Море Троллей

Глава 15 ОТВАЖНОЕ СЕРДЦЕ

Спал Джек крепко. К тому времени он уже привык сворачиваться в клубочек в каком-нибудь укромном уголке, а волны покачивали корабль так плавно, что мальчик почти и не замечал, что движется. Проснулся он с первым светом.

Однако свет этот ясным отнюдь не был. Со всех сторон на лодку наползал туман, пропитывая сыростью все вокруг. С веревок капало. Одежда Джека насквозь пропиталась влагой, волосы липли к голове.

Мальчик выглянул за борт: море и небо слились в единую сине-серую массу, да такую густую, что в любом направлении он видел не дальше нескольких метров. Ощущение было такое, словно корабль парит в самой сердцевине гигантского облака.

Джек слышал, как просыпаются воины — потягиваются, покрякивают, рыгают и (в неподвижном воздухе разносился каждый звук) шумно мочатся за борт. А вот разговаривать они, вопреки обыкновению, не разговаривали. В иные дни викинги, едва продрав глаза, тут же принимались перекидываться привычными оскорблениями и грубыми шуточками.

Люси завозилась под своим плащом. Джек не стал ее будить. Чем дольше девочка спит, тем дольше находится в утешительных объятиях сна. Ворон вспрыгнул на поручень и теперь сидел там, нахохлившись и раздраженно пощелкивая клювом. Джек был уверен, что это — «он», а не «она». Хотя почему, объяснить бы затруднился.

— Ты смотри, не улетай, там тебе делать нечего, — сказал Джек ворону.

Птица глухо заворчала в ответ — ну точь-в-точь как человек. Джек поневоле рассмеялся. После того как он месяцами наблюдал за дикими зверями и птицами по велению Барда, мальчику не составило труда понять, что у пернатого гостя на уме.

— Да уж, мерзко — не то слово, точно тролль плюнул. Вчера я просто дождаться не мог, когда же ветер уляжется, а нынче жду не дождусь, чтобы ветер поднялся снова…

— Призывать ветер — это твоя работа, — пророкотал у него за спиной голос Олафа.

Джек едва не подпрыгнул от страха — но вовремя ухватился за поручни. Для такого гиганта скандинав ступал на удивление бесшумно.

— А мне казалось, тебе нужен штиль.

Джек приготовился к оплеухе: Олаф спорить не любил.

— Было дело. А теперь мне нужно солнце.

— Подолгу туман обычно не держится, — опасливо проговорил Джек. Он понятия не имел, как вызвать ветер, и нарочно оттягивал время. — Наверняка к полудню сам собою развеется.

Оплеухи не последовало, но гигантская рука до боли сжала ему плечо — тоже не подарок!

— Слушай и мотай на ус, маленький скальд. Мы застряли неведомо где, не зная, где север и где юг. Если мы станем грести в неверном направлении, то окажемся в открытом море. Очень скоро закончится пресная вода, так что пить мы будем кровь — твою кровь.

Негромкий, спокойный голос Олафа внушал еще больший ужас, нежели крик.

— Ну хорошо, убедил, — пропищал Джек.

Железные пальцы разжались. Джек опустился на мешок с зерном; сердце его отчаянно колотилось в груди. Ворон запрокинул голову и издал булькающий звук.

— Если ты думаешь, что у тебя получится лучше, так валяй, пробуй, — предложил Джек.

Ворон запрыгал вверх-вниз, словно говоря: «Только не я, сынок, только не я. Это твоя работа».

— Вот именно. Это моя работа. И бард здесь — я. — Джек разговаривал с птицей, пытаясь унять нарастающую панику. Он понятия не имел, что делать. — Но раз уж ты собираешься остаться, пожалуй, дам-ка я тебе имя. Как насчет… Колченога?

Птица громко закаркала; скандинавы схватились за амулеты, висящие у них на шеях. Попасть на зуб к троллю — это пустяки, дело житейское; а вот самый обычный ворон внушал им панический страх.

