Глава 43 СНОВА ДОМА!

В кронах деревьев клубился туман; с листьев капало. Джек шел по знакомой тропе, что извивалась по склону холма по направлению к римской дороге. В одной руке он сжимал почерневший посох из Ётунхейма, другой вел Люси. На плече у него восседал Отважное Сердце.

— Можно, я прилягу? — капризничала Люси. — Я та-а-а-ак уста-а-а-ала.

— Отдохнешь, как только выберемся на дорогу. А тебе, между прочим, хватит кататься на дармовщинку! — отчитал Джек ворона.

Но Отважное Сердце лишь крепче вцепился в его плечо.

Джек все брел и брел дальше, не останавливаясь. В душе его боролись скорбь и радость. Скоро он окажется дома — но зато он навсегда потерял Торгиль и Руну. Последние месяцы мальчик только и думал что о возвращении в родные края. А теперь был обескуражен. Конец плаваниям, конец приключениям… Джек до смерти соскучился по отцу с матерью. Вот если бы только жили они не в крохотной деревушке, где ровным счетом ничего интересного не происходит: овца двойню принесет — и то событие! Как ему теперь прикажете вернуться к повседневной обыденности: таскать воду, собирать дрова, гоняться за черномордыми овцами?

— Я хочу посидеть! — ныла Люси.

Сквозь заросли папоротников уже проглядывала римская дорога. Джек подвел девочку к мшистым камням, и оба передохнули малость. Ворона Джек шуганул прочь. Отважное Сердце отлетел на несколько шагов и, приземлившись, громко и негодующе закаркал.

— Ежели недоволен, лети обратно к Торгиль, — посоветовал мальчик. И потер плечо в том месте, где остались отпечатки острых птичьих когтей.

Джек достал из мешка снедь, которой его снабдили скандинавы: жареную гусятину и сухари, вымененные на севере. Люси погрызла сухарь, а Отважное Сердце расклевал ошметок мяса. С деревьев немилосердно капало. Вскоре дети вымокли насквозь.

— Далеко еще? — спросила девочка.

— Примерно час пути. Может, чуть больше.

— Я устала, — пожаловалась Люси.

Чтобы развлечь сестренку, Джек извлек на свет ожерелье из серебряных листьев.

— Торгиль просила передать тебе вот это.

— Ох! — Люси схватила украшение и тут же нацепила его на себя. — Это от королевы, — сообщила она, нежно поглаживая блестящий металл.

— Это от Торгиль, — поправил ее Джек.

— Не-а! Это королевино ожерелье. Королева забрала меня к себе во дворец. И угощала медовыми лепешками и заварным кремом.

— Неправда! — теряя терпение, оборвал ее Джек. — Спала ты на грязной соломе и жила впроголодь.

— А вот и нет! Это ожерелье мне послала сама королева, вот!

Джек в сердцах сорвал украшение с Люсиной шейки.

— Получишь обратно, когда научишься быть благодарной настоящей дарительнице.

— Ах ты, kindaskitur!

— Да дразнись сколько хочешь, но…

Отважное Сердце предостерегающе каркнул и вспорхнул на дерево. Джек тотчас же насторожился.

— А ну-ка, прячься в папоротники, быстро, — шепнул он.

Люси, ни слова не говоря, кубарем скатилась с обочины и нырнула в кусты. Что-что, а хорониться от опасности девочка навострилась.

А Джек остался стоять на дороге. Вскоре послышались шаги и немелодичное посвистывание. Из тумана возникла смутная фигура. Чужак остановился как вкопанный: он тоже заметил Джека.

— Не трогай меня! — взвыл он, повернулся и опрометью бросился назад, к деревне.

— Колин! — закричал Джек, но сын кузнеца, тяжко топая, удирал со всех ног.

Мальчик окинул себя придирчивым взглядом. На нем было подаренное Горной королевой платье: куртка из куньего меха поверх роскошной зеленой туники и бурые штаны, заправленные в башмаки воловьей кожи. На поясе висели кожаные ножны, а в руке он сжимал нож.

— Ой-ей-ей, — протянул Джек. — А я ведь — вылитый викинг. Пойдем-ка, Люси. Хорошо бы нам добраться до дома прежде, чем меня подстрелят из лука.

