исследователи увидели фальшивку Кортеса, направленную на то, чтобы вывести Мексику из подчинения губернатору Кубы Веласкесу, узаконить свои не вполне законные действия и оправдать подавление «мятежей» индейцев против «законной» власти Испании. Высказывалось даже предположение, что Кортес сам придумал миф о Кецалькоатле. Вкладывая в уста собеседника слова о том, что предки мешиков пришли из далекой страны, он как бы давал понять, что власть Испании над новыми землями могла восходить к весьма отдаленной эпохе. Все это преувеличения. Конечно, речи, которые нам передает дои Эрнан, не являются и не могут являться точно тем, что произнес Монтесума. То, что нам известно об ораторском искусстве ацтеков, заставляет предположить, что Кортес несколько сократил текст, убрав украшения и «выжав воду». А что касается содержания, то можно ли предположить, что Кортес уловил все тонкости мифологии? Перед тем, как задать этот вопрос, следовало бы выяснить и другое: был ли перевод Марины и Агулара достаточно точным?

Рассмотрим сначала историко-мифологическую преамбулу Монтесумы. Она не соответствует мифу о Кецалькоатле в том виде, в каком он нам знаком. Она очень достоверна. Ничто не соответствует так месоамериканским традициям и кодексам, как это повествование о далекой прародине и о странствиях под руководством великого вождя. В этом ключе воспринимается происхождение мешиков или странствия тольтеков, которых Мишкоатль ведет с их родины, с другой стороны водной глади. Именно на эти странствия тольтеков ссылается император, поскольку именно в эту эпоху жил Кецалькоатль. Кстати сказать, о мешиках кольхуас говорится здесь как о потомках тольтеков. Нет ничего более обычного, чем история идущих за своим вождем странников, которые в какой-то определенный момент становятся домоседами и отказываются двигаться дальше. Возвращающийся к себе великий вождь мысленно связывается с восходящим светилом, которое, войдя в зенит, отправляется в обратный путь. Плохой прием, оказываемый вернувшемуся к своему народу вождю — деталь, присутствующая во многих вариантах мифа о Кецалькоатле. Отказ мешиков следовать далее за Кецалькоатлем является, возможно, выраженным в политических терминах намеком на измену жителей Мехико своему богу-покровителю в пользу Уицилопочтли. Короче говоря, Кортес не мог все это выдумать. И в путанице, которая произошла между предками мешиков и испанцами, повинны не испанцы, а мешики.

Остается щекотливый вопрос о передаче власти. Вряд ли конкистадору было нужно что-то здесь выдумывать. Он мог захватить власть; таково было его намерение, и он не скрывает этого. С самого начала он обещает в своем письме Карлу V подчинить Монтесуму испанской короне: «С верой в величие Бога, заручившись поддержкой Вашего Величества, я решил повидаться с ним, где бы он ни находился. Я вспоминаю также, что он мне предложил, при условии, что я не буду искать встречи с ним, гораздо больше, чем можно было предположить; однако я осмелюсь заверить Ваше Величество, что я найду его живым или мертвым и постараюсь во что бы то ни стало сделать его подданным Королевского Величества. Пребывая в такой решимости, я покинул Чемпоалу, которую я назвал Севильей, 16 августа». С другой стороны, для того чтобы соблюсти законный порядок, ему было достаточно выполнить предписания, относящиеся к requerimiento, то есть потребовать от индейцев подчиниться королю Испании, которому папа уступил Америку, и согласиться принять новую веру. Кортес скрупулезно следовал предписаниям.

Кортес считал вопрос о неповиновении Веласкесу решенным своим назначением в Веракрусе и надеялся, что это назначение будет санкционировано ввиду необычайного успеха его предприятия. Выражение верноподданнических чувств Монтесумой — тираном, против которого выступали его подданные, — совершенно не было обязательным. Однако оно наделяло предприятие Кортеса чертами «мирного завоевания» — формально он никогда не воевал против Тройственного Союза — и делало его более приемлемым.

Состоялось ли это подчинение уже в первый день, как об этом сообщает капитан? В тот самый роковой день 8 ноября 1519 года, девятый день месяца Кечолли — месяца, посвященного отцу Кецалькоатля, в 8-й день Ветра (Эекатль — другое имя Кецалькоатля) 1-го года Тростника (календарное имя бога)? Возможно, но маловероятно.