— Но ты же в самом деле хромаешь. Лиса оттяпала тебе коготь, так что ты теперь даже ходить нормально не можешь.

Ворон яростно щелкнул клювом.

— Ну ладно, ладно. Ты, небось, храбро клюнул ее в отместку. Назову-ка я тебя… Отважное Сердце.

Ворон захлопал крыльями и, распушив перья, приземлился на поручень. Похоже, новым именем птица осталась вполне довольна.

— А теперь, если не возражаешь, мне нужно заняться делом, — проговорил Джек.

Сидя на мешке с зерном, мальчик попытался собраться с мыслями.

«Что делать, что делать?» — лихорадочно думал он.

Отважное Сердце запрыгал вдоль поручня, пока вновь не попался на глаза Джеку. Птица расправила крылья и пронзительно закричала, точно завидев ястреба. Просто удивительно, сколько звуков умел издавать этот ворон!

— Ну и чтобы это значило? — поинтересовался Джек. — Играть мне с тобой некогда. Если ты поесть выпрашиваешь, то изволь подождать, пока я закончу.

Он закрыл глаза и приготовился воззвать к жизненной силе. К вящему его удивлению, ему легко удалось отыскать источник. Словно, будучи раз усвоен, путь становился все более и более ясен.

Мальчик ощутил бушующее в недрах океана пламя — однако не только там, в глубине. Жизненная сила струилась повсюду, в море и в воздухе. Двигалась согласно и в лад, точно странная, потусторонняя музыка, заполняя весь мир своим ликующе-радостным бытием. Джек словно оказался в десятке мест одновременно: он летел вслед за стаей гусей, что клином прочертила небо, и плыл с косяком сельди сперва в одну сторону, а затем, резко развернувшись — будто что-то напугало рыб, — в другую. И это было восхитительно! Все равно что прожить сотни и сотни жизней.

Наконец Джек вспомнил о своей миссии. И вновь направил разум в морскую пучину. «Вернись ко мне, — мысленно призывал Джек. — Разведи море и небо. Отзови облака и туманы». Джек понятия не имел, откуда пришли эти слова, знал лишь, что говорит все правильно. Он почувствовал, как от огня глубоко внизу протянулась тоненькая струйка тепла. Вот она пробилась сквозь промозглую тьму, разогнала холодные океанские течения и поднялась к нему, Джеку. Сельди прянули от нее в разные стороны, а в следующее мгновение струйка раскинулась гигантской сетью — и тут, и там, и повсюду, — вбирая в себя белое марево. Вода покрылась рябью. Откуда-то издалека послышались крики.

— Джек! Джек! — Люси трясла его за плечо.

Мальчик открыл глаза. С неба ливмя лило; викинги, ругаясь как тысяча чертей, пытались спасти сваленную в лодке добычу. Дождь ревел подобно водопаду. Олаф приказал срочно вычерпывать воду.

— Уйми дождь! — кричала Люси.

Глаза ее расширились от ужаса.

Джек прижал к себе сестренку. Все мысли у него словно улетучились. Он мог лишь молча глядеть на царящее вокруг опустошение. Отважное Сердце слетел к нему на колени и спрятал клюв Люси под мышку.

— Я ему понравилась, — заявила девочка.

Джек подумал про себя, что, скорее всего, ворон просто пытается отыскать место посуше, но вслух этого, конечно, не сказал.

— Ну конечно же понравилась. Он же прилетел защищать тебя.

Люси слабо улыбнулась брату. Вода доходила ей почти до колен. Еще немного — и они потонут.

— Ты! Бард! Да сделай же что-нибудь! — завопил Олаф.