Люси выбралась обратно на дорогу и взяла брата за руку.

— Если я с тобой, стрелять никто не станет, — заявила девочка, выказывая как редкостную смелость, так и редкостную сообразительность.

Джек наклонился и чмокнул сестренку в макушку. И они зашагали дальше. Отважное Сердце тут же спикировал Джеку на плечо.

Спустя какое-то время вдалеке послышался взволнованный гомон. Туман рассеивался, пробивалось солнце, окрашивая осенний лес в ало-золотые тона.

— Вон он, вон! Погодите! Пока не стреляйте! С ним девчушка! — раздались возгласы.

«Что значит „пока“?» — неприятно удивился Джек.

Брат с сестрой вышли на прогалину: несколько человек, вооруженных тем, что нашлось в хозяйстве, изготовились к драке. Джон Стрельник вложил стрелу в тетиву.

— Папа! — закричала Люси, бросаясь вперед.

— Люси?! — воскликнул отец, роняя серп. — Джек?!

Он порывисто подхватил малышку на руки. Джон Стрельник опустил лук.

— Это берсерк! — заорал Колин. — Он бросился на меня с секирой!

— Не будь идиотом, — цыкнул на него вождь. — Это ж сынишка Джайлза Хромонога: ну и здорово ж он вымахал!

Джек, по-прежнему сжимая в руке ясеневый посох, подошел к людям. На плече его восседал Отважное Сердце. Мальчик знал, что за время своего отсутствия вряд ли вырос настолько уж сильно, но изменился, надо думать, и впрямь разительно. И уж во всяком случае, ощущал он себя совершенно иначе, нежели тот перепуганный малец, что некогда угодил в плен к скандинавам.

— Джек спас меня от страшного чудовища. А еще он сражался с троллями и с драконами! — сообщила Люси отцу.

Отец, не веря своим глазам, глядел на детей.

— Ты жив! — бормотал он. — Сынок, ты жив…

И Джайлз Хромоног расплакался, а вслед за ним и Джек, что отчасти подпортило задуманный эффект.

— Я знаю, что не так, — объявил вождь. — Ворона видите? Ой! — охнул он: Отважное Сердце свирепо щелкнул клювом. — Таких птиц барды всегда на плече носят. Джек ушел учеником, а вернулся могущественным бардом — очень вовремя, к слову сказать. От старого-то никакого проку нет…

Все принялись горячо поздравлять Джека; отец стиснул его в объятиях. Наконец вся орава двинулась в деревню. Джон Стрельник побежал вперед, сообщить добрые вести.

— Да будь я берсерком, твоя голова уже катилась бы по земле, не успел бы ты и трех шагов сделать, — доверительно сообщил Джек Колину.

И с удовольствием отметил, как побледнел его былой недруг.


Перед домом Джайлза Хромонога волновалась толпа. При виде Джека с Люси люди радостно загомонили. Девочка, упиваясь всеобщим вниманием, закружилась перед односельчанами в танце. Такого чудесного платьица, как у нее, в деревне отродясь не видывали: ярко-голубое, по вороту и подолу — зеленая вышивка, и повсюду — узор из белых цветов. В этом наряде — Хейди разукрасила его в традициях своего народа — Люси и впрямь походила на настоящую принцессу.

Все смеялись и аплодировали. Мать, стоящую чуть поодаль, в дверях, девочка даже не заметила. Зато Джек бросился прямиком к ней, на ходу отбиваясь от сердечных поздравлений не в меру приветливых односельчан. Отец тем временем начал пересказывать соседям Джекову историю о том, как они с сестрой жили в плену.

— Парень чего только не повидал — и троллей, и драконов, и гигантских пауков! — восклицал он.

— Да ладно тебе, Джайлз, выдумывать-то ты горазд! — завопил кто-то.

Джек с матерью ускользнули в дом.

— Пойти привести Люси? — спросил мальчик.

— Оставь, сегодня — ее звездный час, пусть порадуется, — вполголоса отозвалась мать. — А с волосами-то ее что случилось?

— Это долгая история. Ты просто не поверишь.