Это возможно, поскольку однажды Монтесума уже предлагал испанцам брать с его страны дань при том условии, что они не придут в Мехико. Кроме того, переход власти был логическим следствием излагаемого Монтесумой мифа: испанцы представлялись потомками прежних хозяев страны. И, наконец, с момента прибытия испанцев в Мехико Монтесума, конечно, имел намерение их ликвидировать, и такие слова могли усыпить их бдительность.

Вместе с тем это маловероятно, поскольку ничто не вынуждало Монтесуму сразу передавать свою власть испанцам, которые от него ничего не требовали и которые — он, очевидно, понимал это — чувствовали себя в Мехико не вполне уютно. При этом Монтесума продолжал, по-видимому, править один. Испанцы были всего лишь его гостями. В день первой встречи Монтесума, конечно, сделал намек на возвращение Кецалькоатля и сказал пришельцам, что они у себя дома: как гости и как родственники Пернатого Змея. Все это было украшено преувеличениями, представлявшими собой лишь обычные формулы вежливости. Кортес же превратил их в формальное признание подчиненности. Потому что признание подчиненности является более убедительным, если оно делается свободным человеком, а не пленником. И особенно потому, что произведенный несколькими днями позже арест Монтесумы, который Карлу V мог бы показаться задевающим королевскую честь, выглядел бы в подобном случае более нормальным.

Во второй речи, где изложение мифа о Кецалькоатле далеко от совершенства (для Кортеса важна лишь связь между древним правителем страны и королем Испании), вторая часть, содержащая признание подчиненности, может считаться достоверной. По всей вероятности, Кортес подсказал императору, что тот должен был проговорить, и эти слова были запротоколированы. Очень сомнительно, что Монтесума сказал именно то, чего ожидал Кортес. Фактически, император передает все свои права королю Испании и его представителю, включая то, что относилось к выполнению разного рода обязательств его, Монтесумы, вассалов (дань, трудовые повинности и т. д.). По сути дела, Монтесума — свергнутый монарх. Кортес не мог хотеть этого, поскольку удерживаемый в качестве заложника tlatoani был выгоден для него и для его войска, тогда как свергнутый монарх был ему ни к чему.

Возникает вопрос, не сказал ли Монтесума в своей речи намеренно нечто такое, что не соответствовало желаниям Кортеса? Возможно, он хотел дать понять своим, что никак не подчиняясь ему в дальнейшем, они смогут действовать по своему усмотрению. Возможно, он таким образом хотел принести себя в жертву. Отсюда его глубокая взволнованность, которая в таком случае объясняется не только унижением отречения от власти. Однако гранды его королевства не поняли его или не захотели понять в этом смысле. «Они ответили принцу, что он остается их главой» и продолжали ему служить. Можно быть уверенным, что уже на следующий день Кортес постарался убедить Монтесуму продолжать по-прежнему править страной. Ацтекские сеньоры поступили аналогичным образом, объясняя, очевидно, ему, что его отход от дел или его смерть положили бы начало конфликтам по поводу престолонаследия и, в конечном итоге, привели бы к развалу империи, которого желательно было избежать.

Короли империи обязались выплачивать дань. Такие добрые намерения следовало поддержать. Кортес не стал затягивать дело и потребовал первой выплаты. Монтесума показал ему свои сокровищницы, и тот велел все забрать, включая ткани и драгоценные перья. В провинцию были направлены сборщики налогов в сопровождении испанцев — для изыскания указанного императором количества золота. Довольно часто отряды сборщиков осуществляли свои операции насильственным путем. Педро де Альварадо взялся получить дань с Тескоко. Какама дал понять конкистадору, что если он, Какама, сможет участвовать в этом деле, то сбор будет более полным. Альварадо взял его, закованного в цени, с собой, но как только они прибыли в город, Какама заявил, что никакого золота в городе нет и что он пришел в Тескоко в надежде (как оказалось, напрасной) на то, что его подданные его освободят. Испанцы не оценили шутки и обошлись с королем весьма жестоко. Как покажет впоследствии на суде Васкес де Тапиа, государя акольхуа пытали горящей смолой, однако мы знаем, чего стоят свидетельства Васкеса. Другие сеньоры также вроде бы подверглись издевательствам.