Джек зажмурился и отчаянно попытался дотянуться до жизненной силы. Но могущество земли грубому велению не подвластно. Джек старался, старался изо всех сил, но ливень по-прежнему грохотал во всю мочь, а вода медленно, но неуклонно поднималась все выше и выше. Как бы споро ни работали воины, за дождем они явно не поспевали. Корабль был настолько полон, что с трудом держался на плаву: каждая новая капля приближала его неминуемую погибель.

И вдруг, когда уже казалось, что все кончено, — дождь разом перестал. Воины лихорадочно вычерпывали воду. Очень скоро ее уровень понизился до дюйма грязной жижи, что привычно хлюпала под промокшими насквозь башмаками. Небо по-прежнему затягивали облака, но в самом его центре — прямо над головой — сиял просвет: крохотный клочок синевы, словно знак того, что они не вовсе отрезаны от солнца.

— Ты нас чуть не утопил! — ревел Олаф, пиная отсыревшую кипу тканей. — Чуть не половину всей добычи сгубил!

Викинг бушевал и ругался; корабль зловеще раскачивался.

— Ишь, раскапризничался, — шепнула Люси.

Прозвучало это так неожиданно, а вместе с тем настолько в самую точку, что Джек так и покатился со смеху. Ну как тут удержишься?! Он боялся так долго, что наконец его способность испытывать страх попросту истощилась. Со стороны Олаф Однобровый — его насквозь промокшая борода свисала длинными крысиными хвостиками — ужасно походил на гигантского малолетка, что бранится и ругается на чем свет стоит. Чего доброго, в следующую минуту капризуля бросится ничком на палубу и примется сучить своими колонноподобными ножками. Джек хохотал до тех пор, пока не выдохся. А придя в себя, увидел, что прочие пираты тоже гогочут и смачно шлепают друг друга по спинам. Олаф потрясенно озирался по сторонам.

— Ты… ты… — начал было викинг.

Но тут лицо его искривилось, и он тоже расхохотался. Запрокинул голову и трубно загудел, словно дикий гусь: гу-у… гу-у… гу-у-у-у-у-у. По щекам его, впитываясь в отсыревшие усы, катились слезы. Звонко, по-детски, засмеялась Люси, и даже Отважное Сердце в исступленном восторге запрыгал вверх-вниз.

Так продолжалось несколько минут. Джек чувствовал, как повсюду вокруг него мерцает и переливается жизненная сила. Все ликовали и радовались. Они живы, живы! Все жадно вдыхали свежий, благоуханный воздух. Море раскинулось перед ними, словно торная дорога — дорога, сулящая неисчислимые возможности. Но вот первый порыв прошел, и воины привалились к бортам корабля, пытаясь отдышаться.

— У-ух! В опасную игру ты играешь, юный скальд, — с трудом проговорил Олаф. — Но, как ни крути, дождь ты все-таки унял, так что на сей раз я, пожалуй, тебя не убью.

Джек-то знал, конечно, что ничего такого он не делал. Просто запас воды в небесах иссяк — все, что было, вылилось, вот ливень и стих. Но сообщать об этом Олафу мальчик, понятно, поостерегся.

Серые тучи, обложившие горизонт, так и не расступились, и определить, где солнце, возможным не представлялось. Олаф порылся в мешочке, висящем у него на шее. Джек шагнул поближе, и великан, заметив его интерес, протянул руку. На его ладони лежал прямоугольный камень, отражающий свет, словно льдинка. Прозрачный, но не бесцветный.

— Э-э, нет, — возразил Олаф и сжал кулак, едва Джек потянулся к талисману. — Я тебе выпить его магию не дам. Это мой солнечный камень.

Викинг поднял руку к синему просвету в облаках. Кристалл вспыхнул и засиял золотисто-желтым светом, точно кошачий глаз. Олаф стал медленно поворачиваться. В какой-то момент свет талисмана сменился на синий. Джек задохнулся от изумления.

— Ты тут не единственный обладатель волшебной силы, — пророкотал викинг.

Он вновь повернулся — и цвет камня изменился на прежний. А Олаф все поворачивался и поворачивался кругом — пока не выяснил все, что хотел.