— Может, и поверю… Мы так и догадались, что вас сцапали берсерки. Отец думал, вы погибли, но я в это не верила. Я поглядела на воду — и увидела тебя среди пчел.

Джек поежился. Мать его — настоящая ведунья, хоть и тщательно это скрывает. Мальчик не совсем понимал, что означает «поглядела на воду»; но ему доводилось видеть, как Хейди неотрывно смотрит в чашу, — и тогда все домашние ходили на цыпочках.

— А как там Бард? — спросил Джек.

Мать горько вздохнула:

— Он ест и спит, но в остальном ведет себя точно младенец неразумный. Вопит во весь голос и руками размахивает…

— Он сейчас на римской вилле?

— Бедолага не в силах сам о себе позаботиться, — удрученно промолвила мать. — С ним до того тяжко, что отцу пришлось сколотить для него отдельный сарайчик у дальней ограды. Соседи ухаживают за ним по очереди. Прям и не знаю, что мы будем делать, когда морозы ударят…

Мать с сыном пошли по тропинке вдоль поля. Хозяйство Джайлза Хромонога явно процветало. Колосилась пшеница; ровными рядами росли лобия и кормовые бобы, репа и редис, пастернак и морковь. Год выдался на диво удачный, если не считать набега кровожадных берсерков из-за моря.

— С этим посохом и с вороном на плече ты — вылитый бард, — сказала мать. — А ворон-то ручной?

— Ну, иногда он клюется, — уклончиво ответил Джек.

Однако мать бесстрашно погладила птицу, и Отважное Сердце блаженно заворковал в ответ.

— Прям разговаривает!

— Вообще-то так оно и есть. Одна моя знакомая девочка понимала его речь.

— Ну надо же! Да, повидал ты, судя по всему, немало! Просто послушать не терпится!

Где-то вдалеке раздались пронзительные вопли. Мальчик непроизвольно потянулся к ножу на поясе.

— Да это просто Бард, — успокоила его мать. — Иногда он так часами орет. Мы не понимаем, чего ему надо, а объяснить он не может.

С тяжелым сердцем Джек приблизился к сарайчику. Ох уж эти крики! Да в них же ничего человеческого нет!

— Он буйствует?

— Нет, напротив, всего боится. Все, что мы делаем, пугает его до беспамятства.

Дверь запиралась на тяжелый засов. Джек отбросил его в сторону. Внутри стояла невыносимая вонь. Бард метнулся к дальней стене. Волосы его спутались, ногти отросли длинные, точно когти. Одежда — грубая туника, подпоясанная веревкой, — была перепачкана.

— Мы обихаживаем беднягу, как можем, но, когда мы пытаемся его вымыть, он так волнуется, что мы боимся, как бы он не умер от страха, — посетовала мать.

— Господин, это я, Джек. Я вернулся. Твоего врага Фрит больше нет. Тебе нечего бояться.

Но старик лишь вжался в солому, что плотным слоем устилала пол.

— Я принес тебе одно снадобье, — проговорил мальчик. — Это мед поэзии из источника Мимира. Тут всего несколько капель, так что постарайся ничего не пролить.

— Вуд-дук. Гаааа! — сказал Бард и, защищаясь, выставил вперед когтистые пальцы.

«Ну и как прикажете влить напиток ему в рот?» — подумал Джек.

Он шагнул вперед — и тут Отважное Сердце сорвался с его плеча и стрелой метнулся к старику.

— Вуд-дук! — взвизгнул Бард.

— Карр-карр-карр! — закаркал Отважное Сердце.

Птица и человек со всего размаха врезались друг в друга и полетели на пол, точно пораженные молнией.

— Нет! — воскликнул Джек, бросаясь к старику. Глаза Барда были широко распахнуты, но дышать он не дышал. — Мама! Что делать?!

Мать опустилась на колени и, взяв Барда за руку, пощупала ему пульс.

— У него сердце остановилось!

— Ох, нет, нет, нет! — застонал Джек. А ведь он почти что успел!

— Влей-ка ему в рот этот свой мед поэзии, или что там у тебя есть! — приказала мать.

Она разжала Барду челюсти, и Джек опорожнил склянку. В рот старика вытекло с пол-ложки сверкающей жидкости. Джек встряхнул сосуд — и на горлышке повисла еще одна — последняя — капля.