— Камень подсказывает направление солнца, — объяснил он. — Вон там, — Олаф ткнул пальцем, — восток, солнце — там. Видишь: свет ярко-синий. — Великан вновь повернулся, и на глазах у изумленного Джека цвет камня изменился с синего на желтый, а с желтого на голубовато-серый. — А вон там — запад; оттуда мы приплыли. Ну ладно, вы, лодыри праздные! А ну-ка, раз-два, взялись за дело!

Скандинавы тут же похватали весла.

Поплыли они на восток; Олаф время от времени сверял направление. Спустя какое-то время облака расступились — и он спрятал камень. При виде солнца все разом взбодрились — и грянули песню в лад мерному движению весел:

Допев эту песню (а куплетов в ней было преизрядно), пираты затянули новую. Гулкие, звонкие голоса летели над морем:

Последние слова берсерки яростно выкрикнули в безоблачное синее небо. Джек неуютно поежился. Только сейчас он понял, что именно движет этими бесстрашными воинами. Жизни их были кратки, но каждый миг — насыщен до крайности. Эти люди знали: они обречены. В один прекрасный день Один, который сегодня им улыбается, скует их волю нерушимыми оковами. Так рассказывал Олаф. Один — бог каверзный. Он поддерживает своих поборников, но истинная его цель — отобрать лучших воинов для своего чертога. В один прекрасный день мечи выпадут из их ослабевших рук. И они окажутся беспомощны перед лицом своих врагов, и тогда их призовут в Вальхаллу — сражаться и умирать снова и снова, в бесконечном круговороте.

Но, зная это, скандинавы все равно сражались. Была в этом неоспоримая доблесть, было и безумие, и непроходимая глупость. Но и свое благородство — тоже было.

Словно в ответ на воодушевляющую песнь, ветер надул парус. Пираты одобрительно загомонили. Эгир и его жена Ран услыхали их песню и ответили им. Викинги громко возблагодарили богов — и перестали грести.

«Слава бессмертна!» Джек вдруг осознал, что глубоко тронут. И разозлился не на шутку. Как можно сочувствовать этим кровожадным мерзавцам? Ему же полагается их ненавидеть! Но — как-то не получалось…

«Твоя защита развеяна в пыль, объяснял ему Бард когда-то давным-давно. — Теперь все, от судьбы выпавшего из гнезда птенца до грозной красы ястреба, что камнем падает на него с небес, будет проникать тебе в самую душу. Жаль. К такому количеству реальности ты еще не готов — но что есть, то есть».

Если это и есть реальность, то невысоко же я ее ставлю, — сообщил Джек ворону.

Отважное Сердце задумчиво склонил голову набок.

— Вот теперь можешь слетать обсушить крылья, — разрешил мальчик. — Эх, кабы и все остальное высушить с той же легкостью!

При виде отсыревших мешков с зерном у нею упало сердце. Сверху их худо-бедно защитила промасленная ткань, но затекшая снизу вода погубила запасы. Хлебы размокли. Сушеная рыба размякла и насквозь пропиталась водой. Бобы уже набухали. Джек подумал о поселянах, которые трудились от зари до темна, чтобы вырастить и собрать урожай, и которых в результате перебили и ограбили викинги, — и ему отчаянно захотелось сломать весло о голову Олафа Однобрового.

Вся еда пропала. Столько жестокости — а к чему?!

Джек отыскал ломтик заплесневевшего сыра для Люси: вдруг не откажется. Викинги глодали размякшую рыбу, явно пытаясь доесть ее раньше, чем она начнет гнить. Ближе к вечеру Эрик Красавчик, что нес вахту на носу, взревел:

— Земля!

Джек, сощурившись, поглядел на восток. Над морем бугрилось белое облако. Чем ближе подплывал корабль, тем заметнее оно растекалось вверх, точно неспешная молочная река. Джек наблюдал как завороженный. Да это же туман расползается по одетой лесом горе, понял он. Мальчик услышал, как вдали рокочет прибой.