— Больше нету, — прошептал он.

Внезапно, словно пробуждаясь от глубокого сна, Бард вздрогнул — и открыл глаза.

— Джек, мальчик мой, — хрипло прошептал он.

— Ты вернулся! Ты вернулся! — За спиной у Джека послышалось хлопанье крыльев: Отважное Сердце пытался подняться с земли. — Власти Фрит пришел конец, господин. Ты в безопасности.

— Да знаю я, знаю, — отмахнулся Бард. — Звезды мои, ну и видок у меня! Меня что, никто не мыл?

— Мы пытались, — отозвалась мать, одновременно смеясь и плача.

Отважное Сердце, то и дело спотыкаясь, неуклюже ковылял по соломе. Крылья его беспомощно обвисли, словно он напрочь позабыл о том, как ими пользоваться.

— Что это с ним такое? — встревожился Джек.

— Он потянулся к ворону; тот злобно щелкнул клювом. И тут же, заорав, отпрянул к стене.

— Он что, спятил? — удивился Джек.

— Да нет же, просто снова стал самим собой. Перед тобой — самая обыкновенная перепуганная птица, — объяснил Бард, с помощью матери поднимаясь с земли. — Эти последние несколько месяцев дались ему непросто.

— Это еще почему? Он же был моим другом!

— Это я был твоим другом, Джек, — сказал Бард. — Ты что, забыл историю про Беовульфа? Забыл, как я вселился в щуку? Когда Фрит меня выследила, путей к спасению у меня не осталось — кроме как перебраться в тело ворона. Вот я и поменялся с ним местами. Однако же вернуться оказалось весьма непросто — я был на волосок от смерти. Если бы ты не пробудил меня с помощью меда поэзии, мы с ним оба погибли бы.

— Так это ты сражался с тролльим медведем? Это ты отговорил драконицу съесть меня? Это ты вернул обратно Люси?

— Ну, какие-никакие таланты за мной числятся, даже когда я птица, — отозвался Бард с более чем оправданной гордостью в голосе. — Мозги, сам понимаешь… Однако не списывай со счетов и собственных заслуг. Ты выказал замечательные способности. Просто-таки замечательные!

Джек так и зарумянился от похвалы.

— Подумать только: все это время я пыталась урезонить птицу, — пробормотала мать.

— Птицу урезонить невозможно. Не настолько уж она смышленая, — ответил Бард, разминая пальцы рук и ног, словно заново к ним привыкая.

— Отважное Сердце, — пробормотал Джек.

Невзирая на все объяснения Барда, он уже успел соскучиться по нахальному ворону. Ведь наверняка, когда в птичье тело вселился дух человека, кое-что от прежнего характера в птице все же остается.

— Бедняге придется заново учиться летать, — вздохнул Бард. — Я оставлю его при себе, пока он не сможет снова жить на воле.

— Пойду-ка я согрею воды для мытья, — сказала мать.

— Еще одна проблема с птицами, — наморщив нос, сообщил Бард. — Птицу невозможно приучить проситься на улицу.


Они сидели под рябиной в узкой долинке. Чуть в стороне стояла клетка с Отважным Сердцем. Бард открыл дверцу, но перепуганный ворон даже не подумал выбраться на свободу.

— Летать-то он может, — вздохнул старик. — Птица вполне здорова: ей просто уверенности не хватает.

Неподалеку мирно журчал ключ, питающий озерцо. Несколько пчел все еще вились вокруг гладких серебристых веток, хотя рябина давно отцвела. Может, им просто нравилось это место: ведь здесь жизненная сила ощущалась особенно мощно.

— А как ты отыскал меня, господин? — спросил Джек. — Ну, после того, как меня схватили.

— Я летел и по дороге расспрашивал воронов. Вороны — те еще сплетники. Им ведомо все, что происходит на белом свете. Тебя они, конечно, не знали, но корабль викингов, идущий вдоль берега, не мог не привлечь их внимания. Буря загнала меня в укрытие, так что я добрался до корабля не раньше, чем он повернул на восток, — то есть на последнем длинном отрезке пути.

— Ты последовал за мной даже за море, — произнес Джек, до глубины души растроганный.

— И здорово сглупил. Если бы ты не призвал меня с корабля, я бы точно канул в волны…

По верхам долины задувал прохладный ветер, но здесь, под рябиной, словно задержалась летняя теплынь. Повсюду в траве пестрели одуванчики и клевер, а из зарослей полевицы по берегам озера выглядывали лягушки.

— А почему ты сюда не вернулся? — спросил Джек.

— Слишком это было опасно. В этом теле Фрит отыскала бы меня где угодно. И приказала бы вырезать всю деревню. Кроме того, быть вороном мне по вкусу. Иногда даже слишком по вкусу.

— Как тебя понять, господин?

— Принимать чужой облик всегда опасно. Того и гляди, забудешь, кто ты есть на самом деле…

— Это когда мы впервые попали в усадьбу Олава? — догадался Джек.

— Я так обрадовался, что это мерзопакостное плавание позади — одни шторма чего только стоили, и туманы, и разорение усадьбы Гицура, — что решил позволить себе немножко расслабиться. Улетел со стаей воронов и напрочь позабыл о том, что я вообще-то человек. — Бард неуютно поежился. — Как только я понял, что происходит, я сделался куда осторожнее: с тех пор старался с тобой не разлучаться.

Высоко в небе пронесся ворон. Птица описала круг — и снизилась у клетки.

— Гляди-ка, — шепнул Джек.

Пришлый ворон булькнул что-то, и еще, и еще раз — словно увещевая кого-то. Отважное Сердце просунул клюв в дверцу.

— Кр-рр, гули-гули, кр-рр, — проворковала птица. И взмыла в воздух. Отважное Сердце выскочил из клетки и, неистово каркая, устремился следом. Миг — и он, по-прежнему оглашая воздух криками, скрылся за краем долины.

— Когда служишь жизненной силе, видишь столько всего, сокрытою от прочих… — пробормотал Бард.

— А ежели и пытаешься что-то объяснить людям, так они ведь ни единому слову твоему не верят!

Джек пересказал свои приключения односельчанам, те вежливо дослушали до конца, после чего потребовали: «А теперь выкладывай, как оно было на самом деле. Байками Джайлза Хромонога мы уже по уши сыты». И сколько мальчик ни старался, переубедить соседей ему так и не удалось.

— Не сердись на них, — посоветовал Бард. — Большинство людей живут в клетках собственных представлений. Так им спокойнее, понимаешь ли. Мир — страшное место, в нем полным-полно всего чудесного, великолепного и, как мы с тобою доподлинно выяснили, опасного. Летать дано не всем.

Джек собрался с духом — и задал-таки тот единственный вопрос, которого до смерти боялся:

— Господин… прав ли я был, когда отдал Торгиль охранную руну? Она же, как ни крути, воительница — и, как ни крути, наш враг…

Бард мягко улыбнулся, глядя на опустевшую клетку.

— Ни один добрый поступок не пропадает втуне, и никому из нас неведомо, каким благом он обернется. Руне суждено было перейти к Торгиль. Этого требовала жизненная сила; а девочка, вольно или невольно, тоже служила ей. К слову сказать, то-то она разозлится, когда поймет это!

— А почему ты не сказал Торгиль, кто ты есть на самом деле?

— Да я сто раз ей говорил, только несносная девчонка упрямо отказывалась верить. Зато Горная королева сразу же меня раскусила, несмотря на обманный облик. От нее ничего не скроешь.

— Хотелось бы мне послушать, как ты проделал дыру в ее стене, — попросил Джек.

— Только не сегодня, — возразил Бард. — Ко мне и голос-то только-только вернулся: негодная птица своими воплями мне его здорово сорвала, пока я был в отлучке. Давай лучше просто посидим и полюбуемся уходящим летом.

Так они и сделали. Пчелы гудели над немногими оставшимися цветами, мирно журчал ручей, а рябина тихо шелестела на теплом ветерке. Здесь магия таилась в глубине, и воззвать к ней было не так просто, как в Ётунхейме, но магия эта казалась куда человечнее.

«Это лучшее место на всем белом свете», — подумал Джек.

Загрузка...