— Ну и где мы? — осведомился Олаф.

— Ну, судя по очертаниям вон той горы, мы на земле Магнуса Мучителя, — предположил один из воинов.

— Нет-нет. В его фьорде течения изгибаются как змеи, — возразил другой. — Мы в земле Гицура Пальцедробителя.

— Ах, этого клятвопреступника! — прорычал Олаф.

«Интересно, а этих людей хоть когда-нибудь зовут „Гицур Добрый“ или „Магнус Веселый“?» — подумал про себя Джек.

Давайте пошлем знатока, — предложил Свен Мстительный.

С дальнего конца лодки выступил человек, которого Джек прежде почитай что и не замечал; разве что гадал про себя, что тот делает на корабле. Он был так: стар, что вряд ли мог грести, не говоря уж о том, чтобы махать мечом в битве. Волосы его свисали из-под кожаного шлема седыми неопрятными лохмами. Руки испещряли старческие пятна, а в теле жира осталось не больше, чем в сухой ветке. Он с трудом доковылял до носа со своего места на корме, к которому словно бы примерз.

— Руна, ты нам не подсобишь? — учтиво, к вящему удивлению Джека, осведомился Олаф.

Великан в жизни никого не просил о помощи. Обычно он просто отдавал приказы — нередко сопровождая их угрозами.

— А что ж, подсоблю, — ответил Руна странно шелестящим голосом: только напрягая слух, Джек уловил смысл сказанного.

И тут мальчик заметил, что шею старика с правой стороны рассекает жуткий шрам. Удивительно, как Руна еще дышать может, не то что говорить!

Воины помогли старику раздеться. Если в платье он выглядел жалко, то нагишом и того хуже. Все его тело испещрили застарелые рубцы и шрамы. Он был весь в морщинах, словно сушеное яблоко, а колени и локти распухли от старческого костного недуга.

Воины обвязали старика веревкой под мышками и опустили его за борт. Раздался тихий всплеск: Руна погрузился в воду.

— Потише, вы там! — рявкнул Олаф. — Мы же не на китов охотимся.

Джек слышал, как Руна мерно двигает руками и ногами. Как отплевывается, глотнув соленой воды. Все застыли в ожидании. Над кораблем пролетело несколько любопытных чаек. Дело шло к ночи, так что птицы описали круг-другой и понеслись обратно к земле.

— Ты закончил, дружище? — окликнул Руну Олаф.

Видимо, Руна ответил «нет», потому что скандинавы остались на своих местах. Наконец старика, насквозь мокрого и дрожащего, втянули обратно на палубу. Олаф тут же закутал его в теплые меха и протянул ему мех с вином.

— Что, ныне море уж не такое теплое, как в дни нашей юности? — усмехнулся он.

— Да в море всегда холодно, как у тролля в заднице, — прошелестел Руна.

Олаф расхохотался.

— Ну, что скажешь?

В морской воде — привкус сосны и ели. Ее питает быстрая речка с горных вершин. Течение извивается, что твоя гадюка, ползущая по песку. Оно черное, при том что само море — зеленое, и опускается ко дну, ибо родилось от талого снега. В воздухе пахнет жареной олениной и свеженарезанным торфом. Из долины, что чуть севернее от нас, налетает ветер — и поднимает волну на реке…

Руна все говорил и говорил, пересказывая самые удивительные подробности.

— Мы в земле Гицура Пальцедробителя, — заключил Руна. — Его усадьба — в каком-нибудь часе пути к северу.

Воины обступили старика. Солнце село, над морем стлался серый вечер — и утекал в туман, все еще клубящийся над одетой темным лесом горой. Тут и там замерцали первые звезды.

— Ну, кто не прочь поберсеркствовать? — вполголоса спросил Олаф.